АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Коробка карандашей

на мой крик сбежались люди. Какой-то мужчина бросился отыскивать терапевта.

Откуда-то я услышала мягкий голос: «Это Пит. Я здесь». Его рука осторожно коснулась меня. Как непохоже было это прикосновение на ту боль, которую я только что испытала! Но уже через мгновение я заметалась по комнате, опрокидывая и круша все вокруг.

Пытка продолжалась еще несколько часов, пока мое тело выпускало на волю свою ужасную тайну. Я носилась по комнате, натыкаясь на стены, забираясь под стол, прячась в углах, прыгая по стульям.

Я вспомнила все или почти все. Восьмилетней девочкой я возвращалась домой то ли с хоровой репетиции, то ли с музыкальных занятий, и зачитавших в автобусе, пропустила свою остановку. Оказавшись в незнакомой части города, я бродила, пытаясь выбраться в знакомые места.

Чьи-то огромные руки из-за темной изгороди сгребли меня, грубо и внезапно, и как стальные обручи сжали мое тело. Солдаты – орава солдат – глумливо ржали, предвкушая мерзкую забаву. Они швыряли меня друг другу и роняли. Ботинки игриво пинали сьежившийся комок.

В воздухе раздавались мои иступленные крики. «Я такая маленькая! Помогите мне хоть кто-нибудь! Мне всего восемь! Всего восемь!» тоненький голосок отчаянно умолял: «Не надо, не надо, вы делаете больно моей руке! Не надо делать мне больно!»

Я не могу подняться, мне некуда укрыться. Я не могу убежать от них,

Я отшатнулась и упала. Еще пинок. Они считают, что это весело. Мне так страшно, а они считают, что это игра!

Пятна света, руки, ноги, униформа смешались с моей голове. Ползая на коленях, пытаясь выбраться из сужающегося круга, я протянула руку и коснулась блестящих носков солдатских ботинок. «Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять..»

Дрожащая маленькая девочка заверещала, как раненый заяц посреди стаи волков.

Отвратительные ручищи держали меня за руки и за ноги, пока другие срывали с меня одежду, швыряя ее на соседние кусты.

«Перестаньте, прошу вас, перестаньте. Что вы делаете? – молил надрывный голосок.

Уличный свет на пустыре отражался в блестящих пуговицах и медалях, украшавших огромные, нависшие надо мной фигуры. Четверо вцепились в мои руки и ноги, растянув меня наподобие жалкой голой буквы Х. Тяжелые туши уселись на мои ноги, прижав их к обледенелой земле.

Вдруг я перестала быть частью происходившего. Я была высоко на вершине дерева, и смотрела вниз на жуткую сцену. Мужчины, встав вокруг, хохотали и передразнивали жалкую маленькую девочку, чье белое обнаженное тело так странно смотрелось на черной замерзшей земле.

Солдаты резко запрокинули мне голову назад, и я увидела деревья, где я парила какую-то долю секунды назад. «На деревьях нет листьев», - подумала я, будто и они предали меня. Безжалостные пальцы схватили меня за волосы, пытаясь удержать мою дико мотающуюся голову. «Тихо, девочка, не то тебе в самом деле будет больно»

Что-то мерзкое ткнулось в мое лицо.

«Я не могу дышать! Я не могу дышать!»

они насильно открыли мне рот. Какой-то огромный предмет втиснулся мне в рот, извергая отвратительную на вкус жидкость в мою глотку. Давясь и задыхаясь, я пыталась выплюнуть ее.

Я умираю. О, Боже, помоги мне. Не дай мне умереть. Мне так страшно. Пожалуйста, пожалуйста, Боже. Не уходи от меня.

Свет фар проезжавших мимо автомобилей причинял мне боль. Автомобили с людьми. Они не станут слушать моих криков и не захотят прийти на помощь. Я очень плохая девочка. Если бы я была хорошей девочкой, кто-нибудь наверняка помог бы мне.

Неистовые возгласы поощрили следующего нападающего. они выкручивали маленькое восьмилетнее тело, заставляя его принимать гротескные позы. Тошнота накатывала на меня бесконечными волнами.

Миленький Боже, дай мне умереть! Я этого не вынесу. Я до смерти задыхаюсь. Это так больно! у меня нет сил сопротивляться. Я не могу пошевелиться и больше не могу кричать.

