АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава одиннадцатая. Его светлость должен знать, – аккуратным каллиграфическим почерком писал Малахия Брейсуэйт, – что его жена вступила в предосудительную связь с прапорщиком

Его светлость должен знать, – аккуратным каллиграфическим почерком писал Малахия Брейсуэйт, – что его жена вступила в предосудительную связь с прапорщиком Шарпом». Он, Брейсуэйт, подслушал на «Каллиопе» их разговор, и, как ни тяжело ему писать об этом, звуки, что доносились из каюты, свидетельствуют о том, что ее светлость презрела свое высокое положение. Секретарь писал дешевыми чернилами, которые расплывались на влажной бумаге. Поначалу, продолжал Брейсуэйт, он не поверил своим ушам, но когда увидел, как леди Грейс перед рассветом вышла от Шарпа, то решил высказать прапорщику свои подозрения. «Однако, когда я упрекнул его в том, что он забывает свое место и не оказывает леди Грейс должного уважения, прапорщик Шарп не стал ничего отрицать, а пригрозил, что меня убьет». Брейсуэйт подчеркнул последнее слово. «Именно это обстоятельство, милорд, долгое время связывало мне язык и мешало исполнить свой долг». В заключение секретарь добавлял, что ему крайне неловко писать о столь неподобающем поведении супруги его светлости, который всегда относился к нему с удивительной добротой.

Грейс опустила письмо на колени.

– Он лжет, – прошептала она со слезами на глазах.

Внезапно укрытие наполнил грохот. Пушки «Пуссели» наконец-то ответили на неприятельский огонь. Корабль содрогнулся, фонари закачались на ржавом крюке. Грохот повторялся вновь и вновь, усилившись, когда очередь дошла до кормовых орудий. Раздался ужасный треск – со скрипом и скрежетом столкнулись деревянные корпуса «Пуссели» и испанского линкора. Кричали матросы, палили пушки. Звук перезаряжаемых орудий был подобен дальним громовым раскатам. Затем наступила странная тишина.

– Разумеется, лжет, – безмятежно промолвил лорд Уильям и потянулся, чтобы поднять письмо с колен жены. Грейс попыталась схватить письмо, но муж оказался проворнее. – Брейсуэйт лжет, – продолжил лорд Уильям. – Уверен, он неплохо позабавился, рассказывая мне о ваших похождениях. Разве вы не видите, как он пытается скрыть удовольствие? Определенно, мое отношение к нему никак нельзя назвать удивительной добротой! Сама мысль об этом кажется смехотворной и оскорбительной!

– Он лжет, – более уверенно повторила леди Грейс. Слезы катились по ее щекам.

– Надо же, относился к нему с удивительной добротой! – фыркнул лорд Уильям. – Вся моя доброта выражалась в том, что я платил ему жалкие гроши; впрочем, большего он и не заслуживал. – Лорд Уильям аккуратно сложил письмо и отправил в карман. – Меня смущает одно обстоятельство. Почему он пошел к Шарпу? Почему не сразу ко мне? Чего он хотел от Шарпа?

Леди Грейс молчала. Руль скрипел в уключинах, снаряд с грохотом вонзился в корпус «Пуссели», затем снова все стихло.

– А, вот в чем дело! Шарп оставил какие-то драгоценности этому презренному Кромвелю. Тогда я удивился, откуда у такого бедняка есть что-то за душой, но ведь он мог разжиться трофеями в Индии! Брейсуэйт собирался шантажировать Шарпа! Вы согласны?

Леди Грейс покачала головой, давая понять, что ей нет дела до тайных замыслов секретаря.

– Возможно, Брейсуэйт и вас шантажировал? – улыбнулся лорд Уильям. – Обычно он пялился на вас с такой преданностью и обожанием. Это всегда меня забавляло!

– Я терпеть его не могла! – выпалила леди Грейс.

– К чему такая горячность, дорогая моя? Этот ничтожный человек едва ли заслуживал вашей ярости. Впрочем, неважно. Правда ли то, о чем он пишет в своем письме, – вот что меня занимает.

– Все это ложь! – воскликнула леди Грейс.

Лорд Уильям поднял пистолет с колен и в свете фонаря проверил затвор.

– Помню, я удивлялся тому, как вы изменились, ступив на борт «Каллиопы». Раньше вы были так нервозны и раздражительны, а тут ни с того ни с сего просто расцвели! Последние несколько дней ваша живость кажется мне и вовсе неестественной. Уж не беременны ли вы?

– Нет, —солгала леди Грейс.

– Ваша служанка призналась, что по утрам вас все время тошнит.

Леди Грейс замотала головой. Когда она была с Шарпом, все казалось таким правильным, естественным и прекрасным, но разве это ее оправдывало? Шарп простой солдат, сирота из лондонских трущоб. Грейс понимала, что в обществе ее связь вызовет высокомерные насмешки. Тогда это мало ее заботило, но сейчас она корчилась от стыда, глубоко под водой, одна среди крыс, всеми покинутая.

Лорд Уильям наслаждался ее мучениями. Подняв глаза к потолку, его светлость вздохнул.

– Странно, почему все стихло? – невинным тоном поинтересовался он, пытаясь сбить жертву с толку, прежде чем снова поднять карающий бич. – Наверное, бой закончился. – Вдали раздавался грохот орудий, но «Пуссель» не отвечала. – Помню, как мой дядя спросил: не хочу ли я взять вас в жены? Я сомневался. Ваш отец был известен своим мотовством, а мать всегда казалась мне пустоголовой сплетницей. Должен признать, Грейс, я не устоял перед вашей классической красотой. Но вы славились своей образованностью, и я боялся, что ваша головка забита идеями, которые я вряд ли счел бы приличествующими своей супруге. Однако я рассудил, что как-нибудь справлюсь с этим недостатком, что мое восхищение вашей красотой поможет мне снисходительно отнестись к вашим притязаниям прослыть образованной женщиной. Взамен я требовал от вас малого: вы должны были родить наследника и не уронить честь моего имени. Вам не удалось ни то ни другое.

