АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 8. Особая роль детства

Одной из важнейших предпосылок учения Фрейда является то, что я назвала его механистически-эволюционистским мышлением. Повторю кратко: такого рода мышление предполагает, что нынешние явления не просто обусловлены прошлым, но и не содержат ничего, кроме прошлого - другими словами, они представляют собой повторение прошлого. Теоретическая формулировка данной идеи присутствует в концепции Фрейда вневременности бессознательного и в его гипотезе о навязчивом повторении.

Концепция вневременности бессознательного означает, что страхи, желания и все переживания, которые вытесняются в детстве, вследствие вытеснения отделены от непрерывности настоящего, что они не участвуют в развитии индивида и на них не оказывает влияние последующий опыт или взросление. Они сохраняют неизменной свою интенсивность и свое специфическое качество. Эту доктрину можно сопоставить с мифом о людях, которые попали в некую пещеру в горах, где веками пребывают без изменений, в то время как жизнь вокруг них идет своим чередом.

Эта теория является основой для клинической концепции фиксации. Если, например, в раннем окружении ребенка какой-то человек приобрел для него первостепенную эмоциональную значимость, но большая часть чувств ребенка по отношению к этому человеку была вытеснена, то ребенок может навсегда сохранить узы, связывающие его с этим человеком. Когда, например, маленький мальчик вытесняет свои желания, направленные на мать, а также сопутствующие им ревность и страх по отношению к отцу, эти желания с неизменной интенсивностью продолжают действовать в его взрослые годы. Они могут отвечать за то, что он сторонится женщин, что женится на женщине старше себя, что стремится к отношениям лишь с замужними женщинами, или что у него развивается то, что Фрейд называет расщеплением в любовной жизни мужчины - под этим Фрейд понимает неспособность мужчины сексуально желать женщину, которой восхищается, и его сексуальную тягу к женщинам, которых презирает, например к проституткам. Фрейд объясняет этот феномен как непосредственный результат фиксации на матери; два таких типа женщин представляют два различных образа матери: один - сексуально желанной, другой - лишь почитаемой.

Фиксация может произойти не только на определенном человеке из раннего окружения, но и на целой стадии развития либидо. Хотя индивид продолжает развиваться в других отношениях, его «сексуальные» желания навсегда сосредоточиваются на некоторых догенитальных стремлениях. Такая фиксация может, например, относиться к оральному либидо либо вследствие конституциональных факторов, либо вследствие побочных переживаний, таких, как проблемы, связанные с отнятием ребенка от груди, или ранние желудочно-кишечные расстройства. Ребенок, к примеру, реагирует на рождение младшего брата отказом от еды или, наоборот, развивает чрезмерную жадность к еде; он виснет на матери и т. п.; девушка в подростковом возрасте может проявлять больший интерес к сладостям, чем к юношам; впоследствии могут развиться такие невротические симптомы, как рвота или пьянство; может появиться чрезмерный интерес к вопросам диеты; известны сновидения о проглатывании других людей отмечается ненасытная потребность в любви в сочетании с фригидностью в половой жизни.

Клинические наблюдения, лежащие в основе концепции фиксации, имеют новаторский характер - факт, который зачастую недостаточно оценивается критиками психоанализа. Спорные моменты относятся к вопросам интерпретации. Они будут обсуждаться в дальнейшем в связи с концепциями навязчивого повторения и переноса.

Идея о вневременности бессознательного ведет не только к концепции фиксации, но и содержится также в гипотезе о навязчивом повторении. Она представляет собой имплицитную предпосылку последней. Когда Фрейд утверждал, например, что особая привязанность к матери является интегральным фактором развития в целом, было бы бессмысленно ему предполагать, что какое-либо конкретное явление оказывается всего лишь повторением этого конкретного комплекса. Только предположив, что этот комплекс остается обособленным и неизменным, он мог бы отнестись к данной привязанности как к повторению комплекса.

