АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

В марте решают

...Почему это именно в марте люди любят решать вопросы? Воздух, что ли, на них действует, запах весны? В марте вздыхают и теребят листочки календаря. В марте готовятся к путине и штурмуют первый квартал. В марте подводят итоги и ждут перемен. В марте решают вопросы.

– Ну что ж, товарищ Максимов, даем вам «добро». Что скажете?

– Добро.

– Главный врач говорила, что вы хотите плавать на...

– Да, на теплоходе «Новатор», если можно.

– Понятно, это ведь ваш подопечный. Трофимов, глянь-ка, где у нас сейчас «Новатор».

– «Новатор»... «Новатор»... Так. Вот он. Снялся с Калькутты на Владивосток. Встанет там на малый ремонт.

– Ну, товарищ Максимов, оформляйтесь, получайте подъемные и счастливого плавания!

– Благодарю вас. До свидания.

Спускаясь по лестнице, Максимов вдруг закричал «Иго-го!» и сиганул вниз на площадку через пять ступенек. Кто-то шарахнулся в сторону, кто-то покрутил пальцем у виска, но Алексей, уже окончательно забыв о своем «холодном спокойствии», мчался к выходу, подмываемый желанием перейти в галоп.

На крыльце здания пароходства на него, гикая, налетел Владька.

Оказалось, что Карпов должен сесть на судно в Мурманске.

На Север поедет один из вас,

На Дальний Восток другой, —

пропел Владька и смущенно посмотрел на друга.

И Максимов, взглянув на него, неожиданно почувствовал боль. Курение вредит здоровью, это верно, но зато как часто мужчин выручают сигареты. Спички, правда, гаснут безбожно.

– Как ты думаешь, дадут нам перед отъездом по недельке за свой счет?

– К Сашке слетаем, верно?! – восклицает Карпов.

Снова вместе

...На полустанке не было платформы, и ребята, навьюченные рюкзаками, с лыжами в руках, стали прыгать вниз, как десантники из самолета. Из вагона им махали и кричали новые приятели – шахтеры из Донбасса, завербованные на Шпицберген. Тут же стояла с желтым флажком проводница. С грустью она смотрела, как выпрыгивают, даже не обернувшись, веселые попутчики. Вот так всегда.

Поезд пролязгал, простучал, сунул голову в лес, вскрикнул на прощание, вильнул хвостом и исчез. Мела пороша. Друзья огляделись по сторонам. Близ бревенчатого станционного здания сгрудилось десятка три избушек, над трубами которых трепались сизые клочья дыма. Горизонт был зубчатым: вокруг во всем великолепии стоял хвойный лес. Накатанная колея пряталась в нем.

Друзья надвинули шапки, положили лыжи на плечи и пошли к станции, скользя в своих тяжелых ботинках. С грохотом они ввалились в буфет и разбудили продавца, дремавшего за прилавком. Из-под халата у него выглядывала засаленная телогрейка, в недельной щетине слабо мерцали глазки. Буфет был засижен мухами. За стеклом стояло несколько бутылок шампанского, валялись две-три банки консервов.

– Откуда и куда, люди хорошие? – подозрительно мигнул буфетчик.

– Мы, дед, с Частой Пилы, – ответил Максимов.

– А-а... Ну, как там?

– Чего?

– С промтоварами как там у вас?

– Блеск! Вот что, дед, вскипяти-ка нам чайку и отвесь полкило колбаски. Автобус на Круглогорье когда будет?

Буфетчик объяснил, что автобус будет не раньше чем через час, постоит здесь с полчасика и потом только тронется в обратный путь.

– Шассейка у нас никудышная. А в Круглогорье, граждане, хорошо. И масло вам, и сахар! Все через нас и мимо нас к ним идет. Строительство там.

Ребята решили идти на лыжах вдоль «шассейки» до тех пор, пока их не нагонит автобус.

