Глава 18. Прошло уже несколько часов с тех пор, как погибли Пустельга и Камачо
БЮРЕРЫ
Прошло уже несколько часов с тех пор, как погибли Пустельга и Камачо. Время тянулось тягостно и мучительно. Разговаривать больше не хотелось, к тому же американцы и Стеценко демонстративно старались не замечать друг друга.
— Тихо! — вдруг встрепенулся Андрей. — Слышите?
Да, я тоже обратил внимание: гвалт и возня за стеной вдруг усилились, затем начали удаляться, пока не смолкли совсем.
— Ушли или хитрят? — быстро поинтересовался Стеценко.
— Кто же их знает… — с сомнением проговорил я.
Я подошел к двери, приложил ухо к железному люку.
Ничего.
Бюреры — хреновые охотники, они не умеют таиться и выжидать, их всегда выдает негромкое бормотание, хихиканье и постоянная беготня. И если рядом ничего не слышно, то можно быть уверенным, что их рядом и нет. Впрочем, сегодня нельзя быть уверенным абсолютно ни в чем.
— Их мог прогнать выброс, — сказал я. — Видали, какой мощный был? Какие‑нибудь излучения или инфразвук.
— И что? Попробуем выглянуть наружу?
Я окинул взглядом остатки своей команды. Американцы внимательно смотрели на меня. Сгеценко смотрел на дверь.
— Здесь нам все равно верная смерть, — произнес я. — Прорываться надо по‑любому. И лучше всего это делать, пока бюреров в окрестностях немного.
— Ясное дело, — отозвался Стеценко.
— Андрей, откручивай затвор, — распорядился я. — Нежно. Я выгляну наружу. По первому же знаку закрывай дверь ко всем чертям.
Стеценко уселся за пульт у дверей и отключил запирающую электронику. Вакуум‑затвор дрогнул и слегка подался. Мы сделали небольшую паузу, но радостного верещания карликов снаружи так и не донеслось. Некоторое время я напряженно вслушивался в тишину, затем подал знак Галлахеру и Донахью откручивать затворный штурвал.
Вакуум‑затвор дрогнул и пополз в сторону.
На всякий случай я сначала сунул в образовавшуюся щель ствол автомата. Никто не попытался вырвать его у меня из рук. Тогда я убрал автомат и высунул в коридор голову, быстро покрутил ею по сторонам. Похоже, карликов поблизости действительно не было. Противоположная стена была заляпана мутной кровью и брызгами мозгов. Трупов бюреров в коридоре не оказалось — собратья забрали их с собой либо сожрали на месте. Не в их привычках бросать столько дармового мяса.
Держа оружие наготове, я осторожно протиснулся в щель, прижался спиной к стене, стараясь периферическим зрением удерживать одновременно оба конца коридора. В коридоре было тихо, не угадывалось ни малейшего шевеления. И ладушки!
— Быстро! — зашипел я. — Скорее, пока они не вернулись!
Стеценко и Галлахер выскочили из бетонного склепа как ошпаренные. Донахью высунул голову наружу и зашептал:
— Хемуль, я не могу оставить Альваро здесь! Его надо похоронить по‑христиански!
— Слушай, сейчас нас тут всех похоронят! — вполголоса зарычал я. — Мартин, я все понимаю, но сейчас не время сопли размазывать!
Донахью сдался. Он, похоже, и сам понимал, что хватил лишнего, и выступил только для очистки собственной совести. Типа сделал все, что мог, но не сумел преодолеть обстоятельств. Для американцев такие психологические трюки почему‑то очень важны.
Я повел остатки своей группы к другому выходу из катакомб — через тот, что засыпал Акулья Пасть, мы, разумеется, выйти уже не могли. Осторожно, перебежками, останавливаясь возле каждого дверного проема или перпендикулярного коридора, внимательно прислушиваясь, стараясь не выдать себя ни малейшим звуком, мы понемногу приближались к свободе. Бюреры словно разом провалились в преисподнюю. Я не мог поверить, я боялся поверить себе, что путь наверх открыт.
Правильно боялся. Луч моего фонаря внезапно уперся в наклонную стену из кусков бетона, грунта и песка, намертво перегородившую тоннель. От последнего, особо мощного выброса просела почва, и в некоторых местах не выдержали даже мощные перекрытия бункера.
— Назад, — мрачно скомандовал я.
