АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Недостающая часть

Ворота тюрьмы в Эдоби отворились передо мной, стоило мне к ним приблизиться, и пока я проходила через тюремные здания, возгласы: «Привет, Мэрилин» отдавались эхом во дворе. Я знала, что если кто-то всего лишь попытался бы меня обидеть, за меня тотчас вступились бы несколько очень сердитых парней. После того, как я провела свою презентацию в шести различных группах малолетних преступников, у меня появилась новая и весьма необычная дружеская компания.

Под Рождество я провела почти все вечера у плиты и наготовила горы домашних пирожных и печенья для праздника в тюрьме. Всем ребятам я купила в подарок замечательную книгу Лео Бускалья «Любовь» и написала каждому из них несколько строк на титульном листе.

Однако моей целью было помочь им понять, по какой причине они стали преступниками. Я хотела, чтобы они не только поняли и осознали насилие, которому они сами подверглись в детстве, но и ощутили ответственность за свои недавние действия, ставшие результатом их прошлого.

Теперь, когда мальчишки чувствовали себя со мной непринужденно, они не стеснялись в своих чувствах и выражениях. Я узнала все уличные слова для обозначения секса, и если бы потребовалось, я, вероятно, смогла бы ругаться на трех языках, которые мальчишки классифицировали как «белый, черный и мексиканский».

Мне часто казалось, что комната трясется от гнева и боли.

«Эй, нечего наезжать на меня за то, что я изнасиловал девчонку! Вините моего дядю, который насиловал меня!» Джим брызгал словами и гордо вскидывал голову, демонстрируя открытое неповиновение.

«Знаю, Джим, знаю. Люди, которые жестоко обращались с тобою, когда ты был ребенком, в ответе за то, что породили твоего Плачущего обиженного ребенка. Но и ты сам отвечаешь за свои поступки. А теперь ты еще вдобавок отвечаешь за то, чтобы быть заботливым родителем маленькому обиженному Джимми внутри тебя. Ты должен чувствовать, что ему нужно, и быть тем родителем, в котором он нуждается так отчаянно»

Я взглянула на мальчишек, которых я так любила. До чего же мне хотелось, чтобы они стали свободными – свободными во всем. «Прежний образ действия привел вас в тюрьму – и не только в тюрьму под названием «Эдоби», но также и в эмоциональную тюрьму. Вы не обязаны оставаться заключенными ни в одной из этих тюрем. Вы можете измениться».

Когда день подошел к концу, мы с Полом, как обычно, сговорились выпить чашечку чаю со льдом с маленьком ресторанчике через дорогу. Мое сердце сжалось от боли, когда он рассказал мне, что нечаянно услышал, как некоторые ребята обсуждали, какие преступлением им надо совершить после выхода из тюрьмы, чтобы вновь оказаться в Эдоби: не такое тяжкое, чтобы оказаться в тюрьме особого режима, но обязательно вернуться в Эдоби. Эдоби был их домом, их жизнью, всем, что они знали. Для некоторых из мальчишек, их группа и доктор Пол Дуда были единственной семьей.

Эти парни были напуганы. Они были одиноки. Но они хотели принадлежать кому-то и чему-то, иметь семью и работу. Но как? Кто возьмет на работу бывшего растлителя малолетних? Кто позволит своей дочери выйти замуж за насильника? На что им было надеяться? А ведь ни одному из них не было еще и восемнадцати.

На следующий день на сеансе в доктором Эрлом мы обсуждали мои чувства, связанные с работой в Эдоби.

Доктор Эрл сидел на стуле, закинув ногу на ногу, слегка касаясь пальцами своих губ. когда я закончила, лицо его выражало удовольствие. «Я настолько восхищаюсь тем, что вы делаете, что это ставит меня в затруднительное положение. Как ваш терапевт, я хочу уберечь Вас от переутомления и убедить больше заботиться о себе самой. Но как заинтересованный профессионал, я хочу поддержать Вас в вашей работе. Мне каждый день приходит в голову мысль познакомить с Вами того или иного человека или отправить его на Ваше выступление».

Заразительный энтузиазм доктора Эрла поднял мне настроение, расстроенное тем, что творилось в моей семье.