...Они шли уже больше трех часов, а лесу все не было конца. Торжественно нависали над лыжней ветви елей. Ели, ели... Могущественное племя в богатых зеленых шубах с белыми выпушками, а среди них, как бедные родственники, зябкие осинки и березки. Временами в лесу попадались впадины, на дне которых угадывались замерзшие ручьи. Тогда лидер Владька Карпов усиливал темп, отклонялся в сторону и начинал крутить слалом.

Алексей, который ходил на лыжах гораздо хуже Карпова, уже порядком устал от бега, от тишины и заскучал от безлюдья, когда на фоне сплошной хвои мелькнула красно-желтая табличка автобусной остановки – визитная карточка прогресса.

– Все! – сказал Максимов и воткнул палки в снег. – Пусть занесут меня метели. «А жене скажи слова прощальные». – С добрым чувством он облокотился о столб. Столб был срублен, обтесан и врыт в землю людьми. Они, наверное, галдели и дымили махоркой, когда проделывали это.

– Притомился, витязь? – спросил Карпов. – Ну, ладно, поищем жилья. Раз тут остановка, значит, должно где-нибудь быть жилье.

– Чую запах! – по-сусанински завопил Максимов и добавил деловито: – Дымком потягивает. Щами.

– Селедочкой! – простонал Карпов.

– Перцовкой! – гаркнул Максимов.

– А может, тут резиденция этого... знаешь, с рогами, с хвостиком?

– Душу заложу! – рявкнул Алексей.

Из-за поворота дороги показался грузовик с крытым кузовом. Он шел медленно, погружался в ухабы и выныривал из них, как катер в тяжелых волнах. Ребята замахали перчатками и палками. Поравнявшись с ними, водитель открыл дверцу и молча уставился.

– Вы не в Круглогорье? – спросил Максимов.

– На Стеклянный я. – По лицу водителя было видно, что в нем борется любопытство с мужской суровостью.

– Эх, жаль!

– А чего? Залазьте, подброшу.

Он вылез из кабины, потоптался в снегу и потом, когда ребята уже взгромоздились в кузов, равнодушно спросил:

– Агитпробег, что ли?

– Нет, мы врачи.

– Ага, – сказал шофер так, будто теперь для него все стало ясно, как будто он привык видеть врачей, передвигающихся попарно в лесу на лыжах.

Грузовик начал карабкаться по ухабам довольно резво. Ребята катались на каких-то мешках и стонали от смеха. Вдруг машина покатила ровно. Карпов подполз к заднему борту и увидел внизу огромный карьер, желтые отвалы песка, копошащихся людей, грузовики, бульдозеры...

Машина мчалась с бешеной скоростью и через полтора часа въехала в поселок. Остановилась. Появилось розовое лицо водителя с сигаретой в зубах.

– Станция «Вылезай», – сказал он. – Вам к Саше, что ли?

– Что?

– Ну, к доктору нашему, что ли, в больницу?

– Вы его знаете?

– Кто его не знает!

Ребята попрыгали вниз.

– Тут близко. Советую по льду срезать. В березовой роще больница.

...В этот час Зеленин выехал на лыжах на лед. Эти одинокие прогулки стали для него системой, но каждый раз, скатываясь с берега, он испытывал острую тоску. Прошло уже больше месяца после отъезда Инны, а он все еще не мог примириться со своим одиночеством. Теперь все: квартира, книги, клуб, лыжи – напоминало ему о жене, словно он прожил с ней большую жизнь. Работал он в это время как-то механически, с друзьями встречался редко и больше старался остаться один, для того чтобы вспомнить еще какое-то слово, какой-то жест, какой-то взгляд. Опять пошли письма и телефонные разговоры, эти жалкие суррогаты близости. Он похудел, беспрерывно курил, подолгу сидел в тишине, мечтал, вспоминал.

Вот и сейчас, скользя по накатанной лыжне, он смотрел себе под ноги, а видел желтые Иннины лыжи с черной каймой. Он остановился, снял шапку и подставил лицо ветру.