Говоря кратко, концепция навязчивого повторения означает, что психическая жизнь регулируется не только принципом удовольствия, но и более элементарным принципом: тенденцией влечений к повторению уже возникавших переживаний или реакций. Фрейд приводит следующие данные, свидетельствующие в пользу этой тенденции.

Во-первых, дети демонстрируют явно выраженную тенденцию к повторению прежних переживаний, даже если те были неприятными, таких, например, как при медицинском обследовании или операции. Они также настаивают на том, чтобы истории, которые они слышали первоначально, пересказывались с абсолютной точностью.

Во-вторых, при травматических неврозах зачастую снятся сны, в которых в деталях заново переживается травматическое событие. Подобные сновидения, по всей видимости, противоречат принципу исполнения желаний, действующему в мире фантазий, поскольку травматические события были весьма болезненны.

В-третьих, согласно Фрейду, в аналитической ситуации пациент повторяет прежние переживания, даже если они были болезненными. Фрейд полагает, что на основе принципа удовольствия было бы довольно трудно понять, почему пациент в аналитической ситуации стремится достичь целей, которых он желал, будучи ребенком. Пациенты же словно испытывают принуждение повторять также и болезненные переживания. Пациент, например, может чувствовать себя отверженным со стороны аналитика и тем самым повторяет болезненные переживания, когда его отвергали родители. Более сложным примером является пациентка, не получавшая в детстве помощи, на которую вправе могла рассчитывать, когда ей было плохо. К примеру, когда было воспаление миндалин, сопровождавшееся высокой температурой, ее мать, спавшая с ней в одной комнате, отказалась поставить компресс, о котором та попросила. В аналитической ситуации эта пациентка никогда не принимает помощи, предложенной ей, и ведет себя так, словно по-прежнему господствует та же самая детская ситуация, словно ей по-прежнему плохо и никто ей не помогает.

В-четвертых, у многих людей явно повторяются события в их жизни. Женщина может третий раз подряд выйти замуж за импотента. Человек может постоянно жертвовать собой ради других, получая взамен неблагодарность; он может вновь и вновь создавать себе кумира и каждый раз разочаровываться.

Давайте посмотрим, насколько надежны эти данные. Повторяющиеся игры детей Фрейд сам не считает убедительным доказательством, предполагая, что повторение болезненных переживаний в играх детей может быть проявлением желания справиться с неприятной ситуацией, в которой па самом деле они вели себя пассивно. Если говорить о повторяющихся травматических событиях в сновидениях, то Фрейд сам рассматривает иное объяснение: действие мазохистских влечений. Эта возможность, однако, не представляется ему - в отличие от меня - достаточно важной, чтобы лишить законной силы предположение о навязчивом повторении.

Что касается повторяющихся болезненных переживаний в жизни человека, мы легко их поймем без того, чтобы предполагать загадочное навязчивое повторение, если вспомним, что определенные склонности и реакции человека влекут за собой повторяющиеся переживания. Например, склонность к культовому почитанию своих героев может быть обусловлена такими противоречивыми влечениями, как чрезмерное честолюбие, столь деструктивное по своему характеру, что индивид сам страшится ему следовать, или тенденцией восхищаться удачливыми людьми, любить их и разделять их успех без необходимости совершать что-либо самому и в то же время втайне питать к ним крайне деструктивную зависть. Не требуется прибегать к идее о гипотетическом навязчивом повторении, чтобы понять, что такой человек будет испытывать повторяющиеся переживания, в которых он либо находит кумиров и разочаровывается в них, либо намеренно делает из людей кумиров для того, чтобы сокрушить их впоследствии.

Наиболее убедительное доказательство Фрейд выводит из положения о том, что пациенты в аналитической ситуации навязчиво повторяют переживания детства. Согласно Фрейду, пациент делает это с «утомительным постоянством». Этот аргумент также сомнителен, как мы увидим далее, когда будем обсуждать концепцию переноса.

