АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Для меня это тоже конец,

должно быть, решил Мершан, подумал Уго. Он застрял на вершине и не мог спуститься вниз по обледенелому ребру.

И тогда он проложил себе другой путь, выйдя к затерянной долине – не зная, куда идет и не в силах предупредить друзей, что ждать его бесполезно. И те попали в ловушку, волей‑неволей им пришлось возвращаться назад, и на обратном пути они погибли – один за другим; в то время как Мершан нашел неизвестную долину – и выжил. В состоянии полного физического истощения, в каком он тогда находился, сухой сыр, молоко яков и цампа, которыми кормили его крестьяне, показались ему манной небесной. Потом они проводили его по проложенной паломниками тропе до самого перевала и пещеры… Когда он добрался до базового лагеря, там никого не было. Как и кому он мог рассказать такую историю?

Разумеется, это казалось невозможным. И однако, сколько подобных сказок мы слышали, но все они так похожи на миф… Шангри‑Ла и прочие глупости. Возможно, тайный источник всех этих басен и впрямь скрыт там, наверху?

Конечно же, нет. Ростки подобных историй, как прекрасно известно Уго, всходят на другой почве, и дело тут не в горах. В сущности, это – проблема аэрологии:[116]гора порождает легенду, а любая яркая история вдохновляет воображение и стремится подняться вверх, как шарики горячего воздуха: горячий воздух магически взмывает ввысь, увлекая за собой тех, кто у кого есть крылья – так летают птицы и планеры, – и точно так же взмывает ввысь легенда и летит – в мечту.

И чем больше тот, кто ее рассказывает, желает удержаться на земле, чем ближе он к истине, чем выразительнее его история – тем он быстрее взлетит, поднятый невидимым вихрем, к тому, чего не может знать никто; или разобьется о камни…

Несомненно, так оно и есть. Но Уго знает себя. Он хочет взойти на вершину. Чтобы подняться туда, чтобы иметь силы подняться туда, надо, чтобы она сохраняла свое притяжение. Когда вершина покорена, притяжение исчезает. Вот почему он предпочитает думать, что Мершан не прошел по «золотому жандарму», что он был вынужден спускаться иначе. Уго тоже необходимо вдохновение. Быть может, истина совсем в другом.

Но ему необходимо также понять, в чем эта истина. Это – трудно, он слишком мало знает, элементы головоломки не складываются, и надо учитывать иррациональное. Например – его собственное поведение.

И потом, ему тяжело влезть в шкуру этих незнакомых людей, о которых ему ничего не известно, кроме нескольких строчек, посвященных им в энциклопедических статьях по альпинизму: две даты, род занятий, утомительное перечисление их восхождений. Клаус жил только ради гор; фон Бах умер слишком юным; и только один загадочный Даштейн с его странными увлечениями – он был крупнейшим коллекционером произведений не менее странного автора, сэра Ричарда Бартона, – выпадает из этой обыденности. Что до проводников – это всего лишь слуги, думает Уго, который сам работал проводником. Профессия сильно изменилась с годами.

Кем были клиенты Уго? Богачи‑промышленники, готовые отвалить целое состояние за прогулку в горах в компании с героем. Это они были к его услугам. Он ими командовал. По вечерам, в приюте, Уго угощал их каким‑нибудь эпизодом из своей жизни, полной захватывающих приключений. В понедельник они возвращались в свои кабинеты – обновленные и готовые к новым битвам с людьми, с которыми они вели себя так же твердо, как Уго – с горами. Но разве их не принуждают к этому обстоятельства? Разве другие не поступают так же? Их поведение – совершенно нормально, так же, как поведение Эйхмана[117]в его время.

Есть ли у них выбор?

История всегда предоставляет выбор. Но историю Сертог им не понять.

Вот почему, думает Уго, эта история останется неизвестной.

Решение пришло к нему сразу, само собой, это же так очевидно.

Не стоит прятать от самого себя предположение о том, что Мершан, вероятно, мог взойти на вершину. Нет, наоборот: Мершан расставил ему ловушку – ну что ж, он сам бросится туда. И пусть свершится его судьба!

И даже если он найдет способ вырваться из западни, это произойдет не так, как предвидел старик. Но возможно, Мершан ничего не предвидел; на самом деле это он, Уго, воссоздает его личность, придумывает себе подходящий образ, Мершана – точно так же, как он создал себе подходящий образ Сертог – удобный, идущий ему как перчатка.

Уго перебирает рюкзак. Он пойдет на вершину, но это будет не завтра. Сначала он должен кое‑что сделать. Но прежде ему надо удалить Карима.

Только Карим, несмотря на все свои достоинства, немного ленив. Уго с большим трудом удается убедить его проверить, не пробовала ли экспедиция 1913 года подняться по другому рукаву ледника: ему, Кариму, придется пойти взглянуть, нет ли там следов их лагеря. А Уго должен отдохнуть перед финальным штурмом.

Весь вечер Карим угрюмо спорит и упрямо возражает ему, но на рассвете он все же отправляется в путь.

Выждав немного, Уго тоже уходит. Он берет с собой древний ледоруб с длинной деревянной рукоятью – старше тех, какими пользовались тогда, когда еще вырубали в снегу ступени. Это было вечность – двадцать лет – тому назад. Уго всегда брал его с собою как талисман – старый французский ледоруб «Шарле‑Мозер», модель «Супер‑Контамин» шестьдесят четвертого года, с рукоятью из дерева гикори. Ему нравится форма, вес, безупречное равновесие этого инструмента – образец почти непогрешимого совершенства и, как следствие, так всегда и бывает, именно в этот момент ставшего абсолютно бесполезным. Неожиданно у него мелькнула странная мысль: а разве с жизнью человека Или, скажем, с произведением искусства не происходит того же.

Включая его собственную жизнь. Сертог, самое славное, лучшее его восхождение – да, бесполезно, бессмысленно. Как говаривал Старый Учитель: никто не понимает, как необходимы ненужные вещи.

Уго поднимается по удобному пологому склону до Гугрла и входит в пещеру. Кладет рюкзак, зажигает сигарету. У него впереди несколько часов, спешить некуда. Он берет ледоруб и понемногу вырубает изо льда тело Клауса. Потом сталкивает его к обрыву – в пустоту; тело скатывается в Гругл и исчезает в провале. Уго спускается вниз.

На такое он даже и не надеялся. Конечно, трещина – открыта, но ему действительно повезло, что тело упало прямо в нее. Иначе ему пришлось бы тянуть его по снегу до края первой расселины. Карим по возвращении мог бы сильно удивиться, взглянув в бинокль и заметив на снегу какие‑то странные полосы.

По дороге Уго высматривает следы Им Хофа и Абпланалпа, но, разумеется, ничего не находит: все поглотил ледник.

Карим возвращается к вечеру. Он ничего не обнаружил. Уго лежит нагишом, завернувшись в свой пуховой спальник и делая вид, что так и провел целый день – far niente. [118]

– Ах так? Ничего? Тем хуже.

И Карим, знающий, что завтра Уго отправится покорять вершину, готовит ему ужин: суп, сублимированная курица, рис, компот; и – глоток калифорнийского вина.

