АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава девятая. Вместо того чтобы отвезти Шарпа на «Пуссель», его доставили на «Везувий», стоявший у самого входа в бухту

Вместо того чтобы отвезти Шарпа на «Пуссель», его доставили на «Везувий», стоявший у самого входа в бухту. Капитан Чейз был уже там, и присутствие настоящего капитана явно смущало командира «Везувия», молоденького лейтенанта.

Решил, что до вечера останемся здесь, – объяснил Чейз. – Я отправляю с вами своих ребят, а плыть отсюда гораздо ближе, чем от «Пуссели». Обед я прихватил с собой.

– А оружие, сэр?

– Его у Хоппера целый арсенал.

Винтовка, которую Шарп позаимствовал в Кеге, оставалась при нем, но он попросил Чейза привезти еще оружия, и Хоппер прихватил кое‑что с «Пуссели»: тяжелую абордажную саблю, два пистолета и огромные семиствольные ружья, с которыми лейтенант познакомился при Трафальгаре. Это было морское оружие большой убойной силы, но ограниченной полезности и предназначалось для стрельбы сверху по вражеской палубе. Чтобы перезарядить его, потребовался бы, наверно, год. Тем не менее для одноразового употребления оно вполне годилось. Шарп повесил его на плечо вместе с винтовкой, после чего повязал на пояс саблю.

– Хороший клинок лишним не бывает. Так что, Хоппер, собрался в город?

– Капитан сказал, чтобы пошли лучшие, сэр,– ответил Хоппер и, замявшись, добавил: – Мы с ребятами, сэр…

– Вы и есть лучшие,– успокоил боцмана Шарп.

– Нет, сэр.– Хоппер покачал головой, как бы желая сказать, что лейтенант неправильно его понял. Огромного роста, с просмоленной косичкой и покрытой татуировками загрубелой кожей, этот великан вдруг покраснел, замялся и, старательно пряча глаза, пробормотал: – Мы хотели сказать, что нам всем очень жаль, сэр. Она была настоящая леди.

– Да, была,– улыбнулся Шарп, тронутый неуклюжими словами старого моряка.– Спасибо, Хоппер.

– Ребята хотели послать подарок вашему ребеночку,– сообщил Чейз, когда они уединились наконец в крохотной каютке.– Соорудили колыбельку из обломков такелажа. А потом узнали… Да, печальные времена, Ричард. Жаль, очень жаль.

– Так точно, сэр.

– Старшим будет Коллиа,– продолжал капитан. – Я бы и сам отправился, да только адмирал не дал разрешения. Чертяка заявил, что я слишком ценен и он не может себе позволить такую потерю.

– Он прав, сэр.

– Прав? Этому старому зануде давно бы следовало распоряжаться какой‑нибудь сельской церквушкой, а не командовать флотом. Но не сомневайтесь, Коллиа дело знает.

Шарп все же сомневался, что такой молодой офицер, как Коллиа, справится с порученным заданием, но Чейз, похоже, был уверен в подчиненном. Высадившись на берег, они должны были проникнуть в гавань и подняться на корабль. Любой корабль, где можно укрыться на нижней палубе.

– На борту осталось в лучшем случае не больше двух‑трех человек,– продолжал капитан,– и я готов поставить жалованье за десять лет против фартинга, что бездельники валяются в офицерских каютах. Коллиа с парнями спрячутся внизу, и там их никто не найдет. Главное, чтобы на корабле не велось никаких работ. Если обнаружится хоть один плотник, придется резать глотки.

– Что делать с запалами?

– Подходящий момент Коллиа определит на месте.

Такой ответ показался Шарпу несколько легкомысленным, но он промолчал – каждый делает свое дело как знает. Его дело – найти Лависсера, а о запалах пусть беспокоится Коллиа.

– Не волнуйтесь, Ричард, парень прекрасно справится. Ладно, как насчет обеда? Я прихватил вырезку, язык и холодный свиной пудинг.

– Свиной пудинг?

– Это девонширское блюдо, Ричард! Настоящая еда! Мне нравится.

После обеда Шарп немного поспал под плеск волн и проснулся уже в сумерках. Шел дождь. На палубе суетились люди, скрипел кабестан, офицер отдавал приказы. Для того чтобы две скрытые в брюхе «Везувия» мортиры послали снаряды в цель, корабль следовало должным образом развернуть, что достигалось ослаблением или натяжкой четырех якорных цепей.

– Так! Так! Нет! Слишком далеко! – кричал мичман.– Носовой левого борта – отпустить на два шага!

– Им приходится заниматься этим по два раза в день,– сказал Чейз.– Наверное, все дело в приливе.

– А какая у них цель?

– Форт.– Чейз указал на цитадель, темной громадиной нависшую над причалом, высадиться на который рассчитывал Шарп.– Эти штуки забросят снаряды прямиком ему в глотку. Может, оставим язык на ужин? Тогда вы сможете отплыть в полночь.

Шлюпку между тем готовили к выходу со всей тщательностью. Рулевой штырь смазали, чтобы не скрипел, уключины обмотали тряпками, корпус и весла покрасили черной смолой. Обвешанные оружием, в темных одеждах, матросы походили на пиратов. Включили в команду и служившего на «Пуссели» датского матроса.

– Ему можно доверять? – спросил у Чейза Шарп.

– Я доверю ему собственному жизнь. Он на корабле дольше меня. К тому же Коллиа не обойтись без человека, разговаривающего на местном языке.

Наступила ночь. Небо затянули густые тучи, и Шарп уже начал сомневаться, что шлюпка найдет путь к причалу в этой кромешной темноте. Опасения развеял Чейз.

– Этот фонарь,– объяснил он, указывая на бледно‑голубое пятнышко света,– висит на нок‑рее «Пуссели». Еще один мы повесим на фок‑мачту «Везувия». Коллиа останется только держать два сигнала на одной линии. Мы обо всем подумали.– Он немного помолчал.– Вы не будете возражать, если я не стану вас провожать? Не очень хорошо себя чувствую, наверно, съел что‑то. Надо поспать. Вы как, ничего не болит?

– Нет.

– Ладно. Удачи, Ричард.– Чейз похлопал друга по плечу и вернулся в каюту.

Расставание получилось какое‑то странное, скомканное, и Шарпу не верилось, что Чейз вообще сможет уснуть в эту ночь. Скорее, недомогание капитана было связано не с расстроенным желудком, а с беспокойством за судьбу пускающихся в опасное предприятие людей. Лейтенант и сам нервничал. Они собирались пробраться в неприятельский город на обыкновенной лодчонке, в которой и спрятаться будет негде, если их обнаружат. Проводив взглядом Чейза, он вернулся на корму, где Хоппер и остальные точили сабли и ножи.

Ожидание растянулось до вечности. Наконец Коллиа приказал грузиться, и они, захватив оружие, мешки с едой и бурдюки с водой, неуклюже спустились в пропахшую смолой шлюпку. Все были необычайно возбуждены, кто‑то хихикнул, кто‑то даже нервно рассмеялся, так что мичману пришлось прикрикнуть, после чего он проверил, не заряжено ли у кого оружие,– случайный выстрел мог похоронить всю экспедицию. Снова начался дождь, и холодные капли поползли за воротник.

Шлюпка, рассчитанная на двенадцать человек, приняла на борт пятнадцать. Пройдя вдоль скрытого от города борта «Везувия», сидевшие на веслах сделали несколько осторожных гребков, чтобы удалиться от корабля. Уключины были обмотаны тряпками, так что весла не скрипели, но Коллиа все равно приказал прекратить грести.

– Дальше нас понесет прилив,– шепотом сказал он Шарпу. Шептать было необязательно, поскольку до берега оставалось еще добрых полмили, но мичман, очевидно, решил, что осторожность лишней не бывает.