Двое людей с лыжами на плечах двигались по льду вдоль берега. Зеленин стоял в тени, а эти двое шли по кромке золотого сияния и отбрасывали длинные тени. Это молодые люди: они идут легко. Это веселые люди: один хлопнул другого по спине, тот на мгновение присел, будто корчась от смеха. Это не местные люди: слишком «мастерский» у них вид (узкие брюки, кепки с длинными козырьками, канадки). Это... Зеленин испустил вопль, подбросил высоко вверх малахай, не поймал его и помчался вперед.

...Карпов встал, поправил воображаемый галстук, одернул воображаемый фрак, щелчком сбил с плеча пылинку и произнес спич:

– Дорогие сэры! Ты, высокочтимый наш хозяин Александр Круглогорский, и ты, Алеша Попович, солнце Частой Пилы и гроза амбарных вредителей, и я, ваш скромный слуга, благороднейший из благородных, храбрейший из храбрых, именуемый в народе Владиславом Безупречным! Заткнись, Леха! Сейчас я предлагаю вам проявить самопожертвование и героизм и отвлечь свои алчные взоры от этого исторического стола, заваленного окороками, омарами и кильками, заставленного бургундским и кахетинским. Я предлагаю вам, сэры, устремить свои взгляды в прошлое, а равно и в будущее, дабы... Дашь ты договорить, плебей, или нет?

– Заткни фонтан! – угрожающе проворчал Максимов.

– Ребята, выпьем за дружбу, – тихо сказал Зеленин и встал.

– Виват! – закричали все разом, и каждый подумал, как хорошо, что Сашка снова пришел на выручку и без дымовой завесы шутовства сказал то, о чем думал каждый.

…Послышался голос Карпова:

– Эй, жалкие бюргеры! – Он вошел и бесцеремонно зажег спичку. – Бюргеры! Улеглись в такую ночь!

– Что ты предлагаешь? – деловито спросил Максимов.

– Я предлагаю легкой кавалькадой промчаться по окрестным весям и спеть серенаду Снежной Королеве. А потом рыбку в проруби половить.

– Дельная мысль! – воскликнул Алексей и начал одеваться.

Ночь была сказочной, густо намалеванной чуть подсиненными белилами на черном фоне. Она ударила им в глаза, когда они выбежали на крыльцо, и потянула за ноги в свою глубину. Спустя минуту глаза привыкли и различили абстрактный орнамент лунного света на снегу, мелкую россыпь звезд, контуры домов. Максимов втянул носом воздух, почувствовал необъяснимый, таинственный запах весны. Он ощутил глубину ночи и необъятность Земли, близость весны, близость любви и дальней дороги, ощутил свою молодость и силу.

Коллеги

Утром, в одиннадцать часов, когда они сидели за завтраком, зашел Зеленин. Он поднялся, как обычно, в семь часов и уже закончил обход больных.

– Привет, – сказал он. – Что собираетесь делать?

– Как что? Поедем кататься.

– Завидую! А мне на прием идти.

– Ну-ну, – буркнул невыспавшийся Карпов.

Саша смущенно потоптался, кашлянул и вздохнул.

– Очень интересные есть у меня больные, – промямлил он.

– Владя, передай-ка мне масло, – сказал Алексей.

– Такие сложные больные, вы себе не представляете!

– Что это там, шпроты? Давай сюда!

– Уверен, что любой стоящий врач заинтересовался бы этими больными.

– Шпрот, товарищи, любит, чтобы его ели с маслом.

– Вот, например, Иван Климаков. Очень странный анализ мочи, а клиники почти никакой.

– Налей-ка мне чаю, Владя, только покрепче.

– Очень странная моча, – безнадежно вздохнул Саша.

– Слушай, хозяин! – возмущенно сказал Карпов. – Может быть, теперь, к чаю, скажешь несколько слов про дизентерию?