Он устроился лагерем, поставив палатку в Каре. Погода прекрасная. Уго смотрит на звезды и никак не может принять решение. Он колеблется: стоит ли идти по Большому кулуару прямо сейчас? Тень его вырисовывается так ясно: он сможет быстро подняться по этим надежным снежникам. И потом, так ему не придется встречаться взглядом с мертвыми глазами Итаза и Даштейна. Но он знает, что должен встретиться с ними – лицом к лицу.

Внезапно гора вздрагивает от прокатившегося по ней глухого ворчания. Гул постепенно успокаивается и затихает на дне Кара, придушенный огромным облаком снежной пыли – сначала невидимым, но взошедшая вскоре луна освещает его крутящийся снежный вихрь.

Приближается снег, но Уго прекрасно акклиматизировался: выйдя в ночь, он, вероятно, сможет добраться до вершины и спуститься обратно всего за один день.

Мы давно уже не в 1913‑м. Техника альпинизма, а следовательно, и скорость шагнули далеко вперед.

Он все‑таки возьмет с собой необходимый минимум: легкий спальник, чехол от палатки, штуки три ледовых крюков, сорок метров веревки, обогреватель, две‑три шоколадные плитки. Но фотоаппарат, которым он запечатлевает свои одинокие подвиги, и титановые тиски, закрепляющие его корпус на ручке ледоруба, он оставит здесь.

На перевале он гасит налобный фонарик. Света для работы ему хватит, зато он не увидит их мертвые синие лица. Тем лучше. Одного за другим он сбрасывает оба тела вниз и смотрит, как они исчезают в темноте, потом прислушивается к тихому шороху, с которым они катятся по снегу.

Очередная метель окончательно погребет под собой следы экспедиции 1913 года – все они будут стерты.

А когда ледник Сертог отрыгнет остатки костей и плоти, никто уже не сможет понять, зачем приходили сюда эти люди, что за таинственное безумие заставило их погибнуть. К тому времени сама страсть альпинизма давно превратится в загадку.

Затем он двинулся дальше, продолжая подъем тысячу раз повторенными, отшлифованными до автоматизма движениями, – это было не так уж сложно.

Боль пришла потом – выше, когда он добрался до ребра, ведущего на вершину. Он пошел медленнее. Все‑таки он слишком быстро поднимался, теперь это чувствуется. Каждый шаг дается с трудом, он вырывает одну ногу, вторую – снег слишком глубокий, и ноги в нем вязнут.

Вершина пока еще слишком далекая для него цель, она – вне досягаемости: невозможна, немыслима. Ему сейчас нужны менее абстрактные цели.

За этим гребнем он увидит другой склон. Затерянную страну. Какая идиотская мысль!

Вплоть до XVI века на европейских картах отмечали положение Земного Рая, Paradisus terrestris, – совсем недалеко от того места, где я сейчас нахожусь. Енох и Илия проживали в этом раю в ожидании Воскресения. Где‑то неподалеку отсюда отшельничал святой Макарий. Современники Маркса, абсолютно трезвомыслящие ученые, еще надеялись отыскать это место в здешних горах. Так почему же Шамбала кажется более нелепой?

Разве Жак Бако не занимался поисками легендарной страны Непемако?

Вот сейчас, еще шаг – и он увидит его, другой склон горы – обратную сторону.

Гребень!

Снежник впереди изгибается, похоже, гора передумала. Склон здесь образует складку и рушится вниз, в синий туман, за которым по‑прежнему скрыта затерянная страна. Он оказывается в точке, где ничего нет – ни подъемов, ни спусков, тут ничего не происходит. Нет, не в точке, это – линия. Уго идет вверх, но его вселенная – горизонтальна.

Позже на картах с изображением Гималаев появится новая фантазия: озеро Чамэ, откуда якобы брали начало все великие реки Азии. Грандиозные горы, лежащие дальше к югу, именовались Иммаус, Мустаг, Дхаулагир, Лангур или Ногракот. А тайна истоков и их происхождения раскрылась не там, а ближе к северу или, скорее, к северо‑востоку.

Впрочем, теперь с каждым пройденным шагом склон делается все более пологим. Каждый шаг дается ему все с меньшим трудом.

Но впадина слишком велика, и пройти ему придется больше. С каждым шагом он идет все тише. Он надеется, что скоро все изменится; но ожидаемые им изменения с каждым шагом становятся все более медленными и менее заметными; все более завершенными и – одновременно – менее ощутимыми.

И однако, с каждым шагом глазу открываются чуть более широкие горизонты. Он уже может охватить взглядом небо – все небо целиком, граница видимости проходит ниже: по линии, пересекающей его вселенную и соединяющую небо и землю; в реальности этой линии не существует; она – плод его воображения, обман взгляда. Линия, не имеющая цвета, или нет, линия, у которой два цвета: белый – цвет снега, и синий – цвет неба.

Он не может охватить их одним взглядом: снег – слишком белый, небо – слишком синее. Они не принадлежат одному и тому же миру, и однако, эта необъяснимая линия сливает их воедино. Если бы ее не было, мир бы немедленно рухнул. И все же – контраст слишком велик, невозможно видеть ее на самом деле.

С каждым шагом небесный простор распахивается все шире. И вскоре зрение его помутилось: мир поплыл, закачался. Впереди вдруг возникла белая, пока еще нематериальная точка: далекая вершина, смутная сияющая пирамида, которая служит ему ориентиром. Она вынырнула из белого в синеву, до нее – всего несколько метров.

Что это – Карпо Лхари? Чангтанканг? Джицу Панчен? Только карты могут это сказать.

С каждым шагом у Уго рождается все более сильное предчувствие: вот сейчас наконец он поймет, увидит – и эту вершину, и все остальное.

Гигантская долина, гигантский ледник спокойно течет на север. Сразу за ним линия горы ломается надвое: на узкий карниз и отвесный невидимый скат, уходящий в неизвестность.

Наконец‑то он видит все. Тысячи вершин тянутся вдаль, насколько хватает глаз.

«Я мог разом ухватить все их сочетания, связи, структуру, и один‑единственный взгляд рассеял все сомнения, которые не могли бы разрешить годы упорного труда». (Орас‑Бенедикт де Соссюр на вершине Монблана, 1787.)

Океан гор…

И Уго – их властелин. Его легкие раздуваются, наполняясь запахом высоты.

Потом он оборачивается к востоку.

Ребро движется дальше, продолжая свой медленный труд – огромное, причудливое, извилистое, – останавливается там и тут, задерживаясь то у скального плеча, то у какого‑нибудь «жандарма» – и так до самой вершины, пока еще невидимой и, однако, уже такой близкой.

За «золотым жандармом» скрыта она – вершина Сертог.

Это так просто. Достаточно только пройти по ребру – как по дороге. Ребро вверху расширяется. Надо всего лишь подняться и все время оставаться на самой верхней точке, на той точке – серии точек, линии, – где больше ничего нет. Это действительно очень просто, назвать это подвигом может только шутник или глупец; теперь достаточно думать лишь о том, чтобы продолжать усилия; разумеется, продолжать, само собой, чрезвычайно трудно и тягостно, но эта трудность ничего не значит, потому что не продолжать было бы еще более сложно.

Он идет вперед как акробат по канату. И только одна‑единственная нематериальная точка удерживает его в этом мире. Самая высшая точка – а существует ли она в действительности? Может быть, это только граница? Но – между чем и чем?

