АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 15. Крупный бизнес и окружающая среда: равные условия, разные результаты

Добыча природных ресурсов. — Два нефтяных месторождения. — Интересы нефтедобывающих компаний. — Добыча руды. — Интересы горнодобывающих компаний. — Различия между добывающими компаниями. — Лесозаготовительная отрасль. — Совет по управлению лесными ресурсами. — Рыболовная отрасль. — Бизнес и общество

Все современные сообщества зависят от добычи природных ресурсов — невозобновляемых (как, например, нефть и металлы) и возобновляемых (таких как древесина и рыба). Большую часть энергии мы добываем из нефти, газа и угля. Фактически все наши инструментальные средства, емкости, механизмы, автомобили и здания сделаны из металла, дерева, пластмасс и других синтетических материалов. Мы пишем и печатаем на бумаге, произведенной из древесины. Наши главные природные источники пищи — рыба и другие морепродукты. Экономика десятков стран в значительной степени зависит от добывающих отраслей. Скажем, в трех странах, где я провел большую часть своих изысканий, главными столпами экономики являются заготовка леса и разработка месторождений (в Индонезии), заготовка леса и рыбный промысел (на Соломоновых островах), добыча нефти, газа, рудных ископаемых, а также растущая высокими темпами заготовка леса (в Папуа — Новой Гвинее). Таким образом, современные сообщества просто не могут не пользоваться природными ресурсами. Вопрос лишь в том, где, в каком количестве и какими средствами их добывать.

Поскольку добыча природных ресурсов обычно требует значительных капитальных вложений, она в основном осуществляется крупными компаниями. Между компаниями и защитниками окружающей среды существуют известные разногласия. Защитники окружающей среды обвиняют компании во вредительстве, разрушении окружающей среды и предпочтении экономических выгод общественному благу. И такие обвинения часто справедливы. В свою очередь компании обвиняют защитников окружающей среды в отсутствии интереса и внимания к существующим в бизнесе проблемам, игнорировании потребности в рабочих местах и несправедливости по отношению к компаниям, которые тем не менее проводят правильную экологическую политику. Такие обвинения тоже часто справедливы.

В этой главе я берусь утверждать, что интересы крупного бизнеса, защитников окружающей среды и общества в целом совпадают гораздо чаще, чем можно предположить из взаимных обвинений. Впрочем, конфликт интересов действительно существует: то, что выгодно отдельной компании, может оказаться вредным для общества в целом. При существующем положении дел, если ссылаться на предыдущую главу, «рациональное поведение» бизнеса как группы влечет принятие неверного решения всем обществом. В этой главе будут приведены примеры (коим я был непосредственным свидетелем) деятельности четырех добывающих отраслей и исследованы причины, почему одни компании проводят политику в ущерб окружающей среде, а другие — нет. С практической точки зрения меня интересовало, что необходимо предпринять, чтобы компании, которые наносят экологии урон, немедленно прекратили это делать. Предметом моего обсуждения будут нефтяная, рудо- и угледобывающая, лесозаготовительная и рыболовная отрасли.

Мой опыт знакомства с нефтяной промышленностью Новой Гвинеи связан с двумя месторождениями. Их воздействие на окружающую среду носит противоположный друг другу характер. Этот опыт мне кажется поучительным, поскольку прежде я думал, что нефтяная промышленность чрезвычайно вредит окружающей среде. Вместе с широкой общественностью я с упоением ненавидел нефтяную промышленность и глубоко сомневался в искренности тех, кто осмеливался сказать о ней что-то положительное, а тем более утверждать, что она приносит обществу пользу. Но мои наблюдения заставили меня задуматься над факторами, которые могли бы склонить компании к проявлению себя с положительной стороны.

Мое первое знакомство с нефтяным месторождением состоялось на острове Салавати, у побережья индонезийской Новой Гвинеи. Мой визит на остров не имел ничего общего с нефтью, а был частью программы наблюдения за птицами, обитающими на островах Новой Гвинеи. Большая часть острова оказалась сданной в аренду индонезийской национальной нефтедобывающей компании «Пертамина». По ее приглашению я и посетил Салавати в 1986 году. Руководство любезно предоставило мне автомобиль для передвижения по территории компании.

Учитывая оказанную любезность, я прошу прощения, что пишу о фактах, с которыми столкнулся. Расположение месторождения можно было определить с большого расстояния по факелу, вырывающемуся из высокой трубы. Так сжигался попутный природный газ — другого применения ему не было, а оборудование для его сжижения и транспортировки отсутствовало. При строительстве подъездных путей в джунглях были вырублены просеки шириной сто ярдов. Для большинства лесных обитателей Новой Гвинеи — млекопитающих, птиц, лягушек и рептилий — это слишком большое расстояние, чтобы его пересечь. На земле виднелись многочисленные нефтяные пятна. Кроме того, я насчитал только три вида голубей, а ведь всего на Салавати зарегистрировано четырнадцать видов. Правда, голуби пользуются популярностью у охотников Новой Гвинеи, поскольку довольно крупны, мясисты и пригодны в пищу. Один из служащих «Пертамина» сказал мне, что неподалеку есть колония голубей и он охотится на птиц с ружьем. Тогда я предположил, что количество голубей в районе месторождения сократилось из-за охоты на них.

Затем я познакомился с нефтяным месторождением Кутубу, разрабатывавшимся крупной транснациональной корпорацией «Шеврон» в бассейне реки Кикори в Папуа — Новой Гвинее. (Для краткости я буду называть ее «Шеврон» и говорить о ней в настоящем времени, хотя фактическим разработчиком была компания «Шеврон Ниугини», подконтрольная «Шеврон», а месторождение являлось совместным предприятием шести нефтяных компаний, включая «Шеврон Ниугини»; компания-учредитель «Шеврон» в 2001 году слилась с компанией «Тексако» и стала называться «Шеврон Тексако»; в 2003 году она продала свою часть в совместном предприятии, владельцем которого стал один из партнеров — «Ойл серч лимитед».) Условия окружающей среды в бассейне реки Кикори сложные — частые оползни, известняковые почвы, карстовый рельеф и рекордные осадки (430 дюймов в год, 14 дюймов в день). В 1993 году «Шеврон» заказала Всемирному фонду дикой природы полномасштабный проект сохранения и развития бассейна реки Кикори. Компания рассчитывала, что Всемирный фонд сможет сократить наносимый экологии урон, склонить правительство Папуа — Новой Гвинеи к действиям в защиту окружающей среды, собиралась выступить надежным партнером в глазах экологических защитных организаций, оказать помощь населению и привлечь средства Всемирного банка на развитие местной экономики. С 1998 по 2003 годы я четыре раза посещал эти месторождения в качестве эксперта. Каждая командировка занимала месяц. Я свободно ездил по территории на предоставленном фондом автомобиле и брал интервью у служащих компании «Шеврон».

Когда мой самолет рейсом из Порт-Морсби, столицы Папуа — Новой Гвинеи, должен был вот-вот приземлиться на аэродроме Моро, принадлежащем «Шеврон», я посмотрел в иллюминатор, ожидая увидеть промышленные сооружения и другие явные признаки присутствия человека на нефтяном месторождении. Каково же было мое удивление, когда моему взору предстали лишь заросли джунглей, уходящие к самому горизонту. В конце концов я разглядел в лесу дорогу, оказавшуюся узкой просекой всего десять ярдов шириной и во многих местах перекрывавшуюся кронами росших с обеих сторон деревьев. Подобные просеки — просто мечта орнитолога. Дело в том, что наблюдение за птицами в тропическом лесу — дело сложное, а заниматься этим удобнее всего с узких троп, дающих возможность посмотреть на джунгли как бы изнутри. Подобной тропой могла служить и эта просека, протянувшаяся более чем на сто миль от самого высокого нефтяного месторождения (шесть тысяч метров над уровнем моря) на горе Моран к побережью. На следующий день, пробираясь по этой узкой просеке, я наблюдал беззаботно летающих птиц, млекопитающих, ящериц, змей и лягушек, скачущих, бегущих или переползающих через нее. В то же время ширины дороги вполне хватало, чтобы спокойно разъехаться двум машинам. Сейсмологические платформы и нефтяные вышки изначально были введены в эксплуатацию без предварительного строительства каких-либо подъездных путей, а обслуживающий персонал прилетал на вертолетах или приходил пешком.

