Все сокрушенное восстало вновь и пляшет
***
Вечером я сказал всем, что Джулия устала, неважно себя чувствует и на концерт не пойдет. На следующий вечер она явилась. И сообщила, что чувствует себя прекрасно.
Слава Богу.
Обстановочка в клубе для богатеньких, а-ля Лас-Вегас, куда нас занесла нелегкая, выводила меня из себя. Мы должны были там играть по условиям договора, который заключили с правительством Мексики: четыре выступления в их задрипанном клубе в обмен на один концерт на арене для боя быков для простого народа, и по цене, которую они могут себе позволить: пару песо. Я почитал местную прессу накануне вылета и был уверен, что это нам вряд ли позволят. El Heraldo назвала нас «хиппи» и «нежелательными». Нас отказались принять в нескольких крупных отелях, а сами мы особо проконтролировали, чтобы наш самолет не совершал посадки в аэропорту Мазатлан по пути в Мехико. Говаривали, что в Мазатлане, если вы - особа мужского пола с длинными волосами, вас могут остричь насильно прямо в здании аэропорта!
На второй вечер в клубе нам передали официальное сообщение: концерта на арене для боя быков не будет. Слишком велика опасность беспорядков. Bullshit. Вся опасность в том, что наша музыка раздражает бычье в больших креслах.
Я начал испытывать чувство ненависти к публике, заполнявшей клуб по вечерам, ко всем этим богатым мексиканцам в расстегнутых до пупа рубашках. Я не мог расслышать, что они говорят – не из-за языкового барьера, но из-за звона золотых цепей на их шеях. Нам беспрестанно предлагали кокаин, который я относил к той же категории, что и героин. И отношу по сей день. А в те времена у всех был трепет в голосе при одном упоминании. В нашей команде к коке приложились все, за исключением меня – я только бесился про себя от того, что вынужден играть в таком жлобятнике. Я испытывал состояние полной беспомощности. Что называется, дожили. Нюхаем кокс с высшей бюрократией. Мексиканской, ко всему прочему.
***
Прошла еще неделя, мы с Джулией вновь были в Лос-Анджелесе и тема аборта, казалось, отошла в прошлое. Я ставил на проигрыватель пластинки и вдруг обратил внимание на золотой диск, который недавно получил за «Waiting for the Sun». Что-то с ним было не так.
- Слушай, он совсем не похож на наш третий альбом!
- С чего вдруг ты так решил? – осведомилась Джулия.
- Количество песен на лейбле не совпадает с количеством песен на диске! А ну-ка, подожди… дай гляну… «Love Street» почти три минуты длиной, не может быть, чтобы она влезла в такую узкую дорожку! Тут записана вещь минуты на две, а то и меньше.
- Слушай, а ты можешь вытащить диск из рамки? – спросила Джулия, сделав большие глаза.
- Придется разбивать стекло. Он же запечатан, - кривясь, ответил я. Бить стекло и портить вещь мне не хотелось.
Джулия нетерпеливо покивала головой.
Добыв с кухни молоток, я взял золотой диск и вышел с ним на двор, к мусорному баку. Я вытянул руку, держа рамку с диском над баком, и треснул молотком по стеклу. Оно разлетелось и я осторожно вытащил диск из рамки и тщательно осмотрел, чтобы убедиться, что на нем не осталось осколков стекла. После чего вернулся в дом и поставил диск на проигрыватель.
- Хрупкий какой! Совсем не похож на настоящую пластинку, скорей на демо-болванку… Удивлюсь, если он вообще будет звучать!
Я опустил иголку на первый трек, и сквозь плотный треск из динамика донеслись звуки большого оркестра и голос, начитывавший какие-то стихи.
- Это Род МакКюен! Это Род МакКюен, черт его подери!
- Вот прикол, - рассмеялась Джулия. – А зачем, по-твоему, они это сделали?
Я хохотал гомерически, и в то же время чувствовал себя где-то оскорбленным.
- Просто не верится. Выходит, они такие дешевки, что им жаль было потратить пять баксов на настоящую пластинку. Поэтому они взяли в уцененке первый попавшийся диск за $1.98, упаковали его в сусальное золото, наклеили другой лейбл и вставили в рамку. Ё-моё.