(И еще – эта боль. И непреклонная воля, которая нужна, чтобы совершить следующий шаг.)

Ничего другого больше не существует. У него ничего больше нет. Только одна эта точка, уходящая в бесконечность.

Он снимает рюкзак, отыскивает в его кармане шоколадку.

Пытается откусить шоколад: бесполезно. Он совершенно заледенел.

Шоколад – твердый и прочный как сталь. При минус 15 вполне можно было бы прокладывать рельсы, сооружать мосты, воздвигнуть Эйфелеву башню из шоколада.

Я съем его на вершине. Он кладет шоколад во внутренний карман куртки, надеясь, что там плитка согреется.

Не беда; но только вот случайностей не бывает.

Боль, напряжение кажутся ему просто гудящей назойливой мухой, которая жужжит себе где‑то вдалеке – почти дружески. Во всяком случае – хоть какое‑то общество.

И однако, он абсолютно невозмутим и спокоен.

Ему на ум пришли вдруг два старых слова: упоение и атараксия.[119]У него достаточно времени, чтобы поразмышлять над ними, и он говорит себе, что эти слова – «упоение» и «атараксия» – совершенно не подходят к его состоянию. Он безуспешно старается подыскать им точное определение, уже. не понимая, почему его это так занимает.

Это похоже на полный разлад между телом и разумом; так, словно бы разум уже отделился от тела, и это тело уже не имеет значения, даже несмотря на то, что его стало так трудно заставить идти вперед.

Единственное, что сейчас имеет значение, – это откровение, наступление которого он предчувствует, не догадываясь о его природе.

Он – не христианин. Он никогда не верил ни в каких богов. Шамбала вызывает на его лице ту же улыбку, что и Рай. Или ад, разумеется.

Уго идет вверх. Ему ничего не нужно: он больше не думает ни о своей жизни, ни о будущем, ни о вершине. У него больше нет никаких желаний. Стоит ему пожелать чего бы то ни было, и он немедленно захочет спуститься, чтобы достичь желаемого. Если он пожелает во что бы то ни стало достичь вершины, разве он станет стремиться к этому ничто, которое и есть вершина?

Тем не менее он останавливается. Усталость. Тело его больше не в состоянии бороться с ветром, который он наконец заметил, хотя тот сопровождал его, как только он вышел на гребень; еще он почувствовал, что нос у него почти отморожен, несмотря на то, что он кутал его шарфом. Он с силой растирает нос.

А склон перед ним все также непреклонно тянется вверх; и вершина по‑прежнему скрыта. Но там, на высоком желтом «жандарме», сияет на солнце удивительно яркая золотая полоска.

Уго садится на снег, потом – откидывается на спину; капюшон куртки служит ему подушкой и чудесно защищает от ветра.

Лежать так – и ничего не видеть; ничего, кроме неба, которое кажется ему почти черным.

Он лежит на склоне ногами вниз.

Он грезит, ему чудится, будто его уносит в снежный океан, в котором он тонет; тело его медленно погружается вниз, и вот он уже не может нащупать дна. Но снег не душит его, напротив: убаюкивает, почти опьяняет. Теперь ему кажется, что снег отказывается держать его на поверхности, что он пройдет по нему, только если отправится к вершине; только она – его спасение: последний маяк, спасательный круг для потерпевшего кораблекрушение.

Ему смутно припомнился Гельдерлин: «Можно упасть в вышину, как падают в пропасть». Да, Скарданелли, ты прав, но все гораздо сложнее. И ты почувствовал это, потому что продолжил так – впрочем, это было раньше, хотя это не важно:

Ибо вместо гибели

Близится спасение.

На ум ему приходят другие беспорядочные строки. Его обступают воспоминания о прочитанном; тогда поэт жил у столяра Грубера и писал стихи о «Временах года» – весна, осень, лето, зима, – подписывая их: «Со смирением, Скарданелли».

От этих стихов веет странным потусторонним покоем, таким далеким от человека и всего человеческого, – таким же нечеловеческим покоем, каким одаряет высота. «AUTOMN WINTERLIVER» – эти слова начертаны на фронтоне королевского дворца в Катманду – будто удивительный, невероятный призыв опередившего свое время безумного поэта… Иногда к стареющему писателю заходят люди, стремящиеся проникнуть в тайну его безумия. По их просьбе Гельдерлин сочиняет стихи; посетитель может выбрать тему. За безукоризненной, несколько нарочитой вежливостью по‑прежнему прячется Скарданелли, и некоторые из его гостей подозревают, что за этой невидимой стеной, по ту ее сторону, он свершил свой путь и его судьба исполнилась.

(Он) является днем золотым

И безропотно встречает свою судьбу.

Хорошо сказано, Скарданелли: там, в вышине, по‑прежнему сияет золотая скала. Прожилки золотистой слюды. А за ними почти сразу – резким диссонансом – выступает известняк, поднятый со дна старого континента. Его страты и образуют эти фронтальные складки – черты Лица; оно тоже высится прямо на границе – точно в точке соединения Индии с Азией. Я стою тут, на точке их встречи: Индия медленно течет там внизу, под Тибетом, постепенно приподнимая Гималаи.

Альфред Вегенер, создатель теории тектоники плит, умер в Гренландии, возвращаясь со станции Эйсмит, зимой 1930 года. Слияние миров: здесь, на ледяной вершине Сертог, тут – встреча Тибета и Индии. Центр мира, центр ледников.

Вегенер первым измерил толщину айсберга. В месте его смерти толщина льда достигает километра. А его дочь, Лотта, вышла замуж за Генриха Геррера,[120]покорителя Эйгерванда,[121]друга далай‑ламы.

Гора Кервин – чуждый Европе обломок Африки, унесенный оттуда и выброшенный на европейский берег гигантским приливом альпийских волн. Да, гора – это всегда чуждость.

Уго неосознанно повторил определение Мершана…

Уго застыл в неподвижности, он погружается в снег, растапливаемый теплом его тела, несмотря на страшный дурманящий голову мороз. Непрекращающиеся порывы ветра мало‑помалу заметают его снегом. Снег давит на него все тяжелее и тяжелее, но в то же время защищает от холода. Сейчас его тело – еще тяжелее снега, оно – горячее, и он тонет в снегу. Он плывет вниз, неспешно сползая со склона вместе со старым снегом, который тихо течет к подножию. Медленный водоворот, геологическое погружение – но это течение, должно быть, начинается с вершины.

В 1893 году профессор Янсен устроил наблюдательный пункт на вершине Монблана. Он поставил его выше и площадки Валло, и той, что основала лично королева Маргерита на вершине Монте‑Розы, – там, где Анджело Моссо[122]производил свои важнейшие наблюдения и изучал воздействие высоты.

Двадцатью годами ранее Янсен изобрел фотографический затвор, с помощью которого 8 декабря 1874 года мог каждые семьдесят секунд делать снимки прохождения Венеры перед Солнцем. Но он был низким человеком.

Облака к западу начали розоветь. Вечерело, и ветер задувал сильнее.

Уго попытался расстегнуть куртку и достать из кармана фляжку, которую спрятал туда от холода. О шоколаде он уже и не думал.

