АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Искусство

Одна неделя старого фокусника (из «Приключений принца Эно»)

Жил-был фокусник… вернее, бывший фокусник. Раньше он жил в городе Гренабль и давал представления по всей стране. Потом, невесть отчего, он бросил свою работу и уехал из города. И много лет, говорят, вполне счастливо, прожил где-то на далеком юге. Это – история об одной неделе его жизни, когда он решил вернуться в свой старый город.

История началась в понедельник, когда ему внезапно стало очень-очень грустно. Трудно сказать, что случилось. Вдруг ничто вокруг стало ему не мило, внимание размагнитилось, плечи опустились. Он остановился посреди улицы, где шел, и почесал в голове. Там всегда в запасе была пара фокусов. Он пошел на вокзал и купил себе билет до Гренабля. За оставшийся до поезда час он сбегал домой и собрал все игрушки и приспособления, которые когда-то использовал для фокусов. Получился солидный мешок. Уже в поезде он записал в свой блокнот, куда каждый день заносил несколько строк, подытоживавших прожитый день:

Я так устал, что не могу вспомнить,

чем отличаются

глаза моей прекрасной мамы

от глаз моей безобразной мачехи.

Рано утром во вторник он приехал в свой родной город. Энергия била в нем ключом. Весь этот день он обклеивал город плакатами, приглашавшими на его выступление. На этих плакатах он собственноручно нарисовал аллегорию: старость, которая показывала язык молодости. И знакомые, и незнакомые места города приводили его в одинаковый радостный трепет. Ему казалось, что каждый из прожитых здесь дней сейчас вернулся к нему, и он может раскрыть его, как страницу блокнота. Вечером он записал:

В старых местах

над моей головою

тысяча солнц.

В среду состоялось представление. Он хотел показать на нем все лучшие фокусы, которые помнил из прежних лет. Но представление провалилось. Люди не выходили даже на предложение его любимого трюка – превратить кого-нибудь из них в птицу. Публика осмеивала его, хохотала, улюлюкала. Он был взбешен, и, не закончив представление, выбежал из театра. Запись за среду – корявыми, постепенно успокаивающимися буквами – гласила:

Люди съели меня как вишню.

Хорошо, что я спрятался в косточке.

В четверг он бесцельно бродил по городу. Те места, которые казались такими милыми позавчера, теперь были тоскливыми и пугающими. Прохожие были глупы. Делать до поезда было нечего. Уже к вечеру он вспомнил, что оставил мешок с реквизитом в театре, где давал представление. Идти туда не хотелось; но он пошел.

На входе в концертный зал сидела женщина-билетер. Она продавала билеты и на его вечер, но тогда он ее не заметил. Он спросил ее про мешок, прошел за ним в гримерку, взял, вернулся. Хотелось сказать хоть пару слов. Женщина была одета в какую-то темную мешанину: свитер, юбка, платок. Не молодая и не старая. "Как вам вчерашнее?" – наконец вымолвил бывший фокусник. Она ответила. Скоро он присел. Потом оказалось, что на поезд уже не успеть. Потом она пригласила его ужинать.

После вкусного, горячего ужина он возвращался в гостиницу, уже совсем не дуясь на все эти улицы. Странно. Он не был влюблен – но он согрелся. Безразмерный свитер… Ужин… Она не была смешливой и не была пронзительно умной. Ее нельзя было назвать очень теплой. Она была… Она была… В конце концов он записал:

Утреннее солнце

кажется холодным

тому, кто не ночевал в поле.

В пятницу с утра он снова пошел к ней домой, охваченный новой идеей. Он предложил ей выбрать любую вещь из своего мешка. Она выбрала, и он сказал: "Это подарок". Потом он дал выбирать ее соседке. Потом – соседкиной дочке. Мешок был большой, и он вышел на улицу, продолжая раздавать его содержимое. Многие вещи, лежавшие там, были непонятны никому из прохожих, а он старался все же добиться какого-то соответствия между подарками и теми, кто их брал. Так прошел весь день. В этот день он опять не уехал на поезде, поскольку решил уйти из города пешком, на следующее утро. Вот запись за пятницу:

Кленовый лист

мчится над дорогой.

Осень щедра.

В субботу с утра он вышел из города. Сразу за городом был холм, и когда старый фокусник поднялся на него, он увидел башню, улицы и площадь прямо под своими ногами. Город лежал под холмом как на ладони. Он всмотрелся… Потом поцеловал пальцы и помахал ими городу. Не дожидаясь вечера, но уже придумав, что сделает дальше, он вытащил блокнот и записал:

Не вчера начался

и не завтра закончится

путь настоящего безумца.