Мое настроение колебалось ежедневно, иногда ежечасно – обида, восторг, разочарование, веселость, одиночество, воодушевление, гнев и сочувствие сменяли друг друга.

Временами мой Плачущий обиженный ребенок, как прежде, принимался плакать. Я плакала наедине с собой. Я плакала в присутствии доктора Эрла. Я плакала на встречах с доктором Дэнилчаком. Я плакала с Кэрол и Джеффом.

Я старалась игнорировать замечания домашних и не думать о том, как они относятся ко мне. Я перестала считать это важным. У меня было много других дел, которые не давали мне застревать на том, насколько разошлись наши с Тоддом пути.

Приглашение выступить, а также приглашения от терапевтов, которые желали познакомиться с моей терапевтической концепцией, текли уже не тоненькой струйкой, а постоянным потоком.

Я провела несколько часов, отвечая на вопросы одного известного психолога. Беседуя со мной, он пришел в восторг: «Я изучил много различных теоретических концепций структуры личности. В каждой из них есть своя собственная терминология. Фрейд говорил об «эго», «ид» и «суперэго». В транзактном анализе упоминаются Родитель, Взрослый и Ребенок. Фейрбейн использует применительно к объектным отношениям специфические выражения, такие как центральное «эго», либодозное «эго», и антилибидозное «эго».

Он взглянул на меня и громко расхохотался, добавив: «Но почему-то «антилибидозное эго» не цепляет меня за живое так, как «Плачущий обиженный ребенок!»

В ноябре я провела презентацию в Оттавском университете в Канзасе. Благодаря интенсивной рекламной компании аудитория была переполнена студентами и профессионалами.

Стоя на кафедре, я ощущала себя в родной стихии. Я окинула взглядом море дружелюбных лиц и обратила внимание, что среди присутствующих много молодых мужчин. маленькая Мэрилин поглядывала на них, и ею овладевал все больший испуг. Что если я им не понравлюсь? Что, если они решат, что я скверная и грязная? Мой взрослый успокоил маленькую девочку, и я продолжила свою лекцию.

По окончании лекции слушатели аплодировали стоя, а студенты выстроились в очередь, чтобы записаться на консультацию. Четыре дня спустя я возвращалась обратно, унося в своем сердце кусочек Оттавы. Отзывы студентов и ректора университета вселили в меня мужество, которого мне так недоставало, чтобы предпринять новый шаг: навестить родные края.

Держа курс на запад, я вела машину сквозь дождь, превратившийся вскоре в мокрый снег, и предвкушала радость возвращения домой. Мэрион, город моего детства, почти не изменился, хотя Мэйн- стрит выглядела холодной и непривлекательной. Что-то пропало.

Я оглядывала реку, парк, магазины. Раньше, возвращаясь домой из поездки, я чувствовала, будто весь город тянется ко мне навстречу и заключает в объятия. Теперь он казался сухим и неприветливым незнакомцем. Город больше не вызывал радостных воспоминаний – он потерял свою невинность.

Эти смешанные чувства отступили под натиском жарких объятий и поцелуев моих любящих тетушек, дядюшек, двоюродных братьев и сестер. Обилие блюд превосходило все мои детские воспоминания. Мы смеялись и расспрашивали друг друга о том, у кого что произошло в последнее время, и лишь двое из родственников затронули в разговоре мою терапию и ее причину. Скоро, слишком скоро настал час отправляться дальше. Нелегко было прощаться с любимыми мною стариками. Я не знала, удастся ли нам свидеться вновь.

Я села в арендованную мною машину и продолжила свой путь на запад, через мост и далее по загородной дороге. Путешествие, которое я собиралась предпринять, началось примерно тремя годами раньше.

Сегодня мне предстояло паломничество в город моей боли УИЧИТО.

В ноябре в Уичито холодно и тревожно. Единственным источником тепла для меня был дом моего двоюродного брата Джона. Меня одели в теплый спортивный костюм, усадили в пухлое кресло, налили кружку горячего чаю, которая согревала мне ладони.

«Похоже, что в моей жизни больше ничего не происходит случайно», - заметила я. Густые брови Джона поползли вверх. «И что же оказалось неслучайным в этот раз?»