Фрейд сформулировал гипотезу навязчивого повторения позднее, чем свои теории фиксации, регрессии и переноса, которые относятся к этой же категории. Для него она, должно быть, возникла как теоретическая формулировка, выведенная из клинического опыта. В действительности же, однако, сам этот опыт, или, скорее, интерпретации его собственных наблюдений, уже были определены той же самой философской предпосылкой, которая выражена в концепции навязчивого повторения.

Поэтому не столь уж важно выяснить, удалось ли Фрейду подкрепить доказательствами теорию навязчивого повторения. Важнее понять, какое влияние этот подход оказал на психоаналитическое мышление, формирование теорий и терапию.

Прежде всего именно образом мышления, представленным теорией навязчивого повторения, объясняется та особая роль, которая придается факторам детства. Если последующие переживания являются повторением прошлых, то, чтобы понять настоящее, крайне важно иметь подробнейшее знание о прошлом. В таком случае к любого рода детским воспоминаниям надлежит относиться как наиболее ценному материалу, предоставляемому ассоциациями пациента. Поэтому вполне логично вновь и вновь обсуждать вопрос, насколько далеко в прошлое простираются воспоминания, которые могут быть восстановлены. Крайне важно, исходя из нынешних проявлений, реконструировать некоторые ранние констелляции.

Мы можем также понять, почему все наклонности, не укладывающиеся в рациональную картину того, что должен чувствовать, думать или делать обычный взрослый человек, характеризуются как инфантильные. Без гипотезы о навязчивом повторении было бы трудно понять, почему, к примеру, деструктивные амбиции, или скаредность, или чрезмерные требования к окружению должны рассматриваться в качестве инфантильных наклонностей. Они чужды здоровому ребенку и обнаруживаются у детей, которые уже являются невротиками. Но если наклонности, подобные первым двум, считаются дериватами анально-садистской стадии, а наклонности вроде последней - дериватами детской беспомощности или нарциссической стадии, становится понятно, почему их следовало назвать инфантильными.

Наконец, мы можем понять одно из основных терапевтических ожиданий - ожидание того, что пациент поймет свои нынешние проблемы, если увидит их связь с детскими переживаниями, что осознание им существующих инфантильных наклонностей позволит ему от них отказаться как от чего-то устаревшего, а потому не соответствующего его взрослым взглядам и устремлениям. Мы также видим, что не вправе считать пациента излеченным, покуда не был разъяснен тот или иной детский период.

Говоря кратко, мы можем теперь понять, почему психоанализ является и неизбежно будет генетической психологией, пока он следует образу мышления, представленному теорией навязчивого повторения. Но такое мышление, даже если допустить наличие явного сходства между нынешними установками и прошлыми, открыто весьма серьезной критике [Ср. критику, высказанную на этот счет Отто Ранком, Давидом Леви, Фредериком Алленом, Ф. Б. Карпфом, Адлером, К. Г. Юнгом и другими].

Возьмем, например, пациентку, у которой с легкостью возникает чувство, что с ней несправедливо обращаются, отодвигают в сторону, обманывают, используют, относятся с неблагодарностью или без должного уважения, хотя тщательный анализ ситуации выявил, что либо она чрезмерно реагировала на сравнительно незначительные провокации, либо ее ощущение, будто с ней несправедливо обращаются, являлось следствием неверного истолкования ситуации. В детстве с ней действительно обращались несправедливо. Она росла в тени красивой, эгоцентричной матери и сестры, которой отдавалось явное предпочтение. Она не могла открыто проявлять свою обиду, поскольку самодовольная мать не допускала в отношении себя ничего, кроме слепого восхищения. Более того, она высмеивала любую обиду на несправедливое обращение, дразнила, что та изображает из себя мученицу.