Следующий сюрприз ждал меня после приземления самолета, а также позже, когда я улетал. Несмотря на то, что мой багаж досматривали на таможне, мне пришлось предоставлять его для дополнительного досмотра в зданиях прилета и отлета — зонах ответственности компании «Шеврон». Причем дополнительные досмотры оказались более тщательными, чем те, которые я когда-либо проходил, за исключением разве что досмотра на рейс в Тель-Авив. Для чего проводились эти устроенные компанией досмотры? К ввозу в страну были запрещены любое огнестрельное и охотничье оружие, наркотики и алкоголь, а к вывозу — животные, птицы и растения, а также их части. Нарушение этих правил влекло за собой немедленное выдворение нарушителя с территории компании. Так, например, безвинно, хотя и по собственной глупости, пострадала служащая Всемирного фонда дикой природы. Кто-то попросил ее провезти сумку, а в той при досмотре обнаружили наркотики.

Очередной сюрприз ждал меня на следующее утро. Еще до рассвета я успел совершить прогулку по просеке, пару часов понаблюдать за птицами и вернуться в лагерь. После чего меня вызвал к себе в кабинет инструктор по технике безопасности и сообщил, что я дважды нарушил правила компании «Шеврон». Во-первых, стараясь поближе рассмотреть какую-то птицу, я вышел на проезжую часть дороги, чем создал опасность наезда транспортного средства либо на меня, либо — при экстренном маневре во избежание наезда — на нефтепровод, что могло повлечь за собой разлив нефти. Впредь я должен был наблюдать за птицами исключительно из пешеходной зоны. Во-вторых, я наблюдал за птицами без защитного шлема, а без него по прилегающей территории вообще ходить нельзя. Инструктор выдал мне защитный шлем и рекомендовал отныне при наблюдении за птицами его не снимать. (Возможно, он думал, что на меня может упасть дерево.)

Так я стал свидетелем той исключительной заботы, которую проявляла «Шеврон» к окружающей среде и которая постоянно прививалась служащим этой компании. За все время моих визитов сюда я не видел ни одного нефтяного пятна, хотя, конечно, читал информационные бюллетени, выпускавшиеся компанией каждый месяц. В этих бюллетенях печатались отчеты о происшествиях, которые собирал и обрабатывал инструктор по технике безопасности, передвигавшийся по территории на самолете или автомобиле. Привожу здесь выбранный наугад отчет о происшествиях за март 2003 года. Самыми серьезными происшествиями за этот период, потребовавшими тщательных расследований и внесения поправок в инструкцию по технике безопасности, были: наезд грузовика задним ходом на знак остановки, неисправность тормозной системы у другого грузовика, отсутствие должных сопроводительных документов к ящику с химическими веществами и утечка газа из компрессора через игольчатый клапан.

Удивляться я не перестал и во время наблюдения за птицами. На Новой Гвинее множество видов птиц и млекопитающих, численность представителей которых — чувствительный индикатор степени вмешательства человека, ведь на них охотятся из-за мяса, из-за нарядного оперения, а обитать они могут только в нетронутом лесу. Среди таких видов — древесный кенгуру, казуар, птица-носорог и большой голубь (самая крупная птица в Новой Гвинее), райская птица, попугай Песке и другие разноцветные попугаи (ценимые за свое красивое оперение), а также сотни других видов обитателей леса. Приступая к наблюдению за птицами в районе месторождения Кутубу, я поставил себе задачу определить, насколько указанные птицы и животные, обитающие в районе самого месторождения, промышленных объектов и нефтепровода, уступают в численности своим собратьям вне этого района.

К своему удивлению, я обнаружил, что представители этих видов, наоборот, гораздо более многочисленны на территории компании «Шеврон», чем где-либо еще на острове Новая Гвинея, за исключением разве что нескольких удаленных необитаемых уголков. Единственным районом, где я наблюдал древесных кенгуру в естественных условиях за сорок лет изучения Папуа — Новой Гвинеи, оказалось место всего в нескольких милях от лагеря компании. В остальных районах эти животные чаще других становятся жертвами охотников и поэтому научились вести ночной образ жизни. А на месторождении Кутубу я видел активных древесных кенгуру днем. Вблизи лагеря довольно часто встретишь и попугая Песке, и новогвинейского орла, и райскую птицу, и птицу-носорога, и большого голубя. Кстати, попугаев Песке я часто видел в расположении лагеря сидящими на радиоантеннах. Нетронутый лес — следствие абсолютного запрета со стороны компании «Шеврон» на какую бы то ни было охоту и рыбалку на своей территории. Животные и птицы чувствуют безопасность и не пугаются людей. По сути, месторождение Кутубу функционирует как крупнейший и строго контролируемый национальный парк Папуа — Новой Гвинеи.

Ситуация на месторождении Кутубу вызывала у меня недоумение несколько месяцев. Ведь «Шеврон», в конце концов, не защитная экологическая организация и не смотритель национального парка, а нацеленная на прибыль нефтедобывающая компания, подконтрольная держателям ее акций. Если бы «Шеврон» расходовала деньги на природоохранные меры и тем самым снижала свою доходность, держатели акций подали бы на нее в суд и были бы правы. Однако компания пришла к выводу, что природоохранные меры, наоборот, сделают ее бизнес более прибыльным. Каким же образом?

В своих публикациях «Шеврон» подчеркивает, что основным мотивом ее усилий, направленных на защиту окружающей среды, является сама окружающая среда. Так оно, несомненно, и есть. Однако за последние шесть лет моего общения с десятками служащих разных рангов, работающих в разных нефтяных компаниях, в том числе и в «Шеврон», а также с людьми, не имеющими ничего общего с нефтяной промышленностью, я пришел к выводу, что вклад в защиту окружающей среды зависит и от многих других факторов.

Один из таких важных факторов — необходимость предотвращения экологических катастроф, поскольку устранение их последствий обходится очень дорого. Когда я спросил у инструктора по технике безопасности о том, кто же посоветовал компании «Шеврон» предпринимать природоохранные меры, тот коротко ответил: «Эксон Вальдес», «Пайпер Альфа» и Бхопал. Он имел в виду нефтеналивной танкер «Эксон Вальдес», наскочивший на мель у берегов Аляски в 1989 году, в результате чего разлилась нефть; принадлежащую компании «Окси-дентал петролеум» нефтяную платформу «Пайпер Альфа» в Северном море и случившийся на той в 1988 году пожар, унесший жизни 167 человек (илл. 33); и принадлежащий компании «Юнион карбайд» химический комбинат в индийском городе Бхопал — произошедшая на нем утечка химикатов унесла жизни четырех тысяч человек и причинила вред здоровью еще двухсот тысяч человек (илл. 34). Это три наиболее известные, подробно описанные и самые разрушительные по своим последствиям техногенные катастрофы современности. Каждая из них стоила виновной компании миллиардов долларов, а «Юнион карбайд» в результате бхопальской катастрофы потеряла и свою самостоятельность. Мой собеседник упомянул также имевший катастрофические последствия разлив нефти в проливе Санта-Барбара недалеко от Лос-Анджелеса в 1969 году у платформы «А», принадлежащей компании «Юнион ойл». Эта трагедия стала предупреждающим сигналом для всей нефтедобывающей отрасли. «Шеврон» и некоторые другие транснациональные нефтедобывающие компании сделали для себя выводы и при разработке того или иного месторождения теперь дополнительно тратят несколько миллионов, а то и десятков миллионов долларов. Таким образом они сводят к минимуму риск потери миллиардов долларов, а также риск вообще свернуть работу на месторождении и потерять все инвестиции в случае экологической катастрофы. Один из управляющих компании «Шеврон» рассказал мне, что оценил экономическую выгоду экологически чистых технологий, когда занимался ликвидацией нефтяных пятен на одном из месторождений в Техасе. Ликвидация даже небольшого пятна в среднем стоит 100 000 долларов. Так что устранение загрязнения обычно гораздо более дорогостоящее мероприятие, чем его предупреждение. По тем же причинам врачи считают лечение больного менее эффективным и гораздо более затратным, чем предупреждение болезни простыми и дешевыми народными средствами.

