АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

СВЯЗЬ МЕЖДУ ГЕНИАЛЬНОСТЬЮ И ПСИХОПАТИЕЙ

Мало найдется вопросов, постоянно вызывающих так много пустой, дилетантской, псевдонаучной болтовни и писанины, как проблема связи между гениальностью и безумием, психозом, психопатией. Но разительные противоречия несомненно подлежат строго аналитическому разрешению, которое должно прежде всего исходить из того, что гений, творения которого получили социальное признание и реализовались, является создателем гигантских ценностей, независимо от того, можно ли им дать какую-либо экономическую оценку. Продукт его личного, индивидуального творчества эквивалентен продукту труда тысяч и даже сотен тысяч людей. Этот продукт его труда эпохален, и недаром обычно считается, что гений появляется примерно один раз на миллион людей, а то и реже.

Вторым исходным положением является то, что гений может постоянно, до самой смерти, даже в случае успеха, даже став знаменитым, сомневаться в ценности своего творчества, может из скромности, осторожности, такта молчать о значении своего труда, но вместе с тем понимать, что решает или решил сверхзадачу. Но именно сознание громадного значения своего труда, пусть пока не удающегося, не признанного, естественно и неизбежно ведет к тому, что истинный творец не особенно ценит или даже не замечает многое такое, что составляет главную, громадную ценность в глазах совершенно подавляющего большинства других, пусть и одаренных по-своему, но не столь творчески напряженных людей. Работая над произведением (поэмой, оперой, картиной, скульптурой, архитектурным сооружением, математической или физической задачей, прибором, химическим синтезом или анализом, гипотезой или теорией, изобретением или машиной, раскопкой или расшифровкой, планом кампании, похода или сражения, рукописью речи, статьи или книги, интригой или махинацией, сулящей ему нужное решение, а может быть, и признание, славу, власть или состояние) – талантливый человек также естественно пренебрегает всем, не безусловно необходимым, всеми условностями и манерами, как и искатель, напавший на золотую жилу или нефтеносный участок.

Даже неуверенное осознание значения ведет к тому, что истинный творец не считает ни ценным, ни значимым то, что является главным и жизнеопределяющим в глазах и бездарностей, и даровитых, но менее творчески напряженных, менее целеустремленных людей. Пренебрежение повседневностью, «невечными благами» совершенно естественно вытекает из наличия сверхзадачи. Не счесть вполне естественных странных («оригинальных», «эксцентрических») привычек увлеченных своим делом людей. Но не имеет никакого значения для личностной оценки таланта то, что пренебрежение бытом, одеждой и даже общепринятой «аккуратностью» зачастую становилось модой у всех бездельников всех времен и народов и что таким же пренебрежением отличались не только люди сверхзадачи, но и люди опустившиеся, и даже многие подонки.

Отвлекаясь от подобных чисто внешних мелочей, надо сразу подчеркнуть, что давно прошли времена, когда Саламанкский совет мог назвать проект Колумба безумным и заключить, что государству не подобает на него тратить время.

Конечно, память истории хранит предостерегающе-трагический результат приема Наполеоном Бонапартом талантливейшего математика, инженера-артиллериста Фултона, пришедшего с чертежами изобретенной им подводной лодки, торпедоносца и парохода. Наполеон выгнал Фултона, который впоследствии покончил с собой. Но неизвестно, кто же пострадал больше – Фултон или Наполеон, посчитавший Фултона сумасшедшим и упустивший свою мечту – победу над английским флотом.

Сохраняет силу вопрос Нильса Бора, достаточно ли безумна выдвигаемая теория, чтобы оказаться правильной. Но все это редкие исключения. «Безумные» идеи Лобачевского о неэвклидовой геометрии хотя и не получили своевременного признания, все же не привели к госпитализации ученого и не помешали ему сохранить ректорство в Казанском университете.

Всякая творческая работа требует солидного фундамента профессиональных знаний и умений либо широкого кругозора и строгой последовательности мыслей, предусмотрительного отведения основных возражений и т.д.; поэтому подавляющее большинство паранойяльных претендентов на гениальность, талант и изобретательство сразу отпадает по признаку некомпетентности. Напомним, что Давид Бурлюк дня за два смастерил недискутабельно хороший пейзаж для своего отца, заподозрившего было, что кубистические рисунки сына – результат лености и неумелости.