Таким образом, имелось явное сходство между ее прошлыми установками и нынешними. Подобного рода сходства можно наблюдать весьма часто, и мы обязаны Фрейду, что научились их видеть. Избалованность в детстве - чрезмерные требования к другим у взрослого; детский опыт, что своего можно добиться только уступчивостью, - позиция уступчивости у взрослого и ожидание, что другие будут о нем заботиться. Но почему установки детства сохраняются во взрослом возрасте? Прежде всего надо сказать, что большинство людей их перерастают. Если же этого не происходит, нам следует поискать причины. Таким образом, мы подошли к вопросу о том, какие факторы в нынешней структуре характера требуют сохранения - пусть даже и в другой форме - установок, развившихся в прошлом. Это вопрос первостепенной важности не только с точки зрения понимания, но и, в частности, с точки зрения терапии, поскольку всякое терапевтическое изменение зависит от выявления и постижения этих факторов. Ответом Фрейда является теория навязчивого повторения. Проверим теперь на основе приведенного выше примера, действительно ли более поздние переживания являются, по сути, повторениями прошлых.

Допустим, что мы не знаем многого о детской ситуации пациентки. Она рассказывает, что у нее было счастливое детство и превосходная мать. Фрейд бы сказал, что, даже имея такие скудные знания о детской ситуации, мы можем ее реконструировать по совокупности нынешних реакций. Предположим, что, следуя этому совету, мы получили верную картину, указанную выше. Пациентка, воодушевленная нашим утверждением, что, должно быть, она пострадала от дурного обращения в детстве, помогла нам в ее реконструкции. Возможно, она помогала нам в этом с большой неохотой, поскольку вся реконструкция предполагает раскрытие застарелой обиды на мать. В процессе этой работы мы бы поняли еще одно ее свойство как повторение прежних реакций, то есть ее тенденцию скрывать за восхищением обиду на других. Она поступала так с матерью; теперь она поступает так с мужем, как, впрочем, и с остальными.

До сих пор теоретическая формулировка Фрейда подтверждалась клиническими фактами. Утверждения, часто делаемые в психоаналитической литературе, что реконструкция прошлого может быть правильной, что ее зачастую можно подтвердить, например третьими лицами, являются вполне обоснованными. Тем не менее реконструкция, которую мы получили, не доказывает того, что должна была доказать: настоящее есть только повторение прошлого. Зададим вопрос - что приобрела пациентка благодаря реконструкции? Несомненно, она получила верную картину своих прежних проблем. Но поскольку это не является самой по себе целью, мы должны спросить далее: какую пользу принесет ей эта более реалистичная картина прошлого?

В соответствии с концепцией навязчивого повторения ответ должен быть примерно следующим: пациентка понимает, что ее нынешние реакции являются устаревшими, они уже не отвечают реальности, как это было прежде; они возникают потому, что она, сама того не осознавая, испытывала навязчивую потребность повторять свои прошлые реакции; это знание поможет развеять чары, благодаря чему пациентка сумеет увидеть реальность такой, какая она есть, и соответствующим образом реагировать.

То, что зачастую такого не происходит, не является свидетельством против предположения Фрейда. Мы пока еще слишком мало знаем, почему одни пациенты выздоравливают, а другие - нет. У пациента может сохраняться тот же тип реакций, поскольку Другие имеющиеся факторы не были проработаны при анализе. Наконец, может быть так, что у некоторых пациентов навязчивое повторение оказывает столь мощное влияние, что его невозможно устранить, даже когда оно становится осознанным.

Но хотя терапевтические неудачи не являются свидетельством против теории, их распространенность дает право поставить вопрос, не являются ли сами теоретические ожидания ошибочными или, по крайней мере, не совсем верными. Рассмотрим утверждение, что актуальные невротические реакции являются устаревшими, что они не соответствуют реальности. Действительно ли это так? Что является реальностью для пациентки? Утверждая, что актуальные реакции не соответствуют реальности, Фрейд имеет в виду, что они не спровоцированы окружением. Однако есть и другая сторона реальности, которая не менее реальна, а именно - структура характера самого пациента, и эта сторона реальности полностью игнорируется в рассуждениях Фрейда. Другими словами, он не рассматривает вопрос о том, существуют ли факторы в нынешней личности пациента, которые заставляют его реагировать именно так, а не иначе.