Мы вернулись к перекрестку и двинулись по перпендикулярному тоннелю. И через некоторое время снова уткнулись в свежую осыпь.
Знакомая волна удушья начала подниматься из глубины груди. Не имело значения, что лабиринт тоннелей был довольно обширным и просторным — похоже, мы оказались замурованы в нем заживо. Клаустрофобия снова стучалась в сознание.
Мотнув головой, я повел команду в обход. Тут столько коридоров, должен же быть хоть один выход на поверхность, засыпанный хотя бы наполовину… Я нервничал все сильнее и сильнее: мы все больше углублялись на незнакомую мне территорию, а карта катакомб осталась на компьютере Камачо, который утащили с собой карлики‑клептоманы. Мы вполне могли заблудиться здесь и составить компанию безумному военному сталкеру.
Перед очередным тоннелем я помедлил. Нет, не туда. Черная пасть этого коридора слегка пугала меня, чего я не ощущал в других тоннелях. Значит, мы туда не пойдем. Все просто. Ощущение опасности в Зоне — чувство почти физическое и безошибочное — после нескольких ходок начинает работать как часы. Лучше ему доверять.
Я увел свою группу влево.
Однако через четверть часа поисков я убедился, что другого пути нет. Все прочие тоннели либо оказались завалены грунтом, либо обрывались тупиками и лабораторными помещениями. Несколько раз мы наткнулись на брошенные стоянки бюреров, большие комнаты, заваленные всяким мусором. Дышать в них не представлялось возможным — на полу по колено было засохшего дерьма. Наверное, именно поэтому общины карликов все время кочуют табором по катакомбам, периодически меняя места стоянок.
Снова остановившись перед пугающим коридором, я начал тщательно прислушиваться к тишине.
— Что, плохо? — поинтересовался Донахью.
— Тс‑с‑с! — оборвал я его.
Интересно, тот едва различимый шум впереди действительно похож на бормотание бюреров или это уже нервное?
Я снова перевел взгляд на Мартина:
— Плохо — это не то слово. Боюсь, там, впереди, — гнездо бюреров. Но у нас другой дороги нет. Запомните: первыми ни в коем случае не стрелять! Только при нападении. Если взрослых дома нет, у нас есть шанс проскочить без ущерба…
Мы медленно и осторожно двинулись вперед.
Мои опасения подтвердились самым блестящим образом. Бормотание усиливалось по мере того, как мы приближались к концу коридора. Помещение, которым заканчивался коридор, было сквозным, это я помнил, приблизительно восстановив в голове карту. Но нам еще следовало как‑то его миновать.
Я быстро окинул взглядом открывшийся перед нами зал. Это действительно было гнездо. Вдоль стен, в ворохах грязного тряпья и скомканной бумаги, сидели женщины‑карлики с омерзительными голыми младенцами на руках, злобно сверкали на нас глазами, непрестанно что‑то бормоча — то ли переговариваясь, то ли просто по привычке. Некоторые что‑то жевали — похоже, трупы расстрелянных мной бюрерских мужиков пришлись кстати. Детеныши постарше возились и кувыркались прямо среди мусора на полу. Воняло здесь, как в хлеву.
Посреди помещения у бюреров был установлен переносной алтарь, вокруг которого в завораживающем и живописном беспорядке были разложены различные предметы: старая покрышка от колеса, пара проржавевших до основания автоматов, кислородный баллон, перевязанные шпагатом пачки бумаг, уже почти превратившиеся в труху, армейский ботинок, какой‑то выпотрошенный до основания научный прибор. Эти и многие другие вещи были расположены по своим местам любовно и точно, словно расставленные рукой художника‑авангардиста, их цепочки завивались спиралями вокруг алтаря и снова распадались на отдельные ручейки.
Похоже, все боеспособные бюреры внезапно покинули тоннели, срочно отправившись куда‑то по приказу Хозяев. Нашлось, видимо, какое‑то более важное задание, чем выколупывать нас из крепости. В гнезде остались только самки и детеныши, ментальная сила которых была сравнительно невелика.
И еще, что мне совсем не понравилось, — раненые.
Около десятка карликов, подстреленных нами в тоннелях, лежали в углу на полу. У некоторых были раздроблены конечности, одному пуля пробила голову. Завидев нас, они зашевелились, начали свирепо скалиться, бормоча что‑то неразборчивое. Стеценко инстинктивно вздернул автомат.
