АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава шестая.

Уныние.

Бессонница.

Листья за окном шелестели очень тихо под лёгкими вздохами ночного ветра, будто кто-то просто гладил сухой рукой шершавую поверхность бумаги. Лёша закрыл глаза, представил это ощущение в самых кончиках пальцев.

Юля мирно посапывала рядом, упругие каштановые кудри её разметались по белеющей в темноте подушке плотными спиральками - ни дать ни взять вспоротый пружинный матрас. Лёша же лежал рядом, смотрел на её спокойное лицо, придавленный бессонницей, которая уже вошла в привычку. Теперь он почти не ощущал раздражение, одно только чувство смирения в ожидании утра, когда усталость пропитает всё тело, будто похмельный угар.

Он и сам толком не мог объяснить, что с ним происходит, и почему ночь не дает ему успокоение, а темнота искажает весь окружающий мир настолько, что даже свет дня не может это исправить. После каждой такой ночи налаженная жизнь, любимый человек рядом - всё это продолжало существовать в реальности отдельной от Лёши. Это было похоже на чувство, словно смотришь на мир через перевёрнутый бинокль, и все предметы теряют значимость, зрительно уменьшаясь.

Детали же, напротив, становились очень важны, на них Лёша сосредотачивался с внимательностью, граничащей со ступором, и окружающим в этот момент более всего хотелось помахать рукой у него перед носом, чтобы хоть как-то сдвинуть замершие расширенные зрачки.

Если бы у Лёши спросили, что так гнетет его, лишая сна, он бы наверняка в ответ посмотрел, удивленно вздернув брови, и пояснил, что не ощущает никаких негативных эмоций и всё, в общем-то, в порядке, скорее всего, он попросту на нервах от городской суеты или бешеного ритма работы.

С тех пор, как бессонница надежно завладела его разумом, большая часть друзей прекратила с ним общение, будто эта его отрешённость и заторможенность могла быть опасной заразой, способной любого уложить в постель на долгие месяцы.

Юля пыталась его расшевелить, ей казалось, что лучшим лекарством от нарушения сна может быть только физический труд, после которого любой засыпает от измождения как младенец. В качестве терапии она затеяла ремонт в квартире, Лёша даже поддержал её в начинаниях и отдирал размоченные лоскуты обоев длинными полосками, как обгоревшую на солнце кожу. Но и в этот момент его хандра не отступала, даже напротив. Возможно, из-за монотонности процесса он все больше погружался в состояние, похожее на границу между сном и явью, когда человек двигается и говорит как сомнамбула. Глядя на то, как он может часами спокойно и молчаливо орудовать шпателем или кистью, выдерживая одинаковые паузы между движениями, подобно роботу, Юля с надеждой ожидала, что рано или поздно силы оставят его, и он, наконец, крепко уснет. Но время шло, Лёша продолжал ночью ходить по квартире, словно призрачная тень, все больше укутываясь в состояние отрешенности.

В один из дней, не сдержав свое раздражение, Юля в виде провокации предложила бросить ремонт. Конечно, как и любая женщина, она ожидала естественных вопросов: «Что случилось?» или «Чем я тебя обидел?», которые помогут начать разговор о самом важном – причинах бессонницы. Однако Лёша просто ответил: “хорошо”, отложил кисть, помыл руки и сел за компьютер так, будто бросать наполовину сделанный ремонт - обычное дело. Можно было подумать, что это такой молчаливый вызов, и Юля долго испытующе наблюдала за ним, но через время осознала, что он действительно просто принял её слова как факт или приказ и, даже не задумываясь, выполнил его. Скажи она, что он все-таки должен закончить начатое, он бы так же спокойно встал, двигаясь почти механически, взял кисть и принялся как ни в чём ни бывало, плавно наносить краску на очередной дверной косяк.

Такое неестественное спокойствие заставило Юлю оторопеть, и тогда она решила, что не стоит дергать Лёшу без надобности, в конце концов, проблемы со сном в наш век дело привычное, надо только попить успокоительное или снотворное.

