АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Счастливы вместе.

Пандемия.

На тяжелом дубовом столе стоит старинная шахматная доска с изящными фигурками. Сама по себе доска не представляет большой ценности и неэстетична - местами дерево не просто ссохлось, но и облупилось тонкой лаковой коркой, уголки стерлись до округлостей, а тонкая черта между полями соперников неравномерно вздута, будто на нее уже очень давно пролили что-то горячее. Но вот к фигуркам явно стоит присмотреться повнимательней. Сложно не обратить внимание на то, что сами шахматы выполнены в нетрадиционной манере и не разнятся в цветах. Какой-то удивительный мастер использовал для их создания серо-зеленый камень с вкраплениями слюды - этих прозрачных горных слез. Все фигурки изображают людей - мужчин и женщин, их тонкие силуэты и лица выточены настолько жизнеподобно[1] [2], что, сам того не замечая, начинаешь ждать, когда же они начнут двигаться.

Он сидит за столом, перекидывая ярко-алое яблоко из руки в руку и внимательно смотрит на доску, будто чего-то напряженно ждет. Вдруг спелый фрукт выскальзывает из его широкой ладони и катиться, пересекает все шахматное поле, с треском опрокидывая фигуры. Он тяжело вздыхает и удрученно смотрит на разбросанные статуэтки, неодобрительно качая головой.

Последняя фигурка покачивается еще секунду, кренится, но в итоге все же остается одиноко стоять посреди шахматного поля.

Глава первая.

Жадность.

Счастливы вместе.

Оксана Витальевна перебирала артритными пальцами по столу, поглядывая в окно. С тех пор, как сын уехал учиться в другой город, она невольно оказалась погружена в ежедневное ожидание, наполненное отчаянием, словно одиночная камера - чрезмерной тишиной и темнотой, из-за которых полностью теряется ощущение времени и места.[3] Она часами могла сидеть совершенно не двигаясь и только моргала время от времени, когда глаза пересыхали и ощущались совсем уж пластмассовыми. Таким образом люди зачастую берегут свои силы, оказавшись в условиях страшного голода, и это тоже было почти про нее, только ее голод был душевным и оттого еще более нестерпимым.

Порой она прикрывала глаза дряблыми растянутыми веками, будто птичка, впадая в такую легкую дремоту, в которой видения проскальзывали полупрозрачными фантомами прошлого. Ей казалось, что от этих образов что-то, что давно уже было разбитым у нее внутри, выходит острыми осколками с неимоверной болью, подобной той, что возникает при выходе камней из почек.

Двадцать пять лет назад Оксана была не слишком-то красивой, ее портили крупные ладони и чрезмерно широкие бедра, однако, улыбка ее была притягательной, а легкость движений невольно привлекала внимание. Оксана была из того рода девчушек, на которых мужчины смотрят отнюдь не с вожделением, но с полуотеческой нежностью, и в итоге берут замуж, потому что именно такое чувство должна вызывать женщина, с которой тебе предстоит жить бок о бок долгие годы.

С Денисом они познакомились еще в школе и встречались вот уже пять лет, несмотря на то, что он не был ей ровней - слишком уж статный красавец, любимец девушек и даже женщин постарше. Она часто ревновала его, плакала, он этому как-то особенно нежно умилялся, трепал ее по голове, дул в ухо, приговаривая:

- Ну что ты, Ксю, посмотри - где они и где ты. Ты же моя маленькая любимая девочка, моя лягушечка с вечно замерзшими лапками.

- Да, конечно... Но она (Таня, Света, Лена) красивее меня, уйдешь, бросишь меня... - заливалась слезами Оксана пуще прежнего и казалось ей в этот момент, что все внутри вафельно хрустит, надламываясь, и вот-вот осыплется крошкой весь внутренний грудинный каркас[4], а она марионеткой с обрезанными веревочками упадет на пол грудой костей и суставов. Упадет и уже не поднимется.

Денис подводил ее к зеркалу, обнимал за плечи, шептал в ухо:

- Смотри. Ну где они красивей? Ты только посмотри, какая у тебя толстая коса, какие яркие глаза. А фигура? Какая же ты ладная да хорошенькая, а не понимаешь этого. А сейчас мне улыбнешься только - и просто как солнышко светить будешь. Ну какое мне дело до них, когда рядом со мной самая прекрасная девушка?