– Я родила вам наследника, – сквозь слезы возразила Грейс.

– Этого полудохлого щенка? – Лорд Уильям пожал плечами. – Впрочем, сейчас это уже не важно. Своим поведением вы показали, что вам неведомы понятия чести, супружеской верности и достоинства.

– Брейсуэйт лгал! – вскричала леди Грейс– Уверяю вас, он лгал!

– Нет, не лгал, – со злостью накинулся на жену лорд Уильям. – Вы, миледи, якшались с этим невежественным и грубым солдафоном. – Его светлость больше не мог сдерживать ярость. – Вы прелюбодействовали с грязным крестьянином! Вы не унизились бы сильнее, если вышли бы на улицу и задрали юбку перед первым встречным!

Голова леди Грейс запрокинулась назад. Открытым ртом она судорожно ловила воздух, глаза покраснели и опухли.

– Сейчас вы так отвратительны, что мне не составит труда осуществить задуманное. – Лорд Уильям поднял пистолет.

Корпус «Пуссели» потряс новый удар.

Задира медлил исполнять приказ. Шарпу казалось, что чернокожий гигант опоздает и французы вот-вот хлынут на палубу «Виктори». Но вот «Пуссель» качнуло волной, слегка развернуло левым бортом, и Задира дернул шнур. Заряд угодил в гущу врагов. Еще мгновение назад толпа атакующих упрямо карабкалась на палубу «Виктори», и вдруг эта палуба превратилась в кровавое месиво. Упавшая мачта и паруса пропитались кровью, а люди просто исчезли, унесенные ураганом огня.

Теперь «Пуссель» находилась от «Редутабля» на расстоянии пистолетного выстрела. Чейз приказал приготовиться орудиям левого борта. Капитан велел канонирам поднять стволы пушек, чтобы ядра упали на палубу французского линкора – туда, где толпились матросы. Снаряд за снарядом, медленно и неторопливо обстреливала «Пуссель» неприятельскую палубу. Французов подкидывало вверх и выбрасывало за борт. Несколько ядер прошли насквозь и повредили перила открытой палубы «Виктори». «Пуссели» потребовалось чуть больше минуты, чтобы растерзать французский линкор. Довершили дело залпы двух карронад.

«Редутабль» не отвечал. Капитан все поставил на абордаж, а теперь его абордажная команда была полностью уничтожена. Однако мачты французского линкора по-прежнему усеивали стрелки с мушкетами. Пули металлическими градинами сыпались сверху. Гранаты взрывались с шипением и дымом, разбрасывая вокруг осколки стекла и металла.

Морские пехотинцы «Пуссели» делали все, что могли, но французы превосходили их числом. Почти ослепнув от дыма, Шарп стрелял и перезаряжал. Пули со свистом врезались в палубу. Одна срикошетила о ствол карронады и угодила пехотинцу в бедро. Хватая ртом воздух, пехотинец отпрянул от перил. И в это мгновение другая пуля влетела ему в горло. Несчастный согнулся, упал на колени и ошарашенно воззрился на Шарпа.

– Сплюнь, парень! – крикнул ему Шарп. Пехотинец бессмысленно посмотрел на него, нахмурился и послушно сплюнул. Крови в слюне не было.

– Давай вниз, живо! – прикрикнул на него Шарп. Пуля врезалась в бугель, сбивая свежую желтую краску.

Армстронг чертыхнулся – пуля попала ему в левую ногу. Сержант пошатнулся, но не выпустил мушкет из рук. Шарп зарядил, прицелился во француза на мачте и нажал на спуск. Сверху упала граната, взорвавшись с треском и пламенем. Осколки стекла ранили Армстронга, но сержант сам затушил пламя, опрокинув на палубу ведро песка, и снова взялся за мушкет. Кровь стекала в шпигаты «Редутабля», капала с перил. Алые струйки заливали закрытые порты французского линкора. Кормовые орудия «Пуссели» дали залп в бак «Редутабля». Раздался треск, словно разверзлись ворота преисподней, – ядро снесло якорь французского линкора. Ядра «Виктори», перелетая через палубу «Редутабля», задевали «Пуссель». Шарпу показалось, что количество стрелков на мачтах противника увеличилось. Он отбросил мушкет и схватил семистволку Армстронга.

Шарп бросился к перилам правого борта, закинул ружье на плечо и стал карабкаться вверх по вантам фок-мачты. На шканцах «Пуссели» раскинулся пехотинец, из-под него ручьем струилась кровь. Другой пехотинец лежал, прислонившись к перилам. Капитана нигде не было видно. Пуля ударила в канат прямо над Шарпом – просмоленная пенька задрожала, словно струна. Шарп отчаянно полз вверх, а уши закладывало от грохота орудий. Пуля просвистела рядом, еще одна угодила в мачту, другая – в ствол ружья. Словно бывалый матрос, Шарп карабкался вверх по линям, забыв о высоте. Он и сам не заметил, как дополз до платформы и оказался напротив французской гротмачты. Дюжина французов перезаряжала мушкеты, но один целился прямо в него. Шарп почувствовал, как пуля царапнула по щеке. Он поднял ружье.

– Ублюдки! – пробормотал Шарп и спустил курок.

Отдача отбросила его назад. Из дула в небо взвился дымок, но с французской мачты в ответ не раздалось ни выстрела. Шарп снова закинул ружье за плечо. Ноги дрожали, сердце колотилось, и он кое-как спустился по вантам на палубу. Подняв глаза вверх, Шарп увидел только свисающие с платформы тела. Он отбросил ружье, схватил мушкет и вернулся на свое место у левого борта.

В строю оставалась дюжина морских пехотинцев. Остальные были мертвы или ранены. Сержант Армстронг с окровавленным лицом и мокрыми от крови панталонами сидел, прислонясь спиной к фок-мачте. Правый глаз сержанта заплыл кровью, но он все еще целился и стрелял, а затем упрямо перезаряжал мушкет и снова стрелял.

– Вам пора вниз, сержант! – крикнул Шарп.