Нефтяная компания вкладывает значительные средства в поиск нефти и разработку месторождения. Эти средства должны сыграть большую роль в последующие двадцать, а то и пятьдесят лет. Если проводимые в отношении окружающей среды мероприятия и принимаемые меры безопасности сокращают риск крупного разлива нефти в среднем «только» до одного раза в десять лет, то такие меры совершенно недостаточны, поскольку в этом случае за период двадцати- или пятидесятилетней эксплуатации месторождения приходится ожидать от двух до пяти крупных разливов. Поэтому меры должны быть более строгими. Я впервые услышал о подобном долгосрочном прогнозировании во время встречи с управляющим лондонским отделением компании «Ройал датч шелл ойл». Задача отделения — предсказать вероятные сценарии состояния мира через тридцать лет. Управляющий объяснил, что поскольку стандартное месторождение разрабатывается в течение нескольких десятилетий, компании необходимо знать вероятное состояние мира через эти несколько десятилетий, чтобы делать инвестиции более грамотно.

Еще один фактор — общественные ожидания. В отличие от токсичных стоков в местах горных разработок, о которых речь ниже, разливы нефти всегда хорошо видны невооруженным глазом. К тому же, часто они случаются неожиданно и по очевидным причинам (будь то прорыв трубы, взрыв платформы или крушение танкера). Последствия разлива нефти также вполне очевидны — их снимками (например, покрытые нефтяной пленкой мертвые птицы) пестрят телеэкраны и газеты. Поэтому, скорее всего, общественность поднимет шум по поводу экологического ущерба, нанесенного именно нефтедобывающей компанией.

Приведенные выше соображения по поводу общественных ожиданий и минимизации ущерба окружающей среде были особенно актуальны в Папуа — Новой Гвинее — стране с децентрализованной демократией, относительно слабым правительством, слабой полицией и армией, но сильными местными общинами. Поскольку существование местных землевладельцев в районе месторождения Кутубу зависит от состояния окрестных садов, лесов и рек, разлив нефти повлиял бы на их жизнь в гораздо большей степени, чем покрытые нефтяной пленкой птицы повлияли на жизнь американских телезрителей. Приведу слова одного из служащих компании «Шеврон»: «Мы поняли, что в Папуа — Новой Гвинее ни один проект по добыче природных ресурсов не будет успешным в долгосрочной перспективе без поддержки местных землевладельцев и местных жителей. Если они увидят, что окружающей среде, от состояния которой зависит их существование, наносится ущерб, они запретят добычу и остановят все работы, как это произошло на острове Бугенвиль [подробнее см. ниже]. Центральное правительство не в силах отменить решение землевладельцев, поэтому нам приходится предпринимать разумные действия по минимизации ущерба и поддержанию хороших отношений с местным населением». То же самое, только другими словами, сказал еще один служащий «Шеврон»: «Мы с самого начала были уверены, что успех разработки месторождения Кутубу будет зависеть от нашего взаимодействия с местными общинами землевладельцев и нашей способности убедить их в том, что с нами им будет лучше, чем без нас».

Другая, хотя и не столь значимая причина постоянного контроля со стороны местных жителей заключается в том, что они прекрасно понимают свою выгоду, когда осуществляют давление на такие богатые фирмы, как нефтедобывающие компании. Местные жители считают количество срубленных во время прокладки дорог деревьев, особенно отмечая те, на которых селились райские птицы, после чего предъявляют счет за причиненный ущерб. Мне рассказали об одном случае, когда жители близлежащих деревень, узнав, что «Шеврон» планирует строительство дороги к одному из месторождений, немедленно посадили вдоль предполагаемой вырубки кофейные деревья, чтобы потом предъявить претензии по каждому выкорчеванному стволу. Поэтому вполне благоразумно вырубать лес как можно меньше, дороги делать максимально узкими, а сообщение с буровыми вышками осуществлять воздушным путем, где только возможно. Но наибольший риск состоит в том, что за причинение ущерба своим землям местные жители могут вовсе запретить разработку месторождения. Например, на острове Бугенвиль свернули самый крупный по масштабам и вложенным капиталам проект на Новой Гвинее — Бугенвильский медный рудник. Он был закрыт в 1989 году по инициативе землевладельцев, недовольных причинением ущерба окружающей среде. Несмотря на провокации полиции и армии и угрозу гражданской войны, рудник так и не открыли вновь. Судьба Бугенвильского рудника стала для компании «Шеврон» предостережением от совершения подобных ошибок при разработке месторождения Кутубу.

Еще одним предостережением для «Шеврон» стало нефтяное месторождение в Пойнт-Аргуэльо, открытое компанией у побережья Калифорнии в 1981 году. По оценкам специалистов, это крупнейшее месторождение в Соединенных Штатах после другого месторождения, открытого ранее в заливе Прадхо. Но из-за сложившегося в обществе недоверия к нефтедобывающим компаниям, прямого им противодействия, а также из-за бюрократических проволочек добыча нефти не началась и через десять лет после открытия месторождения, а «Шеврон» лишилась значительной части своих инвестиций. Теперь нефтяное месторождение Кутубу дало «Шеврон» возможность восстановить свою репутацию и продемонстрировать, что компания может отлично позаботиться об окружающей среде без вмешательства государства.

В этом отношении разработка месторождения Кутубу иллюстрирует важность предвидения компаниями ужесточения официального природоохранного законодательства. Мировая тенденция заключается в том, что с течением времени государства принимают все более жесткие природоохранные меры. Даже развивающиеся страны, от которых, на первый взгляд, не приходится ожидать большой заботы об экологии, становятся в этом отношении все более и более требовательными. Один из служащих компании «Шеврон», работавший в Бахрейне, рассказал мне, что, когда в океане начали бурить еще одну скважину, правительство Бахрейна в первую очередь потребовало составления детального (и весьма дорогостоящего) плана мониторинга бурения, оценки негативных последствий, а также минимизации воздействия на дюгоней и разрастающуюся колонию больших бакланов. Теперь нефтяные компании понимают, что гораздо дешевле с самого начала предпринять все меры предосторожности против загрязнения окружающей среды, чем потом подчиняться ужесточившимся требованиям местного законодательства. Если то или иное государство, в котором нефтяная компания ведет свои разработки, еще не слишком разбирается в проблемах охраны природы, оно обязательно станет в них разбираться еще до того, как компания закончит свою работу.

Другим плюсом заботы «Шеврон» об окружающей среде является то, что репутация, которую в результате завоевала компания, иногда дает ей преимущество в получении контрактов. Например, не так давно правительство Норвегии, страны, сильно озабоченной вопросами охраны окружающей среды, поставило условием сохранение птиц в районе нефтегазового месторождения в Северном море. «Шеврон» была в числе компаний-претенденток и выиграла контракт отчасти благодаря своей репутации. В разговоре со мной некоторые представители «Шеврон» сделали предположение, что норвежский контракт, возможно, стал единственной крупной выгодой от предпринятых компанией серьезных усилий по сохранению окружающей среды в районе месторождения Кутубу.