Дальше их несло само море. Время от времени рулевой делал пару гребков, ориентируясь на фонари «Пуссели» и «Везувия». Голубое пятнышко почти растаяло в темноте, и Шарп, наблюдая за действиями моряков, удивлялся, как им удается отличать два нужных огонька от десятков других. Команда хранила молчание, прислушиваясь к плеску воды и поскрипываниям, которые могли бы выдать присутствие датского сторожевого корабля. В том, что бухту охраняют от непрошеных гостей, он не сомневался.

Город погрузился в темноту, оставив совсем немного огней, вытянутые отсветы которых подрагивали на зыбкой черной воде. Порывы холодного восточного ветра бросали волны в борт шлюпки. Шарп ежился. Он уже чувствовал запах бухты, запах тухлой воды, загрязняемой ежедневными сливами, запах серой пены у набережной. На стене крепости то разгорался, то затухал крошечный огонек – наверно, кто‑то из караульных потягивал трубку, коротая долгие ночные часы. Фонари британского флота почти скрылись за жидкой пеленой дождя. Плеск воды, долетевший вдруг справа, заставил всех замереть. Шарпу показалось, что он слышит стон весла в уключине. Вражеский патруль был где‑то рядом, и британцы затаили дыхание, но следующий плеск прозвучал тише, слабее. Вдалеке что‑то мелькнуло. Коллиа и его люди наклонились, вобрав головы в плечи, как будто надеясь спрятаться от врага в темной пучине.

Над укреплениями появилось красноватое свечение. Шлюпка шла все быстрее, подхваченная прибрежным течением. Шарп не видел причала и старался не думать о выглядывающих из амбразур жерлах пушек. Одного снаряженного картечью снаряда вполне хватило бы, чтобы разметать в щепки шлюпку и посечь на куски людей. Городские часы пробили один раз.

И тут шлюпка наткнулась на препятствие. Шарп ухватился за липкий от смолы планшир. Сначала он подумал, что они налетели на бон или подводную скалу, но потом увидел, что баковые гребцы уже вылезают из шлюпки. Синие фонари безошибочно вывели их к причалу. Те, что выбрались первыми, уже принимали груз: продукты и оружие.

– Шлюпку оставим здесь,– прошептал Коллиа, – ее все равно унесет.

Пошатываясь, на ощупь, Шарп прошел к носу и неуклюже влез на пропахший рыбой деревянный причал.

– Ну, Ричард, куда теперь? – спросил негромкий голос.

Лейтенант в изумлении обернулся.

– Сэр?

– Ш‑ш‑ш…– Капитан Чейз усмехнулся из темноты.– Адмирал Гамбир считает меня больным, но не мог же я отпустить своих парней одних.

Матросы довольно ухмылялись. Они с самого начала знали, что капитан пойдет с ними, чем и объяснялось всеобщее возбуждение при отплытии с «Везувия».

– Так куда теперь, Ричард?

– Вам нельзя здесь быть, сэр,– пробормотал Шарп.

– Вам тоже, если уж на то пошло. Перестаньте, ради бога. В любом случае, разговаривать уже не о чем, вам так не кажется? – Чейз был в обычной морской форме, прикрытой наброшенной на плечи накидкой. – Давайте же, Ричард. Ведите нас.

Лейтенант провел их по причалу, потом по дорожке, где они прогуливались с Астрид. Казалось, тяжелые орудия смотрят в спину. Шаги звучали раздражающе громко. Они находились шагах в двадцати от набережной, когда из сада, где за фашинами размещалась батарея полевых орудий, их окликнул резкий голос.

Ему ответил моряк‑датчанин. Кто‑то рассмеялся. Последовал короткий обмен репликами. Другие моряки остановились, сжимая в руках оружие, но разговор закончился в добродушном тоне, и отряд проследовал дальше.

– Что ты ему сказал? – спросил Чейз, когда они удалились от батареи.

– Правду. Сказал, что мы британские моряки и идем захватывать датский флот.

– Так и сказал? – встревожился капитан.

– Мать говорила, что я попаду в ад, если совру, сэр. Потом я объяснил, что наша лодка дала течь и мы возвращаемся. Он принял нас за патрульную команду.

Чейз усмехнулся. В тусклом свете фонарей виднелась мокрая от дождя набережная, заставленная запасенными для осады бочонками с продуктами.

– Вас это не удивляет, Ричард? – спросил капитан.

– Удивляет, сэр.

– Господи, мы в неприятельской крепости!

Чейз огляделся, явно огорченный тем, что из‑за темноты ничего нельзя рассмотреть. Город спал, причем не только гражданское население, но и гарнизон. Страна вступила в войну, противник приступил к осаде, однако же Копенгаген все еще пытался ничего не замечать и вести прежнюю, привычную жизнь. Никто не желал воевать, и люди вели себя так, как будто верили, что, если не обращать на войну внимания, она уйдет сама собой. Дания просила немногого: оставить ее в покое, пока вся Европа сходит с ума, но у датчан были корабли, и им волей‑неволей пришлось воевать.

Они миновали дворец Амалиенборг. Стражи не оказалось и здесь. Никто не остановил группу сомнительного вида мужчин, шаги которых отскакивали громким эхом от дворцовых стен. Где‑то мяукнул кот, где‑то завозились в темноте крысы. У причалов, почти пустынных в тот день, когда кронпринц уезжал в Гольштейн, не было свободных мест – здесь нашли убежище суда, преимущественно торговые, спасавшиеся от британского флота. Косой дождь барабанил по грузным корпусам и такелажу.

– Мне все кажется, что это сон и я сейчас проснусь, – сказал Чейз.

– Мы еще не во внутренней бухте,– предупредил Шарп.

Конечно же, датчане охраняют свой флот. Не могут они оставить его без охраны! И все‑таки на мосту караульных не было. Снасти и мачты напоминали сказочный лес в тускнеющем мерцании жаровни, установленной между двумя недостроенными судами. Судя по будке для часовых, здесь помещалась караулка, однако в будке никого не было.

Чейз провел отряд по каменной дамбе, соединявшей внешнюю бухту с внутренней. Получилось до смешного просто. Датчане собрали в бухточке все свои корабли, поставив их планшир к планширу, так что бушприты парили над камнями. Чейз кивнул в сторону первого, и его люди с привычной легкостью, достигнутой многолетним опытом, вскарабкались по свисающим с носа сетям и исчезли. Шарп, передав наверх последний мешок с продуктами, последовал за ними с куда меньшей ловкостью.

На корабле было темно, как в склепе. Никто не остановил их, никто не окликнул. Спустившись по трапу, они попали на пустую нижнюю палубу и, затаившись, аки тати в нощи, приготовились ждать.

Генерал Пейман уставился на письмо, доставленное в город двумя явившимися под белым флагом британскими офицерами. Офицеры все еще ожидали ответ у городских ворот.

Письмо было написано на английском, а генерал не настолько хорошо владел языком, чтобы продраться сквозь чащу протокольных дипломатических любезностей, поэтому он вызвал Лависсера.

– Переведете, майор?

Лависсер зачитал перевод вслух. Пробежав цветистые комплименты и пустые заверения в уважении, он сбавил ход, когда дошел до того, что представляло собой, по сути, едва прикрытое словесной шелухой требование сдать город.

– «Мы, нижеподписавшиеся, в сей момент, когда наши войска стоят перед вашими воротами, а наши батареи готовы открыть огонь, повторяем выгодное для обеих сторон предложение, уже передававшееся через наших министров вашему двору». Ничего нового, – прокомментировал Лависсер и продолжил: – «Если вы согласитесь передать датский флот нам на временное хранение, он будет возвращен Его Величеству королю Дании со всем оснащением и в том же, что при получении, состоянии, как только будут устранены причины, вызвавшие необходимость данного требования». Подписано адмиралом Гамбиром и генералом Кэткартом.– Лависсер бросил письмо на стол.

Пейман угрюмо посмотрел на бумажку.