– Чего ты хочешь, рыцарь? Говори прямо, – сказал Алексей.

– Я думал, – нерешительно протянул Саша и вдруг, будто набравшись храбрости, зачастил: – Может быть, посмотрим больных вместе, а, ребята? Так сказать, консультация столичных специалистов. Ты, Леша, как эндокринолог, ты же делал успехи в этой области, а Владик как высококвалифицированный хирург и уролог.

– Как вам нравится эта наглость?! – воскликнул Карпов. – «Леша», «Владик» – тон-то какой! Я расцениваю это как попытку зверской эксплуатации заезжих туристов.

– Это не совсем так, друзья, – протянул обескураженный Зеленин.

– А по-моему, это забавно, – проговорил Максимов.

– Конечно, – обрадовался Саша, – это же страшно весело! Значит, договорились?

– Как с оплатой? – подмигивая Алексею, спросил Владька.

Саша растерянно заморгал.

– Оплата? Конечно, оплатим. Я не подумал об этом. – И, поняв шутку, в тон Владьке ответил: – Что-нибудь придумаем, проведем по безлюдному фонду.

Владька захохотал:

– Люблю я этого дурака Сашку Зеленина.

По поселку были разосланы сестры и санитарки собирать больных. Вскоре в амбулатории образовалась небольшая очередь «сложных случаев». По дороге ребята еще немного поворчали что-то насчет «пауков, таящихся в глуши и затягивающих в свои сети...», но, придя в амбулаторию и увидев больных, стали серьезными. Тут дело уже было нешуточным – медицина есть медицина. Они разобрали халаты и уселись за столы. Карпов некоторое время ошарашенно смотрел на Дашу, но потом вздохнул и взялся за истории болезней. Максимов лихорадочно перебирал в уме свои познания по эндокринологии. Во время работы в порту он меньше всего думал об этом.

Зеленин был счастлив. Он называл друзей по имени-отчеству, обстоятельно докладывал о больных, высказывал свои суждения и почтительно замирал, когда Владька или Алексей начинали обследование. Потом пришло увлечение. О каждом больном спорили до хрипоты. Многое прояснялось для Зеленина. Ум хорошо, а три – лучше.

Всех сложных больных из поселка они разобрали в тот же день. Зеленин наметил дальнейшую программу: втроем они обойдут на лыжах окрестные колхозы, лесные командировки и строительства.

– Мы будем сочетать приятное с полезным, – сказал он.

– Диагностические набеги, – засмеялся Максимов.

На третий день после приезда в Круглогорье они возвращались с дальнего Гим-озера. Они шли по своей же лыжне и потому развили хорошую скорость. Карпов, как всегда, возглавлял, остальные двигались за ним в одном темпе, в точности повторяя взмахи его рук и стремительный шаг. В лесной тишине слышалось только поскрипывание лыж, креплений и дыхание людей. Все чаще в стене леса мелькали голубые прорези, и вот лыжники вынеслись на голый крутой холм, под которым в зябком свете ежилось Круглогорье. Огромное снежное пространство окружало поселок – крохотный пятачок.

…Вечером они сидели в столовой. Алексей и Сашка играли в шахматы. Владька, сидя на полу возле печки, настраивал гитару и бурчал что-то себе под нос.

– Давайте хоть в кино сходим, – сказал он.

– Сегодня в клубе танцы, – пробормотал Зеленин. – Это то, что осталось, и то, что уходит, цепляясь и брызгая слюной.

Максимов кивнул. Он именно на такой ответ и рассчитывал.

– Мы люди социализма... – начал Зеленин, но в это время послышался стук в дверь, и вошла Даша.

– Александр Дмитриевич, с брандвахты прибежали... Да, кажется, начались...

Зеленин сразу же стал задергивать «молнию» на куртке.

– Ах, черт, – пробормотал он. – Ах, черт, надо бежать!

– Куда?