«Ты. Твоя диссертация по психологии. Твоя работа в госпитале для ветеранов. Кто еще способен понять мои научные поиски?». Бэт, жена Джона, внимательно слушала. «Ты рассказала Джону о том письме в газете?»

«Забыла!». Я повернулась к Джону, прикрыв ладонью кружку с чаем. «Женщина, слышавшая мое выступление, позвонила мне и сказала, что прочла в газете письмо. Его написал мужчина, который во время Второй мировой войны был солдатом и находился в городке на Среднем западе».

Джон кивнул, сосредоточенно слушая меня.

«Там он стал участником группового изнасилования, во время которого была убита маленькая девочка, но его так и не арестовали. Из-за этого он мучается всю жизнь».

Я отпила чаю и продолжила: «Как по – вашему, он мог бы быть одним из моих насильников?»

Джон оценил эту вероятность. «Нельзя сказать наверняка, но возможно…»

В ту ночь я не могла уснуть от потока идей, вопросов и воспоминаний, крутившихся у меня в голове. Я мысленно перебирала все действия, которые предприняла, готовясь к этой поездке: телефонные звонки в мэрию Уичито, приобретение карты города 1944 года, разговор с пожилым водителем автобуса, который помнил, где проходили автобусные маршруты в годы войны.

Рассвет на заставил себя ждать, я поднялась и оделась. Достав карту, я развернула ее на постели перед собой. Я ощущала рядом с собой присутствие маленькой девочки – моего Плачущего обиженного ребенка. Детская рука, дрожа, указала мне улицу. «Я помню эту улицу. Это Хилсайд, где я когда- то жила. По этой улице я ходила в магазин».

Я успокоила маленькую девочку. «Нам нужно отыскать церковь, где проходили репетиции, малышка. Здесь их так много».

Сделав несколько телефонных звонков, я свела количество возможных вариантов до четырех. Я казалась себе детективом, ищущим ключ к разгадке, исходя из обрывочной информации.

Мой энтузиазм остыл, едва холодный ветер ударил мне в лицо. Затянутое тучами небо открылось, чтобы засыпать землю мокрым снегом. Забравшись в машину, я включила дворники и подождала, когда печка согреет мое продрогшее тело. Спустя несколько минут до меня дошло, что дрожу я не только от холода. Преодолевая тревогу, я тронулась в путь по знакомым улицам.

Я ощущала, как мой Плачущий обиженный ребенок, сидя у меня на коленях, трясется от страха. «Это здесь, - произнес он робко, - Хилсайд-авеню. Большой старый дом. Только он больше не белый. Кто-то покрасил его в серый цвет».

Я припарковалась на другой стороне улицы и стала рассматривать «плохой дом». Я пошарила в кипе бумаг и карт и вытащила конверт. Открыв его, я достала потрепанную фотографию. «Сорок лет назад, малышка. Видишь? То же самое дерево. Перила крыльца немного другие. Как по-твоему, нам стоит зайти?»

В ответ только дрожь.

«Думаю, мне хотелось бы посидеть в своей спальне и посмотреть в большое окно. От которого у меня были те ужасные ночные кошмары».

Плачущий ребенок слабо запротестовал. Мое любопытство было сильнее страха.

Табличка с надписью «продается» была приколочена к столбу посреди газона перед домом. Я перешла улицу, поднялась по ступенькам и постучала в дверь. Молчание. Никакого ответа. Я стояла на крыльце и воспоминания захлестывали меня: я вспомнила, как наши квартирантки поджидали здесь своих молодых людей, а я сидела на ступеньках со своей куклой. Лезли в голову и более страшные, мерзкие воспоминания.

Я постучала еще раз, затем спустилась с крыльца. Мне хотелось заглянуть в окна, рассмотреть все, что только возможно, но надо было довести до конца свое путешествие: вслед за автобусным маршрутом въехать в центральную часть города, отыскать церковь, а затем попытаться найти пустырь, где произошло нападение.

Я побывала возле всех церквей, отмеченных мною на карте, - четыре церкви, которые некогда принадлежали Евангельскому объединенному братству, а теперь принадлежали к методистам. Стоило мне приблизиться, я тотчас узнала нужную мне церковь. Ее стены из красного кирпича мало изменились.