– Там сказано что‑нибудь о бомбардировке города?

– Напрямую нет.

– Но они откроют огонь по городу?

– Не посмеют,– уверенно ответил второй адъютант.– На них обрушится гнев всей Европы.

– А если все же решатся это сделать,– добавил третий,– мы выдержим. Пожарные бригады уже наготове.

– Какие пожарные бригады? ‑усмехнулся Лависсер.– На весь город у нас семь насосов.

– Семь? Всего лишь семь? – встревожился Пейман.

– Два находятся в починке.

– Семи недостаточно!

– Предлагаю поджечь флот,– сказал майор.– Они уйдут, как только увидят, что того, за чем они пришли, больше нет.

– Наша задача, – заявил Пейман, – оберегать флот. Да, мы сожжем его при необходимости, но только в самом крайнем случае.– Он вздохнул и жестом подозвал писаря для составления ответа на требование британцев.

– «Милостивые господа»,– продиктовал генерал и сделал паузу.– «Мы по‑прежнему убеждены, что наш флот, наше неоспоримое достояние, пребывает в такой же безопасности в руках Его Величества короля Дании, как пребывал бы и в руках Его Величества короля Англии».– Генерал снова остановился. Получилось неплохо. Может быть, стоит упомянуть о возможной бомбардировке города? Или хотя бы попытаться усовестить британцев? – «Наш повелитель никогда не помышлял о враждебных действиях против вашего властителя, и если вы настолько жестоки, что предпримете бомбардировку города, ничем не заслужившего такого отношения, то ему ничего не остается, кроме как покориться судьбе».– Он помолчал, наблюдая за тем, как писарь водит пером по бумаге.– Нет, они не станут обстреливать город. Не станут.

– Не станут,– согласился один из адъютантов.

– Это было бы варварством,– поддержал его другой.

– Уверен, они ограничатся осадой,– успокоил себя Пейман.

Такой вариант никак не устраивал бы Чейза и его людей, поскольку им пришлось бы отсиживаться до капитуляции Копенгагена, и даже самый заядлый оптимист не поверил бы в то, что им удастся продержаться недели и даже, может быть, месяцы в осажденном городе. Капитан рискнул предпринять вылазку, исходя из предположения, что город сдастся после первых же залпов мортир.

– Имейте в виду,– сказал он утром,– что мы можем прожить здесь не один месяц. В кладовых полно солонины. Есть несколько бочек воды. Она чуть попахивает, но, по крайней мере, не хуже того, что мы обычно пьем.

С рассветом стало ясно, что они попали на борт самого крупного корабля во всем датском флоте, девяностошестипушечного «Кристиана VII».

– Почти новенький и построен отлично,– расхваливал судно Чейз.– Все хорошо!

Вооружение, правда, сняли, боеприпасы унесли, зато на палубах разложили связки горючих материалов, запальные шнуры от которых вели к полубаку. Датчан на корабле не осталось, но после полудня, когда половина британцев прилегли поспать, с верхней палубы долетели шаги. Люди схватились за оружие; Чейз приложил палец к губам.

Шаги прозвучали ниже. Похоже, пришли двое. Может быть, проверить сохранность запалов. Или провести какие‑то ремонтные работы. Долго гадать не пришлось: женский голос затянул веселую песню, а чуть погодя другие звуки явили истинную цель проникшей на борт парочки.

– Если они и дерутся так же, как…– начал мичман, но Чейз не дал ему договорить.

Парочка в конце концов удалилась, и моряки спокойно перекусили свиным пудингом.

– Пудинги мне присылает Флоренс,– сообщил Чейз.– И эти сделаны из наших собственных свиней. Объедение, да? – Он отрезал жирный бледно‑розовый пласт и посмотрел на Шарпа.– Что будете делать, Ричард?

– Мне нужно найти одного человека.

«И повидаться с одной женщиной»,– мысленно добавил лейтенант. Шарпу не терпелось отправиться на Ульфедт’с Пладс уже днем, но он все же заставил себя дождаться сумерек.

Чейз ненадолго задумался.

– А почему бы не подождать, пока город капитулирует?

– Потому что тогда он скроется, и мне будет труднее его найти. За меня можете не беспокоиться, сэр. Я буду в безопасности.

«Особенно если начнется бомбардировка»,– мысленно добавил стрелок.

– В безопасности? – улыбнулся Чейз.

– Когда на город начнут падать снаряды, сэр, вы можете провести по центральной улице роту голых гвардейцев, и никто ничего не заметит.

– Когда начнут падать снаряды. Но, может, они и не начнут падать, а? Может, датчане услышат голос рассудка и капитулируют?

– Очень на это надеюсь,– ничуть не лукавя, сказал Шарп, хотя и сильно сомневался, что дело закончится миром. Датчане народ упрямый, а в данном случае была затронута их гордость. К тому же многие просто не верили, что британцы применят мортиры и гаубицы.

После полудня выглянуло солнце. Оно высушило промокшие под дождем улицы, прошлось по зеленым крышам и высветило повисшие над городом прозрачные облачка дыма от датских орудий. Орудия эти громыхали весь день, отбивая фашины у британских батарей. Большие корабельные пушки, для которых не нашлось подходящих амбразур, разместили открыто, прямо на стене парапета, и британские офицеры, развернув подзорные трубы, с жадностью рассматривали эти мишени. Уничтожить открыто установленные пушки обычно не составляло большого труда.

Британские мортиры уже стояли на местах. Оставалось только принять решение и отдать приказ.

Опускающееся солнце оставляло после себя пламенеющее небо. Последние его лучи упали на флаг с белым крестом, свисавший с самого высокого из городских мачтовых кранов. Флаг полыхнул алым, и уже в следующее мгновение его поглотила тень. Ушел еще один день. Датские орудия умолкли, и ветерок медленно потянул дымовые облачка за собой на запад. В церкви Спасителя с красивой внешней винтовой лестницей молящиеся призвали Господа пощадить город и наделить мудростью генерала Пеймана. Сам Пейман, не догадываясь о возносимых за него молитвах, сидел в этот час за ужином из сардин. Три малыша, появившихся в тот день на свет в родильном доме между Бредгаде и Амалиенгаде, спали. У одной из матерей начался жар, и ее закутали во фланелевые простыни и напоили микстурой из бренди и пороха. Куда больше бренди и аквавита проследовало в горло посетителей таверн, большинство которых составляли свободные от службы солдаты и матросы. На уличных перекрестках замерли в ожидании семь пожарных повозок, представлявших собой огромные металлические баки с чудовищными двухкоромысловыми насосами. Еще одна служба прошла в церкви Холмана, где по традиции собирались моряки.

В арсенале на Тойхусгаде ополченцам раздавали последние мушкеты. В случае штурма города британцами именно они, пивовары и писари, плотники и каменщики, готовы были встать на защиту города. В лавчонке на Толбоден, около таможни, мастер наносил татуировку на спину матроса – два датских моряка топят британского льва.

– Существуют правила войны,– уверял собравшихся к ужину гостей генерал Пейман,– а британцы христианский народ.

– Совершенно верно, совершенно верно,– согласился с ним университетский священник.– Но они также и большие спорщики.

– В любом случае никто не будет воевать с женщинами и детьми,– стоял на своем Пейман.– По крайней мере, с христианами. Мы же не в Средневековье живем! На дворе девятнадцатый век.

– Отличные сардины,– похвалил священник. – Вы, наверно, берете их на Драгстеде?

Тем временем на пятнадцати британских батареях, шестнадцати канонерках и десяти плашкоутах, специально переоборудованных для размещения небольших мортир, офицеры посматривали на часы. За сухопутными батареями были установлены ракеты, запускаемые с треугольных опор. Сумерки еще не успели сгуститься, но стоявшие на крепостных стенах наблюдатели уже не видели, как оттаскивают в стороны защищающие орудия тяжелые фашины.

Тучи рассеялись, и на небе выступили первые звезды.