Старый профессор Янсен, будучи уже глубоко больным человеком, поднимался на волокуше, которую затаскивали наверх двадцать проводников. Его сопровождал Жозеф Тераз, фотограф из Шамони. Сам Густав Эйфель, начертивший ему планы этой площадки, лично предупреждал его, что этот наблюдательный пункт поглотят снега: невозможно закрепиться на скале, покрытой слишком толстым ледяным панцирем. Но Янсен заупрямился. Он был сварливым и властным человеком, кем угодно, кроме того, кого любят.

Как и я.

Уго закрывает глаза.

Так оно и случилось: через несколько лет лаборатория накренилась и утонула во льдах. Иногда ее куски еще находят на леднике Боссон[123]вместе с обломками вертолета, которому не удалось спасти Венсандона и Генри в 1956 году, и индийского самолета, Malabar Princess, разбившегося на гребне Босс шесть лет тому назад.

Меня ждет та же судьба, если я не сдвинусь с места.

Он тяжело поднимается – и снова бредет наверх. Еще ничего не сделано: перед ним все так же тянется бесконечно длинный гребень.

Ребро: мир прост. Один шаг, потом еще один. Он уже не чувствует своих ног. Шаг, другой, и вот уже он решительно печатает след по нескончаемой нити ребра, двигаясь с отвратительным скрипом – похожим на шуршание разворачиваемой синтетической упаковки. Пройдет всего несколько часов, и следы его заметут снег и ветер: от них ничего не останется. Но в согласии со старой репликой Аристотеля, из‑за которой так долго ломали копья легионы средневековых теологов, ничто не сможет отменить того факта, что они здесь были. В самом деле: всемогущ ли Бог, если Он не может изменить однажды свершенного? Если не может сделать так, чтобы дважды два было пять? Что бы ни случилось, Бог не может сделать так, будто меня здесь не было.

Или все‑таки может?

Мысль мелькнула и уплыла куда‑то – за дальние горы. Каждый раз, переводя дыхание, он останавливается и, сгорбившись, опирается на ледоруб, искоса поглядывая из‑под руки назад.

Вид цепочки неровных следов дает ему силы идти дальше; чтобы продолжать, ему нужно все время, раз за разом, оглядываться на свои следы – на эту нереальную линию, бегущую по грани двух миров: грубой яви и того неизведанного, где возможно все; на эту нематериальную, неподвижную, невероятно тонкую линию, которая бежит к вершине. Спуститься, оставить ее, отказаться? Об этом не может быть и речи. Это невозможно не только технически, но просто потому, что разум его уже не принимает другого выхода: иначе все его усилия, усилия всех альпинистов бывших и будущих, и всех тех, кто однажды поверил, что их усилия имели какую‑то значимость, и даже сама его жизнь – все это потеряет смысл. Теперь он сражается не за успех, теперь это просто попытка выжить и сохранить цель, которая сама по себе, несомненно, нелепа; но бросить все сейчас, после всего, что он уже преодолел, было бы не менее абсурдно.

Всего на одно мгновение, ровно на один миг, его посетило подозрение, что эта неспособность отказаться и есть подлинная причина смерти. Продолжать во что бы то ни стало – разве это не менее нелепо?

Шаг, еще шаг. Далекие горы – мертвы, в них нет жизни, они – сама суть небытия. Может быть, из‑за этого люди населяют их таинственными созданиями и богами? Единственное, что имеет значение, – этот гребень, засыпанный рыхлым снегом и обрамленный непрочными карнизами, на которых воет ветер. Здесь давно не видно ничего живого. Уго опустошен: тело его не чувствует боли, мозг не способен размышлять. Весь мир сведен к одному стремлению: продолжать усилия.

К счастью, что‑то изменилось. Что‑то возникло там, за «Золотой Крышей». На вершине едва заметного гребня над синей стеной обрисовался белый купол. Естественно – нигде никакого блеска. Все это сказки монахов.

Восторг придает ему сил.

«На горных высотах, где воздух чист и прозрачен, все испытывают одно и то же чувство, хотя и не всегда могут объяснить его, – здесь дышится привольнее; тело становится как бы легче, мысль яснее; страсти не так жгучи, желания спокойнее. Размышления принимают значительный и возвышенный характер под стать величественному пейзажу и порождают блаженную умиротворенность, свободную от всего злого, всего чувственного. Как будто, поднимаясь над человеческим жильем, оставляешь все низменные побуждения; душа, приближаясь к эфирным высотам, заимствует у них долю первозданной чистоты».

(Жан‑Жак Руссо «Новая Элоиза», часть первая, письмо XXIII.[124])

Уго знает это место наизусть.

Он продолжает идти, почти забыв о себе, отрешенно.

Теперь ему придется обогнуть этот «жандарм» – золотую скалу. Она прочерчена странной косой трещинкой в форме креста, который разрезает ее надвое; верхний блок смещен, и кажется, что его неумело воздвиг какой‑то циклопический архитектор. Разумеется, ни следа никакой, пусть даже самой малой пещерки. Встать ногами на эту блестящую на солнце скалу, вытянуть крючья, пересечь ее по снегу, не опираясь на лед, который лежит под снегом. Опасно. Снег может внезапно съехать. К счастью, перечеркнувшая скалу трещина может дать опору рукам. Он не решается коснуться верхней части: она кажется очень неустойчивой, несмотря на свой немалый вес и лед, который, вполне вероятно, должен был бы спаять ее с основанием.

Во всяком случае, ничего похожего на храм он тут не видит. Кроме одного: если этот блок пошатнется, для него наступит конец света.

Уго дотрагивается до скалы голой рукой, проводит пальцами по странной серой выбоине; вынимает из кармана блестящий камешек, подаренный ему Мершаном. Талисман подходит идеально.

Камень подходит – да, как прекрасно сработанная деталь: ключ вошел в замок.

В одно застывшее, вечно длящееся мгновение мир разломился пополам. Словно бы перед ним внезапно открылось другое измерение – no ту сторону.

По ту сторону «жандарма»: небольшое ущелье и – неожиданный сюрприз.

Наконец‑то вершина: будто огромное увеличительное стекло сфокусировало всю красоту мира в этой точке.

Видение, экстаз, «Золотая Крыша», Шамбала.

Радость, радость, радость, слезы радости.

Бесконечно пологий, бесконечно удобный склон спускается к востоку. Долина Хартунг Шу тонет в тумане, сквозь который выплывают пятна небывалого зрелища – дивная картина фантасмагорического мира: замки, поля, фруктовые сады золотых яблок, молочные и медовые реки…

Все это – только грезы. А наяву – лишь холод и ветер.

Над его головой разматывается над пропастью спираль легко проходимого снежного карниза – ничего не значащего, простенького и безымянного.

Откровение – вот оно: откровения не существует.

«Бога, вы их не увидите».

«Сертог – это просто куча камней».

Разумеется. Ни один паломник никогда не поднимался сюда.

Прямо перед Уго – ребро: равнодушный гребень спокойно и плавно ведет к вершине. Осталось всего лишь с десяток метров, дело десяти минут.

Но это невозможно. Недостижимо. Навсегда.

Все самое главное – только там, внизу: вся мощь мира, вся музыка Земли, все звезды небес. Гора – владычица четырех элементов, становой хребет земли, – она своей волей разделяет страны и речные бассейны, она повелевает ветрами и управляет вечным танцем смены времен года, она распоряжается дождями и грозами.