Нефтяная компания имеет дело не только с общественностью, государственными структурами или землевладельцами, но также и со своими служащими. С тем или иным месторождением связаны особенно сложные технологические, строительные и управленческие проблемы. Кроме того, значительная часть служащих нефтяной компании имеет высшее образование и научные степени. Они все больше разбираются в вопросах окружающей среды. Их подготовка стоит дорого, а зарплаты высоки. Большинство служащих на месторождении Кутубу — граждане Папуа — Новой Гвинеи. Остальные — американцы и австралийцы, которые прилетают сюда на самолете на пятинедельную вахту, а потом возвращаются домой, чтобы провести столько же времени с семьями. А авиаперевозки тоже стоят дорого. Все служащие становятся свидетелями состояния окружающей среды в районе нефтяных месторождений и видят усилия компании по поддержанию экологического равновесия. Многие служащие «Шеврон» говорили мне, что высокая мораль и экологические взгляды их коллег — результат природоохранных усилий компании, а также движущей силы, настоявшей на выдвижении этих усилий во главу угла.

Забота об окружающей среде является особенно важным критерием при назначении генеральных директоров нефтедобывающих компаний. Так, два последних генеральных директора «Шеврон» — Кен Дерр и Дэвид О'Рейли — лично курировали вопросы экологии. Служащие компании «Шеврон» в разных странах независимо друг от друга говорили мне, что раз в месяц каждый служащий компании, в какой бы стране он ни находился, получает от генерального директора электронное сообщение о состоянии дел в компании. В сообщениях часто обсуждаются вопросы, связанные с экологией и техникой безопасности, причем им уделяется максимум внимания и придается большое экономическое значение. Таким образом, служащие видят, что компания уделяет серьезное внимание вопросам защиты окружающей среды, и те не являются ширмой для общественности. Это мнение совпадает с выводом, который сделали Том Питере и Роберт Уотерман-младший в своем бестселлере по управлению бизнесом «В поисках совершенства. Уроки самых успешных компаний Америки». Авторы приходят к выводу, что если менеджеры хотят, чтобы служащие вели себя определенным образом, самая лучшая мотивация для них — увидеть менеджеров, ведущих себя аналогичным образом.

Наконец, новые технологии дали компаниям возможность добывать нефть способом более чистым, нежели в прошлом. Например, теперь можно бурить несколько горизонтальных или диагональных скважин с общим выходом на поверхность, тогда как ранее каждая скважина была вертикальной и имела отдельный выход на поверхность, что наносило ущерб окружающей среде. Отвальную (так называемую выбуренную) породу, измельчаемую во время бурения скважины, теперь можно утилизировать в изолированную подземную полость, не содержащую промышленную нефть, а не сбрасывать в карьер или океан, как раньше. Получаемый попутный природный газ теперь не сжигают, а либо закачивают в подземные резервуары (так поступают на месторождении Кутубу), либо транспортируют по трубам (как на некоторых других месторождениях), либо сжижают для последующего хранения и вывоза танкерами на продажу. На многих месторождениях, в том числе и на Кутубу, теперь обычно обслуживают буровые площадки с помощью вертолетов — от строительства дорог практически отказались. Конечно, эксплуатация вертолетов стоит дорого, но прокладка дорог и устранение ущерба, причиняемого при этом окружающей среде, обходятся гораздо дороже.

Вот почему «Шеврон» и многие другие транснациональные нефтедобывающие компании серьезно относятся к проблемам экологии. Кроме того, бережное отношение к окружающей среде экономит им средства и в долгосрочной перспективе обеспечивает доступ к новым нефтяным и газовым месторождениям. Однако должен повторить: я не утверждаю, что современная нефтедобыча — экологически безвредная отрасль, непременно внушающая уважение и восхищение. Самые распространенные и серьезные проблемы в ней в последнее время связаны с масштабными разливами нефти из терпящих крушение или устаревших однокорпусных танкеров (например, крушение отплававшего 26 лет танкера «Престиж» у берегов Испании в 2002 году). Такие танкеры в основном принадлежат судовладельцам, а не крупным нефтедобывающим компаниям, эксплуатирующим двухкорпусные танкеры. Другие проблемы связаны со старым, опасным для окружающей среды оборудованием, выпущенным еще до появления новых, более «чистых» технологий. Модернизировать такое оборудование сложно или просто дорого (как, например, в Нигерии и Эквадоре). Кроме того, часто приходится иметь дело с коррумпированным правительством — например, в Нигерии и Индонезии. Однако компания «Шеврон Ниугини» подает пример работы, не только не нарушающей экологическое равновесие, но и приносящей пользу людям — особенно в сравнении с перспективой, которая ожидала бы данную территорию, добывайся на ней лес или развивайся охотничий промысел и сельское хозяйство. В отличие от многих других крупных проектов пример компании «Шеврон» и месторождения Кутубу раскрывает факторы, приводящие к подобным положительным результатам, причем не последнюю роль в их достижении играет общество.

Вы спросите, почему я лишь едва коснулся ситуации, когда в 1986 году индонезийская нефтедобывающая компания «Пертамина», разрабатывавшая месторождение Салавати, проявляла явно безразличное отношение к проблемам окружающей среды, и так подробно остановился на столь положительной деятельности «Шеврон» на месторождении Кутубу в 1998 году. Существует ряд различий между положением «Пертамина» как индонезийской национальной нефтедобывающей компании в 1986 году и положением «Шеврон» как транснациональной нефтедобывающей компании, действовавшей в Папуа — Новая Гвинея в 1998 году, когда я впервые туда приехал. Отсюда и различие в результатах. Индонезийское общество, правительство и законодательные органы едва ли чего-то ожидали от нефтедобывающих компаний — в отличие от своих европейских и американских коллег, в том числе и основных клиентов компании «Шеврон». Индонезийцы, работающие в «Пертамина», проявляют меньшую заботу об окружающей среде, чем американцы и австралийцы, работающие в «Шеврон». Папуа — Новая Гвинея — демократическое государство, граждане которого могут свободно участвовать в обсуждении тех или иных проектов развития своей страны. Индонезия 1986 года — страна с военной диктатурой, граждане которой такой свободой не обладали. Более того, правящий класс Индонезии в основном состоял из выходцев с наиболее населенного острова (Явы), рассматривавших провинцию Новая Гвинея как источник дохода и место сосредоточения избыточного населения. Мнение новогвинейцев их интересовало меньше, чем современное правительство Папуа — Новой Гвинеи, владеющее восточной частью острова. Индонезийское правительство не выставило перед «Пертамина» жестких требований по соблюдению экологических стандартов, которым следуют транснациональные нефтедобывающие компании. «Пертамина» — национальная компания, действующая в пределах Индонезии и располагающая гораздо меньшим числом зарубежных контрактов по сравнению с крупными транснациональными компаниями. Поэтому «Пертамина» не получает преимуществ от соблюдения требований по защите окружающей среды. У «Пертамина» нет управляющих, каждый месяц рассылающих информационные бюллетени с уведомлением, что окружающая среда — их первейшая забота. И, наконец, я не был на Салавати с 1986 года и не знаю, изменилась ли с тех пор политика «Пертамина».

Но оставим нефтяную и газодобывающую отрасль и обратимся к горной промышленности. (Горная промышленность — это добыча руды, из которой выплавляется металл. Не путайте ее с добычей каменного угля.) Сегодня горная промышленность — основной источник токсичных отходов в Соединенных Штатах. Почти половина случаев загрязнения окружающей среды приходится на нее. Половина рек западной части США загрязнена отходами горной промышленности. Теперь почти во всех Соединенных Штатах эта отрасль быстро теряет свои позиции именно вследствие собственных ошибок. Защитники окружающей среды по большей части не удосуживаются изучать проблематику горной промышленности, но с энтузиазмом принимают участие в изначально многообещающей международной кампании, начавшейся в 1998 году, по изменению влияния отрасли на экологию.

