АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Лихорадка 7 страница

– А ты что‑нибудь ел? – спрашиваю я.

– Немного, пока ты спала. Аннабель предложила нагреть нам воды для мытья, если я натаскаю ее из реки. Но я решил дождаться, пока ты проснешься.

– Я помогу, – предлагаю я.

Уже начинаю вставать, но Габриель останавливает меня, положив руку на плечо.

– Я справлюсь. Тебе нужно отдыхать. Видно, что нужно.

Готова поклясться, он говорит это без всякого ехидства. Я всматриваюсь в его лицо. На коже еще видны синяки. И мне кажется, этот отстраненный взгляд нельзя объяснить одной лишь «ангельской кровью», которая еще не вышла из организма.

Он на меня обижен. Я не могу его винить: ведь это я уговорила его бежать со мной из особняка, следовательно, я стала причиной всех неприятностей, которые с тех пор произошли. Чем дольше я на него смотрю, тем тверже в этом убеждаюсь. У меня обрывается сердце.

– У нас все погано началось, Габриель, – говорю я. – Мне очень жаль. Я обещаю, что ты не пожалеешь. Послушай, мы все‑таки свободны…

– Перестань, – прерывает он меня и встает. – Просто отдыхай. Я вернусь.

Отдаю остаток хлеба Мэдди, которая жадно его поглощает. Поднимаюсь.

– Тоже пойду, – упрямо заявляю я.

Мы выходим из дома. Аннабель стоит снаружи и осматривает одну из стен. Бормочет, что ветер постоянно отрывает доски. Она указывает нам тропинку к реке и машет в сторону кучи ржавых разномастных ведер.

Мы с Габриелем идем в молчании – напряженном, невыносимом. Оба тяжело дышим – от голода, тошноты и испытаний последних дней. Помимо всего прочего меня терзает чувство вины. Я виновата в том, что ему пришлось перенести. А еще – в том, что не была полностью честна с ним, когда просила убежать со мной.

Мы сидели на моей кровати, и я рассказывала ему истории о Манхэттене, о свободе, рыбалке, высоких зданиях и моих глупых грезах о нормальной жизни. В плену внешний мир стал казаться мне настолько ярким, чудесным и соблазнительным, что я возжелала сделать Габриеля его частью. Мне хотелось, чтобы он узнал, какой бывает жизнь за стенами особняка Вона. Я была настолько захвачена своими видениями, что забыла о том, что мир может быть жесток. Хаотичен и опасен.

Я несколько раз открываю рот, собираясь рассказать ему все это, но в итоге получается только:

– Как ты думаешь, почему Вону удалось так быстро меня найти?

– Не знаю. – В голосе Габриеля тревога. – Я уже думал об этом. Может, нам не удалось уйти от особняка на достаточное расстояние? У Вона в этих местах могли оказаться знакомые.

– Мне кажется, маловероятно. Мы уплыли довольно далеко.

Габриель пожимает плечами.

– Придется уходить еще дальше.

И мы снова прекращаем разговаривать.

Доставка воды от реки к дому Аннабель дается мне с трудом. Руки болят, горло и кожу дерет от холода. Кажется, ноги у меня вот‑вот отвалятся. Но я хотя бы занимаюсь чем‑то полезным.

Аннабель нагревает нам воду в камине, по одному ведру за раз, и выливает ее в большой таз.

Теплая вода творит со мной чудеса, пусть я всего лишь обтираюсь мокрой ветхой тряпицей. Как приятно избавиться от слоя грязи, скопившейся у меня на коже!

Меняю свой желтый наряд с оторванным шлейфом на свалявшийся зеленый свитер и джинсы.

Опять вспоминается чудесный белый свитер Дейдре: он навеки для меня потерян, стал частью безумного цирка мадам.