То, что истинные творцы достаточно сознают величие своего дела, значение своего признания, засвидетельствовано достаточно давно и достаточно хорошо. Например, Бенвенуто Челлини, выведенный из себя, никогда не стеснялся заявить о своем мастерстве. А чего стоит ответ Микеланджело на замечание о том, что у его статуй на гробнице Медичи нет портретного сходства: «Кто будет знать через тысячу лет, как выглядели герцоги»? Нет, гении и таланты обычно знали цену своему делу, и естественно, что ко всему остальному, даже житейски важному, они относились как к чему-то второстепенному.

По определению, которое дает Чернышевский, талант должен выразить то, что многие понимали, но не могли сформулировать, гений же должен понять то, что до него не понимали. Для этого, разумеется, наличие способностей является необходимым, но не достаточным условием. Если в явлении скрыта истина, до нее нужно додуматься, ее нужно открыть и показать. Для этого требуется напряжение. Иначе все это уже было бы давно сделано в достаточно впечатляющей форме. Но это напряжение вообще невозможно, если человек не воспринимает поставленную задачу как цель жизни, как нечто такое, по сравнению с чем все остальное неважно, второстепенно. Необходимо само посвящение. Герцен сознательно пожертвовал всем своим огромным влиянием в России, выступив в 1863 г. в защиту непопулярных на его родине польских повстанцев. Тираж «Колокола» упал с тысяч до сотен экземпляров, и Герцен умер почти забытым. Но он спас честь России и русских демократов. Значит, все остальное должно уйти на задний план, стать второстепенным. И в том, что нельзя стать гением, не будучи «беззаветником», не поступая вопреки «здравому смыслу», и таится причина того, почему все время муссируется проблема «гений–безумие».

Однако нет в реальности такой связи, она в действительности отсутствует, потому что настоящая шизофрения, настоящий маниакально-депрессивный психоз, настоящая эпилептоидность в сумме поставляют столь небольшую долю гениев, что она сравнима с количеством этих заболеваний в среднем в популяции. Гении действительно должны отличаться несколько большей возбудимостью или умственной возбужденностью, но зато им необходима исключительная витальность, чтобы выдержать свой изнурительный труд.

Не стоило бы уделять внимания этому вопросу, если бы речь шла только об обывателях. Но с самой седой древности, при самых различных режимах, под разными флагами велась борьба со всеми выдающимися умами, со всеми, не укладывающимися в общепринятый трафарет мышления и поведения. Вполне естественно, что пускается в ход обвинение в колдовстве, в сумасшествии, как это было, например, сделано с Чаадаевым.

Представление о безумности гениев не в малой мере порождено их действительно почти постоянной житейской неудачливостью. Даже самые общепризнанные и успешные творцы зачастую выглядят неудачниками. Как пишет Кречмер, изобретатели делятся на удачливых и неудачливых; последних называют параноиками. С точки зрения житейской – почти все гении неудачливы, следовательно – параноики.

Подлинных гениев и высокоодаренных лиц, как правило, выделяет именно то, что они живут совсем иными оценочными критериями, нежели люди, лишенные больших дарований. Однодумие, скудость житейских интересов объясняется всепоглощающей занятостью своим делом. Повторим еще раз: подлинно творческий человек значение своего труда, своей задачи, конечно, прекрасно осознает, вне зависимости от того, удается ему эту задачу решить или нет. Отсюда проистекает нередко и безразличие к судьбам близких, которое так возмущает всех.

Над всеми гениями самой разнородной этиологии, составляющих подавляющее большинство гениев, как и над подагрическими гениями, неизбежно довлеют призраки «психопатологичности»: для того, чтобы реализоваться в качестве гениев, им необходима такая увлеченность, которая в сочетании со скоррелированными проявлениями неминуемо навлечет на них соответствующее подозрение или даже диагноз, тем более что повышенная возбудимость центральной нервной системы почти неизбежно сочетается с повышенной восприимчивостью, а следовательно, ранимостью.

Мы должны сформулировать четкий вывод: патопсихология гениальности носит чисто поверхностный, конвергентный характер. Гений и талант, как правило, обладают, и это будет показано ниже, повышенной витальностью, а примеры патопсихологии часто поверхностны, они могут обнаруживаться и у людей, вовсе не даровитых, но достаточно сильно занятых делом.