Армстронг презрительно хмыкнул и вытащил из сумки патроны. Пуля задела спину Задиры, оставив кровоточащий рубец, словно от удара плетью, но гигант не обращал на рану никакого внимания. Он не спеша перезаряжал пушку – «Редутабль» был уже вне досягаемости карронады.

Капитан Чейз выжил при обстреле. Сигнальному лейтенанту Коннорсу ядром оторвало правую руку, и его спустили в кубрик. Мичман Пирсон был убит выстрелом из мушкета. Лейтенанта пехотинцев ранили в живот и отнесли вниз умирать. Мертвы были дюжина канониров, еще двух пехотинцев выбросили за борт. И все-таки Чейз считал, что «Пуссели» повезло. Они сокрушили «Редутабль», который готов был атаковать флагман Нельсона. Глядя, какие повреждения причинили его пушки французскому линкору, Чейз торжествовал. Видит бог, он искромсал француза в клочья! Поначалу Чейз собирался ступить на палубу «Редутабля», но передумал – команда «Виктори» примет капитуляцию французов и без его участия. Тут взгляд капитана упал на «Нептуна» прямо по курсу.

– Теперь ему от меня не уйти! – крикнул Чейз Хаскеллу.

Несмотря на кровоточащее пулевое ранение в левой руке, первый лейтенант отказывался спускаться вниз. Рука обвисла безжизненной плетью, но Хаскелл уверял, что не чувствует боли, а кроме того, он не левша и прекрасно обойдется правой рукой. Кровь стекала с пальцев и капала на палубу.

– По крайней мере перевяжите, – велел Хаскеллу капитан, не сводя глаз с «Нептуна», который, несмотря на отсутствие бизань-мачты, шел на приличной скорости.

«Нептун» обходил соединенные упавшей мачтой корабли с запада, «Пуссель» двигалась восточнее. Казалось, что французский линкор хочет покинуть поле битвы.

– Пикерингу есть чем заняться, вместо того чтобы возиться с легкоранеными лейтенантами, – раздраженно ответил Хаскелл.

Чейз стянул с ноги шелковый чулок и поманил мичмана Коллиа.

– Затяните этим руку лейтенанту, – приказал капитан, затем обернулся к рулевому: – Право руля, Джон.

«Пуссель» несла восемьдесят четыре пушки, а «Нептун» – только семьдесят четыре, поэтому капитан надеялся на победу. И тут случилось несчастье.

«Пуссель» миновала «Виктори» и «Редутабль» и, выскочив из густой дымовой завесы, внезапно оказалась прямо перед целехоньким французским линкором! Фигура на его носу изображала скелет с косой в одной руке и французским трехцветным флагом – в другой. Неприятельский бак находился на расстоянии пистолетного выстрела от кормы «Пуссели».

– Право руля! – заорал Чейз рулевому, который разворачивал «Пуссель» левым бортом к «Нептуну».

И тут неизвестный линкор дал залп, первым же снарядом перебив штуртрос «Пуссели», мгновенно утратившей управляемость. Ничем не сдерживаемый руль выровнял корабль, и «Пуссель» начала заваливаться на левый бок, подставляя корму под вражеский огонь. Ядро врезалось в открытую палубу, убив восьмерых матросов, ранив еще дюжину и забрызгав всю палубу кровью. Следующее ядро разорвало Хаскелл а пополам, отшвырнув его туловище на перила правого борта. Ноги первого лейтенанта повисли на перилах спереди. Малыша Коллиа, все еще сжимавшего в руке чулок Чейза, с ног до головы забрызгало кровью. Четвертое ядро врезалось в штурвал. Деревянные обломки насквозь проткнули рулевого. Чейз нагнулся над разбитыми перилами.

– Штуртрос! – крикнул он. – Мистер Пил! Штуртрос! И держать право руля!

– Есть, сэр! Право руля!

Ядра врезались в корму «Пуссели». Мушкетные пули расщепляли палубу.

– Идемте со мной, мистер Коллиа, – приказал Чейз, видя, что юный мичман готов расплакаться. Положив руку на плечо мальчишке, он спустился со шканцев. – К несчастью, нас обстреливают продольным огнем, мистер Коллиа. – И капитан втолкнул юного мичмана в укрытие, рядом с останками штурвала и рулевого. – Вам надлежит оставаться здесь, Гарольд Коллиа, и записывать сигналы. Следите за часами! И за мной. Если меня убьют, вы найдете мистера Пила и скажете ему, чтобы брал командование на себя. Вы меня поняли?

– Да, сэр, – вымолвил юный мичман дрожащим голосом.

– Дам вам хороший совет, мистер Коллиа. Когда станете капитаном, постарайтесь не попадать под продольный огонь.

Чейз хлопнул юного мичмана по плечу и вернулся на шканцы. Снаряд за снарядом ядра французского линкора разрушали высокие окна «Пуссели», падая внутрь и оставляя кровавые брызги на деревянных балках. Ядро попало в бизань-мачту где-то под палубой, и Чейз с ужасом увидел, как мачта медленно заваливается вправо. Ванты лопались со звуком, напоминающим пистолетные выстрелы. Зашаталась грот-мачта, но тут лопнул связывающий обе мачты канат, и бизань-мачта с треском и грохотом рухнула вниз. Враги разразились победными криками. Перегнувшись через разрушенные перила, Чейз наблюдал, как с дюжину его матросов повисли на запасном штуртросе.

– Тяните сильнее, ребята! – проорал он, пытаясь перекричать орудийный грохот.

Двадцатичетырехфунтовая пушка завалилась набок, придавив орущего канонира. Одна из карронад правого борта слетела с лафета. Белый флаг «Пуссели» полоскался в воде. Пока корабль совершал маневр, ни одно из орудий не отвечало на вражеский огонь.

– Да тяните же сильнее! – снова крикнул Чейз, и лейтенант Пил, обливаясь потом, повис на штуртросе вместе с матросами.

Корабль начал поворачиваться, хотя и очень медленно – мешала бизань-мачта, свисавшая с правого борта вместе со снастями и парусами. Французский линкор, так неожиданно возникший из тумана на беду «Пуссели», продолжал обстрел.

