АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Осколки стекла

одиночество. Пустота. Пустырь, на котором – группа мужчин и голое дерево. Они смотрят сверху вниз на маленького ребенка. Белое, нагое дитя. Такое белое на черной земле. Такое белое по сравнению с черной кожей истязателей.

Чувства захлестнули меня. Слезы страха. Слезы оставленности. «Плохая, скверная, плохая!»

«Я не могу продолжать, Пит. Я больше не могу находиться в этой безобразной темной комнате. Мне нужно хоть немного света, немного надежды, иначе я умру»

меня ничуть не смущали мысли о самоубийстве. Вчера я думала о том, чтобы спрыгнуть с эстакады по дороге в центр. Сегодня утром собиралась броситься под машину.

«Пожалуйста, Пит. Пожалуйста, отвезите меня куда-нибудь на солнышко. Туда, где я смогу хоть на время позабыть о нападении. Я так устала. Устала страдать. Устала плакать. устала быть несчастной!»

он неуверенно покачал головой. «Не знаю, будет ли это правильно».

«Пит, мой Взрослый умрет в этой комнате вместе с моим Ребенком, если я не увижу немного солнца».

Он всмотрелся в мое измененное до неузнаваемости лицо, испещренное лопнувшими сосудами, - результат напряженного крика. Одежда на мне висела мешком. Сколько я потеряла? Двадцать пять.. тридцать фунтов? «Пожалуй, вам нужны физические упражнения», - произнес он.

«Я теперь подолгу хожу пешком. Я даже могу легко подняться на холм. У меня очень редко болит голова, разве что во время сеансов. Ни астмы, ни аллергии – ничего. Мне становится лучше». Я продолжала настаивать: «Пожалуйста, мне нужно что-то еще кроме этого».

«Ладно, что –нибудь придумаем».

В пятницу доктор Дэнилчак согласился отвезти меня за город. Мы ехали извилистой дорогой через холмы к океану. Я глазела по сторонам с удовольствием. Мой восьмилетний ребенок был очарован красотой. «Взгляните на цветы, - радостно вопила я.- а какое высокое вон то дерево. Посмотрите туда!»

Доктор Дэнилчак смеялся вместе со мной, довольный, что показал свой любимый берег моему восторженному Ребенку.

На обратном пути, не отрывая глаз от высоких деревьев вдоль дороги, я улыбалась. «А что, если нам приезжать сюда каждую пятницу?».

Он взглянул на сидящего возле него Ребенка, который заметно преобразился. «Увидим», - отозвался он, довольный тем, что загородная прогулка имела терапевтический эффект.

Радость от поездки за город быстро поблекла в предчувствии предстоящего визита Тодда. Я не знала, как себя вести. Мой Взрослый велел мне быть «послушной женой», а мой Ребенок очень боялся.

Тодд по просьбе доктора Дэнилчака на три дня прилетел в Берлингем. Он согласился присутствовать на одним из терапевтических сеансов в надежде, что это поможет ему понять, что происходит с той, которая некогда была его женой, а теперь стала такой незнакомой. Тодд наблюдал, как его жена, Мэрилин Мюррей, постепенно стала ощущать боль Мэрилин Рей, маленькой девочки, поглощенной ужасом, который она не могла постичь своим разумом, и от которого не могла защититься.

Несколько часов спустя все выглядело так, как будто никакого сеанса не было. Зато я была вынуждена исполнить своей супружеской долг. Тодд был ласков и нежен, и мне хотелось ответить ему тем же; однако мои мучительные ежедневные переживания и терапии охладили во мне интерес к физической близости. Гнев Тодда был почти осязаем. Он хотел, чтобы я вместе с ним вернулась домой, поскольку ему пришло в голову, что я увлечена доктором Дэнилчаком. Это казалось ему единственно возможным объяснением моего поведения, а также объясняло то, почему я продолжаю оставаться в Калифорнии. Никакие заверения, что причина моей реакции кроется в последствиях лечения, а доктор Дэнилчак всего лишь мой терапевт, не изменили его мнения.

Я вернулась к терапии, но одновременно не переставала сомневаться в своем решении продолжить извлекать связанные с нападением воспоминания. Я разрывалась между своим супругом и своим здоровьем. Навсегда вернуться в Скотсдейл означало бы теперь стать прежней Мэрилин, моим Контролирующим ребенком, и предать забвению вновь обретенного Естественного ребенка, которым меня сотворил Бог.

