АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 6. Психология женщины

По мнению Фрейда, психические особенности и затруднения у обоих полов обусловлены бисексуальными наклонностями каждого из них. Он утверждает, коротко говоря, что многие психические проблемы мужчины являются следствием отвержения им в себе «женских» наклонностей, а многие особенности женщины проистекают из присущего им желания быть мужчиной. Более детально Фрейд разработал эту мысль применительно к психологии женщины, чем к психологии мужчины, поэтому я буду обсуждать его взгляды только на психологию женщины.

Согласно Фрейду, наиболее неприятным событием в развитии маленькой девочки становится открытие, что у других людей есть пенис, тогда как у нее его нет. «Открытие своей кастрации является поворотным пунктом в развитии девочки». Она реагирует на это открытие явно выраженным желанием также иметь пенис, надеждой, что он все же вырастет, и завистью к более удачливым людям, которые им обладают. При нормальном развитии зависть к пенису как таковая не сохраняется: после осознания своей «ущербности» как неизменного факта девочка переносит свое желание иметь пенис на желание иметь ребенка. «Желанное обладание ребенком представляет собой компенсацию ее телесного недостатка».

Зависть к пенису первоначально является чисто нарциссическим феноменом: девочка чувствует себя униженной, потому что ее тело менее совершенно, нежели тело мальчика. Но источник зависти кроется и в объектных отношениях. Согласно Фрейду, мать является первым сексуальным объектом как для девочки, так и для мальчика. Девочка желает обладать пенисом не только ради удовлетворения нарциссической гордости, но также вследствие своих либидинозных влечений к матери, которые носят мужской характер, поскольку являются генитальными по своей природе. Не признавая природный характер силы гетеросексуального притяжения, Фрейд задается вопросом о том, почему у девочки вообще возникает потребность переориентировать свою привязанность на отца. Он называет две причины для такого изменения любовной привязанности: враждебность к матери, на которую возлагается ответственность за отсутствие пениса, и желание получить недостающий орган от отца. «Желание, с которым девочка обращается к отцу, несомненно, является в конечном счете желанием иметь пенис». Таким образом, изначально как мальчики, так и девочки знают лишь один пол - мужской.

Предполагается, что зависть к пенису оставляет неизгладимый след в развитии женщины; даже при самом благополучном развитии это чувство преодолевается лишь огромными затратами энергии. Наиболее важные установки и желания женщины черпают энергию из ее желания обладать пенисом. Можно кратко перечислить некоторые из основных утверждений Фрейда, иллюстрирующих вышесказанное.

Фрейд считает желание иметь ребенка мужского пола самым сильным желанней женщины, потому что ее желание иметь ребенка является наследником ее желание обладать пенисом. Сын в некотором смысле воплощает исполненное желание обладать пенисом. «Только отношение к сыну приносит матери неограниченное удовлетворение... Мать может перенести на сына все то честолюбие, которое ей приходилось в себе подавлять, и от него она ждет удовлетворения всего того, что осталось от её комплекса мужественности».

Счастье в период беременности, особенно если невротические расстройства, имевшие место в иное время, в этот период идут на убыль, объясняется как символическое удовлетворение от обладания пенисом (пенис и есть ребенок). Когда по функциональным причинам роды задерживаются, возникает подозрение, что женщина не хочет разлучаться со своим пенисом - ребенком. С другой стороны, материнство может и отвергаться, поскольку оно напоминает о женственности. Равным образом, депрессия и раздражение, возникающие во время менструации, рассматриваются как следствие напоминания о женственности. Спазмы при менструации часто истолковываются как проявление фантазий о поглощении отцовского пениса.

Нарушения взаимоотношений с мужчинами интерпретируются как конечный результат зависти к пенису. Так как женщина обращается к мужчине главным образов в надежде получить подарок (пенис-ребенка) или осуществить все свои честолюбивые желания, она с легкостью отвращается от мужчин, если те не могут исполнить ее ожидания. Зависть к мужчинам может проявляться также в стремлении превзойти их или в разных формах презрительного к ним отношения, в стремлении к независимости предполагающей возможность обходиться без помощи мужчины. В сексуальной сфер отказ от женской роли может открыто проявиться после дефлорации; последняя способна породить враждебность к партнеру, поскольку воспринимается как кастрация.