Этот линкор носил гордое имя «Ревенан». Капитан понял это, увидав на шканцах вражеского линкора невозмутимого Монморана. Дым, вылетающий из дул французских пушек, поднимался вверх к неповрежденным снастям неприятеля, а корабль Чейза рушился прямо под ногами своего капитана. Наконец команде «Пуссели» удалось совладать с рухнувшей мачтой и при помощи запасного штуртроса повернуть корабль. Теперь правый борт мог открыть ответный огонь, но первый залп оказался слабым – стреляли не более семи пушек. Некоторые орудия сорвало с лафетов, многих канониров убило.

– Закрыть порты левого борта! – прокричал Чейз.– Всей команде на правый борт! Живо!

«Пуссель» постепенно возвращалась к жизни. Чейз сам повел матросов на корму убирать остатки разрушенной бизань-мачты. Уцелевшие канониры на нижней палубе готовились дать залп с правого борта. «Ревенан» тем временем поворачивал к «Пуссели» левым бортом. Монморан не собирался упускать свой приз. На баке французского линкора толпились матросы с саблями и абордажными крючьями, но карронада «Пуссели» под командой боцмана Джона Хоппера смела их за борт. Чейз перерубил последний канат топором, оставил матросов убирать обломки под руководством главного корабельного старшины, а сам вернулся на шканцы. «Ревенан» подбирался все ближе и ближе. Орудийные расчеты «Пуссели» наконец-то заработали – снаряды расплющивали бока французского линкора в щепки. Французы тоже успели перезарядить – черные дула показались в открытых портах неприятеля. Паруса «Ревенана» содрогнулись, когда его пушки дали бортовой залп, затем дрожь пронзила «Пуссель». Тут капитан заметил, что юный Коллиа замер у перил правого борта, не сводя глаз с приближающегося французского линкора.

– Что вы здесь делаете, мистер Коллиа?! – прокричал Чейз.

– Исполняю свой долг, сэр.

– Разве я не приказывал вам следить за часами на корме?

– Там больше нет часов, сэр. – В доказательство мальчишка показал капитану расплющенный эмалевый циферблат.

– Тогда ступайте в кубрик, там лежит сетка с апельсинами, подарок адмирала Нельсона. Принесите их наверх. Только не смейте мешать хирургу!

– Есть, сэр!

С мачты «Виктори» пришел сигнал, но капитан не нуждался в сигнальном лейтенанте, чтобы прочесть его: «Подпустить противника ближе!» Чейз должен был сойтись в смертельном поединке с практически неповрежденным кораблем противника, тогда как его собственный корабль был почти полностью разрушен. Впрочем, разве это имело значение? Видит бог, Нельсон еще будет им гордиться! Чейз не обвинял себя в том, что его корабль попал под обстрел. В такой свалке, в почти непроглядном пороховом дыму любой корабль мог подвергнуться подобному испытанию. Напротив, Чейз гордился, что его команда смогла выстоять и развернуть судно, прежде чем французы выпустили бортовой залп в корму. А главное, «Пуссель» все еще могла сражаться! Поверх разбитых, искалеченных британских линкоров Чейз видел неповрежденные снасти кораблей, готовых вступить в битву. «Сантисима Тринидад», который возвышался над прочими судами, словно неуклюжий бегемот, был повержен. Юркие британские фрегаты кружили вокруг, словно терьеры, загнавшие быка. «Нептун» пропал из виду, и «Пуссели» угрожал теперь только «Ревенан». Неизвестно, как ему удалось избежать в бою повреждений, но Монморан, лучший капитан во всем французском флоте, был настроен взять свой приз.

Матросы притащили на шканцы мокрый флаг, тяжелые концы полотнища пропитались кровью лейтенанта Хаскелла.

– Повесить на рею по левому борту! – велел Чейз. Пусть враги видят, что «Пуссель» не собирается сдаваться!

Монморан разместил на мачтах пять десятков стрелков. Такую же тактику применил недавно к «Виктори» капитан «Редутабля». Чейзу отчаянно хотелось укрыться под искореженным полуютом, но его место было здесь, на виду у неприятеля. Поэтому он заложил руки за спину и принялся мерить шагами шканцы, изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимо. Лишь один раз Чейз остановился, чтобы поглядеть на останки нактоуза и судового компаса. Мушкетная пуля расплющила деревянную половицу у него под ногами, и Чейз повернул обратно. Сначала он хотел призвать на шканцы когонибудь из лейтенантов, чтобы заменить Хаскелла, но передумал. Если капитана убьют, его люди знают, что делать. Они должны сражаться, несмотря ни на что, а жизнь или смерть капитана вряд ли повлияет на ход сражения. Пусть лучше лейтенанты командуют канонирами внизу, там они полезнее.

Расчеты карронад левого борта перетаскивали одно из орудий на правый борт. Чейз посторонился, давая канонирам дорогу, затем увидел на открытой палубе мичмана Коллиа, который раздавал команде апельсины из громадной сетки.

– И сюда один, парень!

Коллиа притворился, будто не знает, как исполнить приказ, затем исподтишка, словно крикетный мяч, метнул апельсин в капитана. Чейз резко рванулся в сторону и одной рукой схватил апельсин. Канониры захлопали, а капитан поднял свой трофей вверх, затем передал апельсин Хопперу.

Пехотинцы Ллевеллина отвечали на огонь французских стрелков, но их строй постепенно редел.

– Найдите укрытие для ваших людей, Ллевеллин, – приказал Чейз.

– Может быть, послать их на мачту, сэр? – предложил валлиец.

– Нет, я дал слово Нельсону. Найдите укрытие, Ллевеллин.

– Вы должны пойти с нами, сэр.

– Лучше подышу свежим воздухом, Ллевеллин, – улыбнулся капитан.