Он улыбался, и Оксанины слезы сами собой высыхали, она смотрела в зеркало вслед за ним и сама себе вдруг казалась действительно прекрасной, самой прекрасной из всех, и это было то чудо, на которое способна лишь первая, самая настоящая любовь.

Часы на кухне тикали так громко, что на секунду вдруг выдернули Оксану Витальевну из сновидений, она приоткрыла глаза и еле слышно захрипела от очередного незримого осколка, выходящего из груди горлом. Ощущение усилилось, и она натужно закашлялась, промакивая заслезившиеся глаза салфеткой. За окном меж тем была все та же картина, температура нуль[5] градусов, несмотря на январь, и снег покрывал тротуар месивом, похожим на мякиш хлеба, размоченный в молоке[6]. Она снова прикрыла глаза, будто отказываясь смотреть в белесую мглу, застилающую небо от горизонта и до самого ее окна.

Они очень скромно поженились и переехали в тот большой город еще в конце 80-х, Оксане едва-едва стукнуло двадцать, Денис был старше всего на год. Крохотную комнату в самом центре им сдала сухая старушка с лицом, морщинистым, как запеченное яблочко, на котором невозможно угадать было линию губ, рот зиял беззубым провалом, а подбородок складчато уходил в шею, словно у игуаны. Впрочем, женщиной она была беззлобной и часто спасала их от голода, привозя с дачи свежие, налитые красным помидоры - эти яблоки любви, или хрусткие огурчики. Порой, чтобы не смущать, она просто подкладывала в их мешок немного свежего картофеля или слезно упрашивала забрать половинку буханки хлеба, чтобы не пропадал.

Квартира была на первом этаже, летом решетку на окнах обвивал дикий виноград, и солнечный свет, проходя через широкие лапы листьев, заливал комнату сумрачной зеленцой. Оксана специально не стала вешать шторы, и по выходным молодые супруги просто лежали на стареньком скрипучем диване, обнявшись и глядя, как ветер тихонько причесывает раскидистые побеги. Денис пропускал пряди ее русо-серых волос через свою пятерню и нежно перебирал их. Так они и наслаждались уединением часы напролет и только теплый влажный воздух из открытого окна приносил запахи чужой жизни, которая существовала как-то слишком далеко от них.

Оксана работала в обувном магазине продавщицей и жадно сглатывала слюну от подкатывающего тошнотой голода, когда из пекарни за углом вывозили горячие буханки пышного хлеба, похожие на дебелых барынь, но не жаловалась ни Денису, ни обеспокоенным родителям, и только таяла на глазах. Впрочем, худоба ей шла, а сияющие каким-то затаенным светом серые глаза становились еще более яркими на фоне бледного лица.

Денис работал на заводе и тоже не говорил Оксане ни слова о том, как голод сжимает его изнутри весь день, пока он стоит у станка. Вместо этого он встречал ее с работы и они шли пешком до самого дома по центральному проспекту, освещенному театральным желтым светом фонарей, от которого весь город становился какой-то пыльной декорацией и только себя они чувствовали настоящими.

Когда закончилось лето и зима как-то внезапно быстро накинула свой полог на город, они по-прежнему не пользовались общественным транспортом для экономии денег, но передвигались уже перебежками - от одной станции метро до другой, заходили через тугие прозрачные двери в нутро земли и жадно грели озябшие ладони у шумных вентиляционных решеток, смеялись над красными носами друг друга. Оксана научилась готовить очень экономно, но вкусно, и теперь они не чувствовали голода, хоть и не позволяли себе никаких излишеств.

А на новый год она пошла в парикмахерскую, остригла и продала длинную свою косу, чтобы купить на барахолке патефон Денису в подарок. Он растеряно смотрел на нее, больше напоминающую мальчика с этой короткой прической, а потом поставил их единственную пластинку, и они танцевали под популярную тогда песню “Яблоки на снегу”, оттаптывая ноги в крошечном пространстве их комнаты, и хохотали, а он пытался скрыть слезы.