Когда я ухожу, Аннабель ловит меня у двери, обнимает и просит быть осторожной. Она говорит очень тихо, словно это большой секрет. Во взгляде – предостережение; карточное гадание настроило ее на беспокойный лад. Готова поклясться, вид у нее встревоженный. Она торопится выставить нас за дверь до прихода возможных клиентов, хотя никакими клиентами тут и не пахнет. Мы стоим посреди заброшенного города, еще более древнего, чем аттракционы мадам. Здания разграблены, все материалы пошли на создание таких же времянок, как у Аннабель.

Габриель, по‑прежнему изможденный, благодарит гадалку за предоставленное пристанище столь церемонным тоном, будто мы все еще обитатели особняка. После этого он берет Мэдди за руку, я вешаю на плечо сумку Сирени – и мы снова пускаемся в путь.

Габриель не спрашивает, что дальше. По‑моему, он уже не надеется на какой бы то ни было четкий план. У меня его и нет. Я понимаю, что мы не можем идти в Манхэттен пешком. Знаю, что нам надо что‑то придумать до наступления темноты. Аннабель сказала, что в нескольких милях отсюда есть городок – если идти вдоль побережья. Так мы и делаем. Океан настолько близко, что мы ощущаем его, слышим, как волны поднимаются и обрушиваются на берег.

Я вспоминаю слова Вона: Линден чахнет, а малыш Сесилии умирает. Поколебавшись, спрашиваю:

– Как ты думаешь, он сказал правду? Насчет Линдена, Сесилии и Боуэна?

– Сомневаюсь, – отвечает Габриель, не глядя на меня.

Я вижу, как у него под кожей ходят желваки, и почти слышу, как гудит в нем злой энергией гнев. Мышцы лица напряжены, губы белые, как мел.

В особняке он всегда был теплым и живым. Холодными осенними днями он приносил мне горячий шоколад и прятался в листве, щеки и руки у него всегда были красными. За его сдержанными улыбками всегда ощущалась живость. Сейчас он совершенно другой. Этого мужчину я не знаю.

– Покажи мне глаза, – требую я.

– Что? – бормочет он.

Прикасаюсь к его руке, он вздрагивает, но не отстраняется.

– Габриель, – тихо прошу я, – посмотри на меня.

Мэдди стоит рядом и наблюдает за нами, покусывая молнию на своей куртке.

Габриель оборачивается. У него не видно зрачков: его голубые глаза так же пусты, как небо надо мной.

– Ты снова ввел себе «ангельскую кровь»!

Он переводит взгляд туда, где шумит невидимый океан. Где волны выносят на берег трупы русалок и безжалостно швыряют императриц, которые спрыгивают с корабля и тонут, если их лишают свободы.

– Я от боли вообще ничего перед собой не видел, – защищается он.

– Мне тоже было плохо.

– Не так, как мне. Меня преследовали кошмары. Ты. Все время ты. Тонула. Сгорала заживо. Кричала. Даже когда я дежурил, а ты спала рядом, твое дыхание было похоже на землетрясение – будто земля сейчас разверзнется и проглотит тебя.

Он опять смотрит на меня, и я не вижу в его глазах ни наркотика, ни Габриеля, а лишь нечто промежуточное и… сонное. Это «нечто» сотворила я. Это человек, которого я погубила.

В детстве у меня была золотая рыбка, раздувшееся оранжевое существо, которое отец подарил мне на день рождения. Спустя несколько дней я пересадила ее в стакан, вычистила аквариум и налила туда чистой воды. Вот только когда я вернула рыбку в аквариум, она какое‑то время бесцельно поплавала, а потом завалилась на бок и умерла.

Брат укоризненно сказал мне, что все было сделано слишком быстро. Перемещение из одного сосуда в другой должно было проходить плавно. Рыбка умерла от шока, который я ей устроила.

Я просовываю руки Габриелю в рукава, нащупываю его запястья и крепко в них вцепляюсь. Я не могу злиться на него за то, что он сделал. Я забрала его из особняка – настоящего террариума, где Вон управлял всем, за исключением погоды, – и погрузила в мир убийц, воров и опустошенных людей. Здесь у него не было ничего, кроме обещания будущей свободы, которой он даже и не желал, пока не встретил меня.