Нынешнее состояние горной промышленности может быть обманчивым, поскольку она имеет поверхностное сходство и с только что обсуждавшейся нефтегазовой добывающей отраслью, и с угольной промышленностью. Разве все три отрасли не добывают из земных недр невозобновляемые ресурсы? Да, конечно. Тем не менее их нельзя отождествлять по трем причинам: они связаны с различной экономикой и технологией, в каждой из них свои внутренние отношения, к ним по-разному относятся общество и правительство.

Существует несколько типов экологических проблем, связанных с горной промышленностью. Один включает в себя нарушение поверхностного слоя земли. Эта проблема в основном затрагивает карьерную добычу и открытые разработки, когда руда залегает у поверхности и добывается посредством удаления верхнего слоя земли. В отличие от руды нефть сегодня не добывается с помощью удаления слоя земли со всего месторождения. Наоборот, нефтедобывающие компании нарушают баланс лишь небольшого участка поверхности, достаточного для бурения проникающей в месторождение скважины. Горная руда тоже может залегать не только у поверхности, но и глубоко под землей, и тогда ее добывают шахтным способом, нарушая лишь небольшой участок верхнего слоя земли.

Другая проблема — загрязнение воды металлами, химическими веществами, кислотными соединениями и осадочными породами. Содержащиеся в руде металлы и подобные им элементы — особенно медь, кадмий, свинец, ртуть, цинк, мышьяк, сурьма и селен — токсичны и отравляют грунтовые воды. Достаточно вспомнить волну заболеваний опорно-двигательного аппарата у людей после попадания кадмия в японскую реку Дзиндзу из рудника, добывающего свинец и цинк. А недавно было признано, что отвод кислых соединений из сульфидсодержащих пород, контактирующих с водой или воздухом, влечет серьезное загрязнение воды и насыщение ее растворенными металлами. Осадочные породы, сливаемые со сточными водами, наносят вред водной флоре и фауне — например, они уничтожают места нереста рыб. Да и само потребление воды на рудниках весьма велико, что представляется значительной проблемой.

Кроме того, существует проблема утилизации образующихся в процессе добычи руды отходов. Эти отходы состоят из четырех компонентов: покрывающего слоя (снимаемого для того, чтобы добраться до руды), пустой породы (содержащей слишком мало минерального сырья, чтобы быть рентабельной для переработки), остатков измельченной руды после извлечения минерального сырья, а также породных подушек после кучного выщелачивания. В зависимости от законодательства той или иной страны, где ведутся горные разработки, такие отходы либо сбрасывают в реку или океан, либо сваливают в кучи на поверхности земли, либо — что происходит наиболее часто — используют в качестве материала для строительства дамб. К сожалению, в большинстве случаев дамбы из отходов себя не оправдывают. Ради экономии средств они делаются недостаточно прочными — часто без добавления бетона, — а сроки по их строительству растягиваются, чтобы избежать процедуры сдачи и проверки на безопасность. В среднем каждый год в мире возникает одна чрезвычайная ситуация, связанная с такого рода дамбами. Самая крупная подобная катастрофа в Соединенных Штатах произошла на западе штата Виргиния в 1972 году, когда погибли 125 человек.

С некоторыми из вышеуказанных проблем связана ситуация вокруг четырех наиболее прибыльных рудников на Новой Гвинее и соседних островах, где я провожу свои изыскания. Медный рудник Пангуна на острове Бугенвиль в Новой Гвинее был когда-то крупнейшим предприятием в стране и источником дохода в иностранной валюте, а также одним из крупнейших медных рудников в мире. Отходы с него сбрасывались прямо в приток реки Джаба, создавая непосредственную угрозу окружающей среде. Когда правительство оказалось неспособным разрешить ситуацию и возникшие вместе с ней политические и социальные проблемы, население Бугенвиля восстало. Разразилась гражданская война, унесшая тысячи жизней и чуть не расколовшая народ Папуа — Новой Гвинеи. Через пятнадцать лет после начала войны мир на Бугенвиле полностью так и не восстановлен. Естественно, рудник Пангуна был закрыт. Перспектив того, что он вновь откроется, нет, а его владельцы и кредиторы (включая банк Америки, Экспортно-импортный банк Соединенных Штатов, а также австралийских и японских пайщиков и кредиторов) потеряли свои инвестиции. Вот почему компания «Шеврон» столь тесно сотрудничает с местными землевладельцами на Кутубу и добивается их расположения.

Отходы с золотого прииска на острове Лихир сбрасываются прямо в океан через закопанную глубоко в землю трубу (кстати, экологи считают такой способ утилизации отходов крайне вредным для окружающей среды). Впрочем, владельцы говорят, что применяемый способ безопасен. Но какими бы ни были последствия для морских обитателей близ острова Лихир, мир столкнулся бы с большими проблемами, если бы и другие рудники сбрасывали отходы своего производства в океан. На Новой Гвинее расположен медный рудник Ок-Теди. Отходы с него использовались для строительства дамбы. Эксперты, проверявшие ее конструкцию перед строительством, предупреждали, что она скоро разрушится. Спустя несколько месяцев так и случилось. Теперь ежедневно в реку Ок-Теди попадают двести тысяч тонн отходов, уничтожая ее рыбное богатство. Река Ок-Теди впадает в реку Флай — крупнейшую реку Новой Гвинеи, где водятся наиболее ценные породы рыб. В результате концентрация взвешенных твердых частиц в реке Флай увеличилась в пять раз. Во время разливов реки отходы остаются в пойме, убивая растительность на площади более двухсот квадратных миль. В довершение всего в реке Флай затонула баржа, везшая на рудник бочки с цианидом. Химикат теперь просачивается в воду сквозь коррозирующий металл. В 2001 году «Би-эйч-пи», четвертая по величине горнодобывающая компания в мире, разрабатывавшая рудник Ок-Теди, решила его закрыть. Она заявила: «Ок-Теди не отвечает установленным нами экологическим стандартам. Компания никогда не пойдет на их снижение». Однако, поскольку рудник обеспечивает двадцать процентов всего экспорта Папуа — Новой Гвинеи, правительство его не закрыло, впрочем, более не удерживая компанию. А огромный медно-золотой прииск открытого типа Грасберг — Эртсберг, расположенный в индонезийской части Новой Гвинеи, сбрасывает свои отходы непосредственно в реку Мимика, откуда они попадают в мелководное Арафурское море между Новой Гвинеей и Австралией. Так что Грасберг, Ок-Теди и еще один золотой прииск в Новой Гвинее — единственные три крупные рудника в мире, разрабатываемые транснациональными компаниями и сбрасывающие свои отходы в реки.

В отличие от угледобывающих компаний, практика горнодобывающих компаний такова, что они очищают и восстанавливают район добычи только после того, как рудник закрылся. Ими проводится так называемое косметическое восстановление, предполагающее минимальные затраты. Сроки такого восстановления варьируются от двух до двенадцати лет (между прочим, за это время компания может ретироваться из района добычи и снять с себя все дальнейшие обязательства). Само восстановление заключается не более чем в репрофилировании утраченного рельефа местности с целью предотвращения эрозии, реставрации верхнего слоя почвы для стимулирования роста растений и проведении в течение нескольких лет очистки воды в районе рудника. На самом деле для любого современного крупного рудника такого косметического восстановления совершенно недостаточно. При этом стандарты качества воды никогда не соблюдаются. Наоборот, совершенно необходимо восстанавливать растительность на всей территории, с которой могут отводиться кислые воды, а также собирать и очищать всю загрязненную грунтовую и поверхностную воду в районе рудника в течение того времени, пока вода остается загрязненной, что часто означает — в течение неопределенного времени. Фактически прямые и косвенные затраты, связанные с очисткой и восстановлением местности, в полтора-два раза превышают оценки горнодобывающей промышленности для рудников, где отвод кислых вод не производится, и в десять раз — для рудников, где такой отвод производится. Самая большая неопределенность в подсчете таких затрат зависит от того, будет ли рудник проводить отвод кислых вод или нет, что еще практически никому не удавалось предсказать наверняка.