Несмотря на старания девушки и горсти самых разных лекарств Лёша не почувствовал никакого облегчения и по прежнему ночи напролет не смыкал глаз. Однако, чтобы успокоить Юлю и – что важнее – наконец-то избавиться о ее постоянной навязчивой заботы, он прилежно лежал всю ночь неподвижно рядом, стараясь подстроиться под ее дыхание и делая вид, что спит, как то и положено.

Со временем он даже научился получать кайф от ночного уединения, когда никто не нарушал неспешного течения его мыслей, пусть даже разрозненных и сумбурных. По большей части то были какие-то клочки воспоминаний о пережитых отношениях с Яной и последовавшей за ними трагедии.

Лёша находил в своей голове островки воспоминаний, которые жгли его острой болью, а затем прокручивал их снова и снова, будто киноленту, каждый раз приходя к мысли, что всё должно было произойти именно так. Через какое-то время боль окончательно остывала, как уголёк, теряя свой жар, и превращалась в еще одно отмершее впечатление. Впрочем, процесс был нескончаемым и не приносил никакого облегчения.

Время шло, Лёша всё так же переполнялся меланхолией, мучился бессонницей, и даже его редкая улыбка для всех была очевидно-невыразительной, вымученной ради приличия.[27]

Когда они с Юлей только познакомились, Лёша уже пережил всю глубину горя от потери Яны, его мысли прояснились, а сам он смирился с произошедшим, как привыкает к трагедии в прошлом любой из нас. Конечно, это не прошло бесследно, и Юля старалась обходить тему его бывшей девушки стороной, чтобы не провоцировать всплески боли у него внутри. Однако постепенно Лёша и сам стал рассказывать какие-то обрывки воспоминаний, которые казались слишком уж обыденными и оттого ещё более страшными хрониками смерти совершенно юной девушки.

Впрочем, это случалось достаточно редко, и не привносило особых проблем в отношения между ними. Лёша вёл себя как обычный влюблённый – носил ей цветы, водил в кино и кафе, держал за руку, старательно шутил, чтобы вызвать у неё радость. Поэтому Юля без всяких сомнений предложила ему вместе снимать квартиру через полгода отношений.

Поначалу их совместная жизнь походила на сказку – Лёша оказался очень заботливым, старательным, охотно брался за любую работу по дому, где требовалась мужская рука и даже женские обязанности не раздражали его. Юля было решила, что сорвала джек-пот в виде этого красивого, умного и заботливого молодого мужчины.

Но всё изменилось после поминального вечера у родителей Яны.

Что произошло тогда Юля не знала, однако Лёша вернулся домой с маленьким ежедневником в руках и странным взглядом, направленным через время и пространство. И с тех пор он больше не спал.

Как-то раз Юля украдкой перелистала этот блокнот и поняла, что он хранит девичьи секреты самой Яны. Очевидно, это был её последний дневник, где она старательно записывала процесс своего смертельного похудения и обычные подростковые терзания касательно их отношений с Лёшей. Наверное, родители девушки посчитали, что эта вещь должна храниться у молодого человека и отдали её на том самом ужине. В Лёше же это пробудило дремавшие воспоминания, окунуло его снова в пережитое. И тогда Юля решила просто ждать – ведь единожды он уже пережил эту тоску, теперь процесс выздоровления должен пройти даже быстрее. Но пошел уже третий месяц, и Лёша все больше отстранялся от окружающей его жизни, даже сон, насильно вызванный лекарствами, не мог этому помешать.

- Сегодня Лёля должна с мужем зайти, - робко произнесла Юля за обедом. Лёша работал неподалеку, поэтому регулярно заезжал днем перекусить. Правда, они почти не разговаривали, и последнее время тишина в доме стала настолько гулкой, что нарушать её было истинной пыткой. Каждый раз девушку обжигало невыносимое чувство вины, словно одним только словом она уже могла помешать Лёше сосредоточиться и постоянно вызывала у него раздражение. Именно поэтому на этот раз она долго собиралась с духом, чтобы предупредить о визите друзей. В ответ Лёша лишь меланхолично поболтал ложечкой в чае, размешивая сахар, и еще несколько секунд наблюдал за пляской водоворота в чашке, а затем поднял невыразительные глаза, вопросительно глядя на Юлю.

- От меня что-то требуется?

- Нет, просто спрашиваю, не помешаем ли мы тебе… - смешалась девушка от такого вопроса.