Но, с другой стороны, совершенно ясно, что помимо наследственных патологий, возбуждающих умственную, творческую энергию, не может не существовать большого числа самых разных наследственных или ситуационно возникших «патологий», которые имеют чисто социальный генез, и это можно иллюстрировать множеством примеров; они могут порождаться особыми формами импрессинга – любыми впечатлениями, воспринятыми в чувствительные периоды формирования личности и наложившими отпечаток на все последующее развитие.

Известно, что сверхромантичный Шиллер покрывал оборотные стороны листиков своих лирических стихов подсчетами ожидаемого за них гонорара и весьма трезво обсуждал в письмах к своей невесте и будущей теще свои перспективные заработки и гонорары. Угрозы кредиторов не давали покоя Бальзаку, вынуждая его писать в бешеном темпе один роман за другим, а затем тратить значительную часть гонорара, оплачивая корректурные правки. Карточные долги, вечное безденежье, требования издателей чрезвычайно подгоняли творчество Достоевского. Вспомним трагические переживания Ван Гога, разорившего своего брата.

Что возбудило невероятную творческую энергию и отдачу Пушкина? Лицейское окружение, изумительно стимулирующее умственное развитие и творчество? Литературно-поэтические кружки? Чувственность поэта и стремление стать избранником дам? Оскорбительная дисгармония между знатностью рода и вечным безденежьем? Контраст между самосознанием огромности своего творчества и жалким придворным званием? Разве поразительная талантливость не может сочетаться с бездеятельностью? Не следует обижаться за поэта. Пушкин был первым по времени русским писателем-профессионалом, живущим на гонорары. Его гордость, чувство собственного достоинства не могли не страдать ежедневно при царском дворе и в обществе.

Надо согласиться с тем, что при прочих равных условиях личностные странности могут не только не мешать, но даже способствовать таланту или гению. Более того, известно, что многие подлинные гении и таланты в свое время целенаправленно выкидывали различные шумные шутки якобы для эпатирования мещан (вспомним художников и поэтов различнейших «измов», Есенина с приходом в салоны в лаптях или валенках, Маяковского в желтой кофте).

Все это ничуть не принижает титанов, это лишь показывает обстановку их творчества, показывает, что и им не было чуждо ничто человеческое, а главное, показывает то напряжение, то почти непереносимое давление условий, в которых им необходимо было работать. Бальзак был тщеславным мотом и неудачным дельцом, но ведь это, конечно, обусловилось тем, что ему всю энергию и внимание приходилось расходовать на писательскую деятельность. Золя был, по заключению психологов и психиатров, год интенсивно изучавших его с целью раскрыть на создателе «Жерминаля» секрет гениальности, совершенно нормальным человеком с некоторыми исключительными способностями. Именно исключительность способностей, по-видимому, нередко порождает то патологическое напряжение, тот мощный стимул к реализации, который прослеживается в деятельности почти каждого гения, даже творящего «шутя». Так, в творчестве Лермонтова поражает исключительная напряженность обращенного на себя анализа. Подобно Достоевскому, Лермонтов целиком поглощен своими личными проблемами, почти каждый его персонаж – это он сам, пишет ли он о Печорине или о Грушницком, о Максиме Максимовиче или об Арбенине.

И все же вернемся к трем моментам, к трем исключительным сочетаниям, когда психопатия и психоз действительно положительно коррелируют с гениальностью. Первая из них – эпилепсия-эпилептоидность, связанная, с одной стороны, со способностью бесконечно, методично, назойливо копаться в мелочах, с невероятной настойчивостью. А с другой стороны – с безудержным аффектом и со всепроникающим стремлением к компенсаторному демонстрированию своей хорошести, даже наилучшести. Самой яркой фигурой этого типа является, пожалуй, Федор Михайлович Достоевский, с доминантно-мономерным наследованием комплекса эпилепсия-эпилептоидность не менее чем в трех поколениях, у 8–9 членов его семьи. Возможно, что впоследствии самым крупным и значительным в творчестве Достоевского будет признано то, что этот «жестокий талант» сумел еще в конце XIX в. провидеть и художественно доказать беспримерную опасность для человечества ничем не сдерживаемых аффектов самоутверждения.

