АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Картины и тюрьмы

в конце шестидесятых мы с Тоддом продали магазин и открыли художественную галерею. Время для этого мы выбрали самое что ни на есть подходящее и оказались на гребне волны внезапно нахлынувшего интереса к современному искусству Запада. Вскоре после открытия галереи Тодд решил на время оставить работу, чтобы занять поисками денег для новой христианской академии в нашей округе.

Мне нравилось управлять галереей. Я напрямую общалась с художниками и покупателями и выстраивала стратегию развития. Впервые за много лет в меня появилась возможнотсь творить и проявлять свою индивидуальность независимо от Тодда.

Когда Тодд спустя два года вернулся к руководству галереей, я в качестве «Миссис Тодд» вернулась на место, которое «подобает Миссис Тодд». На первый взгляд казалось, что я делаю это охотно, поскольку я полагала, что моей задачей в жизни было поддерживать Тодда и содействовать ему в его начинаниях. Я была приучена забывать о себе и направлять всю энергию на облегчение жизни своего мужа. Я считала, что нужды женщины стоят на последнем месте после потребностей всех тех, кто ее окружает.

Продолжая работать в галерее, я окружила себя живописью. Меня привлекали картины с изображением тех, кто лишен свободы, - индейский младенец, туго запеленатый в одеяло; одинокий всадник, застигнутый снежной бурей; ковбой, окруженный стенами глубоко каньона или атакующими его индейцами, - образы неволи и поисков освобождения.

Я покинула пределы Канзаса, чтобы выйти на новые рубежи в своей жизни. Но даже преодоление географических границ со временем перестает означать свободу и непосредственность. В конце концов вы обнаруживаете, что принесли с собой ваши прежние ограничения или создаете новые. Преграды, которые я взяла с собой, укреплялись последующими событиями, пока не превратились в высокие стены. Эти стены мешали другим увидеть, кто я есть на самом деле, и не позволяли мне дотянуться до людей.

Запертая в этих стенах, я терзалась от постоянной физической боли. Астму сменили сильнейшие головные боли, проблемы с пищеварением, боль в ногах и спине. Когда я была ребенком, моя мать страдала мигренями и на протяжении многих лет мучилась от деформирующего артрита. Я полагала, что головная боль и боль в теле – это нечто обыкновенное, особенно для женщины. Я обращалась к врачам, специалистам и диетологам, испробовала акупрессуру и боирезонансную терапию, но ничто не избавляло меня от боли. никто не смог даже установить ее причину.

Я никому не рассказывала об этих болях. Мне надлежало быть довольной и неунывающей. У меня была работа, которую следовало выполнять, и люди, о которых нужно было заботиться. Я развлекала заказчиков, друзей из церкви и родных, но всегда в роли жены Тодда. У меня не было своего круга общения. И вот, наконец, несколько раз отклонив приглашения, я, с одобрения Тодда, все же отправилась на неделю в конный поход, в котором участвовали одни женщины. Впервые за пятнадцать лет я оказалась вдали от мужа и детей.

В этом походе я обрела дружеское общение. Я восторгалась независимостью и самодостаточностью моих спутниц. Укоры совести, терзавшие меня из-за того, что я оставила свою семью без надлежащей заботы, вскоре уступили место душевной радости и веселью, царившей в нашей новой компании. По вечерам мы пели песни у костра, а одна из дам, Кей, подыгрывала нам на гитаре. Наши с ней дуэты вызвали у меня в памяти те песни, что я пела с Джинджер, - «Дружище», «Назови свою мечту». Эти воспоминания отзывались и радостью и болью одновременно. Когда мы с ней затянули «Тебе не идти одному», я еле сдерживалась от слез, и слова застряли у меня в горле.

Дни проходили в долгих разговорах; и я и Кей часами болтали, сидя у костра и когда наши лошади шли бок о бок во время перехода. Мы обе обожали лошадей, музыку и искусство. Кей была энергичной и успевающей деловой женщиной и, как и я, страдала жестокими головными болями. Хотя у нас было много общих интересов, во всем остальном мы являли полную противоположность. Кей воспитывалась в атмосфере строгости и сдержанности, я же росла в теплой семейной обстановке. Религию Кей считала костылем для слабовольных, для меня же она была всей жизнью. Несмотря на эти различия, Кей меня заинтересовала.

В последующие месяцы, по мере нашего сближения, я стала понимать, что меня меньше всего привлекает перспектива быть слугой своего мужа и все больше тянет к дружеским отношениям. Я не позволяла себе испытывать душевную близость с подругами со времени моей учебы в старших классах, когда прекратились наши отношения с Джинджер. Мне подумалось, что может быть, теперь стоит рискнуть.

Кей воодушевляла меня и поддерживала и вдобавок внимательно относилась к моей физической боли. Мало-помалу я стала предпочитать нашу дружбу моим поверхностным отношениям с Тоддом.

Работа в галерее и дружба с Кей дали мне возможность творчества и дружеского общения. Две поездки в Европу с Тоддом к нашим друзьям заставили меня по-новому взглянуть на вещи. Путешествуя, я впервые начала понимать, как опустошает людей война. Тридцать лет мирной жизни не смогли заставить их забыть голод и страх. Мы ездили в Дахау, и там я увидела огромную фотографию детей, глядящих пустыми глазами сквозь бесконечные ряды колючей проволоки. Что-то случилось со мной, когда я смотрела в эти глаза. возникло ощущение ужаса, относящегося к другому времени и месту.

Мы побывали за «железным занавесом», в Чехословакии. Там мы познакомились с Милошем Сольцем, пожилым пастором, с которым я мгновенно ощутила внутренне родство. Когда он рассказывал о боли, пережитой им в детстве, о нищете, насилии, унижениях, о страданиях, которые принесли с собой война и нынешняя коммунистическая оккупация, я отчасти ощутила его боль как свою. Я почувствовала себя «в своей тарелке». Несмотря на печальную ситуацию в тогдашней Чехословакии, я чуть было не склонилась к тому, чтобы остаться там.

Когда мы с Тоддом возвратились в реальность нашего мира, произведения искусства американского запада резко поднялись в цене. Цены на нефть выросли, а нефтяные магнаты и банкиры стали нашими главными покупателями. Выставка национального творчества, которую я представляла в одном из крупнейших музеев американского искусства, и наши многочисленные выставки в Скотсдейле доказали, что я стала профессионалом в этой области. К своим тридцати девяти годам я была одной из самых известных женщин - коммерсантов, занимающихся искусством Запада.

Знакомым я казалась женщиной, удачно сочетающей бизнес и успех в обществе, имеющей первоклассный дом, счастливый брак и двух замечательных дочерей. Однако что-то было не в порядке.

Нечто в моей душе пронзительно кричало, пытаясь привлечь мое внимание, жаждало быть увиденным, услышанным и понятым. От этого у меня все внутри разрывалось и шла кругом голова. Но вместо того, чтобы прислушаться, я работала еще сильнее и быстрее. С каждым новым проектом моя боль усиливалась, а вместе с ней росли дозы принимаемых мною лекарств, которые оказывались все более бесполезными в моих попытках освободиться от тисков этой боли. Освобождение пришло ко мне совсем не так, как я ожидала. Как и большинство беглецов из неволи, мне предстоял нелегкий путь.

Но и вырвавшись на свободу, я вновь и вновь возвращалась в свою тюрьму, ибо только там я чувствовала себя в безопасности.

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 551 | Нарушение авторских прав