– Ладно, – говорю я мягко, – сколько ее осталось?

– Почти вся.

– Давай будем брать понемногу, чтобы ты продержался, пока мы не отыщем места для отдыха. Тогда ты избавишься от нее, хорошо?

Он кивает. Голова у него безвольно качается взад и вперед. Я обнимаю его за плечи, беру Мэдди за руку, и мы снова идем.

Мы проходим через город, который на первый взгляд кажется покинутым, но за разрушенными зданиями я слышу чьи‑то шаги и резкие вздохи механизмов. Нет нужды задерживаться, и так понятно, что нам здесь не рады.

– Рейн! – окликает меня Габриель после молчания, длившегося, по моим ощущениям, несколько часов. Голос у него сонный и невнятный.

– М‑м?

– Когда ты сознаешься, что мы не можем идти прямиком в Манхэттен?

Мэдди вырывает у меня руку и садится на корточки, чтобы посмотреть на таракана, который бегает кругами по грязи. Наверное, их здесь сотни: мы остановились у свалки, и от вони у меня слезятся глаза.

– Ладно, – соглашаюсь я, – мы можем устроить привал и придумать новый план. Только не здесь. Где‑нибудь, где воздух чище.

– Тут нигде воздух не чище! – возражает Габриель. – Тут один кошмар сменяется другим. С самого начала. – Он смотрит мне прямо в глаза, демонстративно замолкая после каждого слова. – Тут нет ничего лучше.

Земля трясется под весом мусоровоза, проезжающего где‑то в отдалении. Грузовик, клацая и изрыгая вонючие выхлопы, вываливает на свалку новую порцию отбросов. Казалось, хуже уже некуда – но я готова поклясться, что вонь усиливается еще больше.

– Дальше будет лучше, – настаиваю я. – Смотри! Раз есть мусор, есть и цивилизация. Наверное, тут поблизости большой город.

Габриель смотрит на меня: глаза у него стеклянные, кожа мраморно‑бледная и туго натянутая. Внезапно мне начинает его не хватать, вплоть до мучительной боли в груди. Мне не хватает его мягкой, ненавязчивой теплоты. Его рук, обхватывающих мои щеки – как тогда, когда он впервые привлек меня к себе, чтобы поцеловать. Я понимаю, что вырвала его из родной стихии без всякой подготовки. Он открывает рот, чтобы заговорить, и меня наполняет надежда, что его слова окажутся знакомыми, теплыми. Но всего лишь произносит: «Мэдди!»

Я поворачиваюсь, чтобы проследить за направлением его взгляда. Мэдди бежит от нас к небольшому голубому домику, на котором крупными белыми буквами написано: «ДИРЕКЦИЯ СВАЛКИ».

– Погоди! – Я бросаюсь за ней, и, как это ни странно, Габриель от меня не отстает. Сумка хлопает у его бока, словно сломанное крыло. – Мэдди! Стой! Мы не знаем, что там!

Но она меня не слушает. Несмотря на хромоту, передвигается она неожиданно быстро. Девочка бросается к углу домика, а потом, к моему изумлению, останавливается и ждет нас. Я наконец догоняю ее и уже собираюсь гневно спросить, что на нее нашло, когда Габриель хватает меня за руку.

– Смотри! – произносит он.

Лицо у Мэдди светлеет. На грунтовой площадке вхолостую гоняет мотор большой грузовик с широко открытой задней дверью.

– Кажется, она нашла нам транспорт, – поясняет Габриель.

Я медлю. В ушах гулко отдаются удары сердца. Даже отсюда я ощущаю металлический запах грузовика, вспоминаю пульсирующую темноту фургона Сборщиков, и это воспоминание тисками сжимает мне череп. Щупальца безумия ползут, захлестывая руки и ноги.

– Мы… – У меня срывается голос. – Мы не знаем, куда он едет. Он может увезти нас в противоположном направлении.

– А есть способ узнать? – спрашивает Габриель.

Новый шанс принес ему надежду, и это заставило его щеки чуть порозоветь. Я давлю свой страх. С моей стороны было бы ужасно эгоистично лишать его… лишать всех нас такой прекрасной возможности.