Затем, собрав оставшиеся силы, я предприняла последнюю попытку оказать сопротивление и тотчас получила удар и потеряла сознание. Меня поглотила безучастная темнота.

Минуты казались часами. Когда я очнулась, было тихо. Медленно, очень медленно я пошевелила головой.

Лежа ничком на ковре, я прошептала: «Я мертва, мертва. Солдат больше нет. Боли больше нет. Ужаса больше нет, криков больше нет. Только тишина и покоя, если я заползу под этот куст, то умру. На мне нет одежды. Мне очень холодно».

Другой новый голос, произнес: «Тебе надо идти домой. Твои мама с папой будут за тебя волноваться».

Тоненький голосок произнес с укором: «я уже мертвая. У меня больше нет никаких чувств. Оставь меня в покое. Не видишь разве, что я мертвая».

Спустя несколько минут меня охватил пронизывающий холод и настоятельная потребность отыскать свои туфли. «Надо встать и идти домой».

Я принялась упорно искать свои туфли. Обессиленная и увязшая в причиняющих боль воспоминаниях, я шарила руками, дюйм за дюймом, ползая туда – сюда в темной комнате, тщетно отыскивая свои туфли.

Почему никто не придет и не поможет мне? Должно быть потому, что я слишком грязная, и противная, им неприятно смотреть на меня. Я не хочу, чтобы они пришли и нашли меня сейчас. Нельзя, чтобы кто-то увидел меня в таком виде. Я испорченная, я очень плохая. Я очень устала, сейчас я не могу идти домой. Если я приду домой босая, мама узнает, что я была плохая. Я никогда никому на смогу рассказать о том, что случилось. Мама станет плакать, а папа рассердится. Я хочу просто умереть. Я очень плохая.

Огромный офисный стол превратился в изгородь их кустарника. Дюйм за дюймом я вползала под него. Я должна спрятаться, чтобы никто не сумел меня найти.

Чужие пальцы моей руки коснулись моего лица. Слезы. Кто-то плачет. Не реальная женщина, а какое-то существо женского пола. Это та дама, которая плакала на моих похоронах сегодня днем. Она взрослее и решительнее меня, но это не мама. Она не скажет: «Ты плохая». Она позаботиться обо мне.

Я поглаживала рукой лицо, в то время как существо женского пола обращалось к испуганному ребенку. «Бедное, бедное дитя. Только посмотри, что они с тобой сделали! Ты потеряла свои туфли. Тебе надо найти их, встать и пойти домой. Твои мама и папа будут беспокоиться. Тебе надо домой»

Почему она не оставляет меня в покое. Ведь она знает, что я мертва.

Начало происходить нечто невероятное. Я больше не была в своем теле, а держалась в стороне. Словно теперь я разделилась на три отдельные личности: наблюдающую женщину, покровительствующее лицо женского рода и восьмилетнего ребенка.

Я видела, как существо женского пола внимательно оглядело мою безжизненную детскую фигурку и взяло только мою голову, поскольку именно там помещались все мои чувства. Выбор был сделан: уничтожить сущность Мэрилин Рей, сосредоточие моего бытия. Страшное решение, но необходимо похоронить ребенка, чтобы тело могло продолжать жить.

Положив мою голову в маленький стальной ящик, существо пересекло пустырь, где произошло нападение.

Оно положило ящик в ямку и засыпало его землей и камнями, укрывая его от глаз. «Не плачь, малышка. Больше тебя никто никогда не обидит. Ты больше никогда ничего не почувствуешь. Я выкопаю могилу так глубоко, что солдаты, даже маршируя по ней, не смогут тебя увидеть. Но даже если они и увидят тебя, они никогда, никогда не смогут вновь причинить тебе боль, потому что ты мертва. Я похоронила все твои чувства глубоко-глубоко. Только не забывай, что ты должна оставаться мертвой и никогда ничего не чувствовать. Чувствовать – это больно. Я не дам тебе вновь ощутить боль, ни в коем случае!»

Я снова и снова принималась ковырять пол в офисе, засыпая землей ту могилку, где я похоронила своего плачущего, обиженного ребенка.