Еще один миф разбился в дребезги.
(Вскоре после того, как мы уволили наших менеджеров, я убедился, что это было умное решение, мудрое в деловом отношении. Билл Сиддонс сказал, что теперь мы достаточно популярны, чтобы напрямую связываться с организаторами концертов, и с этого момента мы начали получать дополнительные 10 процентов, которые раньше платили агентам-посредникам. Судя по всему, с точки зрения космоса это тоже было верным решением, ведь после нас Сол и Эш стали менеджерами… Рода МакКюена!)
***
В августе 1969 мы с Джулией полетели на Восточный берег чтобы попасть на Вудсток. Даже после того, как Жак Хольцман, Билл Грехем и наш менеджер хором уговаривали нас, мы отклонили приглашение сыграть на этом фестивале, потому что Джим не хотел больше выступать на открытых площадках. Звук не тот. Само собой, никто и представить себе не мог, что в этот уикенд на севере штата Нью-Йорк состоится нечто такое, что станет кульминацией и символом всего десятилетия.
В субботу утром мы с Джулией выехали на машине из Нью-Йорка на север. Мы пропустили концерт в пятницу вечером, но большинство групп, сыгравших на открытии, должны были вскоре выступать в Л.А., так что мы не переживали.
Когда вдоль узкой дороги, вившейся среди лесистых холмов, возникли палатки и пипл в спальных мешках, мы поняли, что цель близка.
- Погоди-ка! – воскликнул я. – Нам же ехать еще семнадцать километров! Слушай, это чем-то напоминает би-ин в Сан-Франциско в 67-м. Даже лучше. Или больше, по крайней мере.
Чип Монк, наш инженер по свету, забил для нас комнату в гостиничке Howard Jonson's. (Чип на Вудстоке участвовал в строительстве сцены). Глядя на гигантские толпы вокруг, я испытал чувство облегчения от того, что нам есть где приткнуться. Вертолеты то и дело взлетали и садились рядом с мотелем, поскольку большинство артистов жили здесь.
«Вы уже были на месте?» - главная фраза, то и дело звучавшая вокруг. «Как, вы еще не были на месте?!». Под местом подразумевалась сцена и, что еще важней, сотни тысяч людей перед ней. Никто еще не сосчитал зрителей по головам, но возбуждение витало в воздухе.
В мотеле я столкнулся с Чипом. Он сказал, что вписаться в вертолет нам сейчас не удастся, так что надо срочно запрыгивать в один из пикапов, отбывавших на «место».
Следующие четыре часа мы провели в таком пикапе, пытавшемся проехать к сцене, расположенной в пяти милях от отеля. Я чувствовал себя офицером на некой войне, пробирающимся ползком в район основных боевых действий.
«Да мы пешком быстрей дойдем», - сказала Джулия, когда мы окончательно застряли в мертвой пробке. До цели оставалось с милю, не больше, и мы потащились по колено в грязи по проселку, вместе с тысячами и тысячами других «бойцов».
Местный народ торчал на крылечках и лужайках и потрясенно таращился на вторжение. Они с видимой терпимостью воспринимали происходящее, хотя поводов напрячься у них хватало. Хиппи просились в ванную, помыться. Сотни хиппи. Тем не менее, учитывая количество людей, обстановка оставалась умиротворенной. Невдалеке справа просматривалось озерцо, полное голых купальщиков. Да уж! А прямо по курсу грохотала музыка.
Именно в тот момент, когда мы, наконец, добрались до сцены, грянул гром, небеса разверзлись, полил проливной дождь и загнал нас под помост. Мы снова наткнулись на Чипа, и он сбегал за пропусками на сцену для нас, пока мы дожидались под дождем.
Мы поднялись на сцену на лифте вместе с Ричи Хэйвенсом. На лифте? Нормально, Чип!
Я прошелся к краю сцены и замер, взглянув на публику. ВОТ ЭТО ДА! Море лиц расплескалось по склонам холма на добрую четверть мили вокруг. Величайший концерт на свете, и Doors на нем не сыграли! Ох, ладно. Я там был.
