АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Сознание и гипотеза идентичности (монизм) - Механизмы сознания

С помощью внушения мы имеем возможность не только ad libitum выключать и включать в действительные в0споминаемые образы субъективное отражение сознания (внушеннье амнезии и т. д.), но маскировать даже и вторичное распознавание, т.-е, вызывать совершенно новый душевный процесс - ложное сознательное воспоминание о пережитом будто бы явлении (фальсификация воспоминания).

Для последующего сознания индивидуума, например, совершенно безразлично, делаю-ли я, путем внушения, безболезненным какое-нибудь мучительное нервное раздражение (напр. извлечение зуба) в тот момент, когда оно возникает, или-же, после того как боль действительно сознательно ощущалась, совершенно и окончательно выключаю всякое воспоминание об ощущавшейся боли. И в том и в другом случае данный индивидуум, как я это доказал экспериментально, сохранит одинаково прочную сознательную уверенность в том, что зуб извлечь было безболезненно.'

Рибо (Память и ее аномалии) полагает, что вторИчное распознавание, как акт, делающий память сознательно Присущ лишь сознанию. Но после того, что мы сказали вьше, это мнение упраздняется само собою, ибо в деятельности мозга нет ничего бессознательного. Вторичное распознавание, фиксирование энграммов, ассоциацию и экфорию их, можно даже с достоверностью установить и у насекомых (пчел и муравьев).Из вышеизложенного мы видим, какую выдающуюся роль амнезия играет в явлениях, которые мы называем сознательными или бессознательными. То, что мы у себя называем бессознательным, очевидно, только чрез посредство так наз. функциональной амнезии, утратило субъективную связь с моз. говой деятельностью нашего верхнего сознания или Никогда ею не обладало.

Действительно, в тех случаях, когда более илц менее интенсивная, еще не старая мозговая деятельность npeдается путем внушения или самопроизвольно, забвению со стороны сознания, это, по-видимому, означает, что в действие вступило какое-то задерживающее приспособление, препятствующее более сильному вторичному оживлению (экфории) этой деятельности. Выключение верхнего сознания таким образом в большинстве случаев означает задержку, мозговые — же процессы, усиливающие раздражение, наоборот, вызывают или усиливают верхнее сознание.

Таким образом мы снова приходим к нашему воззрению, что живое нервное вещество, нервная деятельность и сознание—только три вида проявления одной и той — же вещи по отношению к нам самим, изолированные нами только путем анализа, а не нечто отличное друг от друга само по себе Субъективизм, энергия и вещество — по существу одно и то же и в виде большого мозга и души человека появляются на земле в своей сложнейшей и совершеннейшей форме.

Все, что мы сказали до сих пор, относится лишь к нашему обычному бодрственному сознанию, субъективное содержание которого с монистической точки зрения таким образом — не что иное, как синтетическое отражение комплекса функций большого мозга, связанных между собою посредством ассоциаций и с помощью памяти в любое время более или менее отчетливо сознаваемых, т.-е. поддающихся экфории,—в момент их возникновения, соответственно усиливающего субъективный рефлекс.

Правда, во время сна мы все имеем еще в пределах ступеней упомянутых выше второе сознание, которое в качественном отношении существенно отличается от бодрственного. Но именно изучение содержания этого сознания дает прекрасное доказательство в защиту нашего воззрения. См. гл. IV. § 16.

В частичном, неполном виде оно раскрывается нашему бодрственному сознанию, благодаря воспоминаниям о снах. К этому мы еще вернемся, но и здесь мы должны отметить то обстоятельство, что другому субъективному характеру нашего сознания во время сна, несомненно, должен соответствовать и другой объективный характер деятельности спящего мозга. Если бы различие было абсолютное, то наше бодрственное сознание, по всей вероятности, не имело бы никаких сведений о нашем сознании во время сна. Но на самом деле это не так. Между этими состояниями имеются постепенные переходы, и известные слабые воспоминания о деятельности во время сна, с ассоциацией субъективного отражения их, переносятся в сознание бодрствующего мозга и обратно и тогда остаются в качестве энграммкомплексов.

В известных своеобразных случаях сомнамбулизма наблюдали два или даже несколько резко отграниченных друг от друга сознаний (просим извинить нас за множественное число!)