На душе у Чейза скребли кошки. Он вспоминал жену и детей. В последнем письме Френсис жаловалась, что пони захромал. Как он там, уже поправился? Капитан старался думать о простых домашних радостях: гадал, уродились ли яблоки, замостили ли скотный двор, дымит ли по-прежнему труба в гостиной, когда дует восточный ветер, но на самом деле Чейз просто гнал от себя мысль о том, как хорошо бы укрыться от пуль за полуютом. Капитану неосознанно хотелось съежиться, но долг велел распрямиться и гордо стоять на шканцах под ураганным мушкетным огнем. Именно за это ему платили четыреста восемнадцать фунтов и двенадцать шиллингов в год. Поэтому капитан упрямо мерил шагами шканцы – туда и обратно, туда и обратно, соблазняя вражеских стрелков своей треуголкой и шитыми золотом эполетами. Чтобы отвлечься, Чейз в уме пытался разделить четыреста восемнадцать фунтов двенадцать шиллингов на триста шестьдесят пять дней, а французские стрелки продолжали сыпать пулями, от которых палуба под его ногами плющилась и коробилась.

Капитан видел, как корабельный цирюльник – одноглазый ирландец – волочит пушку через открытую палубу. Наверняка, подумал Чейз, на корабле нет сейчас никого бесполезнее капитана. И он мерил шагами шканцы, зная, что долго это не продлится, надеясь, что сможет вытерпеть боль, оплакивая собственную смерть и больше всего на свете желая еще раз обнять детей. Несмотря на снедавший его страх, капитан и помыслить не мог о том, чтобы нарушить свой долг, а сейчас долг его состоял в том, чтобы, презрев опасность, мерить шагами шканцы.

Чейз посмотрел на запад. Над «Виктори» сгущался пороховой дым, но над французским флагом Чейз разглядел британский. Дальше к югу эскадра Коллингвуда сражалась с арьергардом франко-испанского флота. К востоку позади «Ревенана» полдюжины вражеских кораблей позорно покидали поле битвы, а к северу авангард неприятеля наконец-то неуклюже повернулся и теперь спешил на помощь окруженным товарищам. Капитан видел, что битва только разгорается, добрая дюжина кораблей еще не вступила в бой, но ему предстояло схлестнуться с Монмораном прямо сейчас.

Когда «Ревенан» врезался им в борт, «Пуссель» содрогнулась. Удар вышел такой силы, что корабли разошлись в разные стороны. Чейз велел своим людям бросать абордажные крючья. Вероятно, та же мысль пришла и в голову французскому капитану, потому что крюки полетели с обеих сторон, а французы на реях бросились привязывать вражеские снасти к своим. Значит, предстояло биться до смерти, пока один из противников не сдастся. Выпирающие борта кораблей плотно прижимались друг к другу, но перила находились на расстоянии примерно тридцати футов. Чейз мог уже разглядеть выражение лица Монморана, а француз, заметив, что британский капитан смотрит на него, снял шляпу и поклонился. Чейз поклонился в ответ. Чейз едва сдержал смех, а Монморан позволил себе улыбнуться. Оба капитана понимали всю нелепость этого обмена любезностями перед смертным боем. Под их ногами, обутыми в изящные туфли с серебряными пряжками, грохотали пушки. Чейз подумал, что неплохо бы кинуть противнику апельсин – Монморан наверняка оценил бы дар, – но юный Коллиа куда-то запропастился.

Чейз и не догадывался, какую пользу приносит «Пуссели» его присутствие на шканцах. Французские стрелки на мачтах, одержимые мыслью сразить неприятельского капитана, забыли о карранадах, дула которых были нацелены в гущу врагов, столпившихся на шкафуте. Две британские карронады – одна на носу, другая на корме – не давали французам с пиками, топорами и кортиками броситься на штурм. У французов карронад не было, их тактика состояла в том, чтобы очистить палубу противника мушкетным огнем.

На баке оставалось с десяток морских пехотинцев. Истекающий кровью сержант Армстронг сидел, прислонившись к фок-мачте, и неуверенной рукой целился в стрелков на вражеских мачтах. Задира, мощный торс которого был забрызган чужой кровью, пытался в одиночку управиться с карронадой правого борта. Остальные канониры полегли от брошенной с фок-мачты «Ревенана» гранаты. Шарп целился в грот-мачту, надеясь, что пули, пробив дерево, поразят стрелков, которые сгрудились на платформе. Ветер окончательно стих – паруса и флаги безжизненно обвисли. Над палубами сгустился дым, что, несомненно, было на руку британцам. К тому времени Шарп совсем оглох, а окружающий мир сузился до клочка окровавленной палубы внизу и полускрытых в дыму вражеских снастей наверху. От отдачи плечо превратилось в сплошной синяк, и, стреляя, Шарп всякий раз морщился от боли. Под ногами валялись апельсины, шкурки их пропитались кровью. Шарп наколол на штык один из плодов и выдавил в пересохший рот влажную мякоть. Затем поднес раздавленный апельсин ко рту сержанта. Глаза Армстронга почти остекленели, но он все еще был в сознании, окровавленная слюна мешалась с апельсиновым соком и стекала по подбородку.

– Мы победили? – упрямо прохрипел он.

– Мы задали ублюдкам жару, сержант.

Трупы оставались лежать на палубе – уцелевшие не успевали выбрасывать мертвых за борт. Однако настоящий ад творился внизу. Порты левого борта канониры закрыли сами, а «Ревенан» загородил им свет, падавший через порты правого. Темное пространство заполнял пороховой дым, закручиваясь вокруг забрызганных кровью балок. Там, где французские ядра пробивали корпус «Пуссели» по левому борту, возникали световые окна, в которых медленно кружились пыль и дым. Грохот орудий наполнял помещение. Орудийные порты кораблей почти совместились: когда британский канонир решил пройтись банником по пушечному стволу, сабля француза едва не отрубила ему кисть. Французские орудия были тяжелее, и ядра их наносили противнику весьма ощутимый ущерб, но и перезаряжать их требовалось дольше. И хотя команда Монморана была одной из лучших во французском флоте, канониры Чейза управлялись с пушками быстрее. Французам ничего не оставалось, как забрасывать открытые порты «Пуссели» гранатами и стрелять в них из мушкетов.