Фактически у женщины едва ли найдется какая-либо черта характера, которая предположительно не проистекала бы из зависти к пенису. Женское чувство неполноценности рассматривается как выражение презрения к собственному полу из-за отсутствия пениса. Фрейд полагает, что женщина более тщеславна, чем мужчина и приписывает это ее потребности компенсировать отсутствие пениса. Физическая стыдливость женщины объясняется в конечном счете желанием скрыть «дефект» своих гениталий. Завистливость и ревность, играющие значительную роль в женском характере, являются прямым следствием зависти к пенису. Склонностью к зависти объясняется также то, почему у женщины «мало развито чувство справедливости» и почему она «отдает пред почтение духовным и профессиональным интересам, относящимся к сфере мужской деятельности» [Abraham К., Auerungsformen des weiblichen Kastrationskomplexes. - Internationale Zeitschrift!u Psychoanalyse (1921)]. Практически все честолюбивые устремления женщины являются для Фрейда свидетельством ее желания обладать пенисом. Точно так же честолюбивые желания, которые обычно считаются специфически женскими, например, желание быть самой красивой или выйти замуж за самого выдающегося мужчину, являются согласно Абрахаму, выражением зависти к пенису.

Хотя концепция зависти к пенису исходит из анатомических различий, она тем не менее вступает в противоречие с биологическим мышлением. Чтобы сделать правдоподобным утверждение, будто женщина, физически созданная для специфических женских функций, в психическом отношении детерминирована желанием иметь атрибуты другого пола, потребовалось бы слишком много доказательств. В действительности же данные, представленные в пользу такого утверждения, довольно скудны и сводятся главным образом к трем наблюдениям.

Прежде всего отмечается, что маленькие девочки часто выражают желание обладать пенисом или надежду, что он еще вырастет. Однако нет причин полагать, что это желание является более важным, чем столь же часто выражаемое желание иметь грудь; кроме того, желание обладать пенисом может сопровождаться поведением, которое в нашей культуре считается женским.

Отмечается также, что некоторые девочки перед половым созреванием не только могут испытывать желание быть мальчиком, но и своим мальчишеским поведением подтверждать реальность своих намерений. И все же вновь встает вопрос, правильно ли мы поступаем, принимая эти тенденции за чистую монету; проанализировав их, мы обнаруживаем множество веских причин для явно мужских желаний: это и реакция сопротивления, и отчаяние из-за своей женской непривлекательности, и тому подобное. В действительности же с тех пор, как девушки стали воспитываться в условиях большей свободы, этот тип поведения является довольно редким.

Наконец, отмечается, что и взрослые женщины могут испытывать желание быть мужчиной, иногда явным образом, иногда представляя себя в сновидениях в виде пениса или символа пениса; они могут выражать презрение к женщинам и приписывать имеющиеся у них чувства неполноценности тому, что они женщины; кастрационные наклонности могут выражаться открыто или в сновидениях, в завуалированной или явной форме. Эти последние данные, хотя они и не вызывают сомнений, встречаются не так часто, как это может показаться из некоторых работ по психоанализу. К тому же они относятся лишь к невротичным женщинам. И наконец, они допускают различную интерпретацию и поэтому отнюдь не являются безоговорочным доказательством данного утверждения. Прежде чем перейти к критическому их обсуждению, попытаемся вначале понять, почему Фрейду и многим другим аналитикам доказательства решающего влияния зависти к пенису на женский характер представляются неопровержимыми.

На мой взгляд, такое убеждение объясняется прежде всего двумя обстоятельствами. Вследствие теоретических предубеждений, которые в известной мере совпадают с существующими культурными предрассудками, аналитик считает, что в основе определенных тенденций у пациенток - распоряжаться мужчиной, хулить его, завидовать его успехам, проявлять собственное честолюбие, быть самодостаточными, не принимать ничьей помощи - лежит зависть к пенису. Мне кажется, что порой эти тенденции приписывают лежащей в их основе зависти к пенису без дополнительных доказательств. Дополнительные доказательства, однако, можно легко найти в сопутствующих жалобах по поводу женских функций (таких, как менструация) или фригидности, или в жалобах на предпочтение, оказываемое брату, или в склонности подчеркивать определенные преимущества социального положения мужчины, или в символах сновидений (женщина, несущая палку, режущая колбасу).