И однако… Какое странное, удивительное чувство! Словно бы кто‑то подал ему знак – но перечеркнутый, незаконченный, а может быть, не завершенный или пока не проявленный, еще нерожденный. Ему трудно определить это ощущение. Словно бы дверь, захлопнувшаяся в тот самый миг, когда он думал, что она вот‑вот откроется; дверь, захлопнувшаяся именно потому, что он ждал, что она откроется, – и вот она закрылась и оставила его стоять перед глухой стеной: обездоленного, упустившего свое время.

Уго смотрит наверх.

То, что он видит вверху – невыразимо: там нет ничего – и однако, он так и не достиг вершины. Она – в другом мире, мире, который никогда не будет принадлежать ему, в бесповоротно испорченном, искаженном мире, куда можно войти только по этому, сейчас невидимому гребню. Да, эта вершина – в ином мире.

Vuolsi cost cola dove si puote

Cim che si vuole.

«Того хотят – там, где исполнить властны то, что хотят»: да, но что случится с этим божественным всемогуществом, если это «там» сузится до размеров бесконечно малой величины – превратиться в ничто?

Но на высоте семи тысяч метров сама эта мысль сужается до бессмысленно ничтожной точки.

Вершина – там, и там ничего нет. Там, где те, что «исполнить властны», не могут ничего. Вершина недостижима – навсегда.

Потому что нельзя добиться никакой, даже самой страстно желанной цели, когда цели больше нет.

Этот мучительный разрыв, эту рану чувствуют все, даже атеисты. В спорте, в науке, в промышленности – везде за напыщенными речами прячется неистовый гнев, боль разрыва, все та же очевидность, все тот же невыразимый пробел, скрытые за жалкой мишурой пустых слов…

Вернуться назад. Спуститься, жить, несмотря ни на что, пусть даже в этой вечной тревоге и неуверенности. До конца оставаться человеком, далеким от мыслей о бегстве.

Отказ от отказа.

Да, Уго спускается.

Вершина принадлежит одному Мершану. И богам, разумеется.

Но только, похоже, проход под «Золотой Крышей» в этом направлении совершенно невозможен. Внезапно Уго перестал узнавать свою гору: кажется, все вдруг изменилось. Скальная трещина заполнена льдом, пальцам не за что уцепиться, и рыхлый снег скользит под его ногами. Лезвия льда под ним – тонкие, хрупкие, ломкие. Острия его «кошек» могут легко разбить лед, и тогда – падение: вниз, на самое дно Кара.

Уго нечем подстраховаться. Почему он не взял с собой длинные клинья? От этих его крючьев – никакого толку. На миг он задумался, не оставить ли ему здесь ледоруб. Но тот – слишком короток и с изогнутой ручкой, разве он выдержит вес его тела на этом мягком снегу, даже если вонзить его по самый край. И потом – он ему нужен.

Как это он сюда поднялся? Впрочем, подъем, конечно, всегда проще. Но сейчас ключ от загадки потерян.

Да, а камень Мершана? Уго трудно думать – сказывается высота.

Возможно, он слишком сильно устал? Нет, это – другое. Это похоже на старое обещание, данное человеком в отношении того, последним хранителем чего он неожиданно оказался, – слово, действенное до той поры, пока мир, вчера еще бывший порядком, не обратится вдруг в полный хаос.

Ему никогда не вернуться назад этим путем.

Волей‑неволей при спуске придется выбрать другой, более пологий склон. Иную сторону. Путь туда – к призрачному Раю. К вечному Востоку, чей запах хранит неизменным только одна высота.

[1]трущобы (англ.).

[2]Свен Хедин (1865–1952) – шведский исследователь Азии; в 1895 г. совершил второе открытие Великого Шелкового пути.

[3]«Крайняя Фула» (лат.) – остров, открытый греческим мореплавателем Пифеем на далеком севере, предположительно – Исландия или один из Фарерских островов; употребляется в смысле «край света», «крайний предел чего‑либо».

[4]Эдуард Уимпер (1840–1911) – английский альпинист и художник. В июле 1865 года он с восьмой попытки первым взошел на одну из высочайших вершин Альп – Маттерхорн, позже он выпустил об этом книгу со своими рисунками.

[5]Море Льда (Mer de Glace) – долинный ледник в Альпах (Шамони).

[6]Возможно, речь идет о Шарле Жозефе де Лине (1735–1814), маршале Франции, государственном деятеле и писателе. В 1787 г. побывал в Крыму в свите Екатерины II, опубликовал «Крымские письма».

[7]Орас Бенедикт де Соссюр (иначе Горацио‑Бенедикт) – швейцарский естествоиспытатель, идейный основатель альпинизма, вдохновитель восхождения на Монблан, куда 7 августа 1786 г. впервые поднялись двое швейцарцев: доктор Мишель Паккар и проводник Жак Бальма.

[8]граф (um.).

[9] большая игра (англ.).

[10]Уильям Мартин Конвей – английский ученый, путешественник, альпинист; в 1892 г. организовал экспедицию в район каракорумских восьмитысячников. Он разведал пути подхода к ним и предпринял попытку восхождения на вершину Балторо‑Кангри (7312 м). В этом‑штурме участникам экспедиции удалось достичь высоты 6890 м.

[11]Кулуар – от фр. «коридор»: углубление на склоне горы, возникающее под действием текущей и падающей воды, может достигать ширины нескольких десятков метров, часто простирается на всю высоту склона и в зависимости от времени года и ландшафтных условий бывает заполнен снегом, фирном и льдом. Это – естественный путь схода камнепадов и лавин. Дно кулуара часто прорезано желобом.

[12]Дуглас Фрешфилд – англичанин, президент Королевского географического общества; руководил последней в XIX в. попыткой восхождения на восьмитысячник Канченджангу (1899 г.); участникам его экспедиции удалось подняться на северо‑восточный гребень вершины. В альпинистском мире это было признано значительным достижением. Он же в 1868 г. ходил на Эльбрус, совершил первое восхождение на Казбек.

[13]Возможно, имеется в виду Ричард Френсис Бартон (1812–1890) – английский писатель и путешественник, переводчик Камасутры.

[14]Фердинанд де Лессепс (1805–1894) – французский дипломат, инженер, автор проекта и руководитель успешного строительства Суэцкого канала; член Французской академии и других научных обществ; позже с его именем был связан скандал, разразившийся из‑за краха возглавляемого им акционерного общества «Панама», организованного для сбора средств на строительство Панамского канала.

[15]Анфантен Бартелеми Проспер (1796–1864) – французский социалист‑утопист, ученик и последователь Сен‑Симона. Анфантена привлекала идея Сен‑Симона о «новом христианстве»; после смерти Сен‑Симона он возглавил течение, которое постепенно выродилось в «церковь»; создал трудовую общину, где пытался осуществить идеи совместного труда и свободной любви. Анфантен возводил чувственность в культ, настаивая на том, что только через реабилитацию женского тела лежит путь к подлинному освобождению женщины. Анфантен доказывал, что нужна «новая церковь» во главе с первосвященной парой: Жрец и Жрица, которые будут руководить делом освобождения женщины. В результате он попал под суд и отбыл год в тюрьме «за оскорбление нравственности». За ним навсегда закрепилась слава проповедника идеи «общности жен». В дальнейшем участвовал в инженерных работах в Египте (одним из первых выдвинул проект Суэцкого канала), был директором ж.‑д. линии Париж – Лион.