— Нельзя стрелять, — одними губами произнес я.
— В чем дело? — поинтересовался Стеценко.
— Главный!
Огромный жирный бюрер сидел возле алтаря, привалившись к нему спиной. Он был на голову ниже меня, но соплеменникам должен был казаться гигантом. Его брюхо напоминало пивной бочонок, его мясистое лицо, видневшееся из‑под нахлобученного капюшона, сплошь состояло из морщин и складок, словно печеное яблоко. Отвратительные вывернутые губы вяло шевелились, как два толстых бледных червя. Вожак этого клана бюреров был ранен — у него оказалось разворочено все плечо. И надо же: на правой руке не хватало трех пальцев, причем рана была совсем свежая. Вот кто сунул руку в вакуум‑затвор, в безумной ярости пытаясь сдвинуть его. Вот кто вел в атаку ту визжащую, копошащуюся, отвратительно воняющую массу карликов, которую мы не сумели сдержать возле командного пункта.
Я поднял автомат, чуть задрав дуло вверх, демонстрируя, что в любой момент могу открыть огонь, но не собираюсь этого делать. Толстый карлик дышал тяжко, с присвистом, внимательно наблюдая за моими действиями злым взглядом. Он тоже не спешил атаковать, понимая, что силы равны и в случае столкновения не избежать серьезных потерь с обеих сторон.
Жестом велев ведомым соблюдать тишину, я осторожно, боком, не сводя глаз с главного бюрера, двинулся через зал, перешагивая через ползающих детенышей и подозрительные ворохи тряпья, под которыми тоже могли спать твари. Следом за мной потянулась остальная команда. Ловушек можно было не опасаться: бюреры ни за что не встали бы здесь лагерем, если бы в помещении имелась хоть одна аномалия. Самки провожали нас настороженными взглядами, однако вожак сохранял хладнокровие, поэтому они тут же теряли к нам интерес, едва только мы проходили мимо.
В полном молчании мы медленно пересекли зал. Раненые мужики недовольно болботали в своем углу, но вожак не давал сигнала к атаке, и они были вынуждены подчиняться. Я уже собирался нырнуть в следующий тоннель, с.облегчением оставив за спиной это крысиное гнездо, когда одна из мерзких сморщенных обезьянок, ползавших по полу, вдруг вцепилась ручонками в ботинок Донахью. Американец попытался аккуратно высвободиться, однако хватка у маленькой твари была, как у бульдога. Крошечный бюрер, еще более отвратительный от того, что его уродство не было скрыто под балахоном, висел на ноге Мартина и верещал что‑то дурным голосом. Если бы дело происходило на одном из столичных вокзалов, не было бы сомнений, что он выпрашивает денег, а вот что ему понадобилось от Донахью здесь, так и осталось загадкой. Самки заволновались, начали приподниматься со своих мест. Оскалился вожак, быстро и яростно забормотал что‑то. Сходство поведения общины бюре‑ров с поведением обезьяньей стаи было поразительным.
Донахью начал паниковать. Он попытался стряхнуть детеныша с ноги, и наконец с грехом пополам ему это удалось. Крошечный карлик шлепнулся на жесткий пол и зашелся в крике. Общество возмущенно зашумело, несколько раненых воинов вскочили на ноги. Вожак внезапно издал хриплый вопль, вытянул вперед руку, и в голову Мартину полетел сорвавшийся с алтаря тяжелый армейский ящик из‑под снарядов. Американец едва успел увернуться — ящик ударился углом о стену за его спиной и треснул сверху донизу.
Чуть согнув ноги в коленях, Галлахер полоснул по главному бюреру из автомата, и тут же зал словно взорвался бешеными воплями и мечущимися фигурами. Предметы с алтаря стеной ринулись на нас, точно их смахнула огромная невидимая рука. Донахью опрокинуло на пол потоком вещей; пока он пытался встать, ремень автомата сам собой соскочил с его шеи, и «калаш» шустро юркнул по полу в кучу мусора на противоположном конце зала. У Стеценко автомат просто вырвало из рук, не дав ему сделать ни одного выстрела. Меня обрушившаяся лавина предметов задела только краем, потому что я стоял почти у самого выхода, так что я остался на ногах, отделавшись несколькими синяками. Вскинув «калаш», я обстрелял лазарет бюреров, с удовлетворением наблюдая, как летят во все стороны кровавые ошметки тел. Мечущихся по залу самок, попадавших под выстрелы, отбрасывало далеко в стороны. Мелкие твари под ногами яростно верещали, я не глядя давил их черепа тяжелыми ботинками.