В конце концов мое сознание содрогнулось и распалось на части. Я стала эти плачущим, обиженным ребенком, лежащим в своей могиле. «Мне нравиться в моем ящике, в моей могиле. Здесь тихо и уютно» - настойчиво твердил ребенок. – «Так спокойно. Ни боли, ни слез, ни ужаса»

Этот маленький ребенок посмотрел вверх и увидел существо женского рода, которое разыскивало мои туфли. Через пару секунд оно подошло к могиле с туфлями в руке.

«Смотри, - она снимает одежду с изгороди и надевает на мое тело. Она вытирает мое лицо и руки снегом. Она приглаживает мне волосы и надевает мне на голову мою шапку. А теперь она втискивается в мое пустое тело! Мое тело с моими туфлями на ногах выбирается из могилы».

Незнакомое существо женского рода сделало передышку, потом распрямило детское тельце. Затем оно неторопливо поднесло мои руки к моему лицу и провело пальцами от уголков рта к скулам, прилаживая улыбку. Улыбку, которая следующие тридцать шесть лет будет моей постоянной маской – подобно маске смерти на античной могиле.

Она оставляет меня!

Восьмилетнее дитя осталось одно в безмолвной черноте своей могилы. Но покоя больше не было.

Я плохо вела себя сегодня вечером. Думаю, я недостаточно плохая, чтобы попасть в ад. Но теперь я недостаточно хорошая, чтобы попасть на небеса. Должно быть, я очень плохая, потому что Бог не захотел послать мне кого-нибудь на помощь. Я была такой грязной и противной, что даже Он не хотел смотреть на меня. Он просто отвернулся и смотрел в другую сторону.

Ребенок подумал еще немного. Бог говорит, что лучшее, что Он может для меня сделать, это стереть меня. Он просто поднял Свою огромную руку и провел ею по мне, как стирают тряпкой со школьной доски. Он просто стер меня! Я не существую. У меня больше нет чувств и нет души.

Я покачала головой, по лицу текли слезы, рыдания душили меня. «этого не может быть. Этого не может быть! Такую страшную травму невозможно вычеркнуть из памяти. должно быть, я все это выдумала. Моя память всегда была предметом моей гордости. Я ни за что не забыла бы чего-нибудь столь важного».

Слова лились вперемешку со слезами. Терапевт доктор Питер Дэнилчак слушал. Он не высказывал никаких суждений, и не торопил меня. Он дал воспоминаниям выговориться. На сегодняшний день в меня было достаточно этой травмы. Он не хотел ее усугублять.

Около полуночи доктор Дэнилчэк усадил меня в свою машину и отвез обратно к Бабетт.

Бабетт, которой не в диковинку было заботиться о многих глубоко травмированных людях, осторожно уложила меня в постель. Как только моя голова коснулась подушки, у меня стали вырываться непроизвольные вопли. Ужас вновь со всей силой овладел мной. Я рвала ногтями простыни, яростно пытаясь освободиться. Бабетт навалилась на меня сверху, не давая разнести комнату. Несколько часов спустя мои вопли и сопротивление перешли в жалобное хныканье. Еле слышным задыхающимся голосом я предложила Бабетт лечь спать на соседней кровати. «Думаю, со мной все будет в порядке. Только не гасите свет».

Бабетт спала, а я сидела на постели, застыв как статуя. Боже милостивый, неужели это на самом деле со мной случилось!

Начало светать, и во мне родилась новая просьба: «Господи, пожалуйста, скажи, что ничего этого не было. Дай мне хоть что-нибудь, чтобы я могла быть уверена»

Дрожащей рукой я дотянулась до своего дневника, намереваясь излить поток чувств, который по-прежнему меня переполняли. Зажмурившись, я принялась медленно водить карандашом по странице. Когда я открыла глаза, моему взору предстали детские каракули: «Я не умею писать. Мне всего восемь». Карандаш выскользнул из моей руки и со стуком упал на пол; сердце заколотилось где-то в горле.

«Не может быть», - простонала я жалобно, в очередной раз залившись слезами. «Неужели мне в самом деле только восемь? У меня есть муж, семья, «Больше чем друзья», и много людей, которые рассчитывают на мою поддержку? Господи, надеюсь, мы не собираешься оставить меня восьмилетней?»