На передовой батарее вспыхнул красным фитильный пальник.

– Они угрожают только потому,– отстаивал свою точку зрения генерал Пейман,– что рассчитывают на нашу слабость. Мы не должны поддаваться на угрозы. Здравый смысл и соображения гуманности восторжествуют. Обязательно восторжествуют.

– Восторжествует христианство,– упирался священник.– Нападение на гражданское население есть прямое оскорбление самого Господа. Что это, гром? А мне казалось, погода пошла на поправку.

Никто не ответил и никто не пошевелился. Грохот действительно напоминал гром, но Пейман хорошо понимал, что дело не в грозе. Это выстрелило орудие. Стреляло оно издалека, но звук получился тяжелый, плотный, что указывало на мощную мортиру.

– Да поможет нам Бог,– тихо промолвил генерал, нарушая воцарившееся за столом молчание.

Первый снаряд взмыл в небо, оставляя за собой тонкую красную линию осыпающихся с горящего фитиля искр и едва заметный хвостик дыма. Это был сигнал, и на него тут же отозвались мортиры всех батарей к западу от города и стоящих на якоре кораблей.

Следом за мортирами ударили гаубицы.

Красные полосы прочертили небо.

Пушкари уже перезаряжали орудия. Первые бомбы напоминали падающие звезды, но чем ближе к земле, тем страшнее становился их пронзительный вой. Бог так и не явил свою милость, у британцев ее не нашлось, и Копенгаген принял страдания.

Первая бомба разворотила крышу, разбросав фонтаном осколки черепицы, пробила оштукатуренный потолок и упала на верхнюю площадку, где на мгновение замерла, потом, дымя запалом и грохоча по ступенькам, скатилась вниз, на полуплощадку. В доме никого не было.

Казалось, она уже не взорвется. Фитиль прогорел, дым почти прекратился. Сверху, с проломленного потолка, осыпались чешуйки штукатурки. Бомба, тринадцатидюймовый черный шар, просто лежала у стены, но запал еще не потух, огонек еще полз, поедая последний дюйм селитры, серы и толченого пороха, пока не добрался до заряда, и тогда бомба разнесла верхний этаж, сделав это в тот самый миг, когда другие бомбы первого залпа обрушились на соседние улицы. Семилетняя девочка, отправленная спать без ужина за то, что хихикала во время семейной молитвы, стала первой жертвой бомбардировки, когда на нее, пробуравив потолок спальни, упала одиннадцатидюймовая бомба.

Начались первые пожары.

По городу стреляли восемьдесят две мортиры. Дальность стрельбы варьировалась в зависимости от количества пороха в заряде, и артиллеристы разных батарей заранее разделили город на участки, чтобы каждая вела огонь по своему квадрату. На севере их целью был внутренний двор цитадели, на юге бомбы падали на прилегающие к крепостной стене улицы. Пожарные живо отреагировали на первые очаги возгорания, но их неуклюжие подводы натолкнулись на неожиданные препятствия – спасающихся от обстрела людей. В одном месте тринадцатидюймовый снаряд врезался в толпу, но по счастливой случайности никого не задел. Какой‑то мужчина попытался потушить искрящий запал, но бомба взорвалась в тот самый момент, когда он занес над ней ногу, и конечность, разбрызгивая кровь, взлетела над завизжавшей толпой. Фасады домов забросало кусочками плоти и костей. Многие пытались спасти из опасных кварталов самое ценное, загромождая улицы вытащенными из дома вещами. Некоторые укрывались в церквях, надеясь найти защиту от врага между освященных стен, но и церкви вспыхивали с такой же легкостью, как и прочие постройки. Одна бомба взорвалась на церковных хорах, разбросав, как соломинки, трубки органа. Другая убила десять человек, сгрудившихся в нефе. Часть бомб не взорвалась, и они лежали, черные и злобные, там, где упали. Один художник, спешно собиравший бумагу, кисти и угольные карандаши, сохранил присутствие духа, когда небольшая бомба, проломив крышу, упала рядом с неубранной кроватью: он схватил ночной горшок, опорожнить который не успел накануне, и вылил содержимое на незваную гостью. Снаряд зашипел, фитиль погас, а по комнате распространилось жуткое зловоние.

Уже десятки пожаров полыхали по всему городу. Кое‑где пламя прорывалось из‑под крыш, а бомбы все падали и падали. Британцы перешли на зажигательные ядра, самые тяжелые из которых, выстреливавшиеся из больших, тринадцатидюймовых мортир, весили столько же, сколько и взрослый человек, и были начинены селитрой, серой, сурьмой и смолой. Огонь вырывался из металлических оболочек через специально просверленные отверстия, и справиться с такими адскими ужасами было не по силам простому пожарному насосу. Потемневшее, но еще сохранившее акварельные краски небо прочерчивали дымчатые нити низвергающихся на город снарядов. Нити эти дрожали, расплывались, рассеивались ветром, но вместо одних появлялись другие, неся Копенгагену огонь и смерть. Потом небесные посланцы бились о камни мостовых, крушили крыши и потолки, из густого, клубящегося дыма выплескивалось пламя, и эти нити окрашивались красным. Бомбы все падали и падали, и западный край города звенел от шума и вспышек батарей. Били мортиры, испытывая прочность скрипящих при каждом выстреле якорных цепей, орудия палили по целям на стене, четко проступающим на фоне городских пожаров, ракеты, шипя, несли боеголовки по непредсказуемым траекториям.

Шарп вышел в город. На одном плече он нес штуцер, на другом семиствольное ружье, но никто не обращал на него особенного внимания. Мужчины пытались тушить пожары, семьи спасались от огня, и весь город содрогался от взрывов. Стрелок шел к дому Сковгаарда, потому что ничего лучше придумать не мог. Идти в Бредгаде не имело смысла – Лависсер был либо с генералом, либо где‑то на стенах, и где его искать, Шарп не знал.

Дав Лависсеру лишний день жизни, он шел к Астрид. Шел к той, о ком думал весь день, затаившись в темном и вонючем трюме датского корабля. Шарп не знал, как она встретит его теперь, когда на город падают британские снаряды, но чутье подсказывало, что молодая женщина будет рада. Хотя ее отец наверняка не обрадуется, а Аксель Банг будет шипеть от злости. Ну и к дьяволу их обоих.

Уже стемнело, но город освещали пожары. Шарп слышал, как трещали, ломаясь, балки, как шипело и гудело пламя, поглощая деревянные перекрытия в полу, как рвали воздух зажигательные ядра. Он видел, как прыгала по улице ракета, пугая лошадь, тащившую из бухты бочку с морской водой. В клубах дыма мелькали подсвеченные красным шпили. В какой‑то момент он заблудился в переплетении улиц, но ощутил запах джина и, ориентируясь на него, скоро вышел на Ульфедт’с Пладс. Сюда снаряды не залетали. Найдя нужную дверь, стрелок постучал в нее настойчиво и требовательно, как в ту первую ночь.

Услышав, как открылось окошечко, он отступил на шаг.

– Мистер Сковгаард!

– Кто там? – ответил женский голос.

– Астрид? Пауза.

– Лейтенант Шарп? – Он различил удивление, сомнение, но не злость.– Это вы? Подождите!

Чутье не подвело – открыв дверь, Астрид улыбнулась, но тут же нахмурилась.

– Вам нельзя здесь быть!

– Я уже здесь.

Она ненадолго задержала на нем взгляд и, повернувшись, шагнула в зал.

– Я только оденусь. Отца нет, отправился в церковь с Акселем. Хотела сходить в приют, но отец не желает, чтобы я покидала дом без сопровождения. Вы ведь меня проводите? – Она снова улыбнулась ему. – Зачем вы здесь?

– Чтобы увидеть вас.

– Англичане сошли с ума. Какая жестокость! Нужно найти ключ.– Ключ нашелся на буфете.– Почему вы стреляете по городу?