Если взглянуть на эти тенденции, становится очевидным, что они присущи не только невротичным женщинам, но и невротичным мужчинам. Склонности к диктаторской власти, к эгоцентрическому честолюбию, к зависти и стремление хулить окружающих являются неотъемлемым элементом неврозов нашего времени, хотя их роль в невротической структуре различна.

Далее, из наблюдений над невротичными женщинами становится очевидным, что все эти тенденции проявляются как по отношению к мужчинам, так и по отношению к другим женщинам или к детям. Утверждение, что их проявление по отношению к женщинам лишь производная от отношения к мужчинам, представляется мне догматическим.

Наконец, если говорить о символах сновидений, то любое выражение желаний, касающихся мужественности, принимается за чистую монету, вместо того чтобы отнестись к нему скептически, отыскивая возможный более глубокий смысл. Такой подход противоречит обычным аналитическим правилам и может быть приписан лишь решающему влиянию теоретических предубеждений.

Другой источник, подкрепляющий убежденность аналитика в важной роли зависти к пенису, находится не в нем самом, а в его пациентках. Если на одних пациенток не производят впечатления интерпретации, указывающие на зависть к пенису как на источник их трудностей, то другие с готовностью их подхватывают и вскоре начинают рассуждать о своих проблемах в терминах женственности и мужественности или даже видеть сны в символах, соответствующих такому типу мышления. Совершенно необязательно, что это особо легковерные пациентки. Каждый опытный аналитик учитывает, насколько его пациентка послушна и внушаема, и, анализируя эти тенденции, уменьшит проистекающие из этого источника ошибки. Некоторые пациентки рассматривают свои проблемы в терминах мужественности и женственности без какого-либо внушения со стороны аналитика - вполне естественно, здесь нельзя исключать влияние литературы. Однако имеется и более глубокая причина того, почему многие пациентки с радостью хватаются за объяснения, предлагаемые в терминах зависти к пенису; эти объяснения представляют собой сравнительно безобидные и простые решения. Женщине гораздо проще считать, будто она злится на мужа потому, что, к несчастью, родилась без пениса и завидует ему в том, что он им обладает, чем признать, например, что ее позиция непререкаемой правоты и непогрешимости исключает терпимость к любому сомнению или несогласию. Пациентке намного легче думать, что с ней несправедливо обошлась природа, чем осознавать, что в действительности она предъявляет к жизни завышенные требования и приходит в ярость, когда они не исполняются. Таким образом, теоретические пристрастия аналитика, похоже, могут совпадать с тенденцией пациентки оставлять свои реальные проблемы незатронутыми.

Если желания, касающиеся мужественности, способны заслонить вытесненные влечения, что в таком случае делает их для этого пригодными?

Здесь мы подходим к рассмотрению культурных факторов. Желание быть мужчиной, как указывал Альфред Адлер, может быть выражением желания обладать всеми теми качествами или привилегиями, которые в нашей культуре считаются мужскими, такими, как сила, храбрость, независимость, успех, сексуальная свобода, право выбора партнера. Чтобы избежать недопонимания, я хочу категорически заявить, что не имею в виду, будто зависть к пенису является не чем иным, как символическим выражением желания обладать качествами, которые считаются в нашей культуре мужскими. Это выглядело бы неправдоподобно, поскольку желание обладать такими качествами не нужно вытеснять и, следовательно, они не нуждаются в символическом выражении. Символическое выражение необходимо только для побуждений и чувств недоступных для осознания.