я наклонилась и подобрала карандаш. С огромным напряжением я выводила буквы алфавита – большие загогулины. Дойдя до буквы «М», я отважилась написать свое имя. Слово «Мэрилин» тоже получилось большим и неуклюжим. Да, кстати, как же с фамилией? Я впала в смятение. «У меня нет фамилии. Мэрилин Мюррей уже не существует, а Мэрилин Рей умерла».

Я стала выписывать «Рэй», но рука безвольно упала, протащив карандаш вдоль страницы. Я не существую. Меня нет. Я бросила карандаш на колени и закрыла лицо руками, ошеломленная вставшей передо мной реальностью.

Грядущий терапевтический сеанс внушал мне опасения. И в то же время я ждала его с надеждой. Меня пугала истина, предстающая моему скептически настроенному «Я», но одновременно я жаждала очиститься от уродства, которое прятала внутри себя столько лет.

Сеанс длился семь часов. Отвратительные действия солдат обрушивались на меня с яростью, которой я не могла предугадать. Я была потрясена, шокирована и доведена до изнеможения. Мысль о том, что отныне существуют три совершенно разные «Мэрилин», повергала меня в ужас. Пытаясь рассказать доктору Дэнилчаку о том, что я разваливаюсь на части, я с трудом подбирала слова, излагая вперемешку мысли и чувства взрослого человека и восьмилетней девочки.

«Мне кажется, что когда я была создана, это был Естественный ребенок. Когда произошло нападение. Я превратилась в Плачущего обиженного ребенка. Затем, чтобы выжить, чтобы выжить, я стала Контролирующим ребенком. Он похоронил двух предыдущих и сказал: «Больше никаких чувств!» затем он отнес мое тело домой и со временем вырос в «большую Мэрилин» - ту даму, которая привела меня сюда.

«Мой Контролирующий ребенок не был рожден в подлинном смысле этого слова. Он пришел только для того, чтобы помочь мне, защитить меня. Мой Естественный ребенок, который воплотился во мне при рождении, исчез, когда мне показалось, что Бог стер мою душу. Он был погребен вместе с моим Плачущим ребенком. Но теперь, впервые за тридцать шесть лет, мой Естественный ребенок получил мое тело обратно!»

в тот вечер мой Естественный ребенок проявил упрямство в разговоре с Бабетт. «Я не хочу возвращать свое тело большой Мэрилин! Я знаю, что она сохранила мне жизнь во время нападения. Из-за нее я жила счастливо, не ведая и не вспоминая о страшном событии и не пугаясь мужчин, солдат или темноты. И все же я немного сержусь на большую Мэрилин. Ведь я хотела умереть. Тогда все было бы намного проще, но она на допустила этого!» Я надувала губы, возмущаясь, как восьмилетняя девочка.

«Наконец-то мое тело снова у меня, и я не намерена его отдавать. Оно мое. Я родилась с ним и не позволю ей отобрать его!». Мои руки радостно ощупывали и обнимали мое тело.

Моя взрослая Мэрилин, казалось, была поражена появлением этой маленькой упрямицы. Я всегда считала себя уступчивой и сговорчивой. Теперь я начала понимать, откуда взялась моя постоянная потребность в контроле.

В четверг утром я проснулась в нетерпеливым желанием добраться до центра и поговорить с доктором Дэнилчаком. Болезненные воспоминания, казалось, не иссякнут никогда. Пытаясь укрыться от них, я взяла свой дневник и стала упражняться в написании алфавита. Когда в кухню вошла Бабетт, я пояснила: «Делаю домашнее задание, чтобы показать его доктору Дэнилчаку, как будто он мой учитель».

Позднее, во время сеанса, я спросила у него: «Это ничего, что я так и продолжаю оставаться восьмилетней? Сейчас мне не под силу оставаться больший».

«ничего, все в порядке», - успокоил он меня.

Но, несмотря на его поддержку и заверения, я все равно съезжала обратно в «большую Мэрилин». Я беспокоилась о своей семье.

«Вы уже рассказали им? Никто не поймет этого. Для них это будет такой удар».

Доктор Дэнилчак ответил: «Сегодня я позвонил вашему мужу».