– Потому что все сошли с ума.

– Так нельзя. Нельзя! Просто невероятно! Не могу поверить, что это действительно происходит. Ужасно! Я оставлю отцу записку.

Астрид исчезла ненадолго в конторе и почти сразу же вышла – уже одевшись. Она заперла дверь и непринужденно, словно они были старыми друзьями, взяла его под руку.

– Идемте.

За порогом их встретил ад.

– Мне бы следовало злиться на вас.

– Я и сам на них злюсь.

– Разве они не знают, что здесь женщины и дети?

– Знают.

– Тогда почему?

– Потому что не хотят, чтобы французы воспользовались вашим флотом для вторжения в Британию.

– Мы бы скорее сами подожгли флот, чем отдали его французам. Или вам, если уж на то пошло.– Астрид сжала его руку – три снаряда взорвались неподалеку один за другим.– Если огонь угрожает больнице, нам нужно будет вывести из приюта детей. Поможете?

– Конечно.

Чем ближе они подходили к цитадели, тем громче звучали взрывы. Падающие с неба ракеты превратили внутренний двор крепости в подобие кипящего котла. На нетронутых огнем соседних улочках собрались десятки людей, с изумлением и страхом взиравших на поднимающийся над стенами густой дым. Больница, к счастью, не пострадала. Астрид провела Шарпа внутрь, но помощь, как выяснилось, не понадобилась, потому что успокоить детей уже пришли несколько женщин. Стрелок остался во дворе, укрывшись в тени под балконом. Там он и стоял, когда под аркой ворот прошли с полдесятка датских офицеров, в том числе пожилой плотный мужчина в темной шинели и треуголке с позолотой. Скорее всего, он просто проверял, не разрушен ли приют. Двое из его адъютантов с любопытством посмотрели на Шарпа – ружье и винтовка, а также форма явно не датского образца, вероятно, вызвали подозрения, но тут к нему подошла Астрид, и офицеры потеряли к незнакомцу интерес.

– Это генерал Пейман,– шепнула она.

Генерал остановился поговорить со смотрителем приюта, а адъютанты столпились у флагштока. Лависсера среди них не было.

– Узнайте, где Лависсер,– сказал Шарп.

– Нет!

– Почему? Объясните, что хотите поздравить героя.

После секундного колебания Астрид подошла к офицерам. Один из них, поприветствовав ее, похоже, задал вопрос о Шарпе, потому что стрелок перехватил его взгляд. Астрид ответила что‑то и поклонилась генералу Пейману, который приветливо снял треуголку. Разговор затягивался, и Шарп, немного знакомый с обычаями местных жителей, предположил, что речь зашла об общих знакомых. Наконец генерал еще раз поднял треуголку и в сопровождении свиты проследовал за ворота.

– Я сказала, что вы моряк с американского корабля, – объяснила Астрид.

– А в бухте есть американские корабли?

– Да, «Феб» из Балтимора.

– О чем еще вы разговаривали?

– Кузина его жены вышла замуж за дядю нашего пастора,– сказала она и, поняв, что Шарп ее поддразнивает, покачала головой.– Я спросила о Лависсере. Майор сегодня свободен от службы, но генерал думает, что он помогает тушить пожары.

Астрид снова взяла его под руку, и они вышли на улицу, где стоявшие перед своими домами женщины молча смотрели на костры и падающие снаряды. Над головами со свистом пронеслось зажигательное ядро, и женщины невольно пригнулись. Содержимое металлического шара уже воспламенилось, и он вертелся, разбрасывая длинные спирали огня и напоминая разгневанного дракона. В форте что‑то взорвалось, и в темное небо взлетел фонтан огненных искр. Облака дыма как будто вспыхнули. В воздухе стоял едкий запах пороха. Со стены, добавляя шума и дыма, били датские пушки. Астрид повела Шарпа на матросское кладбище, где был похоронен ее сын.

– Отец сказал, что, если англичане обстреляют город, он никогда больше не будет на них работать.

– Что бы ваш отец теперь ни делал, он в любом случае в опасности.

– Аксель присматривает за ним.

– Тогда ему грозит даже большая опасность, чем он представляет.

Астрид улыбнулась.

– Вам не нравится Аксель.

– Нет, не нравится. А вам?

– Мне тоже,– призналась она.– Но сегодня утром отец предложил, чтобы я вышла за него замуж.

– Зачем?

Она пожала плечами. Некоторое время они молчали. Каждый раз, когда взрывался очередной снаряд, Астрид едва заметно вздрагивала. Пламя освещало повисшие над городом мертвенно‑бледные дымовые облака и отбрасывало тени от надгробий. Шарп слышал, как щелкают осколки по стене цитадели.

– Все дело в складе,– сказала наконец Астрид. – Если отец умрет, склад достанется мне, а он считает, что женщина не способна управлять делами.

– Вы бы справились,– заметил Шарп.

– И еще ему нужно точно знать, что после его смерти бизнес перейдет в надежные руки,– продолжала она, словно не слыша Шарпа.– Вот почему он хочет, чтобы я вышла за Акселя.

– Выйдите за кого‑нибудь еще.

– Нильс умер еще совсем недавно, и мне не хотелось никого видеть. Кроме Нильса.

Астрид по‑прежнему держала его за локоть, хотя они не шли, а стояли под деревом, будто его ветви могли защитить их от проносящихся вверху ядер и снарядов. Она смотрела на северный край неба, подсвеченный непрерывными вспышками бьющих с кораблей мортир. Каждый выстрел напоминал вспышку алой молнии, и эти вспышки следовали одна за другой, разливая алое по всему небу.

– Как будто зимний фейерверк. Это было бы прекрасно, если бы не было так грустно.

– Так вы хотите выйти за Акселя?

– Я хочу, чтобы отец был счастлив. Он уже давно не видел ничего хорошего.

– Человек, которому бизнес дороже дочери, не заслуживает счастья.

– Он так много работает,– сказала Астрид, как будто это все объясняло.

– И все пропадет, если он останется здесь, потому что рано или поздно французы придут за ним,– предупредил Шарп.

– Но что он может сделать?

– Перебраться в Британию. Его старые знакомые хотят, чтобы он так и сделал.

– Неужели?

– Они мне так сказали.

Астрид покачала головой.

– После всего этого? Нет, отец не поедет в Британию. Он датчанин и останется верным своей стране.

– А вы?

– Я?

– У вас, наверное, есть родственники в Англии?

Она кивнула.

– Сестра матери живет в Гемпшире. Когда‑то, давно, я навещала ее там. Было очень мило.

– Так поезжайте в Гемпшир.

В листве над ними прошуршал осколок. Зачирикали разбуженные шумом птицы.

– И что я буду делать в Гемпшире? – спросила Астрид.

– Вот что,– сказал Шарп и поцеловал ее.

Она вроде бы напряглась, словно для того, чтобы отстраниться, но уже в следующее мгновение он понял, что просто застиг ее врасплох, потому что Астрид обняла его и ответила на поцелуй неожиданно пылко. Они поцеловались еще, а потом она опустила голову ему на плечо, крепко прижалась и стояла так долго, не говоря ни слова. Шесть снарядов упало на цитадель. Пламя поднималось уже над стеной. Потом что‑то грохнуло сильнее обычного – наверно, снаряд попал в склад боеприпасов,– и Астрид содрогнулась вместе со всем городом.

– Я не могу уехать в Англию, пока отец жив, – тихо сказала она и, слегка отстранившись, посмотрела ему в глаза.– А ты мог бы приехать сюда?

– Место хорошее,– сказал Шарп.– То, что от него осталось.

– Тебе здесь были бы рады.– Вспышка пламени осветила ее лицо.– Правда. Тебе были бы рады.

– Только не Аксель,– улыбнулся Шарп.

– Нет, не Аксель,– улыбнулась в ответ Астрид. – Мне нужно домой.– Тем не менее она осталась на месте.– Ты действительно хотел бы остаться?