– Код стоянки, – говорю я. – Мой брат долго работал на доставке. После рейса грузовики всегда возвращались на свою стоянку. Там сзади должен быть код стоянки, который начинается с сокращенного обозначения штата.

Габриель отходит от меня. Я наблюдаю за его приближением к грузовику, словно за замедленной съемкой в фильме.

– Вот этот?

– С чего он начинается? – спрашиваю я.

– «ПА»… Пенсильвания? Это далеко от Нью‑Йорка? – откликается он.

– Это совсем близко от нас! – отвечаю я, стараясь, чтобы в моем голосе прозвучала радость, которой я не испытываю.

Я предпочла бы идти пешком, лишь бы не влезать снова в темный кузов машины. А вот Мэдди залезает в эту бездну безо всяких колебаний.

На боку грузовика изображен смеющийся цыпленок, вокруг которого по кругу бегут слова: «ЗАКУСКИ И ГАЗИРОВКА ОТ КЭЛЛИ».

Габриель забирается в кузов следом за Мэдди и протягивает руку, чтобы помочь мне. Он не замечает, как глубоко я вздыхаю, собираясь с силами.

Мы прячемся за ящиками с чипсами и крендельками. Шофер захлопывает двери, а затем грузовик дергается и начинает движение.

В замкнутом пространстве тьма особенная. Она темнее той, которая возникает под опущенными веками, темнее ночной. Мои глаза широко открыты. Я пытаюсь адаптироваться, разглядеть какие‑нибудь силуэты, хоть что‑то. Но все, что я вижу, – это скорчившиеся девушки, захваченные Сборщиками. Я все время жду крика.

Спустя некоторое время Мэдди засыпает. Я слышу ее легкое дыхание, многократно усиленное металлическими стенками фургона.

Габриель молчит, но я хотя бы ощущаю рядом с собой его присутствие. Его голова время от времени стукается о стенку грузовика.

Он что‑то шепчет мне, но я не могу разобрать, что именно. Или, может, мне это только чудится. Может, я сплю? Я вдруг перестаю отличать кошмарный сон от реальности.

– Рейн? – произносит Габриель.

– Что?

Мой голос звучит напряженнее, чем хотелось бы.

– Я спросил, сколько, по‑твоему, ехать до Пенсильвании?

– А какая разница? Мы ведь все равно не можем следить за временем! – отвечаю я. И тут же, испугавшись, что нарычала на него, стараюсь спросить как можно мягче: – Как ты себя чувствуешь?

Он меняет позу.

– Ты дрожишь, – говорит он.

– Нет, со мной все в порядке.

– Нет, – возражает он, – дрожишь. Мне казалось, это грузовик вибрирует, а это ты.

Я подтягиваю колени к груди и закрываю глаза, надеясь увидеть коричневато‑красный свет за веками. От этой темноты никуда не деться. Она как тиски, сжимающие мой мозг.

Габриель возится рядом, наконец его рука касается моей головы. Он запускает пальцы в волосы, и я позволяю себе привалиться к нему. Ощущаю кожей капли пота на его лице и понимаю, что это начало ломки. Он оказался в своем аду, я – в своем.

– Мне следовало понять, – шепчет он. – Этот грузовик… ты вспомнила фургон Сборщиков, да?

Я не отвечаю. Его ладонь скользит по моим волосам, гладит лоб, спускается к подбородку, а потом возвращается обратно. В детстве я любила водить в темноте фонариком и наблюдать за горячими потоками света, и сейчас я воображаю, что рука Габриеля – это фонарик. Я представляю себе потоки света, следующие за его пальцами.

А потом неожиданно для себя говорю:

– В тот день, когда меня забрали, я знала, что не умру. – Я делаю паузу, подыскивая нужные слова. – Я не знала, что со мной будет. Не ждала ничего хорошего. Но у меня не было чувства, что я погибну.

– Как ты могла это знать? – спрашивает Габриель.