Если опять-таки говорить схематично, в ситуации, порождающей реакции, мы обнаруживаем множество факторов. На основе всей неблагоприятной ситуации в детстве - помимо указанных факторов, из-за нескольких напугавших событий она стала бояться, как бы ее действительно не убили, если она будет не так себя вести, - у нее развилась установка навязчивой непритязательности2, проявлявшаяся в скромности, склонности отступать на задний план при столкновении интересов или мнений, считать, что другие правы в своих требованиях или взглядах и что сама она ошибалась. Под поверхностью развились глубоко вытесненные, неопределенные, но интенсивные требования. Об их существовании можно было догадаться, исходя из двух наблюдений за ее нынешними реакциями: во-первых, тревога возникала всякий раз, когда она желала что-либо для себя, чего не могла оправдать необходимостью для образования, здоровья и т.п.; во-вторых, ее часто одолевали приступы усталости, скрывавшиеся за бессильным гневом: последний возникал, если не исполнялись какие-либо ее тайные требования, когда для нее чего-то не делалось, когда она не была первой в каком-либо состязании, когда уступала желаниям других или когда другие не исполняли ее собственные невыраженные желания. Эти требования, существование которых она абсолютно не осознавала, были не только жесткими, но и всецело эгоцентричными, то есть они совершенно не считались с нуждами других. Последняя особенность являлась неотъемлемой частью нарушенного в целом отношения к другим людям, которое скрывалось за лежавшей на поверхности неразборчивой установкой «все люди хорошие».

Таким образом, после значительной работы мы получили следующую картину: собственные жесткие эгоцентрические требования - гнев, если они не выполнялись. Мы увидели, что здесь имел место порочный круг, поскольку возникавший гнев усиливал враждебность и недоверие по отношению к другим людям и тем самым эгоцентричность.

Как отмечалось выше, гнев не проявлялся открыто, а скрывался за парализующей усталостью. Он не мог быть выражен, поскольку пациентка слишком боялась гнева других и слишком стремилась быть непогрешимой. Но кое-что из этого негодования выплескивалось наружу. Оно проявлялось, когда пациентка могла найти ему оправдание, когда для нее самой ситуация выглядела так, будто с ней несправедливо обращались. Но даже в этом случае негодование не оказывалось на переднем плане, а оставалось в тени неопределенной жалости к себе. Таким образом, ощущение того, что с ней несправедливо обращались, позволяло ей разряжать и оправдывать свое негодование. Однако это давало ей нечто, что было даже еще более важным. Чувствуя себя несправедливо обиженной, она избегала осознания собственных требований к другим и, следовательно, своего эгоизма и безразличия: она могла сохранять отретушированный образ себя, в котором присутствовали только положительные качества. Вместо того чтобы изменить что-то в себе, она могла дать волю своей жалости, которая имеет ценность для того, кто не чувствует себя любимым и нужным другим.

Поэтому причина склонности пациентки чувствовать себя несправедливо обиженной заключалась не в том, что она испытывала навязчивую потребность к повторению прошлых переживаний, а в том, что в силу своей нынешней структуры она неизбежно должна была реагировать именно таким образом. Следовательно, утверждение, что ее актуальные реакции не соответствуют реальности, не может быть достаточно полезным, поскольку это всего лишь половина истины, и оно оставляет в стороне динамические факторы в самой пациентке, определявшие ее нынешние реакции. Проработка этих последних факторов является крайне важной терапевтической задачей. То, что, этот процесс создает трудности для пациента, будет обсуждаться в дальнейшем в связи с проблемами терапии.