[16]дядюшка (um.).

[17]Дрю – гора в Альпах.

[18]«дальше некуда» (лат.), то есть предел, крайняя степень чего‑либо, высшая граница.

[19]То есть подъема на «толстый рог» (от нем.).

[20]Секретарь иностранных дел (англ.).

[21]Канигу – гора во Французских Пиренеях (2784 м), Пейре III – вероятно, Пьетро I (1282–1285), король Сицилии и он же – король Арагонский Пейре III.

[22]Миларепа – «Человек в хлопковой одежде» (тибетск.) (1040–1123), великий тибетский святой и поэт, отшельник и нищий странствующий йог, имел много учеников.

[23]Шезаплана – гора в Австрии.

[24]Гора Ванту находится во Франции в Провансальских Альпах, недалеко от Авиньона; Франческо Петрарка (1304–1374) – великий итальянский поэт эпохи Возрождения.

[25]Известны две техники восхождения: альпийским и гималайским стилем. Альпийский означает подъем без предварительной подготовки маршрута. Гималайский стиль состоит в организации базового лагеря у подножия и нескольких промежуточных лагерей на пути к вершине; высотные лагеря обычно устанавливаются в пределах одного дневного перехода.

[26]«Уже пред нами вырос горный склон, / Стеной такой обрывистой и строгой, / Что самый ловкий был бы устрашен». – Данте Алигьери, «Божественная комедия», перевод М. Лозинского.

[27]Данте Алигьери, «Божественная комедия», перевод М. Лозинского.

[28]Жандарм – отдельно стоящий в гребне или на склоне скальный зуб, останец.

[29]То есть иезуит.

[30]Богдо‑Гэгэн – титул верховного религиозного правителя монгольского ламаизма: «богд» (монг.) – священный, святой; гэгэн (монг.) – светлый.

[31]Известно двое братьев, русских ученых‑востоковедов Позднеевых: Алексей Матвеевич (1851–1920) и Дмитрий Матвеевич (1865–1942); вероятно, здесь имеется в виду Алексей Матвеевич, крупнейший монголовед, его работа «Монголия и монголы» (т. 1–2, 1896–1898) – один из фундаментальных трудов по монголоведению, хотя она осталась незаконченной.

[32]Экспедиция В. Росковицкого, целью которой были поиски Ноева Ковчега, якобы увиденного летчиком во время полета над Араратом, была организована по личному распоряжению Николая II в 1916 г. Согласно легенде, Ковчег был найден.

[33]Князь Ухтомский – вероятно, имеется в виду князь Э.Э. Ухтомский (1861–1921) – государственный деятель, ученый, путешественник, писатель, коллекционер; после окончания университета служил в Министерстве иностранных дел по Департаменту духовных дел иностранных исповеданий, что дало ему возможность в периоде 1886‑го по 1890 г. неоднократно бывать в Монголии, Китае и Забайкалье. В 1891 году князь Ухтомский был включен в свиту, сопровождавшую будущего царя Николая II в его поездке по Востоку; к тому времени князь Ухтомский был уже хорошо известен в российских академических кругах как серьезный исследователь буддийских древностей.

[34]Страна снегов – Тибет.

[35]Ганджур («Перевод Слова» – проповеди Будды, 108 томов) и Данджур («Перевод объяснений», 225 томов) – сборники священных текстов, составляющие каноническую основу ламаизма, то есть тибетского буддизма, сложившегося как ответвление северного буддизма (махаяны), тантризма и древнего тибетского шаманизма (бон‑по).

[36]Кереши Чома Шандор (1784–1842) – выдающийся венгерский востоковед, буддолог и тибетолог, с 1S34 г. – почетный член Бенгальского азиатского общества.

[37]«из конца в конец» (англ.).

[38]А. Мэммери – английский альпинист, впервые организовал экспедицию на восьмитысячник (Нангапарбат, 8125 м) и погиб; обстоятельства гибели неизвестны.

[39]«Бисы» – ирригационные каналы, поднимающие воду на верхние участки.

[40]Фирн – слежавшийся, промерзший, зернистый «старый снег» на ледниках и снежниках; позже он превращается в лед.

[41]Тибетский ритуал лунгта («конь ветра», то есть символ удачи) – развешивание разноцветных флажков с написанными мантрами. Считается, что, когда они развеваются на ветру, мантры звучат сами, и все вокруг приходит в гармонию.

[42]Монтескье Шарль‑Луи (1689–1755) – французский просветитель и историк.

[43]Морена – ледниковое отложение: скатившиеся со склонов обломки породы любой величины (от огромных глыб до мелкоземельных частиц). Боковые морены располагаются по краям ледника в виде продольных гряд. Эти обломки с течением времени цементируются в сплошную массу, образуя увалы и острые гребни. Из совмещающихся боковых морен при слиянии ледников образуются срединные морены.

[44]Потала – дворец далай‑ламы в Лхасе.

[45]Намчебарва – иначе: Намча‑Барва (7755 м) – самый восточный пик Гималайских гор в верхней излучине реки Цангпо, которая здесь резко поворачивает на юг и отсюда принимает название Брахмапутра; находится в Тибете.

[46]Меру – священная гора индуистов, ось Земли и Вселенной; она же – тибетский Кайлас.

[47]Нангапарбат (8125 м) – гигантский массив западной оконечности 2000‑километровой дуги Гималайского хребта; находится в излучине Инда в Пакистане.

[48]Великие Моголы – в 1526–1858 годах так называлась династия правителей Могольской империи, крупнейшей державы Индии, основанной Бабуром; столицы Великих Моголов, Агра и Дели, были в 1803 году захвачены англичанами.

[49]В долине Ганготри – истоки Ганга.

[50]Садху – так называют индусских аскетов‑отшельников, «святых людей».

[51]Вегенер Альфред Лотар (1880–1930) – немецкий геофизик, специалист по термодинамике атмосферы и палеоклиматологии, автор (1912) тектонической гипотезы перемещения материков. Участник (1906–1908,1912 – 1913) и руководитель (1929–1930) экспедиций по исследованию Гренландии. Последняя экспедиция была предпринята для организации в центре Гренландии круглогодичной исследовательской станции «Айсмитте» на высоте около 3000 м. Возвращаясь из этой экспедиции, погиб во льдах.

[52]Свами – индийский мудрец, святой.

[53]Герман Буль – австрийский альпинист, участник австро‑германской экспедиции 1953 г., впервые поднявшийся на восьмитысячник Нангапарбат, причем без кислородного аппарата.

[54]Бернарде Ментон, архидьякон, в 1050 г. основал монастырь и знаменитый приют в Швейцарских Альпах как пристанище для людей, преодолевающих горные перевалы между Швейцарией и Италией (на перевале, носящем его имя – Святого Бернарда); он же дал имя породе сенбернар.

[55]Пий XI – избран Папой в 1922 г., умер 10 февраля 1939 г.