Оксана Витальевна снова открыла глаза и несколько минут наблюдала, как за окном дети на площадке пытались лепить снеговика, но всю зиму стояла слишком теплая погода и материала им явно не хватало - нестройная фигура не достигала метра в высоту и повсюду чернела грязью и мелким налипшим щебнем. Оксана Витальевна на секунду почувствовала подступающий к горлу страх от ощущения, что снежное подобие человека смотрит крошечными угольками глаз прямо на нее. Смотрит, осознавая то, что доступно видеть лишь по ту сторону, и это знание несло в себе устрашающую пустоту, схожую с небытием. Она вздрогнула от того, как внезапно у нее резануло внутри болью через желудок и выше - до самого горла. И в этот момент - дзынь! Из ее груди снова выкатился страшной болью очередной осколок.

Чтобы отвлечь себя от этой пытки, Оксана Витальевна медленно и аккуратно закрыла глаза наискосок сначала одной ладонью, затем и второй, да так и замерла, уронив лицо в свои скрещенные руки и тихонечко покачиваясь из стороны в сторону - так стебель пшеницы осенью гнется под весом созревших семян.

Они бы так и жили, не изменяясь, застыв во времени, словно доисторическая муха, вмерзшая в каплю янтарной смолы, но... Советы рухнули, погребая под собой сотни тысяч судеб, и все как-то разладилось в их неспешной жизни. Старушка вдруг не проснулась очередным утром, Оксана нашла ее с широко открытыми мутными глазами и разинутым ртом-провалом, так, словно она умерла не от старости, а от невыносимого ужаса перед бытием. За одну ночь ее тело как-то еще больше сморщилось, как покинутая оболочка или сдутый шарик. Целый день она так и пролежала в своей постели, а молодая пара ходила мимо комнаты на цыпочках, будто еще была причина вести себя тихо.

Внуки забрали тело только к вечеру, а молодой семейной паре предложили снимать жилье уже за двойную плату. Им пришлось съехать на окраину в однокомнатную квартиру, которая по размерам, кажется, уступала их старой комнатке.

Они оба потеряли работу: магазин, в котором работала Оксана, закрыли; новый хозяин завода уволил треть рабочих, в том числе и Дениса.

Именно тут девушка вдруг проявила невиданную прыть и отвоевала место на рынке неподалеку от дома. Целыми днями она шила крохотные детские платьица, серебристыми и золотыми нитями вышивала бабочек или цветочки, а на выходных продавала - тем и спасались, добывали на черном рынке талоны на еду и всеми силами цеплялись за свою угасающую жизнь.

Так они прожили еще где-то год, и у Оксаны руки перестали быть чувствительными к уколам иглой, а Денис научился не прятаться от стыда за прилавком и подменял свою жену в лютые морозы или слишком сильную жару. У них больше не стало времени на то, чтобы гулять по своему любимому городу, а в метро они заходили только, чтобы быстро доехать до поставщиков тканей. Порой, перед сном, Оксана смотрела в запыленное окно и думала, что, даже если бы у них было достаточно времени, больше нет витиеватой виноградной лозы на решетках, чтобы полюбоваться ею вместе.

В этом же году Оксана забеременела, это событие оказалось совершенно некстати, но, тем не менее, она радовалась этому биению новой жизни у себя под сердцем.

Потом их знакомец с черного рынка предложил Денису заняться бизнесом вместе, и кроме нарядных платьев, сшитых Оксаной, они начали постепенно продавать и другие, незнакомые заморские товары. Дом наполнился блоками жвачки “Love is”, какими-то химическими порошками-соками, безвкусным иностранным тряпьем и обувью. Их квартира превратилась в необжитый чужой склад, где коробки стояли около каждой стены, оставляя только узкий проход. Оксана порой плакала, но очень тихо, чтобы спящий Денис не услышал ее - плакала от безысходности и мертвящего страха, от ощущения никчемности всего вокруг, и, что хуже - от ужасного одиночества, которое вдруг накрыло ее изнутри, несмотря на постоянное присутствие мужа. В тот момент, когда он пересчитывал очередную пухлую пачку денег, расформировывал ее на кучки “необходимостей”, она почти ненавидела его, но ничего уже не могла поделать со всем происходящим.