Генетический метод на практике приводит к разного рода ошибочным заключениям, которые к тому же являются менее фундаментальными, чем те, которые были представлены в приведенном выше примере. В данном случае реконструкция прошлых реакций оказалась верной; воспоминания побуждали пациентку к лучшему пониманию своего развития. Однако реконструкция или детские воспоминания, используемые для объяснения нынешнего поведения, являются тем менее ценными, чем менее они доказуемы, или чем больше они остаются всего лишь возможностями. Разумеется, каждый аналитик это понимает. Тем не менее теоретическое ожидание того, что будет достигнут прогресс при выявлении детских воспоминаний, создает искушение использовать неубедительные реконструкции или смутные воспоминания, оставляющие неразрешенным сомнение в том, действительно ли они затрагивают реальные переживания или это просто фантазии. Когда реальная картина детства остается неясной, искусственные усилия пробраться сквозь туман представляют собой попытку объяснить одно неизвестное - нынешние особенности - чем-то, что известно еще менее, детством. Представляется более полезным отказаться от таких попыток и сфокусироваться на силах, которые действительно побуждают и сдерживают человека; имеется реальная возможность понять их даже без основательного знания детства.

Неважно, если следуя этим путем, мы не узнаем многого о детстве. По мере того как мы начнем лучше понимать актуальные цели, актуальные силы, актуальные потребности, актуальные требования, туман, покрывающий прошлое, начнет рассеиваться. Мы не относимся к прошлому как к давно разыскиваемому сокровищу, а рассматриваем его просто как желанную помощь в понимании развития пациента.

Другим источником ошибок генетического метода является то, что детские переживания, с которыми связаны нынешние особенности, зачастую оказываются чересчур обособленными, чтобы быть способными что-либо объяснить. Имеются, например, попытки рассматривать всю сложную мазохистскую структуру характера как порожденную в конечном счете инцидентом, когда чувство сексуального возбуждения было сопряжено со страданием. Разумеется, многие травматические события могут оставлять после себя подобные непосредственные следы, как это отмечалось в некоторых ранних описаниях случаев у Фрейда. Однако из-за допущения, содержащегося в концепции навязчивого повторения, подобным редким случаям было придано слишком общее значение. То, что эти отдельные события, о которых сообщалось как об ответственных за экстенсивное развитие последующих черт характера или симптомов, имеют сексуальную природу - например, наблюдение за половым актом родителей, рождение другого ребенка, оскорбления или угрозы в связи с мастурбацией - обязано предположениям, сделанным в теории либидо.

Учение о том, что прошлые эмоциональные переживания имеют тенденцию к повторению, оказало, в частности, влияние на концепции регрессии и переноса. Общим знаменателем этих доктрин является идея о том, что прошлые эмоциональные переживания могут быть оживлены при определенных условиях. Концепция переноса будет обсуждаться отдельно. Что касается учения о регрессии, то оно неразрывно связано с теорией либидо.

Хотелось бы напомнить, что, согласно гипотезе, либидо в своем развитии проходит несколько стадий: оральную, анальную, фаллическую и, наконец, достигает своего пика на генитальной стадии. В каждом случае преобладают определенные тенденции характера. На оральной стадии, например, это ожидание получать все необходимое от других, зависимость от других, тенденция к идентификации с другими в форме символического поглощения. Не так много говорилось о психических качествах, соответствующих «генитальному уровню», однако считается, что достижение «генитального уровня» равнозначно тому, что рассматривается как идеальная адаптация к требованиям окружающего мира. Сказать о ком-то, что он находится на «генитальном уровне», - все равно что сказать, что он не невротик, а «обычный» человек в смысле среднестатистической нормы [В. Троттер (Trotter W., Instincts of the Herd in Peace and War, 1915) указывает на тенденцию в психоаналитической литературе отождествлять нормального человека со среднестатистическим].