– Наверное, никак. Разве можно знать что‑то совершенно точно?

Я поворачиваю голову и ощущаю под щекой его ключицу. На одежде Габриеля задержался запах странного домика Аннабель и жар от ее камина. Я вижу перед собой аккуратные стопки карт из колоды таро. Императрица. Император. Мир.

– Я никогда не верила, что умру, – добавляю я. – Брат говорил, что я просто не могу с этим смириться.

– Кажется, твой брат совсем не такой, как ты, – говорит Габриель.

– Он и правда не такой, – соглашаюсь я. – Он умнее меня. Он может улаживать дела и решать проблемы.

– Ты тоже можешь улаживать дела и решать проблемы, – возражает Габриель. – Не принижай себя. Я никого умнее тебя никогда в жизни не встречал.

Я тихо смеюсь:

– Ты встречал очень мало людей.

– Это точно.

Чувствую его ухмылку. Он опускает голову, его губы касаются моего лба: они обветренные и теплые, и мое тело просыпается. Габриель возвращается ко мне!

На секунду начинает казаться, что слова гадалки – не безумные бредни. Начинает казаться, что все наладится.

Я просыпаюсь и четко ощущаю, что секунду назад находилась в уютном, надежном месте. Там было светло. Но когда открываю глаза… я в грузовике, тут все так же темно, рядом кто‑то двигается. И дрожит.

Я вдруг понимаю, что это Габриель. Начинаю вести руками вдоль его тела; ладони касаются лица, оно холодное и потное.

– Ты не спишь? – спрашивает он.

Голос у него скрипучий, почти нечеловеческий.

– Да, – отвечаю я, выпрямляясь и вслепую приглаживая ему волосы.

Откуда‑то из глубины кузова доносится шорох пакетов и хруст чипсов. Но сейчас меня меньше всего волнует, что Мэдди решила перекусить найденными в грузовике товарами.

– У тебя ломка, – говорю я.

В темноте ничего не видно, и из‑за этого хриплое дыхание Габриеля кажется еще более пугающим.

– Габриель? – Ответом служит мучительный стон. – Что у тебя болит?

Ему не сразу удается отдышаться и произнести:

– Как будто все внутри обмотали веревками и затянули.

Трогаю его за руку – меня пугает, насколько напряжены мышцы. Кажется, я вот‑вот нащупаю его вены.

– Не молчи, – прошу я.

Вновь прикасаюсь к его руке, он дергается. Слышно, как его онемевшее тело ударяется об пол.

– Габриель?

– Ты должна ввести мне еще «ангельской крови»! – хнычет он. По‑настоящему хнычет, и это настолько страшно, что мне действительно хочется исполнить его просьбу. – Хотя бы немножко. На оставшуюся дорогу.

– Не получится. – Я ложусь рядом и притворяюсь, будто вижу его в темноте. Холодное дыхание касается моего лица. От Габриеля пахнет кровью и чем‑то кислым. – Я просто не разгляжу, куда вводить иглу. Я могу тебя убить.

– Ну и пусть! – шепчет он.

Я делаю вид, будто не услышала.

– Осталось совсем недолго, – говорю я мягко. – Постарайся подремать. Я буду дежурить. Так мы с братом делали, чтобы защитить друг друга.

У Габриеля вырывается звук, который в равной степени можно считать стоном или смехом.

– Дженна была права, – говорит он. – Ты считаешь, что обязана обо всех заботиться.

– Ты о чем? Когда она это сказала?

– До того… – начинает Габриель.

Его голос обрывается. Я думаю, что от боли и ломки у него начался бред.

– До чего?

– До того, как заболела.

Я резко сажусь, опрокинув ящик с пакетами и наделав столько шума, что на мгновение у меня все белеет перед глазами.

– Что именно она сказала?

Мой голос становится пронзительным и испуганным. Что‑то больно сжимается в груди.

Габриель не отвечает, я трясу его за плечо. Он недовольно ворчит и отодвигается от меня.