_________

___ ___

___ ___

_________

___ ___

_________

Уже пятый сюжет подряд мы сталкиваемся с трудностями в окружающем мире. Можно сказать, что все последние гексаграммы, включая данную, описывают способы борьбы (точнее – взаимотношений) с трудностями и неудачами, с сопротивлением окружающей среды. В этой гексаграмме вовне – в верхней триграмме – находится образ горы, символизирующей постоянство и неизменность. Это могут быть, например, серые будни. Огонь нижней триграммы пытается разжечь хоть какой-нибудь костер внутри этой гнетущей скуки – как фокусник в нашей сказке. В общем смысле можно сказать, что в данном сюжете энергия направляется на убранство, на украшение, поэтизацию происходящего.

Это сюжет «убранства» (таково название соответствующей гексаграммы И Цзин). В нем не происходит великих дел, в том смысле, что в кардинальных раскладах не происходит значимых изменений, подобных войне, свадьбе или обретению полцарства. В основном комментарии И Цзин говорится: «В малом благотворно иметь куда выступить». «В малом» – то есть данный сюжет изначально посвящен «малым» делам. Ведь дом убраный и неубраный – все равно дом, богато или бедно одетый человек – все равно человек. Как говорится, «и богатые не золото едят, и бедные камни не глотают». В этом смысле украшательство или поэтизация имеют не очень большое значение.

С другой же стороны, в любой человеческой культуре на любом острове или материке, любого исторического или доисторического времени, значительное количество усилий людей идет не на «хлеб насущный», а именно на «убранство». Готические соборы средневековья и серьги из древних могильников равно показывают это. И поэтическая речь, если уж смотреть в корень – не украшательство речи обыденной, а древнейшая форма речи; очень вероятно, что она первична по отношению к речи бытовой. Возьмите сказки или песни – абсолютно необязательные побрякушки, с одной стороны; а с другой, они существуют, сочиняются и передаются вечно – насколько вечна человеческая культура. Получается, что это «малое» – не такое уж малое.

***

Вот идет по японской земле бездомный бродяга. Вечером он ночует в промокшей листве на краю какой-то поляны, перед сном записав на обрывке бумаги что-то вроде:

На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер.

– и эти строчки, по какому-то удивительному капризу судьбы, переживают современные ему дворцы, имена, дела и причуды королей, устройство гвардии и государственной бюрократии. Это может показаться странным, но это так. Я привел в пример Мацуо Басё, а мог бы привести Сашу Пушкина или певца Гомера. То есть ночевка в осеннем лесу как бы приобретает другой смысл, когда становится поэтической строфой. Хотя менее мокро и холодно от этого, конечно, певцу не становится. Или, кстати говоря, становится – как знать? Я, например, когда сочиню хорошую сказку, чувствую себя какое-то время просто священным животным, которое ступает только по мягчайшим коврам, а пьет только нектар и амброзию. Погружая «осенний вечер» в пространство поэзии, певец глубоко осознает, что тот просто прекрасно играет данную ему Господом роль, и все, что требуется от самого певца – не хуже играть свою. Тут уже наши чувства определяются жанром разыгрываемой сказки – надо плакать и громко восклицать, если это трагедия, и можно потанцевать и посмеяться, если это плутовской роман.

***

Так и можно понять сущность данного сюжета – «гора» внешнего мира остается горою, но изнутри ее освещает свет искусства (нижняя, внутренняя триграмма огня). Это может быть строчками поэзии, хотя бы такой примитивной, как записывал по вечерам наш фокусник. Это может быть огонь фокусов, как в нашей сказке, или огонь неожиданного праздника, возникающего прямо в будний день на улице (как в пятницу, когда наш фокусник раздавал по людям свои реквизиты), или музыка, или украшенная резьбою ручка от кофейника. Это искусство, крылатый конь (возникающий, кстати, в комментариях И Цзин к этой гексаграмме: «белый конь точно крылат»), всякая ерунда, сказки.

***

Стоит еще заметить, что если поменять пятую и шестую черты этой гексаграммы местами, то получится самая «законченная» гексаграмма Книги Перемен, которая стоит под номером 63 и означает «Уже конец». Близость к этой позиции подчеркивает «законченный» характер данного сюжета «искусства», его близость к «выходу из перемен», что проявляется как стабильность, самодостаточность, способность к очень долгому существованию («Жизнь кратка, а искусство долго»). Эта одна из стабильных позиций Перемен – с учетом того, что совсем стабильных сюжетов у нас не бывает по условиям игры и по всему, что мы знаем о мироздании.

Следует помнить, что искусство всегда стоит на грани безумия, во всех смыслах этого слова, и всегда должно «плясать» на грани, не удаляясь далеко ни в сторону нормы, ни в сторону безумия как разрушения смысла и миропорядка. («Путь настоящего безумца» стабилен, как говорит последнее, субботнее стихотворение фокусника). Когда искусство или убранство «раздувается» и становится самоцелью, следует именно сюжет разрушения, жестокий и крайне неуютный.

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 552 | Нарушение авторских прав