– Да.

Она нахмурилась.

– Но ведь я тебя совсем не знаю, да?

Он снова поцеловал ее. На этот раз бережно и нежно.

– Теперь ты меня знаешь.

– Нужно доверять сердцу, да?

– Доверять сердцу,– повторил Шарп и рассмеялся. Астрид вытащила его из‑под дерева.

– Я и впрямь тебя не знаю.– Они снова шли по улице, и она держала его за руку.– Но ты похож на Нильса. Он страшно ругался!

– Датчанин? Ругался?

Она засмеялась.

– И он тоже меня смешил.– Не в силах больше сдерживать бурлящую в ней радость, Астрид повисла на его руке.– А ты? Ты был женат?

– Нет.

– И даже не собирался?

– Собирался.– Он рассказал ей о Грейс и даже не заметил, как они подошли к дому на Ульфедт’с Пладс.

Астрид остановилась и обняла его.

– Знаешь, мне кажется, мы оба заслужили немного счастья.

– Твой отец не обрадуется. Я ему не нравлюсь. Недостаточно религиозный.

– Скажи, что ищешь Бога.– Астрид помолчала. – Дело не только в религии. Отец боится потерять меня, но если я скажу, что ты собираешься остаться, то он, может быть, не станет сердиться.

– Я останусь.

Шарп произнес эти два слова и сам удивился, что решение, меняющее всю его жизнь, далось так легко. А почему бы и нет? Что ждет его в Англии? Да, он вернется в Шорнклифф, но только на опостылевшее место квартирмейстера. И такие, как Даннет, по‑прежнему будут презирать его, потому что он родился не в том месте. К тому же ему нравился Копенгаген. Народ, правда, чересчур набожный, но это небольшая цена за счастье. И разве он сам еще совсем недавно не подумывал податься на работу к Эбенезеру Файерли? Так почему бы не поработать на Оле Сковгаарда, взяв в придачу его дочь? А если повезет, в новую жизнь можно будет войти с карманами, набитыми золотыми английскими гинеями.

Из окон дома на Ульфедт’с Пладс сочился жидкий свет.

– Наверное, отец вернулся,– сказала Астрид.

Дому и складу ничто не угрожало, поскольку они находились довольно далеко от пожаров, бушевавших в цитадели и западной части города. Она открыла дверь, кисло улыбнулась Шарпу, как бы предупреждая, чтобы гость не рассчитывал на теплый прием, и, взяв за руку, потянула за собой через порог.

– Папа! Папа?

Сверху что‑то ответили на датском, потом на площадке появился свет, по балюстраде запрыгали колышущиеся тени, но человек с фонарем в руке был не Оле Сковгаардом, а Акселем Бангом. Одетый в поношенную форму, с мушкетом на плече и саблей на боку, приказчик неспешно спустился по лестнице, обращаясь к Астрид, судя по тону, то ли с упреками, то ли с наставлениями. Внизу Аксель увидел Шарпа, и глаза у него полезли на лоб.

– Лейтенант?

Стрелок молча кивнул.

– Вам нельзя здесь находиться! ‑категорически заявил приказчик.

– Где‑то я это уже слышал.

– Мистер Сковгаард не потерпит вашего присутствия! Он будет очень недоволен.

– Вот пусть сам мне это и скажет,– ответил Шарп.

– Он не вернется сегодня. Мистер Сковгаард занят на тушении пожаров.

– И ты его оставил? – резко спросил Шарп.

– Ему ничто не угрожает. За ним присмотрят другие.

Атмосфера накалялась, и Астрид попыталась снять напряжение.

– Давайте выпьем чаю,– предложила она.– Вы любите чай, Ричард?

– Очень.

Банг, очевидно, заметил, какими взглядами обменялись эти двое, потому что побледнел и напрягся.

– Вам нельзя выходить во двор,– сказал он Астрид.

– Почему?

– Когда я вернулся, люди собирали на улице неразорвавшиеся снаряды. Английские снаряды.– Последние два слова, произнесенные исполненным презрения тоном, были обращены к Шарпу.– Их нужно где‑то хранить, вот я и предложил сложить во дворе. Утром мы вытащим запалы и перевезем все в безопасное место.

– А зачем мне выходить во двор? – спросила Астрид, обходя Банга, который все еще бросал неприязненные взгляды на англичанина.

Шарп последовал за ней и, протискиваясь мимо вросшего в пол, как скала, датчанина, почувствовал запах джина. Аксель выпил? Поверить в это было так же трудно, как и в бомбардировку Копенгагена британским флотом.

В гостиной Астрид позвонила в колокольчик, вызывая служанку, а Шарп, подойдя к окну, раздвинул шторы. Город горел. Взметавшееся над черными стенами разрушенных домов пламя отражалось в куполе собора. Небо, прочерченное красными нитями падающих запалов и мечущихся ракет, пульсировало вспышками орудийных выстрелов. Церковный колокол, словно не обращая внимания на всю эту сумятицу, пробил полчаса. И в этот же миг Шарп услышал, как щелкнул замок мушкета.

Он повернулся. Аксель Банг, бледный, с выпученными глазами, целился ему в грудь. Старый гладкоствольный мушкет вряд ли отличался точностью боя, но с трех шагов промахнуться не смог бы даже приказчик.

– Аксель! – воскликнула Астрид.

– Он англичанин, и ему нечего здесь делать, – заявил Банг.– Власти должны арестовать его.

– Это ты власти, да? – спросил Шарп.

– Да. Я ополченец. Я лейтенант.– Видя, что Шарп держится спокойно, Аксель проникся уверенностью в собственных силах.– А теперь, мистер Шарп, снимите оружие с плеча и передайте его мне.

– Ты выпил, да?

– Нет! Я не употребляю крепкие напитки! Мисс Астрид, он лжет! Ему нельзя верить!

– От тебя несет джином.

– Не слушайте его, мисс Астрид.– Банг сделал еще один шаг навстречу Шарпу.– Отдайте мне оружие, лейтенант. Сначала то, что висит на плече. Потом саблю.

Шарп усмехнулся.

– Похоже, ничего другого мне и не остается, а?

Он медленно снял с плеча семиствольное ружье. От разрывов снарядов дрожали стекла в окнах, и стрелок даже чувствовал запах пороха, так похожий на запах протухших яиц.

– Держи.

Он поднял ружье, держа его обеими руками перед собой, и вдруг швырнул его что было сил. Банг отшатнулся, и, прежде чем он успел опомниться, Шарп уже преодолел разделявшее их расстояние, отвел в сторону дуло мушкета и врезал приказчику ногой в пах.

Астрид вскрикнула. Шарп пропустил ее крик мимо ушей. Забрав у Акселя мушкет, он ударил его еще раз, теперь уже в лицо, и датчанин рухнул на пол. Стрелок схватил его за шкирку, оторвал от пола и швырнул в кресло.

– Хочешь играть в солдатиков, научись сначала драться.

– Я исполняю свой долг,– прохрипел сквозь стиснутые зубы Аксель.

– Ну нет, долг и джин разные вещи.– Шарп забрал у ополченца саблю и быстро обыскал – другого оружия не обнаружилось.– Черт бы тебя побрал. Я не собираюсь воевать ни с тобой, ни с Данией.

– Тогда зачем вы здесь?

– Чтобы остаться.

– Это так,– вставила Астрид.– Он останется. – Распорядившись принести чаю, она стояла теперь у двери.

Приказчик посмотрел на нее, потом перевел взгляд на Шарпа, опустил голову и расплакался.

– Напился, – прокомментировал стрелок.

– Он не пьет,– возразила Астрид.

– Сегодня набрался. Подойди и понюхай. Его сейчас вырвет.