– Живо за пехотинцами! – прокричал лейтенант Холдерби мичману.

Мгновение спустя в лейтенанта попало ядро, и его внутренности забрызгали деревянную решетку люка, на котором лежали тридцатидвухфунтовые ядра. Мичман замер. Пламя подбиралось к его ногам, но один из канониров забросал огонь песком, а другой плеснул на пламя водой. Еще один канонир корчился на полу, плюя кровью. Женщина бранила французов, находящихся от нее на расстоянии сабельного замаха. При отскоке у одной из пушек лопнула веревка, и орудие придавило двух канониров. Их вопли потонули во мраке. Торсы канониров блестели от пота, смывавшего пороховую копоть и кровь. Удушливый дым, изрыгаемый «Ревенаном», заставлял их задыхаться и кашлять.

Мичман вскарабкался на открытую палубу. Посередине громоздились разбитые снасти. В дыму мичман потерял направление и вместо шканцев взобрался на бак. В ушах у него стоял грохот, в горле пересохло. Прямо перед собой он заметил офицера в красном мундире.

– Вы нужны внизу, сэр, – прохрипел юный мичман.

– Что?! – прокричал Шарп.

– Пехотинцы нужны внизу, сэр. Французы атакуют через порты. На нижней палубе, сэр. – Мушкетная пуля врезалась в палубу под ногами мичмана, другая срикошетила от корабельного колокола.

– Пехотинцы! – заорал Шарп. – Пики! Мушкеты! За мной!

И он повел десятерых пехотинцев вниз. Шарп перешагнул через тело мертвого подносчика ядер – на теле мальчишки не было видно ни крови, ни ран – и устремился в адское пекло нижней палубы. Стреляла только половина орудий. Французы просовывали в открытые порты пики и абордажные сабли, мешая канонирам управляться с пушками. Шарп разрядил мушкет в щель порта и успел увидеть залитое кровью лицо врага, затем подбежал к другому порту и прикладом мушкета ударил француза по руке.

– Симмонс! – проорал он.

Симмонс предстал перед ним, выпучив от ужаса глаза.

– Быстро в оружейную за гранатами! – прокричал Шарп.

Симмонс, радуясь, что ненадолго оставит это адское место, устремился вниз за гранатами. Три тяжелых орудия «Пуссели» одновременно дали залп, звук почти оглушил Шарпа. Он обходил порты, орудуя саблей. Внезапно раздался оглушающий треск. Казалось, он будет длиться целую вечность. Шарп решил, что обрушилась мачта. Вот только знать бы чья. В щели порта напротив французский канонир забивал снаряд в ствол. Шарп подался вперед и проткнул руку врага саблей. Француз отпрянул, а Шарп отступил назад, успев заметить, что канонир держал пальник у самого запального отверстия. Шарп отметил про себя, что французы не пользуются кремневыми замками, и подивился собственным праздным мыслям, но тут пушка выстрелила, и прибойник, оставшийся в стволе, разорвало на части. Мичман стрелял из мушкета в открытые порты французов. Вспыхнула искра кремневого замка, и нижнюю палубу «Пуссели» заполнил грохот тяжелых орудий. Некоторые из канониров в горячке боя потеряли шарфы, которыми обвязывали голову, и теперь их уши кровоточили.

Вернулся Симмонс с гранатами. Шарп достал пальник из бочки с водой, поджег шнур фитиля и подождал, пока капризная волна поднимет корпус французского линкора. Шнур шипел. И вот в щели порта показался желтый бок «Ревенана», борта со скрежетом сошлись, и Щарп швырнул гранату в щель. Он почти не услышал взрыва, зато увидел, как пламя озарило нижнюю палубу неприятельского линкора. Оставив Симмонса разбираться с гранатами, Шарп, переступая через мертвые тела и стараясь не мешать канонирам, прошел вдоль палубы, проверяя открытые порты. Снаряд попал в большой кабестан в центре палубы, на который наматывали якорный канат. Кровь сочилась сквозь щели сверху. Пушка, заряженная крупной картечью, дала залп и отскочила назад – со стороны «Ревенана» раздались вопли.

Затем сквозь звон в ушах Шарп услыхал еще один крик. Он доносился сверху, с открытой палубы, которая стала такой скользкой от крови, что не спасал даже песок.

– Они атакуют! Отбросить их назад!

– Пехотинцы! – взревел Шарп, хотя никто из его маленького отряда не расслышал крика в грохоте пушек.

Тогда Шарп решил, что, если пехотинцы увидят, как он карабкается наверх, то последуют за ним. Он уже слышал над головой звон стали. Времени на размышления больше не было, пришло время рукопашной. Услыхав грохот карронады, лорд Уильям нахмурился. Затем орудия левого борта «Пуссели» дали оглушительный бортовой залп.

– Полагаю, мы все еще в бою, – поморщился его светлость, опустив пистолет, затем неожиданно рассмеялся. – Право, чтобы увидеть это выражение на вашем лице, стоило взять вас на мушку. Хотелось бы мне знать, страх или угрызения совести повергли вас в такое отчаяние? – Его светлость ждал. – Ну же, я желаю слышать ответ.

– Страх, – выдавила леди Грейс.

– Жаль, а мне так хотелось верить, что вы способны на более возвышенные чувства. Выходит, я ошибался?

Его светлость помедлил. Грохот приблизился, когда в дело вступили орудия, стоящие ближе к корме.

– Если бы вам были ведомы хоть какие-нибудь чувства, вы сражались бы сейчас вместе со всеми наверху!

Казалось, замечание жены позабавило лорда Уильяма.

