Глава 3. Переход из начальной в среднюю школу будто бы развязал братьям руки

Всегда эта фраза для меня была словно приговором. Едва мы все переступали порог квартиры, как разрушалась та иллюзия братской любви. Я превращаюсь в никчёмное животное, а братья открыто демонстрируют свою давно небратскую любовь друг к другу.

— Костик, поцелуй меня, — противно протянул Марк.

— Ты же знаешь, милый, что я не могу отказать.

Фу, их сюсюкания так выбешивают, лишний раз напоминая, что я лишний, ненужный, пустое место. Пока они сосутся на лестничной площадке, пока раздаются мерзкие причмокивающие звуки, пока я вижу их блаженные лица и переплетающиеся языки, мне остаётся лишь ослаблять тугой ошейник и по привычке пристёгивать поводок. Отстранившись друг от друга, братья уже увидели готового ко всему меня.

— Сам, — рыкнул костя, дёргая меня за поводок.

Дёрнул он сильно, я упал. Но слабое кольцо, к которому был пристёгнут поводок, не выдержало и слетело, с громким звонким стуком ударившись о засцанный бетон, на котром навеки запечатлелись сотни плевков.

— Поднимайся, сука, — с силой пнул меня Марк.

— Тише, милый, тише, — успокаивающе прошептал ему брат. — Сегодня он сам.

Сначала до остолопа Марка не дошло, в чём дело, а потом он понял, что Костя замыслил нечто гадкое, и этим объясняется моя, так сказать, свобода.

Очередная подворотня, быдло на лавочках, бутылки с выпивкой, грязь и уже заплёванный асфальт. Сейчас братьям протянут по косячку, по баночке пива, они начнут постепенно нажираться, а потом посреди ночи мы завалимся домой. Я — с синяками и пеплом в волосах, а они просто обдолбанные.

— О, вы сегодня с "собачкой"! — замахали уже поддатые парни.

— Нет, сегодня он сам, — сощурился Костя, шлёпнув меня по заднице, за что я словил уничтожающий взгляд Марка.

— Ну, сам так сам, — хмыкнули те дегенераты, "угощая" братьев всё той же дрянью, что и обычно.

Я уже хотел забиться в какой-нибудь уголок, но меня схватили за шкирки и выдохнули мне в лицо гадкий, едкий дым. Закашлявшись, я так и не увидел, какой "умник" это сделал.

— Слушай, а дай ты и ему, м?

— Посмотрим, как пёсика разнесёт.

Братья стали по бокам от меня, так что отказаться от предлагаемого мне косяка я никак не мог.

— Он хоть когда-нибудь курил? — поднял бровь тот парень.

— Сейчас покурит, — заржал Марк.

Терпеть не могу его ржач. Брат больше ничего не может, только роготать неизвестно над чем. Назло ему я взял, с горем напополам прикурил и глубоко затянулся, о чём сразу же пожалел.

Сначала мне казалось, что глаза вылезут и дым вот-вот повалит из ушей, я закашлялся в попытках избавиться от мерзкого чувства удушья. А эти уроды смеются над тем, как я чуть ли не собственные лёгкие выплёвываю.

— Давай, Ванюша! Не пропадать же добру!

Я понятия не имел, кто это сказал. Будто все молчали, но говорила вся толпа одновременно.

— Подними глазки, братишка, — хмыкнул Костя, затягиваясь и выдыхая дым мне в рот.

А я что? Меня только больше развезло, я даже отвечал на поцелуй собственного брата. Почему-то хотелось именно этого мокрого слюнявого поцелуя, свет клином сошёлся на нём.

— Давай, пёсик, докуривай, — хмыкнул Марк, неожиданно схватив меня за яйца.

Я всё-таки смог докурить злосчастный косяк, но мне стало настолько дурно, что ушло понимание того, где и с кем я нахожусь.

— Кому нужен обдолбанный пидор?