- Все в порядке, я как раз задержусь на работе, надо закончить отчет по объекту.

- Хорошо, - погрустнела ещё больше Юля.

На самом деле она пригласила в гости подругу с её благоверным в надежде на то, что Лёша наконец-то выпьет пива и хоть немного расслабиться в теплой компании, может быть, они даже проведут вечер как раньше – в веселье и шутках, а потом он уснет безо всяких лекарств, прижимая ее к себе горячими большими ладонями. Но он снова предпочёл избежать встречи. На Юлю с новой силой навалилось беспросветное отчаяние, безысходность, она даже не могла придумать, как ещё сломить вот это молчание между ними, разросшееся наподобие горного мха изолирующей мягкой щетиной.

Лёша снова уехал на работу, не говоря ни слова, оставив Юлю дожидаться гостей в угрюмой тишине пустующей квартиры.

- Ой, Юленька, ты даже не представляешь, как тебе повезло работать дома, - запричитала Лёля с порога, скидывая ярко-красное укороченное кашемировое пальто прямо в руки мужа, - на улице просто снежное месиво после дождя, наш Ниссан чуть брюхом во дворе не сел.

Юле сразу стало легче от неугомонного стрёкота подруги, она ощутила, как что-то внутри медленно разглаживается, как если бы громкие звуки прогнали зверька, который грыз и мял ее душу словно листок бумаги последние пару месяцев.

Вообще Лёльку звали Наташей, но никто, включая ее саму, уже не мог вспомнить, откуда пошло это её ребячливое прозвище. Она была старше Юли на пять лет, но упорно молодилась, позволяя себе глубокое декольте и короткие юбки, благо, аккуратная грудь и ровные ноги позволяли. Врожденная холеричность долго не давала ей успокоиться, мучимая многолетней влюблённостью в женатого мужчину с тонкими пальцами и благородной сединой в висках, она не могла удовлетвориться ни одним другим ухажером. Из-за этого она провела бурную молодость свою по ночным клубам и барам, пытаясь найти забвение, но вместо этого только отыскивала невероятные проблемы и приключения, из которых, впрочем, всегда выходила сухой, как гусыня. В попытках утолить грызущую пустоту и тоску Лёля очень часто меняла парней с эдакой безалаберной прытью мартовской кошки, пока год назад внезапно не согласилась на предложение лучшего друга, и вот теперь они составили на удивление гармоничную пару. Мишка был спокойным увальнем с огромными горячими ладонями, Лёля часто говорила, что в таких объятиях даже конец света перестает быть пугающим. Хоть Юля и была удивлена таким исходом, но радовалась за подругу от души, наблюдая, с каким снисхождением и лаской Мишка наблюдает за шалостями неуёмной Лёльки, улыбаясь одними только морщинками вокруг глаз.

- Так, дорогая, и где же твой знаменитый глинтвейн? Я промочила ноги, и ты теперь обязана застраховать меня от внезапной простуды! – заявила Лёлька, проходя на кухню.

Юля с улыбкой приоткрыла крышку парящей кастрюли, от которой исходил пряный запах корицы, гвоздики и имбиря. Лёлька с наслаждением повела носом:

- Чую, чую, пахнет моим будущим опьянением.

Хозяйка же, улыбаясь, быстрым движением обваляла самые краешки фужеров в смеси из сахарной пудры и корицы, закрепила напиток небольшой порцией коньяка из пузатой фляжки и разлила алую жидкость по бокалам.

- Да подожди ты, куда вперед паровоза-то бежишь! – остановила она Лёльку, которая так и норовила выхватить свою порцию. – Вот теперь все, - добавила, кидая по небольшому ломтику лимона в каждую рюмку.

- Блаженство! – отметила Лёля, отхлебывая глинтвейна. – А что за миндальный такой привкус?

- Ну, это из-за коньяка, его Лёша привёз с Абхазии летом ещё.

- М, кстати, насчет твоего благоверного. Рассказывай, как он, - деловито отставила Лёля фужер, приготовившись слушать.

- Да всё так же пока. Без изменений. Под таблетками спит, но днем еще хуже… Заторможенный, совершенно отстраненный.

- А сейчас он вообще где?

- На работе.