Чаще всего горнодобывающие компании стараются избежать затрат на восстановительные работы: они объявляют о собственном банкротстве и переводят активы другим корпорациям, подконтрольным одним и тем же лицам. Одним из таких примеров является упомянутый в первой главе золотой прииск Цортмана — Ландуски в штате Монтана, разрабатывавшийся канадской компанией «Пегасус голд». После открытия в 1979 году он стал первым крупным золотым прииском открытого типа в США и крупнейшим в штате Монтана. Золото добывалось с помощью выщелачивания цианидом. На прииске часто случались утечки этого вещества, а кислые воды отравляли местность, что усугублялось отсутствием требований как со стороны федерального правительства, так и со стороны правительства штата о прохождении проверки на отвод кислых вод. К 1992 году государственная инспекция установила, что прииск также загрязняет тяжелыми металлами и кислотами реки. В 1995 году «Пегасус голд» согласилась заплатить 36 миллионов долларов и удовлетворить все судебные иски, вчиненные федеральным правительством, правительством штата Монтана и индейскими племенами. Наконец, в 1998 году — а в это время восстановительные работы охватывали менее 15 процентов территории прииска — совет директоров «Пегасус голд» выписал себе премию в 5 миллионов долларов, перевел оставшиеся активы фирмы в пользование вновь созданной компании «Аполло голд» и объявил «Пегасус голд» банкротом. (Управляющие «Пегасус голд», как и большинство управляющих приисками, не проживающих в местности, которой управляют, суть пример элиты, изолированной от последствий своих действий, что было описано в главе 14.) Затем правительство штата и федеральное правительство утвердили план восстановления почвенного покрова стоимостью 52 миллиона долларов, из которых 30 расходовались бы из 36 миллионов, уже заплаченных «Пегасус голд», а 22 миллиона заплатили бы американские налогоплательщики. Однако этот план не учитывает долгосрочную очистку воды, которая будет стоить налогоплательщикам гораздо дороже. Таким образом, пять из тринадцати главных рудников штата Монтана — четыре из которых (включая прииск Цортмана — Ландуски) открытого типа, и на них применяется выщелачивание цианидом — принадлежат объявившей себя банкротом компании «Пегасус голд», а на десяти рудниках требуется долгосрочная очистка воды, что увеличивает затраты на их закрытие и восстановительные работы в сто раз по сравнению с ранее сделанной оценкой.

Более тяжким бременем для налогоплательщиков стал золотой прииск Саммитвилл-майн, разрабатывавшийся канадской фирмой «Галактик ресорсиз» и расположенный в гористой части штата Колорадо, где ежегодно выпадает почти десять метров снега. В 1992 году, через восемь лет после того как штат Колорадо выдал «Галактик ресорсиз» разрешение на разработку прииска, компания менее чем за недельный срок объявила себя банкротом и закрыла прииск. Она не заплатила большую часть налогов, уволила своих работников, свернула работу по восстановлению окружающей среды и покинула место выработки. Через несколько месяцев, когда начались снегопады, разлившийся цианид уничтожил все живое в реке Аламоса на протяжении восемнадцати миль. Позже обнаружилось, что в качестве одного из условий выдачи разрешения на разработку месторождения штат Колорадо предварительно потребовал у «Галактик ресорсиз» финансовые гарантии на сумму всего 4,5 миллиона долларов, тогда как стоимость очистки в итоге составила 180 миллионов долларов. После процедуры банкротства правительству удалось получить еще 28 миллионов долларов, так что на плечи налогоплательщиков легли оставшиеся 147,5 миллионов долларов, которые и были выплачены Агентством по защите окружающей среды.

Основываясь на полученном опыте, американские штаты и федеральное правительство стали требовать от горнодобывающих компаний предварительных финансовых гарантий того, что в случае неспособности этих компаний заплатить за восстановление окружающей среды такое восстановление тем не менее будет иметь финансовое обеспечение. К сожалению, расчеты величины финансовых гарантий обычно основываются на оценке затрат на очистные мероприятия, сделанной самими горнодобывающими компаниями, поскольку правительство не располагает достаточным временем, знаниям и подробным планом разработок, необходимыми для вынесения данной оценки самостоятельно. Во многих случаях, когда горнодобывающие компании не проводили очистных мероприятий, а правительство было вынуждено положиться на предложенные гарантии, реальные затраты на восстановление окружающей среды оказывались в сто раз больше оценки, приведенной компаниями. И это не удивительно: компании регулярно занижают цифры, ведь какие-либо стимулы или жесткие требования правительства провести оценку в полном объеме отсутствуют. Гарантия предоставляется в одной из трех форм: в форме эквивалентной суммы наличными или аккредитива, что является наиболее надежной формой; в форме долговых обязательств, которые компания приобретает у страховой компании; в форме гарантии самой компании, когда компания торжественно обещает провести очистные мероприятия и поручается своими активами. Однако частые нарушения данных обещаний сделали гарантии, исходящие непосредственно от компаний, бессмысленными. Такие гарантии теперь не принимаются на федеральном уровне, однако до сих пор имеют силу в Аризоне и Неваде — штатах, наиболее расположенных к горнодобывающей промышленности.

Сегодня налогоплательщики Соединенных Штатов столкнулись с дополнительными расходами в размере 12 миллиардов долларов, необходимых для восстановительных работ. Откуда же столь значительная сумма, если правительство требует от компаний финансовых обязательств по обеспечению очистных мероприятий? Во-первых, как уже говорилось, горнодобывающие компании часто занижают гарантированную сумму. Во-вторых, в двух штатах — Аризоне и Неваде, — налогоплательщикам которых приходится платить больше всех, принимаются частные гарантии и не требуется страховка. Даже когда заниженная, но реальная, предоставленная страховой компанией страховка существует, на налогоплательщиков все равно ложатся дополнительные расходы по причинам, вполне понятным тем, кто когда-либо пытался получить у страховой компании страховку, например за сгоревший дом. Страховые компании в таких случаях обычно занижают страховые выплаты, прикрываясь следующим суждением: «Если вы считаете наши выплаты заниженными, раскошельтесь на адвокатов и ждите решения суда пять лет». (Один мой друг, у которого случился дома пожар, ругался со страховой компанией целый год.) Следует учесть и то обстоятельство, что страховая компания выплачивает страховую или договорную сумму по прошествии нескольких лет, когда очистные меры и восстановительные работы уже проведены. Однако страховка никак не предусматривает неизбежного с течением времени роста цен. Кроме того, не только горнодобывающие, но иногда и страховые компании становятся банкротами, что, опять же, ударяет по кошельку налогоплательщиков. Из десяти рудников, являющихся самыми обременительными для налогоплательщиков США (а бремя это составляет примерно половину от 12 миллиардов долларов), два принадлежат горнодобывающей компании «АСАРКО», долг которой оценивается в 1 миллиард долларов, шесть — компаниям, проявившим особое нежелание выполнять свои обязательства, и лишь две — компаниям, которые более или менее выполняют свои обязательства. При этом все десять рудников загрязняют окружающую среду кислотными соединениями. Очистка же почвенных вод в районах рудников растянется на долгое время, если не навечно.