– Странное мнение вы составили о моих талантах, дорогая. Чейз справится и без меня. Мой удел – хитроумные дипломатические интриги и, смею надеяться, государственное управление. Тот отчет, который я сейчас составляю, во многом определит будущее Индии. Уверен, уже в этом году мне предложат министерский портфель. Да не пройдет и пяти лет, как я стану премьерминистром! Рисковать таким будущим, подставляясь под пули вместе с кучкой глупцов, которые верят, будто игры в морские сражения изменят мир? – Его светлость пожал плечами и поднял глаза к потолку. – Когда бой закончится, уверяю вас, я в полной мере проявлю свои таланты, а пока не вижу смысла подвергать опасности свою жизнь. Пусть сегодня Нельсон торжествует победу, скоро я поставлю его на место, и, уверяю вас, никакие глупые адюльтеры не опорочат моей репутации. Вам известно о его связи?

– О ней судачит вся Англия.

– Да что там, вся Европа, – поправил жену лорд Уильям. – Этому человеку неведомы благоразумие и осторожность, впрочем, как и вам, дорогая. – Неожиданно пальба стихла. Лорд Уильям поднял глаза к потолку, ожидая продолжения, но пушки «Пуссели» молчали. За кормой бурлила вода. Снова заработали корабельные помпы. – Если бы вы проявили хоть каплю благоразумия, я не стал бы возражать. Уверяю вас, никому не понравится прослыть рогоносцем, но любовник, принадлежащий к нашему кругу, – это вовсе не то же самое, что лакей! Вы, верно, обезумели, моя дорогая? Это было бы лучшим объяснением, но вы отнюдь не безумны, а значит, ваше поведение порочит меня. Вы совокуплялись с этим животным, этим неотесанным негодяем, который к тому же вас обрюхатил! Вы мне отвратительны! – Лорд Уильям вздрогнул. – И все на корабле знали о ваших шашнях! Они думали, что я слеп, они глумились надо мной, а вы вели себя, словно дешевая шлюха!

Леди Грейс не отвечала. Она не сводила глаз с фонаря – пламя, угасая, чадило. Глаза ее светлости покраснели от слез; Грейс была раздавлена и уже не сопротивлялась.

– Я должен был предвидеть все это, когда женился, – продолжил лорд Уильям, – но я верил в ваше благоразумие и здравый смысл! Глупец! Все вы – жалкие рабыни своей похоти. «О, женщины, вам имя – вероломство!» – процитировал его светлость. – Слабый пол, чего от вас ждать? Поначалу я не поверил Брейсуэйту, но чем больше размышлял об этом, тем яснее понимал, что он не лжет. Вы прелюбодействовали с грязным ублюдком Шарпом, вы провоняли его мерзким потом!

– Умоляю, довольно…– прошептала Грейс.

– Отчего же? Вы призываете меня замолчать, а ведь это именно вы нанесли мне оскорбление. Вы сполна насладились этим безмозглым скотом, так разве я не заслужил маленького удовольствия?

Лорд Уильям снова поднял пистолет, но внезапно корабль потряс сильнейший удар, и его светлость инстинктивно пригнул голову. Удары все продолжались. Гнев лорда Уильяма мгновенно сменился страхом. Он с ужасом уставился в потолок, словно ожидая, что тот разверзнется прямо над его головой. Фонари закачались, трюм заполнил грохот, а пушки все гремели.

Звук, который Шарп услыхал с нижней палубы, был звуком падения грот-мачты «Ревенана», рухнувшей поперек обоих кораблей. Французы не преминули воспользоваться мачтой как еще одним мостом на палубу противника. Канониры «Пуссели» оставили пушки и, вооружившись абордажными саблями, ганшпугами, прибойниками и пиками, бросились оборонять свой корабль. Капитан Ллевеллин привел с юта морских пехотинцев, которые встретили французов на сходнях правого борта. С дюжину нападающих пытались добраться по сходням до кормы «Пуссели». Еще больше неприятелей, размахивая абордажными саблями и громко вопя, толпились на шкафуте. Их внезапная атака увенчалась успехом – неприятелям удалось отвоевать среднюю часть открытой палубы. Французский офицер в очках выбрасывал за борт прибойники и банники. По мостам из поваленной грот-мачты и рей на помощь французам спешило пополнение.

Команда «Пуссели» пошла в контратаку. Матросы крушили ганшпугами черепа французов, пронзали неприятелей пиками. Шарп стоял на баке с длинной абордажной саблей в руке. Он рубанул одного противника, увернулся от удара другого и ответным выпадом насадил француза на острие. Вытащив саблю, Шарп взмахнул окровавленным лезвием, отбросив новых нападающих. Громадный бородач замахнулся топором, и Шарп еле успел увернуться, про себя удивившись длине замаха. Нога поскользнулась в луже крови, и Шарп упал назад, тут же крутнувшись в сторону, чтобы избежать удара. Лезвие топора расплющило доски палубы в дюйме от его головы. Шарп сделал выпад, пытаясь уколоть руку противника острием, и, снова увернувшись от удара, перекатился на левый бок. Бородатый француз пнул Шарпа в бедро, выдернул топор и в третий раз занес его над головой противника. Однако нанести смертельный удар он не успел – в живот француза вонзилась пика. Задира с ревом бросился на бородача, выхватил топор у него из рук и устремился дальше. Шарп поднялся на ноги и последовал за чернокожим гигантом. Поверженный бородач с пикой, застрявшей в кишках, упал и забился в предсмертной судороге.

Теперь на шкафуте и поваленной грот-мачте толпилось уже три десятка французов, но выстрел карронады разнес врагов в клочья. Единственный оставшийся в живых захватчик спрыгнул на палубу «Пуссели», но подоспевший Задира рубанул его топором между ног. Такого вопля Шарпу не довелось слышать за весь этот день. Французский офицер без шляпы и со следами пороха на лице повел французов в новую атаку. Задира выбил саблю из рук офицера и с такой силой заехал ему в лицо кулаком, что противник отлетел назад. И тут на французов с воплями обрушились британские канониры.