– Она сказала, ты так занята тем, чтобы не выдать своих слабостей и держаться храбро, что не понимаешь. А вот Распорядитель Вон понял, и поэтому ты в опасности.

Его голос стихает – сон начинает затягивать Габриеля.

– Не понимаю чего? – переспрашиваю я.

Я близка к отчаянию. Я догадывалась, что у Дженны были от меня тайны, но они умерли вместе с ней, и я не рассчитывала их узнать. Однако теперь Габриель передает мне ее слова, и начинает казаться, будто она снова со мной.

Видимо, этот разговор Дженны и нашего слуги был тайным, иначе Габриель рассказал бы мне о нем, когда еще мог мыслить ясно. Однако ломка и бред внезапно подвигли его на откровенность.

Возможно, мне не следует пользоваться его положением, но я не могу удержаться и снова задаю тот же вопрос:

– Чего я не понимала?

Он отвечает, прежде чем окончательно погрузиться в сон:

– Насколько ты важна.

Грузовик останавливается. Не знаю, сколько прошло времени. Несколько часов. Может, целый день. Я протягиваю руки в темноту, нахожу Мэдди и притягиваю ее к себе. К счастью, она не орет.

Голова Габриеля лежит у меня на коленях. В течение последних нескольких часов его размеренное дыхание свидетельствовало о том, что он спит, но теперь Габриель вздрагивает и просыпается.

– Ш‑ш! – говорю я ему. – Затаись. Мы остановились.

Мы жмемся друг к другу за кучей ящиков. У Мэдди в руке шуршит пакет. Я зажимаю ее руку своей, чтобы прекратить шум.

При звуке приглушенных голосов у меня чуть сердце из груди не выскакивает. Габриель обнимает меня за плечи и задерживает дыхание.

Дверь открывается. Я прикусываю губу, в горле мотыльком бьется крик. Слышу шорох: это «собранные» девушки отодвигаются от внезапно появившегося света. Мне слышно их испуганное перешептывание.

По металлу гремят тяжелые ботинки, кузов сотрясается под чьим‑то весом.

– …могли бы к утру добраться до Западной Виргинии и там отдохнуть. Только тогда надо ехать сразу.

Это голос молодого мужчины.

Ящики берут и выносят по одному.

Другой голос отзывается:

– Можно было бы остаться на ночь.

– Денег нет.

– Один из нас мог бы спать в кабине, а второй – в кузове.

Громкий хохот удаляется и стихает.

Я вытягиваю шею и поверх ящиков вижу резкий желтый свет солнца, садящегося за облетевшими деревьями. Шоферы исчезают в здании с розовой неоновой вывеской, гласящей: «ФЛАМИНГО ШЕСТЬ». Ниже прикреплен самодельный знак со словом «Открыто».

– Пошли, – шепчу я, подталкивая Мэдди впереди себя.

Габриелю настолько дурно, что он ползет за мной на четвереньках. Я стараюсь помочь ему аккуратно выбраться из кузова, но в итоге все равно тяну сильнее, чем надо бы – боюсь, что шоферы вернутся раньше, чем мы успеем скрыться.

Мэдди несет сумку матери, доверху набитую пакетами со снеками и чипсами. Не знаю, с чего мадам решила, будто эта девчонка тупая: пока что Мэдди неизменно оказывается сообразительней меня.

В итоге мы втроем прячемся за мусорным контейнером, глядя, как мужчины выгружают закуски и газировку от Кэлли, ящик за ящиком. Хорошо, что мы вовремя вылезли: ящики, за которыми мы прятались, исчезли. Один из шоферов закрывает двери кузова, второй садится за руль.

Габриель тупо смотрит на свои колени. Глаза у него полузакрыты, он не обращает внимания на муху, которая с жужжанием кружит у его лица. Мэдди протягивает ему банку с теплой содовой, а он отмахивается и бормочет что‑то невнятное.

Кожа у него такого же цвета, что и надвигающиеся серые сумерки, под глазами набрякли темные мешки, губы стали белыми. На воротнике расплывается пятно пота.