– Да на брандвахту, нелегкая ее возьми! Роды начались у одного матроса. Что ты ржешь? Ну, женщина-матрос. Поперечное положение плода. Понимаете?

– А почему же ты ее в больницу не положил? – спросил Карпов.

– Отказалась. Муж не пустил, дубина этакая!

Он вышел вместе с Дашей, зашел в больницу за сумкой и договорился с сестрой, что она тоже придет на брандвахту, как только закончит раздачу лекарств и процедуры. Нахлобучил ушанку, перекинул сумку через плечо и вышел во двор. На земле уже лежали сумерки, а небо разливалось томительной зеленью. Над головой первая звезда словно шевелилась от легкого морозного ветерка. Зеленин на миг задержался, посмотрел в небо и почему-то вспомнил блоковский город, охваченный тревожным ожиданием таинственных кораблей. Он вздохнул и увидел, что на крыльце флигеля, широко расставив ноги, стоит Максимов.

– Ты что, Макс?

– Сашка, хочешь, я с тобой пойду?

– Думаешь, я сам не справлюсь?

– На всякий случай, а? И веселее будет...

– Спасибо, Лешка, ты лучше отдохни: завтра марш-бросок на Журавлиные.

– Давай-ка пойдем вдвоем, Саша, знаешь...

– А, перестань! – махнул рукой Зеленин и потрусил к воротам.

Максимов вернулся в столовую. Владька сидел на тахте, покуривал.

– Дней через десять, – сказал Алексей, – мы будем уже далеко друг от друга.

Он подошел к приемнику, включил его, пошарив на длинных волнах, нашел Москву. Звуки большого зала вошли в комнату. Отчетливо слышалось покашливание и хлопанье стульев.

– Начинаем заключительный концерт фестивального конкурса. Выступают участники студенческой самодеятельности города Москвы...

Пауза.

– Студентка Московского университета Инна Зеленина исполняет ноктюрн Шопена.

Максимов ахнул, Карпов вскочил.

– А Сашка-то, Сашка... Проклятие!

– Тише!

Удар ножа

Зеленин подходил к пристани. Безлюдная, преображенная толстыми сугробами, она была печальна. Метрах в пятидесяти от берега темнели тела барж, находившихся во льдах на зимнем отстое. Он решил пойти кратчайшим путем, мимо складов, выбраться на озеро и по протоптанной на льду тропинке добраться до брандвахты.

Вокруг стояла настолько плотная тишина, что казалось, уши заложены ватными тампонами. Чтобы рассеять это ощущение, Зеленин начал прислушиваться к скрипу снега под ногами и неожиданно различил посторонний звук. Это был храп. Сторож Луконя сидел, завернувшись в свой могучий тулуп, возле стены одного из складских зданий. Голова его бессильно свисала набок. Открытый рот чернел среди серой бороденки, как нора.

– Опять поднабрался, – подумал вслух Зеленин. Он хотел разбудить Луконю, но, решив, что тот все равно сразу же заснет, прошел мимо и свернул за угол. И тут он снова услышал звук – вороватый стук железа по железу. Это был звук активной преступной жизни. Звук трусливый и в то же время угрожающий – не подходи! Зеленин ускорил шаги и увидел у дверей склада две копошившиеся фигуры. В желтом пятне фонарика – огромный висячий замок.

«Я иду на вызов, меня ждет роженица», – подумал он, вздрогнул, почувствовав свое одиночество, и гаркнул:

– Стой!

Темные фигуры бросились в разные стороны. Одна юркнула за угол склада, другая метнулась к озеру и скатилась под обрыв. Не отдавая себе отчета в происходящем, Зеленин побежал за этим вторым. Гнаться было трудно: ноги увязали в снегу. А тот уже выбирался на голый лед.

«Все равно уйдет, – подумал Зеленин. – Лучше пойду на брандвахту, а оттуда пошлю кого-нибудь в милицию».