и воздвигли на этом факте разные теории. Эти сознания могут не только следовать друг за другом во времени (чередоваться друг с другом), но могут существовать одновременно в том же самом мозгу (двойственное „я" и автоматическое письмо Max Dessoir)

'Max Desso'r, Das Doppel-Ich (двойственное я), у Karl Sigismund'a ' Berlin. W. В конце этой весьма интересной и заслуживающей внимания работы Dessoir осторожно и справедливо говорит: человеческая личность состоит, по крайней мере, из двух схематически разграниченных сфер. Бодрствующее сознание Dessoir называет „верхним сознанием", другое, нашему бодрствующему сознанию менее известное сознание (сознание во время сна, второе сознание и т. д.) он называет „нижним сознанием".

В освещении монизма и гипнотизма эти удивительные факты становятся не столь непонятны, если только наше бодрственное сознание представить себе, как интроспекцию ассоциированной цепи деятельных состояний большого мозга (правда, важнейших, главнейших и наболее концентрированных). Но в то же время в том же самом мозгу могут существовать и цепи других деятельных состояний, которые интроспекцией равным образом приводятся в связь между собою, но благодаря задерживающим приспособлениям лишены возможности вступить в связь с первою цепью. Тем не менее между обеими цепями могут и должны существовать бессознательные, на первый взгляд, связи, т.-е. такие, которые прерваны только в отношении воспоминания о субъективном освещении, ибо одна цепь, как доказано, может влиять на другую.

Однажды я ехал в экипаже, погруженный в свои мысли. Когда экипаж проехал мимо одного места, где я обыкновенно выхожу из электрического трамвая и поднимаюсь вверх по крутой пешеходной тропинке, мне почудилось, что я вышел из экипажа и намереваюсь начать свое восхождение. Сознание, что я сижу в экипаже и еду, на мгновение исчезло из цепи моего верхнего сознания, замененное своего рода галлюцинацией, хотя абстрактный ход моих идей этим нисколько не был нарушен. Затем я неожиданно заметил свою ошибку.

Иными словами, в одном и том же мозгу могут одновременно иметь место или следовать друг за другом различные деятельные состояния, имеющие общие элементарные, координирующие их связи, и все-таки эти состояния, в степенях высшей интенсивности или концентрации, единственно освещаемых сознательным воспоминанием, субъективно могут представляться нам совершенно или почти совершенно отграниченными друг от друга (Пример: сон и бодрствующее состояние).

Но и помимо сна можно обнаружить перерывы в мозговой деятельности нашего мыслящего субъекта. При каждой сильной концентрации мышления (напр. у ученых, неправильно называемых „рассеянными") можно видеть, как целый ряд привычных деятельных состояний мозга продолжает развиваться своим порядком, а всякая связь с сосредоточившимся на абстракциях содержанием главного сознания (т.-е. с главной деятельностью большого мозга) утрачивается. Я, например, имею привычку во время напряженной работы тихонько напевать про себя разные мелодии. Недавно я стал следить за собою и начал записывать соответствующие мелодии (большей частью уличные мотивы). Таким образом я записал уже 24 различные мелодии, отчасти давнишние уличные, усвоенные еще в детстве, о которых я никогда сознательно не думаю, отчасти и позднее заученные. Такого рода мозговую деятельность часто называли „бессознательной". Dessoir-же приписывает ее своему нижнему сознанию. Но в действительности имеется бесчисленное множество переходов, перерывов, вторичных замыканий цепи ит.д.. У некоторых людей эти цепи очень быстро утрачивают свои связи, у других-же (у людей с так называемой очень хорошей памятью, а также „все подмечающих") они имеют очень обширные и стойкие связи. У последних свойства мозговой концентрации (внимания) и фантазии обыкновенно выражены слабее. Сознание может представляться нам весьма ясным, менее ясным, туманным. Его поле может быть во времени и пространстве то более, то менее ограниченным. Важное соотношение, несомненно, существует также между интенсивностью и продолжительностью мозговой деятельности (афазия Grashey) с одной — способностью сознательного воспроизведения ее чрез посредство памяти с другой стороны.

Другие виды сознания, помимо верхнего и в крайнем случае нижнего в большом мозгу, недоступны нашему непосредственному субъективному освещению, все равно, соответствуют ли ям другие центры нашей же собственной нервной системы или же других людей и животных. То, что мы знаем о других людях, основывается на заключениях по аналогии чрез посредство языка. Равным образом и сведения, которые мы имеем о сознании во время сна, втором или третьем сознании (случаи Mac-Nish'a Azam'a и др), также в большинстве случаев скудны. Если-б были правы телепаты, дело, конечно, обстояло бы иначе.