Я размышляла над предыдущими пятью месяцами и всеми моими шагами в терапии. Я вспомнила, как мой Контролирующий ребенок, сохранивший мне жизнь, отчаянно маневрировал, оберегая меня от чувств, оберегая меня от боли.

За эти месяцы я узнала, что большинство людей, проходящих регрессивную терапию, переживают свои воспоминания приблизительно на 30-50 % от исходного эмоционального уровня из-за сильно защитного механизма. Мне понадобилось три месяца интенсивной работы, чтобы мой Контролирующий ребенок согласился отпустить меня, позволил мне чувствовать в полную силу. Когда это произошло, я настолько глубоко заглянула в бессознательное, что пережила нападение на все 100 процентов, без смягчающего воздействия шока.

Сперва я могла переживать нападение лишь какой-то частью себя; я воспринимала либо физическую, либо эмоциональную его сторону, отделяя их друг от друга, как отделяют белки от желтков.

Первоначальное воспоминание нападения сопровождалось огромным количеством физических действий. «Кадры» их прошлого сопровождались телесными воспоминаниями. Я физически ощущала нападение – так, как его испытал мой ребенок, - все удары и броски, смятение и безудержный страх. Хотя чувства тоже присутствовали, но это были не самые «опасные чувства».

Постепенно мои эмоции становились все сильнее, вбирая в себя все переживания, сопровождающие нападение. Вместо того, чтобы метаться по комнате, я часами сидела, забившись в угол, крича и рыдая. Я испытывала ужас, одиночество, отвращение к себе, вину, боль оставленности и отверженности Богом. Я переживала абсолютное бессилие. Я была подавлена и раздавлена.

Я с ужасом наблюдала, когда мне придется испытать физическое и эмоциональные переживания одновременно. Без вмешательства Контролирующего ребенка физическая и эмоциональная боль сошлись в столь неистовой ярости, что я уж было решила, что достигла, наконец, дна бездны. Я ошиблась. Спуск только начинался.

Потребовались месяцы, чтобы я смогла пережить нападение и встретить его с полнотой восприятия взрослого человека, принять, что это произошло со мной – с этим лицом, с этим ртом, с этой Мэрилин Мюррей, - а не только с маленькой девочкой, которую я не знала, с незнакомым телом, лежавшим на грязной земле в Канзасе тридцать шесть лет назад.

Блаженное неведение восьмилетнего ребенка уберегло меня от осмысления того, что означало это нападение. Моя маленькая девочка не знала, что такое оральное изнасилование. Она не понимала, что истязатели сделали попытку изнасиловать ее и в анальной форме. Но взрослая Мэрилин столкнулась со всей правдой о себе. Я заставила себя испытать ужас, отвращение и омерзение от того, как эти мужчины надругались над моим телом. От этой правды меня рвало – снова, снова и снова.

Физически и эмоционально я реагировала, как взрослая женщина, которую часами ежедневно насилует группа мерзавцев. Переживание этого изнасилования сказывалось на мне уже не только во время сеансов. Последствия были такими, как если бы это все по-настоящему произошло только сегодня. Физически я выглядела совершенно разрушенной. На уровне чувств я больше не отличала происходящего в комнате для терапии от реальности обычного мира. Мой Плачущий обиженный ребенок становился единым целым с моим Взрослым.

Одним из этапов воспоминания нападения было переживание разделения на части. Умом я понимала, что этот защитный механизм спас мне жизнь. Но внутри меня, ломая мое тело в мучительной агонии, бушевала жестокая боль, вызванная расщеплением. Как мог кто-либо, тем более восьмилетнее дитя, принять такое значительное решение – выбрать между жизнью и смертью? Решиться уничтожить часть своего бесценного «Я» ради выживания - не лучше ли было умереть целостной личностью, чем жить разделенной на части? Каким образом возникает подобное решение?

Я изливала свои муки в дневнике:

Не заставляйте меня делать это… я не хочу убивать себя!