Но в это время фигура впереди остановилась, обернулась. Лунный свет сделал ее рельефной. Александр узнал четырехугольные плечи и бычий наклон Федьки Бугрова. Федька всмотрелся, потом чиркнул спичкой, закурил и спокойно пошел на Зеленина.

«Поперечное положение – дело не шуточное. Надо повернуться и бежать на брандвахту. Не мое дело – бандитов ловить».

Зеленин зачем-то дрожащими пальцами туже затянул шарф, глубоко, до самых последних бронхов, вдохнул в себя морозный воздух и пошел навстречу Федьке.

– Стойте, Бугров! – сказал он, когда они сблизились. – Сейчас я вас передам сторожу.

– Да ну? – буркнул Федор и вздохнул. – Ничего не поделаешь, придется подчиниться.

Он сделал еще шаг к Зеленину, дохнул сивушно-табачным перегаром и с размаху ударил его по виску. Подбежал, ткнул упавшего сапогом в лицо и отскочил. Зеленин беспомощно ворочался на снегу. В глазах его колыхался красный туман. Откуда-то сверху, с края пропасти, донесся до него голос:

– Это тебе, вонючка, за польки-кадрили. А сейчас вставай и беги. Нашепчешь кому-нибудь – задавлю, как клопа.

Зеленин встал. Пошел на Федьку. Тот сделал шаг назад, взвизгнул:

– Уйди! Уйди от греха!

– Врешь, негодяй! – прошептал Саша.

Ударил Бугрова в лицо. И сразу же они одним бешеным, хрипящим клубком покатились по снегу. Улучив момент, Федька ногой отбросил Сашу от себя. Оба вскочили.

– Беги! – завопил Федька.

Александр снова, вытянув руки, как пьяный, пошел на него. Федька пригнулся к голенищу и метнулся вперед с финкой в правой руке.

Зеленин немо открыл рот, схватился за живот и в последний миг перед падением вытянулся, как струна. Из глубины его тела поднималось и закрывало все огромное красное облако. Прошла в мозгу медленная мысль: «Атомная бомба, что ли?» Зеленин упал. Красный дым клубился, конденсировался, ходил волнами. И вдруг появились и с бешеной скоростью полетели вниз фотоснимки, множество фотоснимков: Инна, мама, отец, друзья. Он пытался поймать хоть один из них, но тут схлынули красные волны. Появилось темно-синее небо. Звезды шевелятся. Тропики? Море, белые пляжи, пальмы... Сухуми, что ли? Радио... Да, громкоговорители на набережной. Трансляция концерта. Виолончель. Кого это она оплакивает? Уж не его ли? Уж не его ли самого, не его ли молодость, не его ли прощание с землей?

Потом небо почернело, стремительно снизилось и прихлопнуло его.

...Луконя так и не понял, отчего он проснулся. Зевнул. Прошелся вдоль склада, обогнул его. Высморкался на снег, посмотрел на озеро. Там, на льду, баловали два подгулявших парня. Луконя заинтересовался.

– Ишь ты, ишь ты! – пробормотал он.

Один из парней упал. Другой склонился над ним, потормошил и вдруг бросился прочь. Он понесся большими прыжками. Падал, полз и снова бежал. А второй лежал неподвижно.

– Ну и дела! – закричал Луконя, снял с плеча ружье и скатился вниз.

Глава 11

Убили Сашу!

Ночь хороша светом далеких окон. Человек может в одиночку бороться за свою жизнь, но он должен знать, что в глубокой ночи далекие теплые окна ждут его. Иначе зачем бороться? И, погибая ночью, хрипя и выплевывая кровавый снег, человек посылает последнюю искру гаснущего сознания к светящимся окнам, к окнам матери, брата, любимой, к окнам друзей, к теплым окнам всего мира.

В тот час, когда Зеленин дрался с Федькой, его друзья продолжали слушать радио.