[56]Анна‑Екатерина Эммерих – ясновидящая из городка Дюльмен на Рейне (умерла в 1824 г.), на теле которой появлялись стигматы; поэт Клеменс Брентано вел записи ее видений, а в 1842 году опубликовал книгу «Житие Девы Марии по откровениям Анны‑Екатерины Эммерих»; позже по указаниям этой книги был обнаружен дом девы Марии в Эфесе.

[57]Блез Сандрар (1887–1961). Швейцарец по происхождению, ставший знаменитым французским поэтом; писатель и философ.

[58]То есть монахи, носившие желтые одеяния и желтые шапочки, против хунвейбинов, ходивших с красной книжицей изречений «великого кормчего» Мао.

[59]Тара – «Спасительница», супруга будды Амогхасиддхи («Непогрешимый Успех»), одного из пяти будд Изначального Знаний (джняны).

[60]Ченрезиг – «Сострадающий Дух Гор», тибетское имя бодхисатвы милосердия Авалокитешвары; согласно легенде, Ченрезиг и богиня Тара добровольно воплотились в Тибете и стали прародителями тибетцев. Ченрезиг является главным защитником тибетцев; современный далай‑лама считается его воплощением.

[61]То есть в отличие от других он сидит не скрестив, а спустив ноги вниз.

[62]Демчог – гневная ипостась Будды Гаутамы Шакьямуни.

[63]Трог – от немецк, «корыто» (trog): долина с корытообразным поперечным профилем – следствие обработки горно‑долинным ледником. Характеризуется широким пологовогнутым днищем, переходящим в крутые склоны, которые на некоторой высоте имеют выпулый перегиб, образующий пологую площадку («плечо трога»), а затем снова становятся более крутыми.

[64]Серак – острые ледяные зубцы и выступы, ледовые башни, столбы на поверхности ледника. Очень часто сераки принимают различные причудливые формы. Они образуются при обрушении и неравномерном таянии ледяных перегородок между поперечными трещинами в области ледопадов.

[65]Anno Domini (лат.) – в год Господень.

[66]Дулку или, скорее, тулку (тибетск.) – «Тело Проявления», форма, в которой может являть себя просветленный при жизни или после перерождения. Согласно канонам тибетского буддизма, просветленный может одновременно являть любое количество своих тулку, если это необходимо.

[67]В католицизме считается, что во время обряда причащения хлеб и вино пресуществляются (то есть превращаются) в Тело и Кровь Христову под видом хлеба и вина; а во многих других христианских течениях верят в двойную сущность вина и хлеба, то есть в них привносится божественная природа (Тело и Кровь Христова), но одновременно вещественно они остаются вином и хлебом.

[68]Туаза – старофранцузская мера, равна 6 футам или около 2 метров.

[69]In medio ascensus montis (лат.) – на полпути к вершине.

[70]Туммо – йога тепла, одна из тибетских духовных практик, цель которой – достичь состояния пустоты и абсолютного блаженства; ее побочным эффектом становится выделение «внутреннего огня», согревающего практикующего.

[71]Это – обычный срок, в конце которого, если адепт правильно выполняет все предписанные обряды, должно наступить «просветление».

[72]Карма (санскр.) – судьба, определяемая поступками; атман (санскр.) – душа; дхарма (санскр.) – закон, образ жизни, учение Будды.

[73]Gter‑ma – «терма» (тибетск.): означает буквально «сокровища» или «откровения»; согласно тибетской традиции, Падмасамбхава (основатель тибетского буддизма) спрятал множество текстов и драгоценных реликвий в разных местах, так как предвидел гонения на веру, и предсказал, что они будут постепенно открываться в разных веках. Эти священные предметы могли оказаться где угодно: в земле, воде, небе, скалах и т. д.; могли иметь любую форму, например, дерева, пещеры, камешка, статуи, рукописи…

[74]Церматт – альпийский курортный город в Швейцарии у подножия пика Маттсрхорн.

[75]Паскаль Блез (1623–1662) – французский философ, писатель, ученый.

[76]Ансельм Кентерберийский (1033–1109) – средневековый богослов, которому принадлежит попытка доказательства бытия Бога, вытекающего из представления о существовании высшего совершенного существа не только в сознании, но и в действительности, и оно может быть только Богом. Здесь – логическая ошибка, так как реальность существования Бога подменяется реальностью понятия о Боге.

[77]Кальгаспоры – «снега кающихся»: наклонные иглообразные пирамиды, формирующиеся под влиянием непрерывного таяния перевеянного снега, превратившегося в фирн; иногда значительно превышают рост человека и могут стать серьезным препятствием при движении по леднику. Кальгаспоры характерны для высоких гор и низких географических широт.

[78]Ледопад – зона трешин на леднике с сильно расчлененной поверхностью, обусловленная наличием резких перепадов и выступов в ложе ледника. Здесь нередки ледовые башни, находящиеся в неустойчивом состоянии.

[79]Бассейн – бассейн ледника: место накопления льда и прилегающая площадь, с которой происходит снос снега и фирна вниз на поверхность ледника по различным ответвлениям, рукавам и т. д.

[80]Dixit (лат.) – «он сказал», здесь: «как утверждает» реклама.

[81]Согласно буддизму, всякое бытие – зло, несущее страдания живущему; для спасения необходимо «вырваться» из сансары – круговорота бытия – и ступить на «путь спасения», суть которого в преодолении жажды бытия, это – путь полной отрешенности; только так Можно достичь нирваны, преодолев иллюзорность мира.

[82]Эй, Уго! Ты забыл свою камеру (англ).

[83]Нет, Карим, не забыл. Я не взял ее. Фотографий не будет (англ.).

[84]Мэллори Джордж – руководил английской экспедицией на Эверест в 1924 г. и погиб, тело его было найдено на склонах Эвереста 1 мая 1999 г.

[85]Шу‑Флер (фр.) – цветная капуста.

[86]Контрфорс – неявно выраженный гребень или система коротких скальных выступов на крутом склоне.

[87]Inter montes asperrimos (лат.) – между зубцов изрезанных скал.

[88]Pater (лат.) – «Отче Наш».

[89]То есть беззастенчиво лгали.

[90]Антиперистасис – философский термин взят Аристотелем из диалога Платона «Тимей». Означает своего рода круговорот взаимосвязанных перемещений объектов, при котором тела как бы вытесняют друг друга, занимая освободившееся место. Общее пространство, занимаемое движущимися объектами, не меняется, что обусловлено тем, что природа не допускает пустоты.

[91]То есть абсолютно левый берег, независимо оттого, с какой стороны стоит наблюдатель; он – левый с точки зрения географического строения ледопада, его «течения»

[92]Снежные (ледовые) «грибы» формируются, когда относительно крупный камень, лежащий на поверхности ледника, прикрывает собой от солнечного света ту часть льда, на которой он лежит. Таким образом, лед, оказавшийся в тени камня, тает гораздо медленнее, чем тот, который подвергается прямому воздействию солнечного света. В результате образуется «гриб» – камень, лежащий на подпирающей его ледяной «ножке».

[93]Божества в буддизме и индуизме имеют множество самых разных форм (ипостасей), которые делятся на милосердные и гневные.

[94]Лингам или линга (санскр.) – священный фаллический символ индийского бога Шивы.

[95]Амарнат – святыня индуизма: пещера, внутри которой находится ледяной сталагмит – лингам Шивы.