В том году ближе к лету Оксана родила здорового мальчика, они назвали его Максимом и она смогла посвятить себя ему, пока Денис продолжал свою безумную погоню за деньгами. Наконец, он решил и вовсе открыть свой собственный, “коммерческий магазин”, прямо в том же подъезде, и жить сразу стало легче. Целыми днями, пока муж носился с очередными “поставками”, “закупками” и “ревизиями”, Оксана сидела дома и нянчилась с сыном, потому что только это продолжало ей напоминать о той любви, что связывала ее с мужем.

Дела их шли в гору, но, возможно, Денис был слишком неудачливым, чтобы обогатиться, или просто жадным.

Их старый знакомец с черного рынка решил, что коммерческий магазин принадлежит ему за ту помощь, которую он когда-то оказал. Денис заупрямился, и в один из дней к ним домой пришла пара молчаливых крепких парней. Они как-то деловито и без лишних движений сломали руку Денису, а Оксану ударили по лицу, да так сильно, что она потеряла сознание. Придя в себя, она поняла, что злости к этим парням совершенно не испытывает, даже напротив - ей было почти горячо от благодарности за то, что они не тронули ее маленького сына. Однако что-то окончательно в этот момент переменилось в ней - она совершенно отстраненно смотрела на Дениса, который, скуля, придерживал руку, повисшую плетью, и бегал по дому, неясно выкрикивая ей приказы “собираться”, “вызвать скорую”, “сложить все деньги в сумку”.

Но она ничего не хотела делать. В нее вошло спокойствие, словно штиль на море. Поэтому она просто молча наблюдала за ним, не делая попыток ни помочь ему, ни успокоить плачущего ребенка. Тогда Денис начал кричать на нее - громко и грязно ругаясь, а затем тоже ударил ее и тоже по лицу, хоть и не сильно. Оксана закрыла ладонью ударенную щеку и очень медленно повернула к нему лицо, демонстративно подставляя вторую. Секунду он молча смотрел на нее, а потом вдруг истерично заплакал, опустился на пол и прикусил кулак здоровой руки.

- Что?.. Что теперь будет?.. Они нас.... Убьют, убьют всех троих, сначала все заберут, а потом убьют...

Он повторял это снова и снова, и тогда Оксана очень спокойно и неторопливо пошла на кухню, достала большую кастрюлю и налила в нее холодной воды, потом вернулась в комнату, дала маленькому Максиму пустышку, благодаря которой он мгновенно успокоился, а на Дениса вылила содержимое кастрюли. Он подпрыгнул, отфыркиваясь, и, наконец, резко замолчал, а она очень тихо и ровно сказала:

- Ты увезешь нас отсюда. Ты не будешь спорить из-за магазина и денег, пусть он все заберет, а ты купишь билет на поезд и увезешь нас прямо сейчас.

- Ксю, Ксю... Ты понимаешь, какие это деньги? Ты понимаешь, что у нас больше ничего нет? - яростно зашептал он, косясь на кастрюлю в ее руках, которую она вдруг зажала в кулаке как оружие.

- Я сказала, как ты сделаешь. И ты сделаешь так, иначе твой сын умрет, и я лично потом убью тебя, даже если ты сам останешься жив.

После этого она отвернулась и уже больше не смотрела на мужа, а занялась ребенком - вымыла его, накормила и собрала маленький чемоданчик вещей.

Денис действительно тем же вечером купил билеты на утренний поезд и последнюю ночь они провели лежа на кровати без сна в оглушающем страхе, и каждый вздрагивал от любого скрипа - может, за ними уже вернулись и убьют их прямо сегодня...

Утром они сели в вагон, все еще не до конца поверив в происходящее. Поезд еще раз прошил насквозь сонный город в рассветной дымке, и так они покинули навсегда место, где прошла их юность, оставляя счастье где-то в подземных тоннелях метро.

Они начали заново отстраивать свою жизнь в городе с мягким климатом, где зимой чаще был дождь, чем снег, а Европа начиналась всего через несколько сотен километров. Именно здесь они окончательно осели, остепенились, ее некогда молодой и горячечный муж сделался главным бухгалтером в солидной компании, оброс пивным брюшком, стал именоваться Денисом Валерьевичем, ну а ее уже окликали Оксаной Витальевной.