Они сидели и горланили, перебирали студенческие песни, старинные и новейшие, когда вдруг захлопали одна за другой все двери. В клубе морозного пара в комнату вбежала Даша Гурьянова.

– Александра Дмитриевича!.. – крикнула она и остановилась. В исступлении закрыла рот руками, качнулась и осела на пол.

Карпов сразу же перемахнул через стол. Максимов тоже подбежал к девушке.

Даша открыла глаза и прошептала:

– Убили Сашу...

...Ни на одном кроссе они не бегали быстрее. Они бежали молча, охваченные злобой и надеждой. Узнать как можно скорее, что эта нелепая весть – брехня! Что Сашка жив и здоров или хотя бы ранен, но только не мертв! Только не мертв! Они бежали, даже не замечая того, что темные улицы поселка пришли в движение, что тут и там двигались люди, прыгали дымные круги ручных фонариков.

Возле складов глухо шумела толпа. Друзья врезались в нее с налета. Тело Зеленина лежало на куче тулупов и телогреек. Тело? А не труп ли? Заострившееся белое лицо с громадным кровоподтеком, с рваной раной на правой щеке, тупо, безжизненно открытый рот.

– Готов доктор, – тихо сказал кто-то вблизи.

– Сашка! – закричал Карпов, упал на колени и, схватив руку Зеленина, стал искать пульс.

– Спокойно! – гаркнул Максимов. – Куда он его пырнул? В голову?

– В живот, – ответили из толпы.

Кто-то посветил фонариком. Максимов увидел залитую кровью прореху на зеленинском пальто. Мелькнула мысль: «Если бы на нем была моя канадка, может быть, ничего страшного не случилось бы». Алексей встал на колени, расстегнул пальто, куртку и осмотрел рану. Владька сидел на снегу и рыдал.

– Это невозможно, это невозможно! – повторял он.

– Есть пульс? – резко спросил его Максимов. Владька отрицательно покачал головой.

Максимов сам взял руку Зеленина.

– Кажется, есть пульс.

«Какого дьявола Владька закатывает истерику в такой момент? Тоже мне хирург! Но если кто сейчас и сможет что-нибудь сделать, это Владька. Если возьмет себя в руки. Он хороший хирург». Максимов помнит тот день, когда Владьке, единственному из студентов, поручили делать струмэктомию. Круглов тогда сказал, что такие руки, как у Карпова...

«Удивительно, как это мысли разбегаются в такой момент», – подумал Алексей, взял пригоршню снега и вытер лицо. Потом встряхнул Владьку и спросил:

– Диагноз?

Карпов тоже провел рукой по лицу, голосом автомата ответил:

– Проникающее ранение брюшной полости. Должно быть, ранен желудок, вероятно, задета артерия декстра...

– Будем оперировать, – жестко сказал Максимов. Владька вздрогнул:

– Сами? С ума сошел!

– Артерия не задета. Понял? Перестань хныкать: оперировать придется тебе. Подвода есть? – крикнул он. – Ну-ка, мужики, дайте дорогу.

– Есть надежда-то? – хрипло спросили из толпы.

– Да! – яростно воскликнул Максимов.

– Да, – прошептал Карпов.

Филимон бешено настегивал конягу. Бежавшие рядом люди на скользких местах тянули ее за уздцы, толкали сани.

«Куда, к черту, подевались все машины?» – подумал Алексей.

В это время из темноты выступили контуры трех автомобилей. Вокруг них возбужденно махали руками люди. Слышались короткие возгласы:

– В севастьяновской баньке сидит!

– Ружье у него!

– Откуда?

– У Лукони двустволку отнял.

– Возьмем бандюгу!

Неожиданно все три автомобиля зажгли фары. Лучи вырвали из мрака головы, шапки, погоны милиционеров, фосфорическими полосами легли на снег и уперлись в крохотную, кособокую избенку. Толпа начала растекаться цепью.

Максимов вдруг толкнул Владьку:

– Езжайте дальше. Я догоню вас на машине.