Я хотел увидеть английского певца, который должен был выступать следующим. Он только что выпустил кавер битловской песни «With a Little Help From My Friends». Пока мы пристроились на ящиках от усилителей сбоку сцены, я думал о том, что по слухам этот певец, Джо Кокер, был белым. Мне не верилось. Крис Морз представил его, и Джо выскочил на сцену, действительно оказавшись белокожим бритишем в приталенной рубашечке и расклешенных джинсах.
«The Grease Band» заиграл вступление, и я вновь услышал голос, который, казалось, не соответствовал телу. Я подумал, ему бы спеть дуэтом с Дженис. А то, как он вываливал язык в крике, напомнило мне Ван Моррисона.
«Rolling Stone» позже номинировал Кокера как лучшего гитариста 1970 года, за его спазматические движения руками.
- Боже, какой он классный! - воскликнула Джулия. Я в этот момент раздумывал, не слишком ли близко от публики мы сидим, на этих ящиках на краю сцены. Я то и дело окидывался на эти орды людей, словно пытаясь убедиться, что зрение меня не обманывает.
«Crosby, Stills and Nash» были следующими. Они спели многоголосьем, довольно сносно, если сравнивать с их альбомом, который только что вышел. Было ясно, что в студии они прописывали голоса по два-три раза. За ними вышли «Creedence Clearwater Revival», исполнив свое «вернись-домой-на-ферму-мальчик».
Около часа ночи мы улетели в мотель на зеленом армейском вертолете, присоседившись к Джоан Баэз. С ней был Бобби Ньювирт, легендарный друг и напарник Боба Дилана. Ньювирт изображал, будто швыряет ручные гранаты в открытую дверь вертолета. Я глянул на Джоан, ожидая бурной реакции, она ведь, как никак, только что открыла «Ассоциацию за Ненасилие». Ноль реакции.
На следующее утро я по-волчьи заглотал скромный ховард-джонсоновский завтрак, опасаясь опоздать на «место».
- Не наелся? – озабоченно спросила Джулия.
- Нам еще повезло, что у них вообще есть что пожрать! – отозвался я.
- Так много людей и все такие чудесные, - произнесла Джулия.
На второй день выступала Дженис Джоплин со своим новым бэндом. Бэнд был окей, но души, как в «Big Brother», у них не было. Несколько музыкантов были черными, но аранжировки звучали слишком банально. Ожидалось, что вечер завершит Джими Хендрикс, но в 2 часа ночи мы отвалили, так и не дождавшись. Мне до смерти хотелось увидеть его опять, во мне все еще были свежи воспоминания о культурном шоке, который я пережил во время его выступлении в «Whisky», когда от только-только вернулся в Штаты из Англии. «Expirience» казались инопланетянами, играли невероятно громко и использовали «завод» гитары от усилителя, как отдельный инструмент.
Мы слишком устали, концерт был бесконечным. (Джими тоже не дождался своего выступления тем вечером. Вышло так так, что именно ему выпало завершать фестиваль, что он и сделал в десять утра на следующий день, сыграв свою версию национального гимна, версию, ставшую с тех пор легендарной).
***
Вернувшись в Майями в ноябре 1969, для участия в судебном процессе, мы поселились в “Carillion Hotel». Это был типичнейший местный курортный отель, полный пляжников, вооруженных зеркальными отражателями из картона, который они держали у лица, чтобы добиться равномерного загара. Сабурбия в отпуску. Смотреть тошно.
Мысли о грядущем суде накрывали меня волнами паранойи. Я боялся, что местные, когда станет известно о месте нашего пребывания здесь, сбегутся к отелю, чтобы набить морды этим «Грязным Doors», как окрестили нас в «Miami Herald». Местные настроения сформулировал Ларри Махоуни, один из журналистов «Miami Herald», участвовавший в кампании, нацеленной на то, чтобы натравить на нас жителей «Большого Майями»: «Они бы распяли его (Моррисона), если бы могли».
В это же время власти Майями пытались сорвать трехдневный рок-фестиваль, звездами которого были «Grateful Dead», поскольку «они люди того же сорта, и играют музыку в том же стиле, что и «Doors». Меня трясло от страха, обиды и раздражения.
Между заседаниями суда мы плотно заседали в ресторане в компании Макса Финка, адвоката Джима, который готовил нас к даче показаний прямо за обильным ланчем. Джим, похоже протрезвел от сих суровых испытаний. Я протрезвел от пятидесяти тысяч долларов, которые запросил адвокат за свою работу.