Что же в таком случае представляют собой те вытесненные стремления, которые скрываются за желанием обладать мужскими качествами? На этот вопрос нельзя ответить с помощью всеобъемлющей формулы, ответ надо искать, исходя из анализа каждой пациентки и каждой конкретной ситуации. Чтобы выявить вытесненные стремления, нельзя принимать за чистую монету тенденцию женщины обосновывать свое чувство неполноценности тем, что она женщина; скорее ей следует указать на то, что каждый человек, принадлежащий к меньшинству или к менее привилегированной группе, склонен использовать этот статус для прикрытия чувства неполноценности, откуда бы оно ни происходило, и что важно попытаться обнаружить его источники. Согласно моему опыту, одним из наиболее распространенных и действенных источников является неудачная попытка жить в соответствии с некоторыми раздутыми представлениями о себе, представлениями, в свою очередь необходимыми для того, чтобы прикрывать всякого рода непризнанные претензии.

Кроме того, необходимо иметь в виду, что за желанием быть мужчиной может скрываться вытесненное честолюбие. У невротиков честолюбие может быть настолько деструктивным, что сопровождается тревогой и его приходится вытеснять. Это относится и к мужчинам, и к женщинам, но вследствие культурной ситуации вытесненное деструктивное честолюбие женщины может выражаться в сравнительно безобидном символе - в желании быть мужчиной. От психоанализа требуется раскрыть эгоцентрические и деструктивные элементы честолюбия и проанализировать не только то, что привело к такого рода амбициям, но также и то, каковы их последствия для личности в смысле появления внутренних запретов на любовь и работу, зависти к соперникам, склонности к самоуничижению, страха перед неудачей и успехом. Желание быть мужчиной тотчас исчезает из ассоциаций пациентки, стоит только затронуть лежащие в его основе проблемы честолюбия и завышенного представления о том, кто она есть или кем должна быть. Ей уже не удается этого скрыть за символической завесой мужских желаний.

Коротко говоря, интерпретации в терминах зависти к пенису преграждают путь к пониманию фундаментальных проблем, таких, как честолюбие, и связанной с ними целостной структуры личности. То, что подобные интерпретации затуманивают реальную проблему, является самым веским моим на них возражением, особенно с точки зрения терапии. Такое же возражение есть у меня и против предполагаемого значения бисексуальности в психологии мужчины. Фрейд считает, что в психологии мужчины зависть к пенису соответствует «борьбе с пассивным или женственным отношением к другим мужчинам». Подобного рода страх он называет «отказом от женственности» и объясняет им различные затруднения, которые, по моей оценке, присущи типу людей, стремящихся казаться совершенными и превосходить других.

Фрейд выдвинул два других тесно связанных между собой предположения относительно неотъемлемых женских качеств. Одно из них состоит в том, что женственность «неким таинственным образом связана с мазохизмом» [Freud S., Neue Folgeder Vorlesungen zur Einfuhrungindie Psychoanalyse (1933)]. Другое заключается в том, что основным страхом у женщины является страх утраты любви и что этот страх соответствует страху кастрации у мужчины.

Хелен Дойч разработала и обобщила гипотезу Фрейда, назвав мазохизм изначальной силой в психической жизни женщины. Она утверждает: все, что в конечном счете нужно женщине в половом акте, - это быть изнасилованной; что ей нужно в психической жизни - это подвергнуться унижению; менструация, подпитывая мазохистские фантазии, имеет для женщины большое значение; кульминацией мазохистского удовлетворения являются роды. Радости материнства, поскольку они включают в себя определенные жертвы и заботу о детях, представляют собой затянувшееся мазохистское удовлетворение. Из-за этих мазохистских стремлений женщины, согласно Дойч, в той или иной мере обречены быть фригидными, если при половом акте они не почувствуют себя изнасилованными, обиженными или униженными. Радо полагает, что предпочтение женщинами мужских качеств является защитой от женских мазохистских стремлений.

Поскольку, в соответствии с психоаналитической теорией, психические установки формируются по образцу сексуальных, утверждения относительно специфически женской основы мазохизма имеют далеко идущие последствия. Из них вытекает постулат о том, что все женщины или по крайней мере большинство из них в сущности желают быть подчиненными и зависимыми. Эти взгляды подкрепляются впечатлением, будто в нашей культуре мазохистские тенденции чаще встречаются у женщин, чем у мужчин. Однако следует помнить, что данные, которыми мы располагаем, относятся лишь к невротичным женщинам.