[96]Долина Ганготри и гора Шивалинг (буквально: лингам, то есть фаллос, Шивы) находятся у священных истоков Ганга; это место паломничества индуистов.

[97]Ямунотри – одна из четырех главных святынь Гималаев. Здесь – истоки реки Ямуна, одной из самых священных рек Индии. Храм Ямуны (сестры бога смерти Ямы) стоит на высоте 3235 м.

[98]Река Ганг берет свое «земное начало» в Ганготри (3140 м), а ее «небесный исток» – озера ледника Гомукх (4200 м); от Ганготри до ледника – 24 км; ледник окружен горами‑шеститысячниками, один из которых – Шивалинг (6543 м); по легенде, Ганг стекает на Землю из макушки Шивы.

[99]«…не кончено. Гора не побеждена. Я нашел кое‑что, касающееся экспедиции 1913 года» (англ.

[100]Джакомо Леопарди (1798–1837) – итальянский поэт‑романтик.

[101]Гельдерлин Йоган Кристиан Фридрих (1770–1843) – немецкий поэт‑романтик; вдохновлялся образами Эллады, воспевал величие «духа природы»; с 1804 года страдал тяжелым душевным расстройством, в 1806‑м помещен в психиатрическую лечебницу.

[102]Хопкинс Джерард Мэнли (1844–1889) – английский поэт‑романтик и теоретик литературы, принял католичество, служил приходским священником, был членом ордена иезуитов. При жизни не печатался. Написал 35 сонетов.

[103]О разум! У разума есть вершины, отвесные стены, ужасные пропасти, которых никогда не постичь человеку. Он воздвигает их вокруг пустоты, где ему не за что зацепиться.

[104]Апофатизм (греч.) – путь отрицания, учение о том, что высшая реальность в своей последней глубине непостижима и неопределима. (Это учение было впервые ясно провозглашено Упанишадами). В христианском богословии апофатизм, по словам В.Н. Лосского, – это «выражение совершенно определенной умонастроенности, превращающей каждую богословскую науку в созерцание тайн Откровения».

[105]«Ом мани пеме хунг» – мантра бодхисаттвы сострадания Авалокитешвары, каждый слог ее освобождает живущих в одном из шести миров сансары, в том числе и того, кто повторяет эту мантру, от перерождения в этих мирах.

[106]Анкетиль Дюперрон – Абрам Гиацинт Анкетиль Дюперрон (1731–1805), французский ученый, в 1761 г. привез из Индии рукопись Авесты (священный свод зороастрийских текстов) ив 1771 г. опубликовал ее первый перевод.

[107]Зендский язык – устаревшее название авестийского языка (мертвого), которым написана «Авеста».

[108]Тернер Джозеф Мэллорд Уильям (1775–1851) – английский живописец и график, мастер пейзажной живописи; Тернер много путешествовал, а на создание самых известных картин его вдохновили Венеция и горы Швейцарии. Джон Мартин (1789–1854) – английский художник‑романтик и гравер, прославился изображением «сцен катастроф. Фридрих Каспар Давид (1774–1840) – немецкий живописец‑пейзажист, представитель раннего романтизма.

[109]Карус Карл Густав (1789–1869) – немецкий врач, философ, психолог и художник. Много путешествовал; был другом А. Гумбольдта и Й.В. Гете, Рисовал пейзажи, в которых чувствовалась школа К.Д. Фридриха.

[110]Луи Жозеф Гей‑Люссак (1778–1850) – знаменитый французский химик и физик, поднимался до высоты 7016 метров и произвел ряд важных наблюдений над особенностями высоты, температурой, влажностью и т. д. Поль Берт, французский врач, проводил исследования, в которых действие высокогорья моделировалось с помощью металлической декомпрессионной камеры. Он сам провел некоторое время в декомпрессионной камере, условия в которой соответствовали состоянию атмосферы на высоте 6400 м. Берт разработал теорию влияния на человека резких перепадов давления, объяснившую причины кессонной болезни.

[111]Брюнетто Латини (ок. 1220–1294) – итальянский ученый, писатель и политический деятель; был членом партии гвельфов; учитель Данте Алигьери; автор прозаической энциклопедии на французском языке «Книга сокровища» (1262–1266).

[112]«Горные вершины / Спят во тьме ночной, / Тихие долины / Полны свежей мглой; / Не пылит дорога, / Не дрожат листы… / Подожди немного – / Отдохнешь и ты!» Й.‑В. Гёте «Ночные песни путника» (перевод М.Ю. Лермонтова)»

[113]Саббатай Цви или Цеви (1626–1676) – еврейский лжемессия, родился в Измире (Турция), предпринял неудачную попытку восстановить еврейское царство; в 1666 г., когда многие ожидали конца света, сопровождаемый массой сторонников прибыл в Стамбул, чтобы предъявить свои требования султану; был посажен в тюрьму и под угрозой казни принял ислам.

[114]Якоб (Яков) Франк (1726–1791) – еврейский лжемессия, объявил себя преемником Саббатая Цви; его движение зародилось в Польше; он провозглашал, что человеческие страсти являются «искрами Божьими» в душах людей, и если не давать им выхода, то это будет препятствовать божественной гармонии. В конце концов он и его сторонники перешли в католичество.

[115]Оффенбах‑на‑Майне – маленький немецкий городок, родина Жака Оффенбаха (взявшего себе псевдоним по имени родного города); теперь – пригород Франкфурта‑на‑Майне.

[116]Аэрология – наука, изучающая строение и поведение воздушных масс.

[117]Эйхман Карл Адольф (1906–1962) – немецко‑фашистский военный преступник; в 1939–1945 гг. участвовал в разработке и реализации планов физического уничтожения евреев, лично руководил организацией транспортировки евреев в концлагеря. Бежал в Аргентину, был схвачен израильской разведкой и казнен в Израиле.

[118]Far niente (итал.) – ничего не делая, в праздности.

[119]Атараксия (греч.) – по мнению некоторых древнегреческих философов, состояние душевного покоя и невозмутимости, достигаемое мудрецом.

[120]Генрих Геррер – покоритель Стены Смерти Эйгера, участник зимних Олимпийских игр 1936 года, участник гималайской экспедиции 1939 г., наставник и личный друг далай‑ламы, борец за свободу Тибета. С 1938 г. – обершарфюрер (сержант) СС. При бракосочетании Геррера и Лотты Вегенер согласие на брак получено – согласно установленному порядку – от рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

[121]Эйгерванд – гора Эйгер в Альпах, северная стена которой прозвана Стеной Смерти.

[122]Анджело Моссо в конце XIX в. исследовал состояние людей как в декомпрессионной камере, так и на вершине горного массива Монте‑Роза (4638 м) в Италии. Он пришел к мнению, что гипоксия может повлечь за собой горную болезнь, но считал, что более важным фактором является вызываемая усиленным дыханием недостаточность углекислого газа.

[123]Ледник Боссон (протяженность – 7 км) расположен у склонов Монблана, рядом с ним – г. Шамони.

[124]Здесь: перевод А. Худадовой; Жан‑Жак Руссо (1712–1778) – французский философ‑просветитель, писатель и композитор. Роман «Юлия, или Новая Элоиза» написан им в 1761 г.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 538 | Нарушение авторских прав