Тем не менее мы теоретически можем и должны даже по аналогии допустить, что деятельность других нервных центров, мозжечка, среднего мозга, промежуточного мозга, спинного мозга, также имеет аналогичное субъективное отражение. Только этот, скажем для примера, спинно мозговой субъект остается без всякой субъективной (сознательной) связи с сознанием нашего „я", т.-е. с верхним сознанием нашего большого мозга. Деятельнось субцеребральных центров становится доступной нашему сознанию лишь тогда, когда, волнообразно распространившись на большой мозг, она превращается в деятельность большого мозга. После перерыва напр. шейного спинного мозга наше верхнее сознание остается вполне сохраненным, не терпя ни малейшего ущерба, но не может получать никаких сведений о процессах, происходящих в спинном мозгу. Бесчисленные факты физиологии, анатомии и патологии мозга объясняются лишь при условии такого допущения.

Наиболее темная глава физиологии центральной нервной системы — функции, так называемых, основных ганглий мозга, среднего мозга и мозжечка. В этом, однако, повинно не только мало доступное положение этих органов, но также и тот факт, что наше субъективное „я", т.-е. верхнее сознание нашего большого мозга, не находится ни в какой субъективной связи с приписываемым этим органам сознанием, хотя деятельность их, как это доказано объективно, находится в гармоническом соответствии с деятельностью большого мозга. Коротко говоря, мы все такие темные процессы обозначаем то как бессознательную деятельность мозга, то как мозговые рефлексы, то как мозговые автоматизмы и т. п. Термин „бессознательный",— однако, неправилен, так как им эти явления как бы противопоставляются содержанию нашего верхнего сознания, а между тем такого противоположения, наверное, не существует.

То обстоятельство, что животное без большого мозга реагирует криком на раздражение тройничного нерва, указывает, повидимому, на то, что боль вызывается и в центре заднего или среднего мозга, и что, следовательно, и этот центр имеет свое ощущающее боль сознание. Но в сознании большого мозга животного эта боль, т.-е. субъективное ощущение ее, возникает лишь тогда, когда она из того центра проецируется в большой мозг, и так это, несомненно, происходит и у нас. Один несчастный молодой человек, с поперечным разрывом шейной части спинного мозга, удивленно смеялся, видя, как нога его отскакивала назад при прикосновении к пятке раскаленного железа. Он абсолютно ничего не чувствовал. „Да", сказал я ему, „но вашему спинному мозгу это больно, только вы (ваш мозг) этого не сознаете". Таким же образом и известная, лишенная большого мозга, собака физиолога Гольца обнаруживала целый ряд простых, низших психических способностей, соответствовавших „духовной жизни" подчиненных мозговых центров собаки.

Не следует однако забывать, что наше сознание во время сна (см глава IV, § 2 и 16) соответствует диссоциированному состоянию деятельности большого мозга (сон). Но такого рода диссоциации при теоретически постулированных сознаниях мозговых ганглий (мозжечка, напр.), спинного мозга и мира животных допустить невозможно, характер этих сознаний должен быть другой, гораздо более простой и автоматичный, но не похожий на наше сознание во время сна. Таким образом необходимо допустить и подсознания другого рода.

Дальнейшие заключения по аналогии заставляют нас различным нервным центрам животных приписывать различные сознания, адекватные сложности их структуры и их величине, а наиболее крупный и сложный центр всегда считать субстратом главного сознания, т.-е. сознания разумнейшей, руководящей деятельности. Судя по экспериментам Исидора Штейнера, у рыб эта главная деятельность имеет, повидимому, место в среднем мозгу (Isid. Steiner. Ueber das Grosshirn der Knochenfische. 1886, Januar, Sitzungsber. der Berl. Akad. phys.-math. Classe). Тот же автор (ibidem, 17 Januar 1890: Die Function des Centralnervensystems der wirbellosen Thiere) определяет мозг, как „общий двигательный центр, находящийся в связи с деятельность по крайней мере, одного из высших нервных центров". Это определение, правда, имеет кое-что за себя, но оно слишком абсолютно и ограничено. Мозг просто-напросто — наибольший и сложнейший нервный центр. Потому он проявляет и деятельность и наиболее интенсивную и наиболее разумную, т.-е. наиболее тонко приспособленную к внешнему миру и мозгам других существ. Потому этой деятельности и принадлежит главная, руководящая роль во взаимодействии двигательных центров.