Подхватив приказчика под руки, Шарп стащил его вниз, на склад, и уложил на ложе из пустых мешков. Вернувшись в гостиную, он взял мушкет Акселя, перевернул дулом вниз и постучал им по полу. Пуля и порох, хотя и с неохотой, высыпались.

– Бедняжка Аксель,– сказала Астрид,– он, должно быть, так испугался.

– С непривычки всегда страшно.

Шарп снова подошел к окну. Частота выстрелов уменьшилась, наверно, у британцев кончались боеприпасы. Еще один запал проткнул облако дыма. Громыхнуло. Неподалеку вскинулись жадные языки пламени.

– Скоро все кончится, и мне надо будет уйти.

– Ты уйдешь?

Шарп повернулся к ней и улыбнулся.

– Я не дезертир. Напишу письмо командованию, скажу, что отказываюсь от патента. Пусть забирают и делают с ним, что хотят. Это ведь законно, да? Но сначала надо сделать кое‑что еще.

– Это касается Лависсера?

– Если он исчезнет, твоему отцу уже ничто не будет угрожать.

– Ты его убьешь? – удивилась Астрид.

– Такая у меня работа. Я пока на службе и задание должен выполнить.

– Пока? Хочешь сказать, что потом убивать не будешь?

– Здесь для этого слишком мало возможностей. Придется, наверно, подыскать другое занятие, как ты думаешь?

Да, другое занятие. Но сейчас нужно найти и убить Лависсера. Предатель не на службе, но дома его, скорее всего, не застать. И все же рано или поздно он туда вернется. А раз так, то ради Британии придется заделаться взломщиком. Проникнуть в его дом на Бредгаде, дождаться, убить и забрать золото – сделать себе подарок для новой жизни в Дании.

Городские часы отбивали полночь, когда Шарп спустился по ступенькам. С собой он захватил два пистолета и семиствольное ружье, оставив наверху абордажную саблю и штуцер. Банг спал, похрапывая и с открытым ртом. Стрелок помедлил. Что сделает приказчик, когда проснется? Отправится в город за помощью, чтобы арестовать некстати вернувшегося англичанина? Нет, вряд ли – похоже, джин свалил трезвенника надолго. Шарп открыл дверь ключом, который дала Астрид, осторожно запер ее за собой и, повернув на север, зашагал по улицам. Обстрел прекратился, но огонь еще гулял по городу. Шарп шел быстро, следуя полученным от Астрид указаниям, но все равно заплутал в темных переулках, потом увидел людей, несущих трех раненых, и вспомнил, что Бредгаде находится рядом с больницей короля Фредерика. Астрид говорила о доме с черной крышей и изображением доброго самаритянина над дверью. И действительно, через сотню шагов впереди показалось здание с черной крышей.

Сначала Шарп подошел к главному входу. Он сомневался, что сможет пройти через переднюю дверь, и верно, ставни на окнах были закрыты. С фонаря свисал датский флаг, водруженный восторженными почитателями героя. Сосчитав дома, стрелок повернул в переулок, пролегавший за жилищами богачей, и вернулся к нужному, но уже с тыльной стороны.

Он прошел через калитку и оказался в заднем дворе. Ворота были заперты. Над воротами торчали острые металлические пики, верх арки был выложен стеклом. Зато соседние ворота оказались открытыми, и разделявшую два дома стену не снабдили ни пиками, ни битым стеклом. Примыкавший к стене склад облегчил дело. Шарп забрался наверх и заглянул во двор Лависсера.

Пусто. Рядом со стеной конюшня и каретный сарай, дальше ступеньки, ведущие к задней двери. Дом был тих и темен. Шарп соскочил во двор, отодвинул запор на воротах, обеспечивая себе безопасный отход, и, укрывшись в тени конюшни, еще раз оглядел дом. Под задним крылечком темнел вход. Очевидно, в подвал. Начать можно было бы оттуда, но стрелок не спешил. Верхние окна не были закрыты ставнями, а три из них даже слегка приоткрыты, и на стеклах прыгали отблески далекого пожара. Тихо и спокойно. Но почему же нервы натянулись, как кожа на барабане? Что‑то было не так. Три открытых окна. Что‑то уж больно все легко и просто. И слишком спокойно. Три открытых окна. Все три приоткрыты ровно настолько, чтобы просунуть дуло мушкета. Прячется ли кто‑то за ними? Или опасность ему только мерещится? Нет, он чувствовал, что за ним наблюдают. Объяснить это было невозможно, но теперь Шарп уже не сомневался – его ждут. Значит, легко и просто не получится.

Дом уже не казался беззащитным и безобидным. От него исходила угроза. Здравый смысл говорил, что он воображает лишнее, что никакой опасности нет, но Шарп привык полагаться на чутье. За ним следят. И все же удостовериться стоило. Он осторожно снял с плечо ружье и встал так, чтобы видеть только правое окно. Если за ним следят, то стрелять будут тогда, когда он попытается перейти двор и окажется на открытой площадке. Шарп вскинул семистволку, целясь в окно, и тут же заметил в глубине комнаты искру от кремня. В следующий момент над подоконником полыхнуло с сухим кашлем пламя, но лейтенант уже катился в укрытие, и пуля лишь щелкнула по камню в нескольких дюймах от лица. Еще два мушкета пальнули почти одновременно, и два других окна заволокло дымом. На крыше конюшни треснула плитка. Крик. Звуки шагов по каменным ступенькам. Шарп навел пистолет на заднюю дверь, выстрелил и увидел выбегающих из каретного сарая людей. Он выпустил пистолет, поднял ружье и потянул за спусковой крючок.

В тесном, зажатом между каменными стенами дворе как будто бухнула пушка. Пламя из семи стволов вылетело на добрых шесть футов, воздух заполнился дымом, в котором заметались срикошетившие пули. Кто‑то вскрикнул от боли, но Шарп был уже у задних ворот. Он распахнул их, выскочил в переулок и побежал. Из верхних окон вслед ему пальнули из двух мушкетов, потом сзади чихнул пистолет, но Шарп уже скрылся из виду. Он добежал до больницы, где под барельефом Доброго Самаритянина толпились с десяток человек. Некоторые, встревоженные выстрелами и видом чудовищного оружия в руках незнакомца, подались было к нему, но стрелок нырнул в другой закоулок, пробежал его до конца, свернул, потом свернул еще раз и наконец остановился перевести дыхание. Черт, его и впрямь ждали. Но почему? Почему человек, находящийся среди друзей, оставляет в своем доме такую охрану?

Шарп притаился под аркой. Преследователи, если его кто‑то преследовал, должно быть, ошиблись с поворотом, потому что в переулке было тихо. Шарп неспешно перезарядил ружье, делая все на ощупь и не думая о пулях и порохе. Мысли вертелись вокруг другого: зачем Лависсеру охранять дом, как крепость? Потому что там золото? Но самый бдительный часовой, неся службу из ночи в ночь, устает и теряет бдительность. Часовые отвлекаются. Дремлют. Думают о женщинах. И забывают о врагах. А люди в доме на Бредгаде были настороже. Они ждали. Готовились. Значит, случилось что‑то такое, что заставило Лависсера насторожиться. Что‑то новое.

Было в этой странной ночи и еще кое‑что. Что‑то, показавшееся поначалу забавным, но теперь представшее в ином, зловещем, свете. Шарп забил шомполом последнюю пулю, огляделся, вышел из‑под арки и повернул на юг. Справа все еще гудели пожары, и усталые люди качали воду, которую подвозили в бочках со стороны бухты. Напора не хватало, струи получались вялые и едва доставали до огня, но тут, к счастью, начался дождь, и пожарные воспряли духом.

Шарп открыл дверь. Он сильно сомневался, что Сковгаард вернулся домой, и надеялся, что Астрид уснула. Прошел в кухню. Отыскал в темноте фонарь и трутницу. Спустился вниз. Аксель Банг все еще храпел на мешках. Шарп поставил на пол фонарь, положил ружье, взял за грудки приказчика, встряхнул, как терьер трясет крысу, и для верности стукнул о ящик. Банг вскрикнул от боли, открыл глаза, мигнул и уставился на англичанина.