Мне стало дурно. «Я должна была ехать домой в субботу, но разве теперь это возможно? Но я должна быть там. Моему внуку Бижею исполняется год. В воскресенье у нас соберутся гости, которые приедут из другого города. Дом будет полон людей – более сотни человек. Уже разосланы семьдесят приглашений на праздничный ужин на неделе перед Рождеством»

Доктор Дэнилчак перегнулся через свой блокнот, чтобы прикоснуться к моей плечу. «Я возьму это на себя. Сейчас все ваши силы и ресурсы должны идти на то, чтобы заботиться о себе».

«Но как же быть с Рождеством?» - причитала я. – «Не могу же я испортить всем праздник. Сомневаюсь, что восьмилетняя девочка сможет со всем этим справиться».

«Ни о чем не беспокойтесь. Сейчас ваш черед бездельничать и предоставить другим заботиться о вас».

На следующей неделе начали происходить поразительные вещи. Мои вкусовые пристрастия изменились. Мне больше не хотелось артишоков, которые я купила в день своего приезда. Я отдавала предпочтение тому, что мне нравилось в детстве, - молоку, крекерам, ореховому маслу и меду. Одновременно я стала терять в весе. Моя фигура изменилась, превратившись в худощавую и по-детски угловатую: тонкая талия стала несколько шире, а некогда полные бедра похудели. Даже волосы под мышками и на ногах перестали расти.

Я больше не носила бюстгальтер и не морочила себе голову косметикой или украшениями. При мысли о том, чтобы сесть за руль, я впадала в панику, так что Бабетт приходилось возить меня повсюду. Я настолько привыкла полагаться на себя и заботиться обо всех, что испытывала раздражение, оказавшись в состоянии, когда необходимо надеяться, что о тебе позаботятся другие. Но маленькая девочка внутри меня настаивала на то, что ей «только восемь», и ей не было дела до того, какие трудности это доставляет другим.

Набравшись храбрости, я обратилась к Бабетт: «Мне бы очень хотелось чем-нибудь заняться».

«не отправиться ли нам в магазин игрушек?» - предложила Бабетт.

В магазине я осмотрелась, выбирая, что мне нужно. «Я бы хотела эти раскраски и ту большую коробку карандашей. Я возьму пропись, чтобы упражняться в письме, и учебник математики. У меня всегда были с этим проблемы».

«Может, хочешь какие-нибудь книги для чтения?» - спросила Бабетт.

«Да, очень! Я люблю читать».

Бабетт отвезла меня в библиотеку и подобрала для меня несколько книжек в разделе детской литературы.

Вскоре у меня установился определенный распорядок дня. Я по-прежнему боялась ходить полмили пешком до центра, поэтому ехала на машине Бабетт, когда та отправлялась на работу около восьми, а около пяти мы вместе возвращались домой. Четыре часа в день или больше я проводила на терапевтических сеансах, а остальное время сидела на кухне, раскрашивая картинки или выполняя «домашнее задание».

Первые дни я стеснялась того, что я, сорокачетырехлетняя женщина, вместо сумки таскаю с собой раскраски и хрестоматию для третьеклассников. Иногда некоторые из клиентов приходили на кухоньку, чтобы вместе посидеть и порисовать или просто побыть со мной, когда мне было страшно и я плакала. Мало-помалу я начала привыкать к восьмилетнему ребенку внутри моего взрослого тела.

Я неустанно молилась: «Господи, неужели в самом деле это со мной произошло? пожалуйста, подтверди как-нибудь, что это правда». Моя жизнь представляла собой огромную головоломку «пазл», которую опрокинули картинкой вниз и смешали с беспорядочную кучу. Каждый день я переворачивала несколько кусочков и пыталась угадать, куда они подходят. Куски неба, дерева, земли. Все они были свалены в ужасном беспорядке.

В один из таких дней мне припомнился мой прошлогодний визит ко врачу. Врач, пытаясь отыскать причину моей головной боли, сделал рентгеновский снимок. Он указал мне на затемнение в основании черепа, спросив, каким образом я получила эту контузию.

«Но у меня никогда не было контузии», - возразила я.

«Такой удар невозможно забыть. Судя по всему, вы упали или попали в аварию».

«У меня превосходная память. Ничего подобного со мной никогда не случалось», - запротестовала я.

Я рассказала доктору Дэнилчаку о рентгеновском снимке. «Затемнение на нем – то самое место, куда пришелся удар, от которого я потеряла сознание. Какая ирония! По-видимому, он спас мне жизнь. Наверное, мужчинам показалось, что он зашибли меня до смерти, и они оставили меня умирать».