Неудивительно, что общественность Монтаны и ряда других штатов, вынужденная нести на себе бремя столь высоких расходов, выступает против горной промышленности. Ее будущее в США представляется безрадостным, если не считать золотых копей плохо управляемой Невады и платиновых/палладиевых приисков Монтаны (о которых надо говорить особо и к которым я вернусь позже). Только четверть выпускников американских колледжей (а именно 578 студентов во всех Соединенных Штатах) от числа таковых в 1983 году готовились к карьере в горной промышленности, несмотря на общий рост числа студентов в последующие годы. С 1995 года общественность все активнее блокирует законопроекты, исходящие от политического лобби горной промышленности, так что более та не может рассчитывать на лояльных законодателей, которые отстаивали бы ее интересы. Горная промышленность — показательный пример ведения бизнеса, когда превалирование собственных краткосрочных интересов над общественными обрекает в долгосрочной перспективе на провал и ведет к отмиранию отрасли как таковой.

Столь грустный итог весьма удивителен. Как и нефтедобывающая промышленность, горнодобывающая отрасль также ищет выгоду в защите окружающей среды. В горнодобывающей промышленности более низкая стоимость труда (более низка текучесть кадров и редки прогулы), более высокая мотивация работников, меньше затраты на медицинское обслуживание, более дешевые банковские кредиты и страховки. Кроме того, общественность поддерживает выдвигаемые отраслью проекты, а относительная дешевизна современных очистительных технологий устраняет надобность модернизировать старую технологию и помогает соответствовать все более и более жестким экологическим стандартам. Почему же горнодобывающая промышленность проводит столь губительную для себя политику, тем более что нефтедобывающая и угледобывающая отрасли, столкнувшись со сходными проблемами, все-таки выжили? Влияние здесь оказывают три группы факторов, упомянутые мною ранее: экономика, положение самой горной промышленности и позиция общества.

Для горной промышленности затраты на восстановление окружающей среды являются более обременительными, чем для нефтедобывающей (и даже угольной) промышленности. Каковы же экономические причины? В горной промышленности более низкий размер прибыли, более высокие непрогнозируемые доходы, более высокие затраты на очистные мероприятия, более сложные проблемы, связанные с загрязнением окружающей среды, меньше возможностей переложить указанные затраты на потребителей, меньшая капитализация, которая позволила бы окупить данные затраты, а также иная численность рабочих и служащих. Начнем с того, что, хотя одни горнодобывающие компании рентабельнее других, промышленность в целом работает с такой малой доходностью, что ее средняя норма прибыли за последние двадцать пять лет не сравнялась даже со стоимостью ее капитала. Другими словами, если управляющий какой-нибудь горнодобывающей компании, имеющий лишнюю 1000 долларов, инвестировал бы ее в 1979 году, то в 2000 году его инвестиции выросли бы до 2220 долларов при условии, что он вложил бы деньги в акции производителей стали. Если бы он вложил свою тысячу в акции производителей другого металла (отличного от железа и стали), его инвестиции выросли бы до 1530 долларов; если в золото, то до 590 долларов, что является явным убытком даже без учета высоких темпов инфляции, а если бы в некий усредненный общий фонд, то до 9320 долларов. Если вы горняк, не вкладывайте деньги в свою отрасль!

Но даже такую заурядную прибыль трудно прогнозировать, причем не только на отдельной шахте, но и в промышленности в целом. Если отдельная нефтяная скважина в пределах разведанного нефтяного месторождения может оказаться пустой, запасы всего месторождения и сорт нефти часто можно предсказать заранее. Однако в процессе разработки рудного месторождения сорт металлической руды (т. е. содержание в ней металла, от которого зависит ее качество) часто меняется непредсказуемо. Половина всех разрабатываемых шахт оказывается нерентабельными. Средняя прибыль всей добывающей промышленности также не поддается прогнозированию, потому что цены на металл весьма изменчивы и колеблются вместе с мировыми ценами гораздо сильнее, чем цены на нефть и уголь. Причин таких колебаний много: меньший объем потребления металла по сравнению с объемом потребления нефти или угля; наша постоянная зависимость от нефти и угля и, наоборот, отношение к золоту и серебру совсем не как к товарам первой необходимости; зависимость колебаний цен на золото от факторов, не имеющих ничего общего с его добычей и промышленным потреблением, а именно от спекулянтов, игроков на фондовом рынке и правительств, распродающих свои золотые запасы.

Отходы, требующие дорогостоящих очистных мероприятий, скапливаются в основном в районах расположения рудников, а не вокруг нефтяных скважин. Образующиеся при разработке нефтяной скважины отходы, которые подлежат утилизации, — это в основном вода в пропорции примерно один к одному с добываемой нефтью или чуть больше. Если бы не строительство подъездных путей к скважинам и не периодические разливы нефти, добыча нефти и газа едва ли наносила бы окружающей среде значительный урон. Наоборот, металлы составляют лишь малую фракцию от общей массы металлической руды, которая, в свою очередь, составляет малую часть того грунта, который надо выкопать, чтобы добыть руду. Таким образом, соотношение отходов к добытому металлу составляет четыреста к одному для медного рудника и пять миллионов к одному для золотого прииска. Таковы размеры отходов, которые должны быть утилизированы горнодобывающими компаниями.

В отличие от нефтедобывающей, в горной промышленности экологические проблемы выражены в гораздо большей степени. В нефтедобывающей промышленности загрязнение окружающей среды происходит из-за разливов нефти — неожиданных и заметных глазу. Многих можно избежать, наладив надлежащее техническое обслуживание оборудования, проводя инспекции, а также внедряя современные технические решения (например, танкеры с двойным, а не с одинарным корпусом). Таким образом, разливы нефти, все еще встречающиеся в наши дни, происходят в основном вследствие ошибок, совершенных человеком. Но при надлежащем обучении персонала они могут быть сведены к минимуму. Обычно нефтяное пятно ликвидируется в течение нескольких лет или даже быстрее, к тому же нефть подвержена естественному разложению. В горной промышленности загрязнения окружающей природы иногда тоже спонтанны и весьма наглядны: вдруг погибает большое количество рыб или птиц (например, из-за утечки цианидов из Саммитвильской шахты, отравившей рыбу в местных водоемах). Однако наиболее часто эти загрязнения принимают форму хронических утечек токсичных, но невидимых металлов и кислот, не разлагающихся естественным путем. Утечки растягиваются во времени на сотни лет и, хотя в одночасье не оставляют после себя горы мертвых животных, медленно подрывают здоровье людей. Различные инженерные заградительные сооружения, призванные уменьшить наносимый рудниками вред, чаще всего себя не оправдывают.

Как и уголь, нефть добывают в больших, но легко определяемых объемах. Нефть используется для определенных и весьма важных целей. Мы испытали на себе дефицит нефти и боимся его возможного повторения. Мы с готовностью производим из нефти топливо для своих автомобилей и не особенно считаем деньги, платя за него. Так что нефтяная и угольная промышленности вполне могут возместить затраты, связанные с защитой окружающей среды, за счет потребителей своей продукции. Что касается металлов, отличных от железа (стали), то они в основном используются для изготовления деталей для наших автомобилей, телефонов и другого оборудования. (Ответьте мне быстро, не заглядывая в энциклопедию, где используются медь и палладий и сколько граммов каждого из этих металлов в изделиях, которые вы купили в прошлом году?) Скажем, ваша машина дорожает из-за увеличения стоимости меди и палладия, которые, в свою очередь, дорожают вследствие увеличивающихся затрат на защиту окружающей среды. Вы едва ли будете финансировать такое удорожание и пойдете искать более дешевую машину в другой салон. Продавцы меди и палладия, а также производители автомобилей знают, как может повести себя покупатель, и заставляют горнодобывающие компании сдерживать цены. Поэтому горнодобывающим компаниям сложно возмещать расходы, связанные с очистными мероприятиями, за счет потребителей.