Свет уличных фонарей проникал сквозь облетевшие деревья. Он отбрасывал тени на фигурку, которая раскачивалась взад и вперед, стоя на коленях. Воздух был наполнен ее пронзительным плачем по мертвому ребенку, лежащему у нее на руках

Доктор Дэнилчак слушал с пониманием. Он опекал, поддерживал и укреплял мое чувство собственного достоинства. Мне это нравилось, за исключением того, что он говорил о БОге. Он спросил, способна ли я гневаться на Бога. Но я никогда не позволяла себе гневаться на кого бы то ни было, а уж о гневе на Бога я и мысли не допускала. Затем он добавил: «Чтобы иметь истинные отношения с кем-то, включая Бога, нужна честность. Мы не может восстановить отношения, пока не признаем, что они нарушены.»

Но дно бездны еще не было достигнуто. Когда же я дошла до дна, чувство было такое, будто я свалилась с тринадцатого этажа, разбившись о промерзшую, черную, грязную землю. В детстве я полагалась на то, что некто всемогущий спасет меня, по крайней мере, будет рядом со мной: Бог всех детей, Бог, который сажает их к Себе на колени, чтобы заключить с Свои объятия и защитить их. Даже когда меня покинула последняя надежда, я все еще рассчитывала на доброго, всемогущего и великого Бога.

Но во время нападения, показавшегося мне вечностью, я с болью осознала, что Бог отказался от меня. Я была такой скверной, недостойной, что мне казалось – Бог просто сделал вид, будто меня не существует.

Вулкан ожил заново. Год за годом я ходила в церковь и учила своих детей и друзей тому, что Бог любит их и в изобилии наделяет благодатью. Все это время внутри меня клокотал вулкан. Он медленно закипал в глубине моей души огненным, плотным варевом злобы за то, что его держат взаперти, за то, что на нем растут цветы и стоят дома, как будто его не существует вовсе.

Отчетливая, примитивная в своей первозданности ненависть взорвалась и хлынула через край на склоны старательно ухоженной горы, уничтожая все на своем пути. «Бог, я ненавижу ТЕБЯ!»

Любящий Бог, который хранит своих детей от беды?
«НЕТ!»

Заботливый Бог, который любит тебя, несмотря ни на что?

«НЕТ! ОН СТЕР МЕНЯ!»

добрый и любящий Бог?

«НЕТ»

Бог, ТЫ позволил им сделать это со мной? Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ!

«Ты, что, слепой? Ничего не видишь? Как Ты мог позволить, чтобы это случилось с таким маленьким ребенком?!»

гнев продолжал изливаться, пока не вышел весь. Я лежала под грудой пепла, прижавшись к полу, тяжело дыша.

Когда силы вернулись ко мне и я села, доктор Дэнилчак принялся отвечать на мои вопросы. «Я думаю, Бог плакал о тебе во время нападения. Я убежден: Он не больше твоего хотел, чтобы случилось подобное. Это непросто понять – почему Бог допускает зло и несчастье в мире. Отчасти это можно объяснить тем, что он представляет людям свободный выбор. Он не управляет их поступками. С другой стороны, Бог способен сделать так, что мы можем обрести Его исцеляющую любовь от Него напрямую или, что бывает чаще, от других людей»,
я шал к Бабетт, прокручивая в голове эти слова. Всевозможные «Если бы» так и сыпались на меня. Если бы я не познакомилась с Кей, я не молилась бы о ней. Если бы Кей не примирилась с Богом, она ни за что не прочла бы книгу Сесила Осборна. Если бы она так и не прочла эту книгу, то даже если бы «Больше чем друзья» существовали бы, они никогда бы не познакомились с доктором Осборном и его центром. Если бы мы с Кей не ссорились, она не отправилась бы в Бермингем. И если бы Кей никогда там не побывала, она так и не заставила бы меня обратиться к ним за помощью.

Высокие изгороди на моем пути в темноте приняли угрожающие размеры. Внутренний ребенок отпрянул, опасаясь, что чьи-то ручищи подобно стальным обручам вновь сдавят мою грудь. Я собралась с силами и, задрав подбородок, зашагала дальше.

Бог устроил мое исцеление. Он привел меня к нужному мне терапевту. Познания доктора Дэнилчака в регрессивной терапии и его докторская диссертация по пастырской психотерапии успешно объединили две сферы деятельности. Мне нужен был тот, кто способен понять, как мою духовность, как и мои поврежденные чувства.

Я подняла глаза на деревья с набухающими почками. на деревьях нет листьев. Черная и грязная земля. я осмотрелась и увидела повсюду новую жизнь – цветы, буйная трава покрывали лужайки перед домами.