Пушки внизу продолжали греметь, терзая и калеча деревянные борта кораблей. Капитан Чейз сражался на открытой палубе, возглавив матросов, защищавших корму. Морские пехотинцы Ллевеллина отвоевали сходни и с мушкетами в руках охраняли рухнувшую мачту. Успевшие перебраться на палубу «Пуссели» французы оказались в ловушке. Задира размахивал топором, резкими и точными ударами круша неприятеля направо и налево. Шарп удерживал противника под сходнями у борта. Француз бросился на него с саблей в руках, но не смог отбить ответный выпад и, прочтя свой приговор на суровом лице красномундирника, рухнул за борт. Волна качнула корабли, на миг их корпуса прижались друг к другу – снизу донесся вопль. На шкафуте кипел яростный бой, и никто не обращал внимания на стоны попавших под огонь карронады французов. Чтобы вывести пушки «Пуссели» из строя, офицер в очках подбирал и выбрасывал за борт прибойники, пока в голову ему не вонзился топор, брошенный рукой Задиры. После этого ярость сражающихся немного утихла. Возможно, британцы расслышали крик Чейза, велевшего им остановиться. Оставшиеся в живых французы сдавались.

– Забрать у них оружие! – велел капитан.

Пленных французов отвели на корму.

– Внизу они мне не нужны, – заявил Чейз, – чего доброго, натворят там бед, а здесь из них выйдут неплохие мишени. – Заметив Шарпа, капитан прищурился. – Ну и как, понравилось воевать со мной?

– Да уж, денек выдался жаркий, сэр, – отвечал Шарп. Затем махнул рукой Задире. – Ты спас мне жизнь, – произнес он.

Чернокожий гигант удивился.

– Да я и не заметил вас, сэр!

– Ты спас мне жизнь, – упрямо повторил Шарп. Задира торжествующе рассмеялся.

– Сегодня мы им задали! Смотрите, почти никого не осталось!

– Ничего, на наш век еще хватит, – промолвил Чейз, затем сложил ладони у рта и прокричал: – Все к пушкам! Живо! Мистер Коллиа! Вы весьма обяжете меня, если поищете запасные прибойники и банники. Все к пушкам!

Словно кулачные бойцы, что отдали поединку все силы, но ни один не желал признавать поражения, два корабля насмерть вцепились друг в друга. Шарп вместе с Чейзом забрался на шканцы. К западу кипел бой, там сражалось не меньше дюжины кораблей. К югу – еще столько же. Океан был усеян обломками. Корабли с молчащими пушками, лишившись мачт, тихо дрейфовали от места сражения. Пять или шесть пар сцепились, как «Пуссель» и «Ревенан», продолжая обстреливать друг друга. Громада «Сантисима Тринидад» лишилась фок-мачты и половины бизань-мачты, но ее продолжали атаковать британские линкоры. Завеса порохового дыма протянулась на добрых две мили. Небо на северо-западе темнело. Некоторые французские и испанские корабли не осмеливались вступить в бой и обстреливали противника издали, рискуя попасть в своих. Самые тихоходные британские линкоры только вступали в сражение и открывали орудийные порты, готовясь добавить свою долю смертоносного металла в общую бойню.

Монморан поймал взгляд Чейза и пожал плечами, словно неудача его команды значила для капитана очень мало. На открытой палубе «Ревенана» собирались свежие силы, готовые снова броситься на абордаж. Под прикрытием полуюта Шарп разглядел капитана Кромвеля. Шарп выхватил мушкет у стоящего рядом пехотинца и прицелился, но хитрый Пекьюлиа тут же отступил назад. Шарпу ничего не оставалось, как вернуть мушкет пехотинцу. Среди обломков Чейз отыскал рупор.

– Капитан Монморан, советую вам сдаться, пока мы не уничтожили всех ваших людей!

Монморан поднес ладони ко рту.

– Могу предложить вам то же самое, капитан Чейз!

– Тогда смотрите сюда! – прокричал Чейз и показал за корму «Пуссели».

Монморан вскарабкался по линям бизань-мачты и увидел, как из тумана, открывая порты левого борта, прямо на него надвигается «Спартиэйт» – британский семидесятичетырехпушечный линкор, построенный французами и известный тем, что ночью всегда шел быстрее, чем днем.

Монморан понимал, что сейчас попадет под продольный огонь, но был бессилен что-либо изменить. Он крикнул канонирам, чтобы легли между пушками, и спокойно встал в центре шканцев.

«Спартиэйт» дал полный бортовой залп. Одно за другим британские пушки выпускали ядра в кормовые окна и палубу «Ревенана», как немногим ранее сам «Ревенан» крушил «Пуссель». Удручающая медлительность «Спартиэйта» была на руку британским канонирам, у которых появилось время получше прицелиться. Ванты бизань-мачты французского линкора лопались с таким звуком, словно сатана перебирал струны дьявольской арфы. Наконец мачта зашаталась и рухнула вниз, увлекая за собой реи, паруса и флаги. Шарп услышал вопли стрелков, упавших вместе с мачтой. Пушки слетали с лафетов, картечь и ядра разрывали французов, но капитан Монморан по-прежнему стоял на шканцах, даже, не вздрогнув, когда штурвал за ним разлетелся в щепки. И только когда пушки «Спартиэйта» смолкли, французский капитан обернулся, чтобы посмотреть на атаковавшего врага. Монморан опасался, что британский линкор может развернуться и дать залп с правого борта, но «Спартиэйт» упрямо шел вперед.

– Сдавайтесь, капитан! – снова прокричал Чейз в рупор.

В ответ Монморан приложил ладони ко рту и повернулся к открытой палубе «Ревенана».

– Tirez! Tirez![10]– И французский капитан отвесил британскому низкий поклон.

– Где капитан Ллевеллин? – спросил Чейз у морского пехотинца.

– Внизу. Сломал ногу, сэр.

– А лейтенант Сваллоу?

Сваллоу был юным лейтенантом пехотинцев.

– Смертельно ранен, сэр.

Чейз посмотрел на Шарпа, подождал, пока пушки «Ревенана» закончат пальбу, и сухо промолвил:

– Собирайте абордажную команду, мистер Шарп. Состязание, в которое вступили «Пуссель» и «Ревенан» у далекого теперь побережья Африки, завершалось. И поставить в нем точку выпало Шарпу.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 453 | Нарушение авторских прав