Приходится признать, что мы оказались в гадкой ситуации. Снега здесь нет, но воздух все равно холодный. Темнеет. Нам негде укрыться. И нужно позаботиться об очень больном мужчине и о ребенке. Единственный транспорт, на котором можно было бы добраться отсюда до следующего городка, вот‑вот уедет. Я, щурясь, наблюдаю за разговором и жестикуляцией водителей.

– Заберемся обратно в грузовик, – объявляю я.

– У тебя снова начнутся кошмары, – возражает Габриель так тихо и неразборчиво, что приходится мысленно проговаривать слова, чтобы понять его фразу. – Ты… ты во сне мне сказала.

– Все будет нормально. Пошли.

Габриель не противится, когда я заставляю его встать, но наш рывок недостаточно быстр. Грузовик уезжает раньше, чем мы успеваем к нему подойти.

Мэдди возмущенно фыркает. Челка спадает ей на лоб.

Дверь «Фламинго шесть» распахивается, из нее вываливается толпа смеющихся людей первого поколения. Люди рассаживаются по машинам. По‑видимому, мы оказались вблизи зажиточного района – автомобили могут себе позволить только представители первого поколения. Они часто собираются в стаи, словно им трудно иметь дело с остальным обществом. Среди них есть те, кто бойкотирует рождение новых детей, сторонники естественного хода вещей, которые решили провести остаток своей жизни, не пытаясь продолжить род или спасти нас – людей новых поколений, умирающих в день своего рождения.

Порой я завидую им. Тому, что они уже прожили семьдесят лет и примирились со смертью.

Я слышу отдаленный шум большого города и впервые осматриваюсь вокруг. Похоже, «Фламинго шесть» – это ресторан, а мы стоим на его парковке. Чуть дальше, на небольшом склоне, видны здания, уличные фонари и дороги.

– Смотри! – говорю я Габриелю.

Это первая обнадеживающая картина, которая нам встретилась, и мне хочется, чтобы он увидел: и за стенами особняка есть достойная жизнь.

Однако его взгляд расфокусирован, волосы слиплись и потемнели от пота. Габриель опирается на меня, и я ощущаю запах его болезни. Хмурюсь, сочувственно шепчу его имя. Он закрывает глаза.

– Дети, что вы тут делаете? – окликает нас женщина, стоящая у открытой двери ресторана.

Ее окружает теплый свет и аромат сладостей. За спиной у нее возникает мужчина, и Мэдди прячетсся за меня, вцепляясь в полу свитера.

Мужчина, Грег, и его жена, Эльза, считают, что у Габриеля вирус, а я не спешу вывести их из заблуждения. Наверное, симптомы выглядят точно так же, а они вряд ли стали бы угощать нас столь щедро, если бы узнали, что из организма Габриеля сейчас выходит «ангельская кровь». Многие представители первого поколения и без того настроены против нас, не следует создавать впечатление, будто мы все к тому же законченные наркоманы.

Грег и Эльза проводят нас через кухню, которая до отказа наполнена паром и чудесными ароматами, и разрешают сесть за небольшой раскладной столик в комнате отдыха. Они ставят перед нами куриный суп‑лапшу и тарелку с горячими сэндвичами. Габриель не ест. Я вижу, что он пытается держаться в сознании, но плечи у него то и дело непроизвольно дергаются, а глаза закрываются.

– Мы открыли этот ресторан тридцать лет назад, можете себе представить? – говорит Эльза. Она принесла нам стаканы с лимонадом, и Мэдди жадно глотает напиток. – Какая милая крошка, – добавляет женщина.

Наверное, ей хотелось бы услышать какое‑то объяснение, потому что Мэдди явно не может быть ни моим ребенком, ни ребенком Габриеля.

– Она моя племянница, – говорю я просто.

Эльза больше ни о чем не спрашивает. По правде говоря, ее гораздо больше интересует Габриель.

– Тебе надо что‑нибудь съесть, милый, – уговаривает она его, и ее темные глаза внезапно наполняются печалью. – Это вкусно. Это даст тебе силы.