Из зимы моей печали я заглянула в весну новой жизни. Может Бог и в самом деле переживает за голого, перепуганного, доведенного до отчаяния ребенка.

Я почувствовала себя хрустальной вазой, разбитой вдребезги, которую теперь собирает по кусочкам кто-то осторожный, терпеливый, кто-то, готовый потратить врем, чтобы подобрать все мельчайшие осколки и разгадать, как они соединяются. Чтобы собрать вазу заново, уйдет много долгих часов. Но благодаря терпению, любви и заботе, эта работа будет доведена до конца.

Когда хрустальная ваза разлетается на куски, осколки стекла могут вонзиться в кожу, причиняя боль. Так ваза дает знать другим о той боли, которую она испытывает. Ваза, униженная и растерзанная оттого, что она разбилась, не хочет, чтобы кто-то узнал о ее хрупкости. После того, как ее склеили из осколков, ваза поначалу чувствует себя слабой и безобразной.

Моя ваза страшилась своей хрупкости. Некоторые осколки так и не нашлись. Клей еще не высох. Настал час отправляться домой. Пора вернуться в реальный мир новой личностью, той личностью, которой я была задумана. Терапия открыла мне мой страх быть оставленной, мой страх оказаться без мастера, который собрал меня по кусочкам – доктора Дэнилчака, единственного человека, который знал, как выглядит настоящая ваза. Все в Аризоне знали лишь глиняный горшок, в котором в течение тридцати шести лет хранились осколки разбитой Мэрилин Рей. Они ничего не ведали о хрустальной вазе. Что, если они не полюбят меня такой, какая я есть? Примут ли они мою слабость и непрочность?

С доктором Дэнилчаком мы немало поработали, репетируя будущее и его возможности. Мы обсудили недавний визит Тодда в Берлингем и его реакцию. Пит посоветовал мне семейное консультирование как неотъемлемое условие моего окончательного возвращения домой. Будучи в Берлингеме, Тодд согласился на это, но возвратившись в Аризону, передумал. Разговаривая с ним по телефону, я догадывалась: он ждет, что я вернусь в Аризону как ни в чем ни бывало и вновь стану той женой, которой была до моей работы с доктором Дэнилчаком.

Я прижимала телефонную трубку к плечу, мои руки тряслись. Я вживалась в новую роль. «Тодд, мне необходима твоя поддержка. Мне необходимо, чтобы ты пошел к консультанту вместе со мной. От этого зависит наш брак.

Ему было трудно это понять. Мы прожили вместе множество чудесных лет без всякого консультирования. К чему оно теперь. Я думаю, он видел, что у нашего брака есть проблемы. Но на его взгляд, нет ничего такого, что надлежащая духовность, с моей стороын – не могла бы привести в порядок.

По мере того, как близилось завершающая стадия моей интенсивной терапии, доктор Дэнилчак предложил мне начать медленное вхождение в прежнюю среду с нескольких визитов в Аризону. Мое постепенное возвращение началось на Пасху 1981 года – в самый подходящий для меня день – Пасхальное воскресение. Вдобавок это была двадцать пятая годовщина нашей с Тоддом свадьбы.

Я наслаждалась возвращением в семью. Я взглянула на маленького Биджея и поклялась себе, что сделаю все, что в моих силах, чтобы вырастить его свободным человеком, умеющим чувствовать. Однако этот краткий визит дал мне лишь незначительное представление о том, что ждет меня и моих близких после того, как я вернусь насовсем.

В последний месяц в Берлигеме я написала Тодду письма. Я была уверена, что его содержание не доставит ему удовольствия. Вероятно, он наделся, что я взялась за ум, и вернусь раньше, чем планировалось. Вместо этого я высказала ему мои истинные чувства, что нечасто случалось в нашем браке. Наконец-то я проявила надлежащую уверенность. Я сообщила ему о том, как задело меня его отношение к моей терапии. Он воспринял это письмо как пощечину. Я чувствовала его гнев и разочарование.

Боль текла сквозь меня, как стремительная река. Когда она уменьшилась до тоненького ручейка, я написала ему еще одно письмо. Я ответила на его сомнения и затем очертила новые границы, комфортные для моего существования. Я отказалась брать на себя ответственность за его чувства, но пообещала проявлять самостоятельность в здоровом, развивающемся браке.

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 591 | Нарушение авторских прав