Чуть позже они решили, что семье необходима машина - эта была их первая маленькая цель в новой жизни, и взялись они за нее рьяно. Денис Валерьевич начал работать допоздна, часто уезжая в командировки, и уже скоро они действительно смогли позволить себе хорошенькую Тойоту.

Когда Максим перешел в старшие классы, мать Дениса Валерьевича умерла от сердечного приступа и оставила им дом в своем маленьком родном городке.

Они продали его и смогли взять ипотеку на собственную четырехкомнатную квартиру в центре города. Последние десять лет в основном они неторопливо и строго по графику выплачивали кредит, и это было их основной задачей.

Вся их жизнь в итоге уложилась в эту упорядоченную схему, ритуал, они жили ради маленьких достижений, а эти достижения придумывали сами себе, чтобы жить. Порой у них получалось оправдать происходящее сыном. Они честно говорили себе и друг другу, что все это даст ему хорошую основу в будущем, поможет жить без тяжелых испытаний.

Однако, когда школа закончилась, Максим вдруг заявил, что хочет учиться в другом городе.

- Неужели ты здесь не найдешь подходящего тебе университета? - удивленно спросила Оксана Витальевна.

- Ты не понимаешь, мама, - раздраженно дернул плечом этот молодой кареглазый красавец, - я не хочу жить с вами. Посмотрите - мы даже не разговариваем, я и не помню, когда в последний раз отец обнимал тебя. Мы не семья, мы так, ее видимость. Я не хочу в этом жить, вы мне отвратительны. Вы хоть представляете, каково мне было? Вы всегда только и думали, что о деньгах, работе… И никто ни разу у меня не спросил даже, чего я хочу, чем живу... Уверен, что поступлю на бюджет, а если и нет - найду работу, но здесь не останусь ни на минуту.

Она тогда поразилась его глубокому отвращению, похожему на яд паука - он действительно успел возненавидеть их, непонятно, за что, и непонятно, когда. Ни она, ни Денис Валерьевич попросту не заметили этого.

Сын уехал, и квартира как-то внезапно опустела, словно смысл жизни, как какой-то странник, незаметно и без предупреждения покинул их жилье.

Оксана Витальевна день за днем вдруг стала слышать нарастающий звон бесконечного черного одиночества, которое эхом отражалась от пустых комнат квартиры. Порой, проводив мужа с утра на работу, она так и не двигалась весь день, сидела на одном месте, точно боялась услышать эхо собственных шагов. Это состояние поглотило ее, вывернувшись самым страшным горем - она потеряла свою единственную любовь, своего единственного сына и свою собственную жизнь в непонятном беге.

Она ждала каждую секунду, что ее наконец-то спасут от этого безмолвного отчаяния. Пусть это будет звонок ее сына, или приход мужа, но она ждала всего того, что хоть на короткий срок даст ей ощущение другого человека рядом.

Но сын не звонил, погруженный в свою новую взрослую жизнь, а муж приходил поздно, уставший и молчаливый, сосредоточенно поглощал ужин, принимал душ и сразу ложился в постель, просматривая перед сном только новости. Чтобы вспомнить, когда они последний раз разговаривали, Оксане Витальевне понадобилось бы немало времени да и то, она бы вспомнила очередной пустой разговор о новых расходах и тратах.

Дверной замок щелкнул, со скрежетом отворилась входная дверь, Оксана Витальевна отняла руки от лица, тяжело поднялась, чтобы осмотреть себя в зеркале. В свои сорок три она каждый раз удивлялась отражению, ожидая увидеть по ту сторону амальгамы какое-то быстро состарившееся существо с лицом, похожим на печенное яблоко и ртом-провалом, какое было у той старушки, но ее отражением по-прежнему была статная женщина, и только легкий налет какой-то невероятной усталости выдавал возраст. Сумерки уже заглотнули город, а она так и не включила свет, и потому отражение было сложно различить. На какую-то секунду ей даже показалось, что она разглядывает простого пластикового манекена, стоящего в углу комнаты, но потом она стряхнула оцепенение и вышла навстречу мужу.