Четкая связь между психопатией-психозом обнаруживается и в тех случаях, когда патологическая извращенность мышления или восприятия мира позволяют художнику найти какую-то свою, ни на что не похожую точку зрения, свое совершенно особое видение мира, обладающее интенсивностью «взгляда дикаря». Может быть, сюда относится и акцентированная эротомания больного туберкулезом Обри Бердслея, так ярко выразившаяся в его потрясающих рисунках; и пусть не будет забыто его распоряжение сжечь его архив – распоряжение, написанное «в моей предсмертной агонии».

Может быть, в связи с этим стоит упомянуть, что некоторые крупные художники страдали серьезными дефектами зрения (Сезанн, Уистлер и др.), тоже порождавшими особое видение, но уже не на уровне центральной нервной системы, а со стороны глаз.

В некоторых случаях именно психопатичность дает возможность совершенно по-особому видеть мир, и это видение может стать откровением. Таковы особенности дара Э.Т. Гофмана, Э.П. Чурлениса, Врубеля, Кафки.

Третий вид связанной с психопатией-психозом гениальности (или поразительной талантливости) вызван теми периодическими тягчайшими спадами настроения и резкими подъемами энергии, которые характерны для циклотимии и ее крайнего психотического варианта, гипертимной депрессии. Если «психопат» или даже больной успел обзавестись до развития болезни достаточным арсеналом знаний, понимания и умений, если болезнь или обстановка не слишком разрушительны, то будучи почти бесплодным в периоды депрессии, в период подъема энергии (гипоманиакальности) больной (например, Огюст Конт) именно благодаря огромному вкладу энергии, поразительной напряженности и творческой сосредоточенности может успеть подняться до высочайших вершин человеческого духа. И здесь стоит вспомнить слова Бальзака – «Интенсивность – это все».

Кстати, именно маниакально-депрессивный психоз, то есть именно биполярность, переход от депрессии к возбуждению, обычно наследуется четко мономерно, и здесь следует ожидать в восходящих и нисходящих поколениях случаев выдающейся продуктивности. Но следует четко отличать эти циклические смены депрессии повышенной активностью от односторонних (монополярных) спадо-депрессий, часто имеющих ненаследственную природу (например, инволюционную). Последние встречаются гораздо более часто.

Все изложенное, как нам кажется, достаточно объясняет и естественность возникновения, и ложность посылок, на которых строилось представление о связи гениальности с безумием. Идея отведена на надлежащее, иерархически невысокое место, и показано, в каких направлениях может оказаться плодотворной ее дальнейшая разработка. Несравненно более важной, на основе представления о безграничности потенциальных возможностей человеческого ума, оказывается разработка методов стимуляции этих потенций, методов, базирующихся на принципе импрессинга.

Возможно, что пока наиболее ценным выводом является установление принципов постижимости причин гениальности и множественности ее механизмов. Не менее важно установление глубины нашего незнания того, что необходимо знать о гениях прошлого, а также кое-чего из того, что именно нам нужно узнавать о них и тем более о гениях настоящего времени. Важно установить вновь, что «мы ленивы и нелюбопытны», хотя этот упрек Пушкина по поводу нашего незнания творчества Грибоедова, как заметил В.Б. Шкловский, исправлен Ю.Тыняновым. Становится ясным, что гениев надо не только рано отбирать, но что их становлением можно управлять, что они часто гаснут из-за множества случайностей, из-за отрицательных импрессингов, создающих у них определенные ценностные параметры.

Возникает необходимость в создании исследовательских программ в области, которую можно назвать исторической генетикой – генетикой исторических личностей, отнюдь не только государей и полководцев, но и вообще всех гениев человечества, секреты взлетов и падений которых нужно искать не только в их социальной среде, но и в их личностных особенностях.

Возникает необходимость развития как бы генетической истории, учения о роли наследственных положительных и отрицательных вариантов в истории как одного из факторов ее индетерминированности, как одного из слагаемых ее «случайностей». Ведь оказывается (и в XX в. только неумный догматик может это отрицать), что появление подобных вариантов в какой-то мере закономерно порождается неисчерпаемой наследственной гетерогенностью человечества. К сожалению или к счастью, появление таких вариантов и их влияние на развитие человечества остается непредвиденным.

Дата добавления: 2015-12-16 | Просмотры: 486 | Нарушение авторских прав