- Сбежал, значит, от нас – подытожила Лёлька. - Ну что я тебе скажу, подруга, кажется мне, дело плохо. Выручать его надо. Да и тебя, ты что-то совсем скисла, как квашеная капуста. Я тебе тут травки принесла, - заговорщицки добавила она, доставая из небольшой сумочки пакет с мелкой стружкой сухой растительности.

- Лёля! – недовольно отдернул её Миша, угрожающе переплетая руки на груди.

- Да погоди ты, - отмахнулась Лёлька, - меня бабуся моя научила. В общем, ты по чайной ложечке добавляй Лёшке в чай, ещё вкуснее будет, ему понравится.

- А зачем? – заинтересовалась Юля.

- Фу-ты, зачем… Ну, того… - Лёлька сделала характерный жест, сгибая руку в локте, - отвечаю тебе, проблем не будет.

Юля покатилась от хохота, Мишка покраснел до корней волос и с явным неодобрением посмотрел на жену:

- Лёля! Ну ты додумалась!

- А что? Я ж для подруги стараюсь. Известно же, у мужчины самая страшная хандра пройдет, если в постели все будет хорошо, это мы, женщины, существа более тонкие, - защищалась Лёлька, отчего Юля покатилась еще больше.

- Я надеюсь, ты на мне не проверяла? – нарочито вскипел Миша, подбавляя веселья.

- Ну, милый, ты чего такое говоришь? У тебя и так все… в порядке… Но я проверяла бабулькину грамоту много раз. Она мне столько всего про травы порассказывала… У мамы моей хахаль однажды завелся, не нравился мне – жуть. Ну, я тогда впервые решила науку опробовать. И стала заваривать чаек. Со зверобоем. Чай-то был вкусный, но вот у мужчинки того проблемы начались сразу… Зверобой-то потенцию снижает, а у женщины либидо наоборот повышает. Вот и произошло у них несовпадение. Месяц выдержали, а потом разбежались.

Миша с Юлей уже откровенно хохотали, держась за животы.

- Ой, Лёлька, уморила… травница великая, - только и смогла выдавить сквозь смех подруга.

Что и сказать, даже несмотря на отсутствие Лёши, вечер удался, и Юля вдруг наполнилась надеждой. Быть может, это тепло принес ей обычный смех друзей или бокал ароматного глинтвейна, но безысходность покинула ее, она уверилась, что и этот период надо просто пережить и пережить вместе с любимым, и тогда все еще будет, главное – верить в это и любить друг друга.

Именно с таким оптимистичным настроением она проводила гостей и стала дожидаться Лёшу.

Он пришёл глубоким уже вечером, уставший, и пахло от него крепким офисным кофе, табаком и усталостью. Юля бросилась к нему навстречу, все еще хмельная и тёплая, прижалась всем телом, потёрлась кончиком носа о колючий щетинистый подбородок. Лёша внезапно отозвался на её ласку, стиснул в объятиях, подхватил на руки, быстрым движением скидывая уличную обувь, отнес на кровать, пылко целовал её, выдираясь из темнеющей кожи весеннего плаща.[28]

Юля захлебнулась этой восторженной страстью, как если бы они занимались любовью впервые, и не было между ними ни месяцев совместной жизни, ни последних недель, наполненных молчаливой пустотой. Все вокруг вдруг растворилось, осталось только ощущение зуда в самых кончиках пальцев, да быстрое сердцебиение Лёши из-за которого на шее у него жилка билась, словно перепонка крыла летучей мыши. Она лежала в его объятиях, пока он ласкал её нервными пальцами – чуть торопливо, видимо, не в силах остановить рвущееся изнутри желание, затем вошел – резко, так, что на секунду она ощутила боль, но приняла её, как часть соития. Внутри нее нарастала, ширилась жадная горячая волна, обвивая все внутренности сладкой истомой. «Еще, еще, - нежно шептала Юля на ухо своему возлюбленному, - Я люблю тебя, милый, люблю».

В какую-то секунду происходящее показалось ей странным, уж слишком внезапной была эта его вспышка страсти после такого долгого периода холодности, но женское сердце слишком слабый орган, когда дело касается любви, и она отдалась происходящему целиком в надежде, что именно в этом ее тепле Лёша, наконец, найдет свое спокойствие.