От церкви я повела машину по первому автобусному маршруту в сторону дома, но ничего не узнавала. Здания были слишком элегантными, слишком респектабельными. Я поехала по другому маршруту, и вновь ничего. Я искала, как ищут недостающую часть пазла – картинки – головоломки, - которая то ли упала под стол, то ли застряла в диванных подушках.

Я обращалась к маленькой девочке, спрашивая у нее. «Это здесь, малышка?» «Куда мы попадем отсюда?». Но маленькая девочка была сбита с толку и не могла ответить. Я потерпела неудачу. Я проехала всеми возможными автобусными маршрутами, сначала от церкви к дому, а затем от дома к церкви. Ничего.

Я вела машину от своей школы по еще одному автобусному маршруту. Я оглядывалась по сторонам, но ничего не узнавала. Потеряв терпение, я пропустила поворот к церкви и проехала несколько лишних кварталов. Внезапно у меня перехватило дыхание. Невидимый кулак ударил меня в живот.

И в ту же секунду прямо перед собой я увидела неясные очертания небоскребов цента Уичито. Такими я видела их всего один раз – когда подняла глаза от книги, которую читала в автобусе. Я пропустила свою остановку и, увидев эти дома, поняла, как далеко я заехала. Воспоминание пронзило меня насквозь.

Нападение произошло, когда я направлялась на репетицию, а не по дороге домой!

Я с трудом удерживала руль машины, пока до моего ошеломленного ребенка доходила вся важность этого воспоминания. Боже, эта та улица! Это случилось здесь!

Плачущий обиженный ребенок уже не сидел у меня на коленях. Он был мной. У меня перехватило дыхание, тело тряслось. Слезы обжигали глаза, горячими дорожками сбегали по лицу. Ребенок тянул из меня жилы, пытаясь вызволить крик из самой глубины свое перепуганной души.

Он вцепился в мое тело и принялся выкручивать мне руки и ноги. Я из последних сил сдерживала себя, чтобы не поддаться моему близкому к истерике Плачущему обиженному ребенку, умоляя его дать мне возможность совладать с собой.

«Малышка, послушай меня! Никто не собирается тебя обидеть. Здесь нет никаких мужчин. Оглянись вокруг. Видишь? Солдаты ушли. Сейчас ты под моей защитой. Для этого во мне теперь достаточно сил».

«Все хорошо, все хорошо, хорошо». Я слышала тихий голосок, монотонно бубнивший одно и то же, пока я крепко обхватила себя руками, похлопывая по плечам, пытаясь унять дрожь в теле и не дать ему развалиться на части. Понемногу меня перестало трясти, и я лишь слегка вздрагивала. Я раскачивалась взад и вперед, баюкая своего Плачущего ребенка, повторяя: «Все хорошо, все хорошо». Я взяла его на руки и принялась вытирать ему глаза.

Прошли минуты. Я посмотрела в зеркало на свое заплаканное лицо. Вопреки боли, которая на нем отражалась, я видела упорство и твердое намерение выжить. «Отлично, малышка, теперь давай попробуем довести дело до конца. Осталось совсем немного». Мой ребенок по-прежнему сидел, прижавшись ко мне и обхватив меня за шею. Он ткнулся головой мне в плечо, когда машина тронулась с места.

Пока мы ехали, мой Плачущий обиженный ребенок вновь задрожал, прошептал: «Смотри, на деревьях нет листьев».

Страх обострил мои зрительные воспоминания. Местность на глазах превращалась из респектабельной, солидной и чистой в жалкую, запущенную и бедную. Я пересекла ту невидимую черту, которая разделяет людей, отличающихся друг от друга цветом кожи, достатком, заботами; одним приходится думать о том, чем сегодня ужинать, другие дискутируют о равноправии и предрассудках.

Я сбросила газ и остановила машину. Мы долго сидели, смотря перед собой и слушая, как колотиться сердце. Кирпичные склады – окна на улицу, сплошные стены по бокам - простирались вглубь на много кварталов. Между ними были пустыри, где ничего не росло. Изгороди. Уличные фонари, свет от которых не добирается до конца пустыря.

Я выглянула из машины и принялась осматриваться. Я уставилась на два здания, пытаясь понять, как давно они здесь.

Здания, старые и молчаливые, не собирались выдавать своих секретов. Они ни за что не расскажут о криках, которые слышали, или о насилии, свидетелями которого были. Стены без окон поглотили мои крики и не давали им выбраться на улицу.