Многие невротичные женщины имеют мазохистские представления о половом акте, например, что женщины - жертвы скотских вожделений мужчины, им приходится приносить себя в жертву и тем самым унижать собственное достоинство. Возможны фантазии о физическом повреждении в результате полового акта. У некоторых невротичных женщин возникают фантазии о мазохистском удовлетворении при родах. Огромное число матерей, играющих роль мучениц и постоянно подчеркивающих, сколь многим они жертвуют ради детей, несомненно, может служить доказательством того, что материнство способно доставлять невротичным женщинам мазохистское удовлетворение. Некоторые невротичные девушки избегают замужества, представляя себя порабощенными и обесчещенными потенциальным мужем. Наконец, мазохистские фантазии о сексуальной роли женщины могут привести к отказу от женской роли и предпочтению мужской.

Если допустить, что мазохистские наклонности у невротичных женщин и в самом Деле встречаются чаще, нежели у невротичных мужчин, то как это объяснить? Радо и Дойч пытаются показать, что за это ответственны специфические факторы в женском развитии. Я воздержусь от обсуждения этих попыток, поскольку оба автора вводят в качестве основного фактора отсутствие пениса или реакцию девочки на открытие этого факта, я же считаю данное предположение ошибочным. На самом деле я вообще не считаю возможным обнаружить в женском развитии особые факторы, ведущие к мазохизму, ибо все подобного рода попытки основываются на предпосылке, что мазохизм является в своей сути сексуальным феноменом. Действительно, сексуальный аспект мазохизма, как он проявляется в мазохистских фантазиях и перверсиях, наиболее заметен, и именно он первым привлек внимание психиатров. Однако я полагаю (на этом утверждении я остановлюсь несколько позже), что мазохизм изначально является не сексуальным феноменом, а, скорее, следствием определенных конфликтов в межличностных отношениях. Однажды сформировавшись, мазохистские тенденции могут преобладать и в сексуальной сфере, становясь необходимым условием удовлетворения. С этой точки зрения мазохизм не может быть специфически женским феноменом, и авторов-аналитиков, пытавшихся найти специфические факторы в женском развитии, ответственные за мазохистские установки у женщин, нельзя винить за их неудачные поиски.

На мой взгляд, искать следует не биологические причины, а культурные. Тогда вопрос заключается в том, существуют ли в культуре факторы, способствующие развитию мазохистских наклонностей у женщин. Ответ на этот вопрос зависит от того, что считать главным в динамике мазохизма. Моя мысль, если изложить ее вкратце, заключается в том, что мазохистские феномены представляют собой попытку достичь безопасности и удовлетворения в жизни за счет собственной незаметности и зависимости. Как будет показано дальше, эта фундаментальная жизненная установка определяет способ, с помощью которого индивид разрешает свои проблемы; она позволяет, например, установить контроль над другими через слабость и страдание, выражать через страдание враждебность и отыскивать в болезни оправдание собственной неудачи.

Если эти предположения обоснованны, то тогда именно культурные предпосылки способствуют развитию мазохистских установок у женщин. В большей степени они присущи прошлому поколению, нежели нынешнему, хотя они по-прежнему дают о себе знать и в наше время. Говоря вкратце, они сводятся к большей зависимости женщины, подчеркиванию женской слабости и хрупкости, к идеологии, что по своей природе женщине свойственно на кого-нибудь опираться и что ее жизнь наполняется содержанием и смыслом лишь через других: семью, мужа, детей. Сами по себе эти факторы мазохистских установок не порождают. История показывает, что и в таких условиях женщины могут быть счастливы, удовлетворены и работоспособны. Но подобные факторы, по моему мнению, ответственны за преобладание мазохистских наклонностей в женских неврозах, если последние развиваются.

Представление Фрейда, что основным страхом женщины является страх утраты любви, отчасти неотделимо от постулата, в котором оно имплицитно содержится, что в развитии женщины имеются особые факторы, ведущие к мазохизму. Поскольку мазохистские наклонности, помимо всего прочего, означают эмоциональную зависимость от других, а одним из основных мазохистских средств устранения тревоги является привязанность, то страх утраты любви - черта специфически мазохистская.