В соответствии с этой доктриной все наклонности, значительно отклоняющиеся от средней нормы, рассматриваются как инфантильные. Если у человека постоянно присутствуют подобные отклоняющиеся особенности, они рассматриваются как выражение фиксации на том или ином инфантильном уровне. Если же они развиваются у него после того, как он без особых трений преодолел предыдущие стадии, они расцениваются как регрессия.

Стадии развития либидо, в которых произошла регрессия, объясняют специфику возникающих в результате различных типов неврозов и психозов. Меланхолия расценивается как проявление регрессии к оральной стадии, поскольку в этом случае нередко возникают проблемы, связанные с принятием пищи, каннибальские фантазии, страхи по поводу голодной смерти или отравления. Типичные для меланхолии самообвинения рассматриваются как результат «интроекции» другого человека, упреки к которому оказались вытеснены. Согласно Фрейду, меланхолик ведет себя так, словно он поглотил обвиняемого человека, и вследствие своей идентификации с обвиняемым объектом его упреки проявляются в виде упреков к себе.

Неврозы навязчивых состояний рассматриваются как регрессия к анально-садистской стадии. В основе этой интерпретации лежат наблюдения, что при неврозах навязчивых состояний зачастую имеют место такие черты, как раздражительность, жестокость, упрямство, чрезмерное внимание к опрятности, аккуратность, пунктуальность.

Шизофренические психозы рассматриваются как регрессия к нарциссической стадии развития. В основе этого лежит наблюдение, что шизофренические личности уходят от реальности, эгоцентричны и зачастую имеют явные или скрытые идеи величия

Предполагается, что фактором, вызывающим регрессию, является фрустрация - прямая или косвенная - генитальных стремлений. В более общей формулировке: регрессию могут вызвать любые переживания, которые либо блокируют генитальны желания, либо делают их неприятными, например, разочарования или страхи, связанные с сексуальностью или любовной жизнью.

Критическая оценка целого спектра проблем, связанных с концепцией регрессии отчасти является такой же, какую я попыталась сформулировать в отношении теории либидо. А поскольку регрессия представляет собой особую форму повторения, моя критика по этому пункту приведена выше. Однако я хотела бы подчеркнуть здесь один момент: он относится к факторам, ответственным за возникновение невроза, если речь идет о том или ином конкретном случае, или, если говорить в теоретических терминах, о факторах, которые вызывают регрессию.

Мы знаем, что невротические нарушения могут возникать в самых разных ситуациях, которые для обычного человека не являются травматическими. Так, например у учителя развилась тяжелая депрессия после того, как его слегка покритиковал начальник; сильная тревога, сопровождавшаяся функциональными расстройствами возникла у врача, по своей воле решившего жениться; диффузные расстройства воз никли у адвоката, девушка которого не решалась принять его предложение выйти замуж.

Я понимаю, что в примерах подобного рода ассоциации пациентов допускают интерпретации с точки зрения принципов теории либидо или навязчивого повторения. Возможно, что упреки начальника оказались травматическими для учителя потом; что начальник воплощал собой образ отца, а потому его упреки имели смысл прежнего отвержения и в то же время вызывали чувство вины из-за посягательств в фантазии на отца. Ассоциации врача выявили общий страх быть привязанным к кому-либо или к чему-либо, но это можно было бы также истолковать как оживление старого страха оказаться в подчинении или, так сказать, поглощенным матерью в сочетании со страхами и чувствами вины, связанными с возвращением инцестуозных желаний.