Горячий ком внутри неё расплавился, растёкся огненным бичом по жилам, выворачивая мышцы оргазмом, Юля захлебнулась воздухом, прижалась к мускулистому плечу любимого, отчаянно смакуя наслаждение. И именно в этот момент она перехватила взгляд Лёши – это был все тот же пустой взор, похожий на пластиковое мерцание кукольных глазок, он смотрел на неё будто изучая под микроскопом чуждый ему организм. Это открытие поразило Юлю, отозвалось в каждой клетке тела невероятной болью, как если бы солнце вдруг взорвалось и объяло весь мир и ее саму внезапным огненным шквалом, не оставляя ни малейшей надежды на спасение и убивая все на своем пути.

Лёша сделал еще несколько судорожных движений, прежде чем понял, что его игра раскрыта и продолжать это театрализованное представление больше не для кого.

Тогда он встал с кровати и прошел голышом на кухню, не включая свет, игнорируя все произошедшее да и саму Юлю тоже. Растерянная, она посидела несколько минут на кровати, обернувшись простыней, а потом привидением прошла вслед за ним.

Лёша сидел на корточках, опершись спиной на стену, пускал сигаретный дым в приоткрытое окно, его расслабленный член свисал между ног, придавая еще больший налет непристойности происходящему. Юля села на пол перед ним, простоволосая[29], плотно укутанная простыней будто плащаницей.

- Что происходит? – шепотом спросила она. Лёша не ответил, только посмотрел куда-то мимо неё, потом пожал плечами и в очередной раз затянулся - Прошу тебя, просто скажи мне, что всё это значит и как будет дальше? Я устала, ты молчишь, мне кажется, что ты больше не любишь меня.

Прошло еще несколько минут, Юля выжидала, ей чудилось, что он просто подбирает слова, чтобы, наконец-то рассказать ей, вылить всё, что накопилось у него внутри за это время изнуряющего молчания. Однако сигарета тлела, от затяжки к затяжке освещая его лицо алыми всполохами, а он сам молчал, глядя по-прежнему вдаль, будто вспоминая или анализируя что-то, что не имело ничего общего с его теперешней жизнью.

- Да что с тобой такое?! – вдруг сорвалась на крик Юля. Больше всего ей хотелось сейчас ударить его по лицу, толкнуть, сделать хоть что-то, чтобы расшевелить и вывести из этого ступора. Лёша действительно вздрогнул от ее громкого голоса, раздраженно посмотрел девушке в лицо и вдруг ответил:

- Уже ничего не происходит. Всё давно произошло.

- Вот именно, давно уже всё в прошлом, что с тобой теперь-то случилось?

Лёша помолчал еще несколько секунд, затянулся и выпустил густую струю дыма так, что его лицо оказалось скрыто этой пеленой от Юлиного взгляда.

- Они меня никогда не винили, понимаешь? Когда-то мне показалось… Что наверняка они ненавидят меня и это вроде как… оправдало меня, чувство вины ушло. Я думал, они считают, что я вменил ей этот комплекс, что я не любил ее никогда. Но теперь, после встречи с ними я понимаю, что они действительно считают, что я тут не при чём. Более того… Думают, если бы не я, она бы быстрей… - он снова замолчал.

- И что? Это ведь хорошо…

- Нет, не хорошо. Ведь я на самом деле виноват. А живу так, словно ничего и не произошло, будто бы я могу быть счастлив, тогда как она умерла. Ты понимаешь? Ее закопали в землю, а я видел, видел, как ее рвало кровью, но не сделал ничего. Не отвез к врачу, не проследил за ней... Мне жаль, что все два года я делал вид, что все в порядке и можно жить так, словно ничего не случилось. Все то, что произошло, уже никогда не покинет меня, и пусть так и будет. Раз она не живет больше – и мне нельзя.

Юля смотрела на него во все глаза и никак не могла найти в своей голове хоть одну достойную фразу, которая смогла бы объяснить Лёше что то, из-за чего он теперь терзается – полный бред, вымышленная им самим трагедия. Несколько раз она открыла и закрыла рот, как рыба, но в итоге так и не решилась перечить ему и только робко задала вопрос:

- И что мне теперь делать?