– Куда ты?! – ахнул Карпов, но Алексей уже мчался прочь. Он пробежал мимо какого-то инвалида, подбежал к цепи и пошел рядом с другими, с трудом вытаскивая ноги из глубокого снега.

– Сашка-то, а? – сказал ему, сдерживая рыдания, кто-то справа.

Алексей покосился. Лицо идущего рядом парня показалось ему знакомым.

Цепь смыкалась вокруг баньки. Оставалось не больше сотни метров. Неожиданно оттуда бухнул выстрел, и в наступившей после этого тишине резко скрипнули петли двери. Максимов увидел, что из баньки боком выбирается высокая фигура с ружьем в руках. Вот он! Тот, кто оборвал Сашкину жизнь, одним движением руки перерезал глотку его мечтам, чудачествам, планам. Вот, значит, он! Убивший огромный Сашкин мир, искалечивший Инну, смертельно ранивший стариков Зелениных, заставивший плакать по-бабьи Владьку, поднявший на ноги весь поселок! Вот, значит, эта гадина!

Алексей ринулся вперед, сразу обогнал цепь.

«Я его сейчас прикончу, задушу, раздроблю голову! Растопчу эту мразь! Никому не позволю – сам! Боже мой, а Сашке-то от этого будет легче? Легче!»

Он подбежал к Федьке. Тот стоял, качаясь и тихо, натужно рыча. Обеими руками он держал перед собой двустволку, но не как оружие, а скорее как балансир. Лицо его надвинулось на Алексея. Щеки дрожат, глаза моргают, под носом смерзшиеся сопли. Жалкая гадина... Такому мстить? Убить – еще не значит отомстить.

Максимов вырвал ружье, отбросил в сторону, тремя ударами, словно тренируясь на боксерской груше, свалил Федьку себе под ноги и сам в истерике покатился по снегу.

Замелькали над головой ноги. Цепь сомкнулась вокруг Федьки и Алексея.

– Посчитаем ему, ребята, за доктора нашего! – крикнул кто-то.

Кулаки рабочих, грузчиков, лесорубов поднялись над убийцей.

– Стойте! – раздался голос. – Перестань, Ибрагим! Его будут судить.

– Чего там судить!

– Еще не известно, дадут ли высшую!

– Не слушайте Самсоныча, мужики!

– Бей!

– Я не хотел! – закричал Федька, словно очнувшись. – Не хотел убивать!

– Бей его!

Но в круг уже протолкнулся Егоров с милиционерами.

– Спокойно! – закричал Егоров. – Судей вы сами выбирали или нет?

Федьку увели. Ушла, возбужденно галдя, толпа. Максимов растерянно встал на вытоптанном снегу. Он уже начал приходить в себя.

«Молчи! – диктовал он себе. – Лучше скрипи зубами, но не хнычь. Молчи, не говори ни слова. Вытри снегом лицо. Иди. Давай пошевеливайся!»

Возле машины стояли трое, видимо, ждали его. Тот парень со знакомым лицом, и инвалид, тоже до странности знакомый, и какой-то верзила.

– Послушайте, – взволнованно сказал инвалид, – говорят, есть какая-то надежда?

– А мы думали все, крышка! – пробасил верзила. – Шли с Борисом из клуба, вдруг бегут, кричат: «Убили Сашу!»

– Может быть, останется жив? – спросил знакомый парень.

– Быстрее в больницу! – прошептал Максимов и полез в машину.

Ему было стыдно оттого, что он потерял надежду и поддался злобе и отчаянию. Может быть, действительно удастся раздуть огонек жизни, который еще теплится в Сашке? Сколько времени он пролежал на снегу? Ведь он был, в сущности, очень здоровым парнем. Был? Нет, Сашка есть, Сашка будет! Мы еще поборемся.

Дата добавления: 2015-11-02 | Просмотры: 375 | Нарушение авторских прав