Доктор Дэнилчак согласился: «вы можете вспомнить, каким образом маленькая девочка умудрилась добраться до дома? Что вы сказали своим родителям?»

На следующее утро я дала своему Контролирующему ребенку полную свободу. Я вновь наблюдала, как он втискивается в мое тело и натягивает на себя улыбающуюся маску. «Я иду домой и говорю матери, что зачиталась в автобусе и пропустила свою остановку. несколько минут я играю с новорожденной сестричкой, а потом поднимаюсь в ванную. Я моюсь и надеваю длинную фланелевую пижаму». Мой взрослый добавил несколько соображений. «это было оральное изнасилование, а оно не оставляет ран, разрывов или кровотечений. К счастью, на мне был толстое зимнее пальто, которое смягчило удары в начале нападения, когда меня пинали и бросали в сугробы. Потом, когда с меня стащили одежду, меня держали так крепко, что я не могла бороться. Как правило, люди получают травмы, когда борются или сопротивляются. А я была не в состоянии этого сделать».

Доктор Дэнилчак коснулся моей руки: «Не так скоро. Со временем все станет на свои места»

«Возможно, у меня и были синяки, но никто не увидел бы их под свитером с длинными рукавами и рейтузами или длинными чулками, которые я постоянно носила зимой, не так ли? Вдобавок, играя, все дети так или иначе ушибаются».

Доктор Дэнилчак кивнул головой: «звучит разумно. Но я хотел бы знать, произошли ли какие-то изменения в вашей личности?»

«Конечно. Но изменения можно было приписать самым различным обстоятельствам. На протяжении восьми лет я оставалась единственным ребенком, а затем – как раз накануне переезда в Уинчиту – на свет появилась моя сестра. Наша семья трижды переезжала на протяжении девяти месяцев, каждый раз я меняла школу. Мне приходилось искать новых друзей, привыкать к новым учителям. Затем, разумеется, к этому добавилась астма, и я подолгу не ходила в школу. Не забудьте также про мои ночные кошмары».

Доктор Дэнилчак заметил: «Во время вашего детства большинство людей не задумывались о том, что является причиной кошмаров, и им, конечно, не приходило в голову предположить насилие. Вероятно, ваша мать абсолютно не догадывалась о том, что с вами произошло».

Изо дня в день я вновь и вновь оживляла в памяти ужас нападения, и каждый раз события развивались практически в одном и том же порядке. Ежедневно то та, то другая деталь обретала особое значение. Время от времени возникали новые подробности. С каждым днем картина становилась все более отчетливой. Похоже, мои чувства, так хорошо и надежно упрятанные, теперь постоянно высвобождались

Мое тело, вспоминая физическое насилие, воспроизводило его заново. В момент начала регрессии я вскакивала с ковра, кружила по комнате и колотила стены. От истошных воплей раскалывалась голова. Горло и грудь саднили и болели от пронзительного визга и астмы. Воспоминания вызывали такое отвращение, что меня то и дело выворачивало наизнанку.

«Дома» Бабетт пеклась обо мне, как пекутся о напуганном, пережившим ужас ребенке. Иногда ей приходилось помогать мне раздеться и кормить меня, лежащую кровати, с ложечки.

В один из редких для зимы солнечных дней большая Мэрилин решила выбраться из дома. Я брела по городу, смотря себе под ноги, стараясь думать о чем угодно, только не о нападении. Я размышляла о своей теперешней семье – о Тодде, Джинджер и Мисси. «Но ведь я слишком мала, чтобы быть замужем и иметь детей. Как никак, мне только восемь». я открыла дверь туристического агентства и, подойдя к стойке, заказала билет на самолет, намереваясь слетать домой на рождественские праздники. Заказ был сделан тихим, заикающимся монотонным голосом. В магазине я купила себе скакалку. Продавщица пододвинула мне чек для подписи. Я стиснула ручку и накарябала имя большой Мэрилин почерком маленькой Мэрилин. Я протянула счет продавщице, надеясь, что она не откажется его принять. Женщина взглянула на чек и улыбнулась мне. Я повернулась и на деревянных ногах выбралась за дверь, терзаясь вопросом:

Стану ли я когда- нибудь нормальной?

7.

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 454 | Нарушение авторских прав