Однако, на мой взгляд, задача состоит в том, чтобы понять комплексность актуальной личности и комбинацию условий, на которых покоится ее равновесие. Тогда мы поймем, почему те или иные конкретные события способны нарушить равновесие. Таким образом, у человека, равновесие которого зависит в основном от иллюзии своей непогрешимости и признания себя таковым, легкая критика со стороны начальника может привести к невротическим расстройствам. У человека, живущего с иллюзией своей неотразимости, любое отвержение может вызвать невроз. У человека, равновесие которого связано с тем, чтобы быть независимым и обособленным от других, невроз может быть вызван предстоящим браком. Чаще всего имеет место сочетание нескольких событий, которые в целом препятствуют успешному функционированию защит, выстроенных против тревоги. Чем более неустойчива структура человека, те менее значительное событие потребуется, чтобы нарушить его равновесие и повернуть его в тревогу, депрессию или невротические симптомы.

В кругах, скептически настроенных против психоанализа, часто выдвигают требование, чтобы при публикации анализов в деталях описывалось, как аналитик приходит к своим заключениям. Я не думаю, что это помогло бы прояснить противоречия. Я также предполагаю, что в основе этих требований лежит необоснованное подозрение, будто пациенты на самом деле не поставляют тот материал, на котором основываются интерпретации. По моему опыту, можно вполне доверять аналитикам в их добросовестности и с уверенностью предполагать, что соответствующие воспоминания действительно возникают. Спорный вопрос состоит в том, оправданно ли использование этих воспоминаний в качестве объяснительного принципа, не подразумевает ли подобная практика одностороннее или слишком механистическое мышление. Возвращаясь к вышеупомянутым случаям, я полагаю, что вместо того, чтобы находить в воспоминаниях конечный ответ, необходимо попытаться понять, что означает непосредственное событие - критика начальника, предвосхищение таких тесных уз, как брак, отказ - с точки зрения актуальной структуры конкретного человека.

Оценивая дискуссию, моя критика, возможно, выглядит как контроверза «настоящее или прошлое». Однако было бы неоправданным упрощением рассматривать проблему в свете такой простой альтернативы. Нет никаких сомнений в том, что детские переживания оказывают решающее влияние на развитие, и, как я говорила, одной из многих заслуг Фрейда является то, что он рассмотрел их гораздо детальнее и тщательнee, чем это делалось до него. После Фрейда вопрос состоит уже не в том, есть ли влитие, а в том, как оно осуществляется. По моему мнению, влияние осуществляется всяким образом.

Во-первых, детские переживания оставляют непосредственный след. Спонтанная приязнь или неприязнь к человеку может быть непосредственно связана с ранними воспоминаниями о сходных чертах у отца, матери, прислуги, братьев и сестер. В примepe, представленном в этой главе, ранние переживания по поводу несправедливого обращения имеют некоторую непосредственную связь с более поздними тенденциями чувствовать себя несправедливо обиженной. Подобные неблагоприятные переживания могут привести ребенка к утрате в раннем возрасте спонтанного доверия в благожелательность и справедливость других. Он также утратит или никогда не приобретет наивной уверенности в своей желанности. В этой, так сказать, антиципации скорее зла, чем добра, давние переживания являются непосредственной частью взрослого.

Другим и более важным влиянием является то, что совокупность детских переживаний определяет структуру характера человека, вернее, является началом его развития. У одних людей это развитие завершается в пять лет. У других оно завершается подростковом возрасте, у третьих - примерно в тридцать, а у четвертых продолжается и в пожилом возрасте. Это означает, что мы не можем провести изолированную линию от более поздней особенности, такой, например, как ненависть к мужу, по сути не провоцированная его поведением, - к аналогичной ненависти к матери, но должны поймать последующую враждебную реакцию исходя из целостной структуры. То, что характер развился именно таким образом, отчасти объясняется отношением к матери, но отчасти также совокупностью всех тех факторов, которые оказывали влияние в детстве.

Прошлое тем или иным образом всегда содержится в настоящем. Если попытаться вкратце сформулировать суть данного обсуждения, я должна сказать, что это не вопрос «настоящее или прошлое», а вопрос - процессы развития, или повторение.

Дата добавления: 2015-09-03 | Просмотры: 700 | Нарушение авторских прав