Сигарета закончилась, Лёша поджег новую догорающим угольком, глубоко затянулся, уплотняя пелену дыма вокруг и равнодушно ответил:

- Я не знаю.

- Мне уйти, оставить тебя? - не унималась Юля, но он по-прежнему молчал, и тогда она снова сорвалась на крик: Просто скажи мне, что тебе нужно? Чего ты хочешь?!

- Я не знаю! – рявкнул он в ответ так, что девушка съёжилась, получше закуталась в простынь и замерла, стараясь ни дыханием, ни всхлипами не выдать своих горьких слез. Неужели все то, что было между ними, теперь навсегда потеряно, и она по какой-то чудовищной несправедливости теперь тоже должна будет страдать рядом с этим человеком, который попросту не хочет быть счастливым?

Юля все думала, что же ей делать дальше, но никак не могла найти ответа на такой, казалось бы, простой вопрос. Пару раз она пыталась подняться, но ее тело не слушалось, став вдруг размягченным, будто оплавленный пластилин. Если бы она нашла в себе силы встать с пола, то решение пришло само собой, и она бы собрала свой чемодан за считанные минуты, с облегчением покидая этот дом, как самую страшную камеру душевных пыток. Однако воля оставила девушку, она так и сидела рядом с Лёшей, наблюдая за его неспешным ритуалом сквозь едкий табачный флёр. Чем плотнее становилась эта пелена, тем больше кухня ей напоминала прокуренный тамбур поезда, в котором совершенно случайно столкнулись двое чужих людей и теперь вот они молча смотрят в окно под мерный стук колес, пока железный змий несет их в своем брюхе, прорезая города насквозь.

«В этом и есть вся жизненная необратимость, - с внезапным смирением подумала она, - мы все друг другу случайные встречные, чужие и далекие, и так и не становимся едины, а сближает нас лишь эта дорога в никуда, путь, с которого не свернуть и не убежать. Даже самые интересные попутчики – только способ скоротать и без того недолгое время».

От этой мысли Юлино страдание вдруг потяжелело, утратило остроту и тяжелой гирей усталости легло на грудь. Желание за что-то бороться совершенно иссякло, и это был миг удивительной свободы, сродни той, что испытывает умирающий от какой-нибудь страшной болезни человек. Облегчение появляется в нем от самого осознания, что теперь уже не нужна никакая борьба и можно перестать агонизировать, отпустить эту жажду жизни, растворяясь в небытие.

Через какое-то время лицо Лёши стало совсем неразличимым и только шея осталась явственно видимой, будто выпавшей из окружающего тумана. Юля еще какое-то время смотрела, как острым осколком ходит его кадык под кожей после каждого сглатывания, а потом потянулась и поцеловала адамово яблоко, будто перенимая эту страшную болезнь уныния, единственным симптомом которой была бессонница.

Что-то стеклянно зазвенело у нее глубоко внутри солнечного сплетения, прокатилось эхом внутри черепной коробки. Она перестала плакать, с удивлением наблюдая, как мир вокруг неестественно быстро выцветает, становится светлым и лишенным контраста, даже ночная темнота растворилась, словно художник промокнул губкой черную краску на картине.

«Ничего, - решила она, - все взрослые люди рано или поздно слышат, как разбиваются их надежды».

Они так и сидели на кухне, неподвижные, молчаливые, растворенные в собственной безысходности, отмеряя общую теперь бессонницу своими сумбурными мыслями.

Через несколько часов тьма рассеялась окончательно, и рассвет залил потоками теплых весенних лучей дремлющий город, растапливая прикопченные грязью сугробы снега. Постепенно солнце просочилось и на кухню, прорезая дым, и высветлило двух людей, сидящих прямо на полу. Их лица темнели кругами у глаз – клеймом бессонницы, сами же они, растратив все свои силы за ночь, казались совершенно отрешенными. Было больше похоже, что это даже и не люди, а всего лишь тела, брошенные наспех пустые оболочки, которые души покинули навсегда. Однако утро пришло, и Юля с Лёшей поднялись, чтобы хотя бы при свете дня продолжать делать вид, что все еще живы. [30] [31]

Дата добавления: 2015-11-28 | Просмотры: 297 | Нарушение авторских прав