Долго воевать нам не дали. Первым умолк автомат Галлахера. Я видел, как яростно американец борется с невидимым противником за обладание оружием, не желая выпускать его из рук. Однако воля вожака бюреров была сильнее: Сэм зацепил его, но эта живучая тварь не желала умирать даже с пробитой в трех местах грудью. Хрустнула лучезапястная кость, зарычал от боли Галлахер, и его «калаш» вывалился на пол. Я перенес огонь на вожака, но мой автомат тут же захлебнулся и умолк. Ноги мои налились свинцом и словно приросли к полу; я дернулся пару раз и понял, что увяз крепко. Вожак бю‑реров — телекинетик высшего уровня, по силе он превосходит нескольких своих лучших воинов, вместе взятых. СтеЦенко и Донахью продолжали беспомощно барахтаться на полу, не в силах подняться на ноги, и я понял, что их тоже придавило.
Галлахер между тем продолжал извиваться и корчиться, вытянувшись во весь рост. Жилы на его шее мучительно напряглись, на лице отразилось страдание Казалось, что невидимый великан одновременно тянет его за голову и за ноги. Похоже, вожак решил наказать его за свои раны.
В бессильной ярости Донахью катался по полу, неспособный встать на ноги.
— Отпусти его, мразь! — заорал он.
Невидимая сила тянула Галлахера вверх, все выше и выше Он уже касался пола только носками ботинок. Едва они оторвались от пола и Сэм оказался между небом и землей, его стало медленно и деловито выкручивать, словно мокрое белье.
Галлахер заорал. На пыльный пол упала его ковбойская шляпа, а на нее — первые капли крови. Ментальная сила бюрера продолжала беспощадно плющить и комкать его тело, словно пластилиновую куклу. Глаза американца неестественно вылезли из орбит, язык вывалился изо рта, крик превратился в хрип, когда его голова начала поворачиваться вокруг собственной оси под невозможным углом. Руки и ноги Сэма затрясло предсмертными судорогами.
Донахью в отчаянии молотил кулаками по полу. Потом быстро сунул руку в кармашек разгрузки и зажал в кулаке гранату.
— Мартин, нет! — заорал я. — Нет, твою мать!..
Донахью не слушал меня. Вырвав чеку, он широко размахнулся и навесом запустил гранатой в вожака — с тем расчетом, чтобы она упала позади него и взрыв зацепил лазарет бюреров. Разумеется, на середине пути граната замерла в воздухе, мгновение повисела словно в задумчивости, а потом метнулась в нашу сторону.
Я не мог упасть на пол, поэтому резко присел на корточки, прикрыв голову руками. К счастью, фаната до нас не долетела — она была высталена на минимальное время и взорвалась в воздухе. По ушам ударило воздушной волной, и я покатился по полу — больше меня ничто не Удерживало. Бездыханное тело Галлахера, изломанное и скрученное, рухнуло на пол, разбрызгивая кровь: похоже, вожака бюреров все‑таки посекло осколками. В клубах поднявшейся пыли невозможно было ничего разобрать.
Что‑то сдетонировало в глубине помещения и рвануло еще раз с уханьем — возможно, это был кислородный баллон, а может быть, у бюреров где‑то в районе алтаря лежал незамеченный мною боеприпас, утащенный с военного склада. От повторного сотрясения внезапно подался потолок, и вниз посыпался грунт вперемешку с кусками бетона. Донахью попытался подползти к Гал‑лахеру, но прямо перед его носом рухнул массивный бетонный блок с торчащей во все стороны арматурой, размазав труп по полу. Нет, Сэма уже было не спасти.
Потом мы бежали по коридору не разбирая дороги, а за нами лениво катилось плотное облако бетонной пыли, выдавливая из тоннеля воздух. Позади нас с оглушительным грохотом обрушивались перекрытия, уже треснувшие после катастрофического последнего выброса, погребая под собой тела бюреров и Сэма. У нас теперь был один автомат на троих, мы снова несли неоправданные потери, и было совершенно непонятно, что ожидает нас в конце тоннеля.
Дата добавления: 2015-09-03 | Просмотры: 479 | Нарушение авторских прав
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 |
|