Мне кажется, однако, что в отличие от двух других утверждений Фрейда по поводу женской природы - о зависти к пенису и о специфически женской основе мазохизма, - это последнее утверждение в известной мере относится и к здоровой женщине в нашей культуре. Но не биологические причины, а важные культурные факторы приводящие женщин к завышенной оценке любви и тем самым к опасению ее утратить.

Женщина веками жила в условиях, в которых она была отстранена от серьезных экономических и политических обязанностей и ограничивалась частной эмоциональной сферой жизни. Это не означает, что она не несла ответственности и что ей не приходилось работать. Но ее работа совершалась в рамках семейного круга и поэтому, в противоположность более обезличенным деловым отношениям, основывалась на эмоциональности. Другой аспект этой же ситуации заключается в том, что любовь и преданность стала рассматриваться как специфически женские идеалы и добродетели. Еще одним аспектом является то, что для женщины - поскольку ее отношения с мужчинами и детьми были единственными вратами к счастью, безопасности и престижу - любовь представляла собой реальную ценность, сопоставимую в сфере деятельности мужчины с его способностью зарабатывать деньги. Таким образом, не только фактически отбивалась охота к каким-либо занятиям за пределами эмоциональной сферы, но в сознании самой женщины эти занятия стали восприниматься как нечто второстепенное.

Следовательно, в нашей культуре существовали и в известной мере по-прежнему существуют реальные причины того, почему женщина склонна переоценивать любовь и ожидать от нее большего, чем она может дать, и почему она больше, чем мужчина, боится ее потерять.

Культурная ситуация, приведшая женщину к восприятию любви как единственной жизненной ценности, позволяет пролить свет на некоторые особенности современной женщины. Одна из них - отношение к возрасту: панический страх женщины перед старением и его последствиями. Поскольку на протяжении столь долгого времени все радости - будь то любовь, секс, дом или дети - она получала через мужчин, то ублажать мужчин неизбежно стало делом чрезвычайной важности. Проистекающий из этой необходимости культ красоты и очарования можно, пожалуй, расценить, по крайней мере в некоторых отношениях, как положительное следствие. Но подобная сосредоточенность на важности эротической привлекательности подразумевает тревогу о том времени, когда ее ценность уменьшится. Мы сочли бы невротическим проявлением страх или депрессию у мужчин, приближающихся к пятому десятку. Для женщины же это считается вполне естественным, и в некотором смысле так оно и есть, покуда привлекательность представляет собой уникальную ценность. Хотя возраст - проблема для каждого, он превращается в нечто ужасное, если в центре внимания находится молодость.

Этот страх не ограничивается возрастом, который принято считать концом женской привлекательности, - он накладывает отпечаток на всю ее жизнь и порождает чувство огромной неуверенности по отношению к жизни. Именно он повинен в ревности, часто возникающей между матерями и дочерьми-подростками, причем он не только портит личные взаимоотношения, но и может оставить осадок враждебности ко всем женщинам. Он мешает женщине ценить качества, не относящиеся к эротической сфере, качества, которые можно охарактеризовать такими терминами, как зрелость, уравновешенность, независимость, самостоятельность в суждениях, мудрость. Едва ли женщина способна относиться к развитию своей личности столь же серьезно, как к любовной жизни, если в ней постоянно поддерживается установка обесценивания зрелых лет, которые она считает возрастом своего увядания.

Всеобъемлющие ожидания от любви отчасти объясняют то недовольство женской ролью, которое Фрейд приписывает зависти к пенису. С этой точки зрения имеются две основные причины для недовольства. Во-первых, в культуре, в которой человеческие взаимоотношения так основательно нарушены, трудно достичь счастья в любовной жизни (я не имею в виду сексуальные отношения). Во-вторых, эта ситуация порождает чувство неполноценности. Иногда задают вопрос: кто в нашем обществе - мужчины или женщины - страдают более от чувства неполноценности? Психические свойства трудно измерить количественно, но наблюдается следующее отличие: как правило, чувство неполноценности у мужчины не возникает из-за того, что он - мужчина; женщина же часто чувствует неполноценность просто потому, что она - женщина. Как уже отмечалось выше, я считаю, что чувство собственной непригодности не имеет ничего общего с женственностью, а использует представления в культуре о женственности как прикрытие для других источников чувства неполноценности, которые в сущности у мужчин и женщин одинаковы. В нашей культуре имеется, однако, ряд причин, из-за которых уверенность женщин в себе легко подрывается.