– Ему просто надо отдохнуть. Мы пытаемся добраться до дома, это в Западной Виргинии, – объясняю я, вспоминая разговор водителей грузовика. – Там у него родня. Мы подумали, что лучше, если… ну, вы понимаете… если он будет с ними.

Мне тут же становится стыдно за свою ложь, потому что на глазах у Эльзы появляются слезы и она, извинившись, выходит из комнаты.

– Ты слишком умело врешь, – бормочет Габриель, пристраивая голову мне на плечо. – Даже не поежилась.

– Ш‑ш! – говорю я ему. – Постарайся что‑нибудь съесть.

Но уже через пару секунд он начинает похрапывать.

Когда Эльза заходит посмотреть, как мы, она хмурится при виде спящего Габриеля.

– Вам сегодня есть где переночевать?

Мэдди с набитым ртом поворачивается и вопросительно смотрит на меня.

Я сочиняю новую ложь. Но я устала, в голове страшный туман – было бы странно, если бы мое вранье вышло убедительным. Что‑то насчет сломавшегося автобуса и отсутствия транспорта до следующего утра. И – нет, нам негде остановиться. Однако Эльза всему этому верит, и я всерьез начинаю подозревать, что с ней что‑то не так.

А когда она предлагает нам провести ночь в квартире над рестораном, где живут они с мужем, я в этом окончательно убеждаюсь.

Габриель спит, привалившись ко мне; он находится в каком‑то тревожном сумраке, сумрак заставляет его бормотать и дергать ногой (останавливается он только тогда, когда я кладу ладонь ему на колено). Эльза придвигает стул и садится со мной поговорить. Но хотя слова адресованы мне, взгляд ее прикован к Габриелю. Задумчивый и даже обожающий.

– Бедняжка! – воркует она. – На вид ему не дашь двадцати пяти.

Что вполне понятно, потому что Габриелю восемнадцать, но я в этом не признаюсь. Если уж на то пошло, это вполне может оказаться неправдой. Я знакома с Габриелем почти год, а он вполне мог умолчать про свой истинный день рождения, как это сделала Дженна. Как это сделала я. На один год ближе. Я невольно сжимаю руку, сминая ткань его брюк в кулаке.

Открываю было рот, чтобы сказать, что он справляется, что он уже продержался дольше, чем я ожидала, но останавливаюсь. Мне больше не хочется лгать. В мире так много смертей: они происходят повсюду, каждый день, они нависают над этим чудесным фальшивым новым поколением, в котором родились мы с Габриелем. И мне не хочется ничего прибавлять к этому факту.

По правде говоря, мне очень хочется заплакать.

Но я не плачу. Я доедаю суп и слушаю, как Эльза рассказывает о каком‑то пареньке по имени Чарли. «Мой Чарли». «Мой чудесный, милый, бедненький Чарли». Я догадываюсь, что у нее есть сын. Или был. Потому что Эльза говорит о том, насколько Габриель на него похож, и как тяжело им с мужем дались последние недели сына, и как она слышит в коридорах шепот его призрака. Если верить тому, что она несет, голос Чарли застрял где‑то между стенами и обоями, и теперь произносимые им слова скачут среди голубеньких цветочков, перекликаясь эхом и играя друг с другом.

Мэдди зачарована рассказом женщины, она запрокидывает голову и следит за тем, как шевелятся губы Эльзы. Мне приходит в голову, что Эльза и Мэдди настроены на одну волну. Может быть, если бы Мэдди могла говорить, она рассказала бы о смехе в облаках или призраках в ее волосах.

Увидев обручальное кольцо, Эльза решает, что Габриель – мой муж, и сообщает, что ее сын так и не женился. Она говорит, что была бы рада найти девушку, которая смогла бы присоединиться к нему в посмертном существовании. А потом она интересуется, умею ли я петь.

Но Эльза не спрашивает про мои глаза: откуда они у меня и не уродство ли это – что меня радует. Возможно, дело в том, что в ее мире все идет наперекосяк.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 375 | Нарушение авторских прав