Денис Валерьевич пах талым снегом и пихтовым освежителем для машины, одутлые щеки его уже успела покрыть выросшая за день щетина. В руках он держал лилии, но улыбка явно была слишком усталой и неискренней.

- С днем рождения тебя, Ксю, - сказал он, вручая букет, а потом как обычно прошел на кухню и сел за стол в ожидании ужина.

После секса они какое-то время лежали молча рядом, не прикасаясь друг к другу и Оксана Витальевна мучительно сдерживала желание сразу же встать и пойти в ванную, чтобы принять душ. Не то, чтобы ей было противно, но она испытывала невиданное чувство отчуждения, такое, будто она только что прикасалась не к любимому мужчине, с которым прожила последние двадцать пять лет, а к инопланетянину, кожа которого была не скользкой и не противной, но точно уж более холодной, чем человеческая.

Они лежали молча так долго, что Оксана Витальевна решила, что ее муж уснул, и собралась было встать с кровати, как вдруг он сказал совершенно ясным голосом:

- Ксю... Мы ведь с тобой уже стареем, самое лучшее-то позади, да и Максимка упорхнул из гнезда, навряд ли вернется...

Оксана Витальевна проглотила комок в горле, постаралась вздохнуть ровно и глубоко, но что-то защемило в груди неясной надеждой, ей даже на мгновение показалось, что окно в их спальне открыто и с той стороны решетку обвивает гибкая лоза... Она представила, что день ото дня ее муж ощущал такую же невыносимую пустоту и голод, и от этой мысли в ней проснулась невыразимая нежность и жалость, ей захотелось прижаться к его плечу и провести рукой по его волосам... Но затем он продолжил:

- Я вот что решил, Ксюха. Давай, наверное, дачу купим, м? Дачи-то у нас нет... Я тут даже присмотрел одну с большим участком и яблоневым садом... Возьмем кредит...Будем каждый год кушать свои, домашние яблоки...

Комок вдруг вырвался из груди Оксаны Витальевны, вырвался огромной тоской, последним, самым большим и острым осколком, детской обидой.

Она снова почувствовала себя молодой девчушкой, которая до ужаса всматривается в зеркало, но не видит ничего, кроме блеклой девицы.

Ей захотелось взмолиться, попросить вернуть и виноград за окном, и длинные русые волосы, и добрую старушку-хозяйку, и теплые руки Дениса на плечах,и запах свежего хлеба, от которого текут слюнки, а если это день получки, то можно даже купить одну буханку и вместе отламывать хрустящую теплую корочку, поедать ее сидя на парапете памятника и улыбаясь друг другу после тяжелого рабочего дня. Она бы отдала все, что есть у нее или было, только чтобы вернуть хотя бы саму возможность прожить это все по-другому...

Оксана Витальевна попыталась произнести хотя бы слово, чтобы выразить то, как ей жаль себя, Дениса, и все то, что они так безнадежно растеряли, рассыпали пылью вдоль своей жизненной дороги, которая привела их к такому вот пустому достатку, машине, квартире и даче, но безнадежно обокрала их самих, оставив лишь холодные чужие тела в одной постели. Но крик не вышел, скомкался до еле различимого стона, и она только услышала сквозь пелену отчаяния, как муж сонно вздохнул и сказал: “Ну, ты подумай, в общем”, отвернулся от нее и как-то мгновенно заснул.

Оксана Витальевна лежала еще какое-то время в темноте и тишине, наполненной лишь звуком дыхания двух получужих людей и чутко прислушивалась к себе, пока боль осыпалась внутри нее пеплом, укладываясь слоями нетающего снега. “Что ж, - решила она, - дача, так дача. Из яблок можно варить варенье и компоты на зиму в конце концов...” С этой мыслью она и заснула, ощущая какое-то странное опустошение, похожее на умиротворение. И ночью ей ничего не приснилось - да и правда, у них два кредита и оболтус сын, того и гляди надо будет свадьбу устраивать, какие уж тут сновидения...

[7]

Дата добавления: 2015-11-28 | Просмотры: 313 | Нарушение авторских прав