По сравнению с нефтедобывающими горнодобывающие компании обладают меньшим капиталом, который мог бы поглотить затраты, связанные с очистными мероприятиями. И нефтедобывающие, и горнодобывающие компании сталкиваются с так называемыми наследственными проблемами, т. е. с грузом затрат на исправление того вреда, который был нанесен экологии за последние сто лет. Перед покрытием указанных затрат в 2001 году общая капитализация всей горной промышленности составляла 250 миллиардов долларов, причем каждая из трех крупнейших компаний («Алкоа», «Би-эйч-пи» и «Рио Тинто») обладала капиталом, составлявшим всего лишь 25 миллиардов долларов; ведущие же компании в других отраслях — «Уол-Март», «Майкрософт», «Сиско», «Пфицер», «Ситигруп», «Эксон-мобил» и прочие — обладали капиталом, равным 250 миллиардам долларов каждая, причем у одной «Дженерал электрик» было 470 миллиардов долларов (почти в два раза больше, чем у всей горной промышленности). Таким образом, наследственные проблемы, о которых идет речь, являются гораздо более тяжелым бременем для горной промышленности, чем для нефтедобывающей отрасли. Например, «Фелпс — Додж», крупнейшая все еще держащаяся на плаву американская горнодобывающая компания, сталкивается с затратами на рекультивацию и консервацию горных выработок на сумму около 2 миллиардов долларов, равную всей ее рыночной капитализации. Все активы этой компании составляют примерно 8 миллиардов долларов, причем большая их часть размещена в Чили и не может быть использована для покрытия затрат в Северной Америке. Сравните: нефтедобывающей компании «АРКО» по наследству от «Медных рудников Бьютт» при покупке ею компании «Анаконда коппер майнинг» досталась ответственность на сумму в 1 миллиард долларов; но у «АРКО» было более 20 миллиардов долларов активов, расположенных в Северной Америке. Теперь должно быть понятно, почему «Фелпс — Додж» против очистных мероприятий в гораздо большей степени, чем «АРКО».

Таким образом, существует множество экономических причин, объясняющих, почему горнодобывающим компаниям гораздо сложнее нести на себе груз затрат на очистные мероприятия, чем нефтедобывающим компаниям. В краткосрочной перспективе горнодобывающим компаниям гораздо дешевле заплатить лобби за проталкивание более мягких законов — по крайней мере, при существующем положении дел в обществе и законодательной системе.

Указанные экономические факторы усугубляются положением и корпоративной культурой, складывающимися в горнодобывающей промышленности. В истории Соединенных Штатов (аналогии можно проследить также в Южной Африке и Австралии) правительство поощряло горное дело как средство стимулирования продвижения поселенцев на запад. Таким образом, горная промышленность развивалась в Соединенных Штатах как нечто исключительное и отстраненное от всяких правил, как панацея для страны. (Еще одна иллюстрация проблемы, связанной с устаревшими ценностями, о чем шла речь в предыдущей главе.) Руководители горной промышленности на критику со стороны защитников окружающей среды отвечают проповедями о том, что цивилизация без горной промышленности невозможна, что ужесточение правил означает деградацию горной промышленности, а значит, деградацию цивилизации. Цивилизация, в нашем ее понимании, невозможна и без нефти, сельского хозяйства, лесной промышленности или книгопечатания, однако производители нефти, фермеры, лесозаготовители и издатели не прибегают к псевдорелигиозным рассуждениям горняков типа: «Бог создал металлы, чтобы их добывали во благо человечества». Служащие одной из крупнейших американских горнодобывающих компаний посещают церковь, которая учит, что Господь скоро сойдет на Землю, поэтому, если подождать с рекультивацией земель лет пять или десять, надобность в ней отпадет. Мои друзья в горнодобывающей промышленности так витиевато описывают превалирующие настроения в отрасли: «воспользовался и бежать», «менталитет барона-разбойника», «запрещенные приемы в схватке одиночки с природой», «самые консервативные бизнесмены на свете», «спекулятивное отношение к руднику как к тотализатору и месту личного обогащения за счет эксплуатации главной жилы в пику нефтяной отрасли, проповедующей увеличение стоимости активов в пользу держателей акций». Горнодобывающая промышленность неизменно отметает претензии, связанные с отравлением окружающей среды. В нефтедобывающей промышленности сегодня никто не будет отрицать вреда от пролитой нефти, однако добытчики металлической руды вред от утечки металлов и кислот по-прежнему отрицают.

Третий фактор, обуславливающий взаимоотношения горнодобывающей промышленности с окружающей средой — кроме экономических и корпоративных факторов, — это попустительское отношение со стороны нашего правительства и общества к ситуации, складывающейся в отрасли. Основным федеральным законом, регулирующим горное дело в США, является акт о горной промышленности 1872 года. Именно в силу этого акта горнодобывающие компании безвозмездно добывают полезные ископаемые на сумму 1 миллиард долларов в год из находящихся в государственной собственности недр, свободно сбрасывают отходы на государственные земли, а также пользуются другими привилегиями, обходящимися налогоплательщикам в четверть миллиарда долларов в год. Разработанные и одобренные федеральным правительством в 1980 году «3809 правил» не предусматривали предоставления горнодобывающими компаниями финансовых гарантий очистных мероприятий и не определяли должным образом таких понятий, как мелиорация и очистка земли. В 2000 году администрация Клинтона исправила предыдущие ошибки, однако не потребовала гарантий непосредственно от горных компаний. В октябре 2001 года положение, выдвинутое уже администрацией Буша, отменило почти все предыдущие, кроме возможности требовать финансовых гарантий, которые в любом случае бессмысленны без четкого плана мелиорации земли и сметы на очистные мероприятия, подлежащих указанному финансовому гарантированию.

Редко когда нашему обществу удавалось привлечь горную промышленность к ответственности за причиненный ущерб. Законодательным органам, разработчикам инструкций, политикам придется постараться, чтобы устаревшие законы исчезли. Правительство штата Монтана давно противостоит горнопромышленному лобби, а правительства штатов Аризона и Невада по-прежнему на стороне отрасли. Вот другой пример: штат Нью-Мехико оценил стоимость мелиорации земли для медного рудника Чино, принадлежащего корпорации «Фелпс — Додж», в 780 миллионов долларов, но потом снизил свои претензии до 391 миллиона долларов из-за политического давления, оказывавшегося на штат со стороны лобби. Так если американское общество и правительство требуют от горной промышленности столь малого, стоит ли удивляться, что сама отрасль столь мало отдает добровольно?

Мой отчет о горнодобывающей промышленности, возможно, создал у вас ложное представление о ситуации внутри отрасли. Конечно, она не столь однообразна. Поэтому полезно выяснить, почему некоторые горные компании или компании схожих отраслей промышленности принимают природоохранные меры или склоняются к их принятию. Приведу шесть примеров: угольная промышленность, отделение компании «Анаконда коппер майнинг» в штате Монтана, платиновые и палладиевые рудники в Монтане, проект «Добыча полезных ископаемых и обоснованное развитие», а также компании «Рио Тинто» и «Дюпон».

На первый взгляд угольная промышленность гораздо более, чем нефтедобывающая, похожа на горную промышленность в том, что ее деятельность неизбежно наносит окружающей среде тяжкий урон. Потенциально угольные шахты оставляют после себя гораздо больше беспорядка, чем горные разработки, потому что количество добываемого в год угля огромно и более чем в три раза превышает объем добываемого металла. То есть горные шахты обычно загрязняют большее пространство, а в некоторых случаях снимают почву до коренной породы и обрушивают скальные породы в реки. С другой стороны, чистый уголь залегает пластами до трех метров толщиной, которые могут тянуться на многие километры, так что отношение добытого угля к отходам составляет один к одному, тогда как при добыче меди это соотношение, как уже говорилось, составляет один к четыремстам, а при добыче золота — один к пяти миллионам.

Дата добавления: 2015-09-03 | Просмотры: 680 | Нарушение авторских прав