Прочная и надежная уверенность в себе основывается на многих человеческих качествах, таких, как инициативность, смелость, независимость, таланты, эротическая привлекательность, умение управлять ситуацией. Пока ведение домашнего хозяйства оставалось действительно важным и ответственным делом и пока количество детей не ограничивалось, женщина ощущала себя конструктивным фактором в экономическом процессе; тем самым ее самооценке была обеспечена надежная основа. Но эта основа постепенно пропадала, а с ее исчезновением женщина утратила тот фундамент, на котором покоилось ее ощущение собственной ценности.

Что касается сексуальной основы уверенности в себе, влияние пуританских взглядов, какую бы оценку им ни давать, несомненно, внесло свой вклад в унижение женщин, придав сексуальности оттенок чего-то греховного и непристойного. В патриархальном обществе такая установка неизбежно превращала женщину в символ греха; подобные упоминания часто можно встретить в ранней христианской литературе. Такова одна из основных культурных причин того, почему даже сегодня женщина считает себя испорченной и испачканной сексуальностью, и в конечном счете ее заниженной самооценки.

Наконец, остается эмоциональная основа уверенности в себе. Если, однако, уверенность человека в себе зависит только от любви, которую он дает или получает, это значит, что она строится на слишком узкой и шаткой основе - слишком узкой, потому что игнорируется слишком много ценных личных качеств, и слишком шаткой, потому что зависит от слишком многих внешних факторов, таких, как возможность найти подходящего партнера. Кроме того, эта позиция легко приводит к эмоциональной зависимости от любви и оценки со стороны других людей, в результате чего человек чувствует себя недостойным, если его не любят или не ценят.

Что касается будто бы присущей женщине неполноценности, Фрейд, к удивлению, высказал замечание, которое весьма отличается от того, что приходится от него слышать: «Не следует забывать, что мы описали женщину лишь в той мере, в какой ее сущность определяется ее сексуальной функцией. Это влияние заходит, правда, очень далеко, но мы должны помнить, что отдельная женщина, помимо прочего, это еще и человеческое существо (курсив мой. - К. X.). Я уверена, что он и в самом деле имеет это в виду, но хотелось бы, чтобы подобному суждению было предоставлено больше места в его теоретической системе. Некоторые положения в последней статье Фрейда о женской психологии указывают на то, что, по сравнению с более ранними своими исследованиями, он дополнительно рассматривает влияние культурных факторов на психологию женщины: «Но при этом мы должны обратить внимание на недопустимость недооценки влияния социальных устоев, которые также загоняют женщин в ситуации пассивности. Все это еще не совсем ясно. Однако не будем забывать об особенно прочной связи между женственностью и инстинктивной жизнью. Подавление своей агрессивности, навязанное женщинам их конституцией и обществом, способствует развитию сильных мазохистских побуждений, которым все-таки удается эротически связать направленные внутрь разрушительные тенденции».

Однако в силу своей изначальной биологической ориентации Фрейд не видит - а на основе своих допущений и не может видеть - всего значения этих факторов. Он не способен увидеть, в какой мере они преобразуют желания и установки, как не способен оценить всю сложность взаимосвязей между культурными условиями и психологией женщины.

Я полагаю, что каждый согласится с Фрейдом в том, что различия в сексуальной организации и функциях оказывают влияние на психическую жизнь. Но представляется неконструктивным отвлеченно рассуждать о природе такого влияния. Американская женщина отличается от немецкой женщины; обе они отличаются от индейских женщин. Женщина, живущая в Нью-Йорке, отличается от жены фермера из штата Айдахо. Каким образом специфические культурные условия порождают специфические качества и способности как у женщин, так и у мужчин, - и есть то, что мы можем надеяться понять.

Дата добавления: 2015-09-03 | Просмотры: 579 | Нарушение авторских прав