– Где он, Аксель? – спросил Шарп.

– Не понимаю, о чем вы говорите! Что происходит? – Приказчик еще не проснулся.

Стрелок шагнул к нему и влепил смачную пощечину.

– Где он?

– Вы что, рехнулись!

– Может быть.

Шарп швырнул его на ящик и, придерживая одной рукой, прошелся по карманам датчанина. То, что он искал, то, что боялся найти, обнаружилось в заднем кармане мундира. Золотые гинеи. Славные кружочки со святым Георгием, новенькие, блестящие, недавно отчеканенные. Стрелок выгреб их и одну за другой разложил на ящике. Банг захныкал.

– Ублюдок. Продал хозяина за двадцать гиней, а? А почему ж не за тридцать серебреников?

– Вы сумасшедший! – Приказчик попытался сгрести монеты.

Шарп остановил его хуком в челюсть.

– Рассказывай, Аксель.

– Мне нечего рассказывать.– По подбородку датчанина стекала тоненькая струйка крови.

– Нечего? Ты отправился в церковь со Сковгаардом, а вернулся без него. Ты пьян как сапожник, и у тебя карманы трещат от золота. Принимаешь меня за дурака?

– Я торговал. Продал кое‑что.– Банг утер разбитые губы.– Мистер Сковгаард не возражает. Говорю вам, я продал кое‑что.

– Что?

– Немного кофе. Кофе и джут.

– Нет, Аксель, ты принимаешь меня за дурака. – Шарп достал из кармана нож.

– Я ничего не сделал! – уперся Банг.

Шарп улыбнулся и открыл лезвие.

– Кофе и джут, говоришь? Нет, Аксель, ты продал душу. И сейчас расскажешь, как это сделал.

– Я говорю правду!

Шарп в третий раз швырнул его на ящик и, наклонившись, приставил лезвие к левому глазу.

– Начнем с этого, Аксель. Глаз выскочит сам. Сначала будет почти не больно. Левый, потом правый. А потом я насыплю в глазницы соли. Вот тогда ты закричишь.

– Нет! Пожалуйста! Не надо! – завопил Банг и даже предпринял попытку оттолкнуть англичанина трясущимися руками.

Шарп прижал лезвие, и приказчик завизжал, как кастрированный поросенок.

– Нет!

– Рассказывай, как все было. Мне нужна правда. Правда в обмен на глаз.

Рассказ получился не совсем связный, потому что Банг отчаянно пытался оправдаться. Мистер Сковгаард, сказал он, предал Данию. Мистер Сковгаард поставлял сведения британцам, а разве Британия не враг Дании? И вообще, Оле Сковгаард скупец и скряга.

– Я работаю на него уже два года, а он ни разу не добавил жалованья. У человека должны быть перспективы.

– Продолжай.– Шарп подбросил ножичек, и приказчик затаил дыхание. Лезвие сверкнуло, нож перевернулся в воздухе и упал на ладонь.– Я слушаю.

– Мистер Сковгаард поступал неправильно. Он предал Данию.

Аксель всхлипнул – не потому что Шарп сделал ему что‑то, а потому что увидел Астрид. Закутавшись в зеленый халат, она стояла у лестницы с винтовкой в руках. Проснувшись от криков Банга, она, видимо, решила, что на склад пробрался вор.

– Что случилось? – спросила женщина, глядя на Шарпа.

Он пожал плечами.

– Аксель рассказывает, как продал твоего отца за двадцать золотых монет.

– Нет! – запротестовал приказчик.

– Не ври мне! – заорал Шарп, испугав как Астрид, так и Банга.– Говори правду, паскуда!

Правда выходила из Банга неохотно и выглядела отвратительно. Какой‑то человек убедил приказчика, что его патриотический долг состоит в том, чтобы выдать Сковгаарда.

– Это все ради Дании! – упорствовал он, уверяя, что долго мучился, но боль мук, похоже, облегчило обещание золота, и когда Сковгаард предложил сходить на молитву, Банг известил своего нового друга, где и когда тот сможет найти «британского агента». В назначенное время возле церкви их поджидала карета, и все похищение не заняло и минуты.

Астрид побледнела и только молча смотрела на Банга, все еще не веря услышанному.

– Итак, Аксель, ты продал его, а потом отметил это событие джином?

– Мне сказали, что так будет легче,– с грустью признался приказчик.– Я не знал, что это джин.

– А чем, по‑твоему, тебя собирались угостить? Молоком человеческой доброты? – Шарпа так и подмывало ткнуть ему ножом в глаз, но он сдержался и, дабы не поддаться искушению, отступил.– Значит, ты сдал мистера Сковгаарда Лависсеру?

– Я не знаком с майором Лависсером,– уперся Банг, как будто это обстоятельство делало его поступок менее омерзительным.

– Да, ты продал отца Астрид этому человеку. Я был там час назад. Его дом охраняется, как пограничная крепость. Ты предал его в руки французов.

– Я передал его датчанам!

– Французам, чертов болван! И одному только Богу известно, что они сейчас с ним делают. Если помнишь, в прошлый раз ему вырвали два зуба.

– Они обещали, что не сделают ему ничего плохого.

– Жалкий мерзавец.– Шарп посмотрел на Астрид. – Хочешь, я убью его?

Она покачала головой.

– Нет, нет.

– Зря, он это заслужил.

Стрелок вытащил упирающегося приказчика во двор и запер в каменной конюшне с плотной дверью и увесистым замком. Потом осмотрел оставленную на ночь во дворе ручную тележку, в которой лежало восемь неразорвавшихся снарядов. Опасности они, наверно, не представляли, но Шарп решил, что утром вытащит запалы и на всякий случай польет заряды водой. Вернувшись в дом, он сгреб монеты, отправил их себе в карман и поднялся по лестнице.

Астрид дрожала, хотя в комнате и не было холодно.

– Эти люди… – пробормотала она.

– Те же самые, что уже приходили сюда. Дом на Бредгаде превратили в тюрьму.

– Что они делают с ним?

– Задают вопросы.

Шарп не сомневался, что рано или поздно Сковгаард не выдержит и начнет отвечать. Может быть, уже начал. А раз так, то эти ответы должны остаться в Копенгагене. Нужно сделать все, чтобы список имен не достался французам, но для этого придется проникнуть в дом на Бредгаде, а сделать это в одиночку Шарп не мог.

– Я снова уйду,– сказал он, кладя руки ей на плечи,– но вернусь. Обещаю. Я вернусь и останусь здесь.

Держи склад на запоре. Никому не открывай. И не выпускай Акселя.

– Не выпущу.

– Он будет хныкать, умолять. Будет врать, что умирает от жажды и голода. Не слушай. Если ты откроешь дверь, он набросится на тебя. Он этого хочет.

– Он хочет только денег.

– Он хочет тебя, милая. Думает, что теперь, когда твоего отца здесь нет, ты обратишься за помощью к нему. Ему нужна ты, ему нужен склад, деньги, все. – Шарп поднял семистволку.– Держи все двери закрытыми. Никого не впускай и не выпускай. Я вернусь.

Ночь была на исходе. Пожары понемногу догорали, хотя кое‑где пламя еще не унялось и порывалось в небо, с которого падали уже не ядра и снаряды, а маслянистые, похожие на черный снег хлопья пепла. Там, где еще полыхали дома, суетились люди. Воды в городе не хватало, и ее привозили в бочках из бухты. И все же мало‑помалу пожарные и моросящий дождь справлялись с огнем. От пепелищ тянуло запахом обуглившейся плоти. На улицах стояли гробы, больницы не вмещали раненых.

Шарп направился к бухте.

Чтобы показать Джону Лависсеру, что такое ад.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 483 | Нарушение авторских прав