У муравьев,—как в том убедили меня различные эксперименты и сравнительные биологические и анатомические исследования еще с большей наглядностью, чем прежде,— мозг должен находиться в corpora pedunculata верхнего шейного ганглия (Fourmis de la Suisse. 1874). В последствии же я высказался еще определеннее по этому вопросу сравнительной психологии и должен здесь сослаться на соответствующую мою работу (Das Sinnesleben der Insecten. Miinchen. 1910. Verlag von E. Reinhardt).

Понятие сознания, как мы его определяем, есть основное, которого нельзя разложить далее. Хотя, благодаря субъективной его сущности, непосредственное индуктивное обнаружение его вне субъекта оказывается возможным с достаточной точностью только при сложных нервных центрах, тем не менее мы можем приписать ему всеобщность. Как ни легко, повидимому, опровергнуть силлогизмами это наше воззрение, оно неизбежно должно притти на ум индуктивно мыслящему исследователю. Ибо как может не поддающийся анализу субъективизм, которого абсолютно нельзя сравнить ни с одним явлением природы, нельзя вывести ни из одного такого явления,— он, ведь, именно, созерцает природу!— возникать внезапно (из чего!?)—с первым нейроном?—с первой живой клеткой? Что собственно мы анализируем в нашем сознании? Различные качества и интенсивности, которые представляются нам упорядоченными в нем. Им мы приписываем материальную реальность, непосредственную — как деятельностям мозга, и посредственную,— как комплексам раздражений, исходящим из внешнего мира. Но абстрактное понятие, „что такие качества сознаются", дано нам изначально и анализу не поддается.

Стоит только несколько углубиться в эти соображения, чтобы — если не желают снова впасть в circulus vitiosis, в пустые словоизвержения бесплодного схоластического дуализма,— убедиться в невозможности отграничить субстрат абстрактного понятия, разумеемого в нашем смысле, сознания — от субстрата понятия энергии. При всякой попытке такого разграничения впадают либо в заколдованный круг всяких спиритизмов и спиритуализмов, приписывающих „самостоятельному духу" или „самостоятельным духам" всевозможное свойства и личное господство над индивидуализированюй ими таким же образом „материей" и т. д. —либо в плоский, философски несостоятельный, „материализм", который „дух" т.-е, сознание, норовит конструировать или вывести из столь же по существу неизвестных абстрактных понятий атома и „энергии", что также является лишь праздной игрой слов. Человек вообще может познавать только отношения между явлениями, т.-е. между чувственными образами. Они являются непосредственно в нашем сознании, как комплексы ощущений. Помощью движений мы можем сравнивать их между собой, экспериментировать с ними, и таким образом познать существование внешнего мира и все глубже исследовать явления этого последнего. В настоящее время мы знаем, что в процессе этого изучения комплексы раздражений внешнего мира энграфируются в нашем мозгу, регистрируются и приводятся в известный порядок деятельностью нашего внимания. Повторение и созвучие многих сходных энграмм — комплексов образуют основу абстракции. Сначала при помощи такого созвучия образуются только конкретные, так называемые, общие представления (собака, человек, часы). Но, чем выше синтез и чем больше различия отдельных созвучных цепей, тем туманнее или абстрактнее становится образ (мир, величие, добро, зло). Наконец, мы при помощи таких „высших синтезов" достигаем все большей синтетической абстракции (число, время, пространство, качество, энергия). Но приписывать этим продуктам нашего мышления „простую внешнюю реальность" остается величайшей и наиболее частой логической опиской. Реальна — определенная собака, но не реально — общее понятие „собака". Еще менее реальны понятия — атом, энергия, дух, добро и т. д. Пространство, время и качество представляют собой только познанные нами отношения между реальными объектами, посредственно, индуктивно и только в чувственных образах нами познанными.

Все, что идет далее этой элементарной основы нашего познания, есть лишь праздная метафизическая спекуляция о боге, мировоззрении, абсолютных принципах и тому подобных бессодержательных словах.

Впрочем, здесь я должен сослаться на мой доклад „Мозг и душа" (Gehirn und Seele), сделанный на Венском съезде естествоиспытателей, и на мою статью „Ueber Unser menschliches Erkenntnisvermogen" в журнале Journal fiir Psychologic und Neurologie. 1915. Bd. XXI.

Дата добавления: 2015-11-26 | Просмотры: 450 | Нарушение авторских прав