Минуя пустыри, я вдруг вспомнила кое-что еще. Я увидела проезжавшие мимо автомобили и взгляд водителей, сосредоточенный на дороге. Они не намеренно игнорировал меня; они просто не могли меня услышать – стекла их автомобилей были подняты из-за холода, шумная «печка» и включенное радио наполняли машину звуками. Проносясь мимо темного пустыря, никто из них не заметил маленькую девочку. Возможно, они видели, как солдаты что-то гоняли по снегу, но им и в голову не проходило, что это могла быть перепуганная девочка.

Я остановила машину. Когда я ступила на тротуар, мне показалось, будто я дерусь с сопротивляющимся Ребенком. Маленькая девочка неистово противилась, а я пыталась ее увещевать: «Мы должны это сделать. Мы должны доказать, что можем ходить по этой улице и с нами ничего не случится».

Около пяти часов. Обычный, унылый день стал еще темнее. Я едва могла разглядеть перед собой изгородь, тянущуюся вдоль тротуара. У мне зуб не попадал на зуб, а тело тряслось и трепетало. Страх возрос настолько, что Плачущий обиженный ребенок начал раздирать и рвать на часть мое нутро. «НЕТ!НЕТ!НЕТ!»

«О, Боже, прошу Тебя, помоги мне пройти через это. Все хорошо, все хорошо, малышка. Возьми меня за руку, сейчас мы сделаем это».

Осторожно, шаг за шагом я приближалась к зловещей изгороди. Беспощадные кадры из прошлого проносились в моей памяти; я не сомневалась, что в любое мгновение немыслимое насилие обрушится на меня сзади, из этого скрывающего ужас места. Ребенок оцепенел от ужаса, его глаза наполнились слезами, так что я едва видела кусты, которые были прямо передо мной.

Но все стало меняться, когда возник мой Чувствующий взрослый, чтобы ободрить моего перепуганного ребенка. «Малышка, посмотри вверх. Посмотри вокруг. Тебе уже не восемь лет. Это 1983 год, а не 1944! Загляни за изгородь. Тех злых людей там больше нет!»

Никто не схватил меня и не издевался надо мной. Кругом была только тишина. Не было отвратительных рук, которые могли бы сгрести меня в охапку. Ужасные пальцы не тянули меня за волосы. Сплошное безмолвие. Тишина. Черная супружеская пара с прелестным малышом прошли мимо меня и кивнули в знак приветствия, а мальчик поднял на меня глаза и улыбнулся. Ответив ему улыбкой, мой обессиленный Плачущий обиженный ребенок подошел и взял меня за руку. Мы вернулись к машине.

Я шептала этому смелому ребенку: «Сегодня ты сделал большое дело, малышка».

Я думала о людях, которые сомневались в правдивости происшедшего со мной. «Как можно не помнить о таком ужасном нападении?» «Если бы это и в самом деле случилось, твоя мать знала бы об этом». «Это было оральное изнасилование? Или анальное? Сколько именно людей там было?» «Ты уверена, что не придумала все это?»

Мой взрослый взглянул на притомившегося ребенка, прижавшегося ко мне. «Это не важно! Не имеет значения, верят ли тебе другие. Я тебе верю. И я буду заботиться о тебе»

Я знала, что не могла придумать того, что пережила сегодня. Я полностью, как взрослый человек, отдавала себе отчет в происходящем и мои чувства не обманывали меня.

Воспоминания по- прежнему еще не были четкими и ясными – такими, как та фотография, где я стою возле большого белого дома. Вероятно, они никогда и не станут такими. Они возникали обрывками: уличный свет, отражающийся в блестящих пуговицах униформы, голое дерево, склонившееся над маленьким ребенком.

И сегодня самый яркий кадр из всех: вид возвышающихся вдали небоскребов, нависших надо мной, как дождь, фейерверков в Канзасе в честь Дня независимости.

Сегодня чувства и воспоминания встретились друг с другом и совпали.

Мир медленно начал наполнять мое прошлое. «Малышка, теперь мы можем отправляться домой. Наконец-то все части картины на своих местах»

Но так ли это было?

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 486 | Нарушение авторских прав