После вступительной речи обвинителя, наш адвокат обрушился на прокурора Терри Мак Вильямса, который обвинил Джима в подстрекательстве общественных беспорядков, хотя такого пункта в предварительном обвинении не значилось. Мак Вильямс сообщил суду, что Джим ходил среди зрителей, призывая их к революции. Мюррей Гудман, исполнявщий обязанности судьи (осенью должны были состояться его первые официальныу выборы, после которых он мог стать настоящим судьей), отклонил обвинение.
Когда подошла моя очередь давать показания, Рею и Робби пришлось покинуть зал суда, поскольку им предстояло выступать следующими. Поднимаясь на трибуну свидетеля, я чувствовал себя так, словно судить будут меня самого. Я всегда побаивался представителей власти. Я хотел вложить в голос нотки негодования, но смог лишь кротко проблеять «нет» в ответ на вопрос: «Вы тоже обитаете на Беверли-Хиллз?» Чего они там себе понадумали, в связи с почтовым адресом Робби – что богатые музыканты играются чувствами нежных подростков, да еще и нехорошее слово на букву «F» со сцены произносят? Психиатра на них нет, подумал я, поймав на себе недобрый взгляд судьи. Им бы съездить взглянуть на бардак в той хипповской конуре, где живет Робби, вот бы удивились.
Я коротко глянул на Джима, потом опять на обвинителя. Джим вызывающе и самоуверенно развалился внизу за столом и сосредоточенно черкал что-то в блокноте. Чего, спрашивается, я психую, а он – нет?
- Нет, ваша честь, я не видел органа мистера Моррисона.
Шум в рядах хиппи где-то в задних рядах.
- Но ведь вы барабанщик, вы сидите за спиной мистера Моррисона; вы и не могли ничего видеть, - резко возразил обвинитель.
- Да, но это же не означает, что Джим весь концерт стоит ко мне спиной! – мой голос наконец-то немного окреп.
- Свидетель свободен.
УУУУфффф. Проехали. Теперь черед Рея. Его вызвали из коридора и привели к присяге.
- Вы обитаете на Беверли-Хиллз?
- Нет, ваша честь, - ответил Рей саркастическим тоном. (Это теперь он там обитает!)
- Вы видели орган мистера Моррисона?
- Нет, не видел, ваша честь, но я играл на органе!
Публика в зале суда падает с кресел от хохота.
- ПОРЯДОК! ПОРЯДОК В ЗАЛЕ!
***
- Ну, Рей, насмешил! Истерика! – выразил я свое восхищение нашему «органисту», когда мы спускались по ступенькам с крыльца здания суда, направляясь на ланч.
- Можно вас на минутку, одну минуту, - прокричал кто-то из группы хиппи, тех, что сидели в заднем ряду. О, нет… автографы, только не сейчас!
- Мы хотим вам сказать, знаете, как называется то, чем вы только что занимались? Дача ложных показаний!
Мы с Реем недоуменно переглянулись.
- О чем это вы? Я действительно не видел никаких… обнаженных половых органов! – возразил я.
- А что, кто-то из вас видел? – поинтересовался Рей.
- Моррисон помянул имя Господа нашего всуе перед лицом наших женщин, - прокричал тот, кто казался самым бойким. В знак подтверждения он указал пальцем на двух девушек, жавшихся позади группы. Конфликт резко обострялся, и выглядело все очень чудно. У всех парней в этой новоявленной Христианской коммуне был хайр до пояса, а двое их дам, похоже, болели чем-то, вызывающим проблемы с коммуникацией. Типичные зачуханные хиппаны.
- Так что, вы действительно видели, как Джим вывалил свои причиндалы? – продолжал настаивать Рей, когда мы уже входили в холл ресторана. Опомнись, Рей, подумал я про себя. Эти люди просто психи!
Они шли за нами по пятам и начали в такт мотать головами вверх-вниз, как бы говоря «да». Истово и послушно, как деревянные марионетки.
- Хорошо, хорошо, увидимся позже, - сказал я, делая знак Рею отваливать.
Мы торопливо зашли прошли в холл и, оказавшись за пределами слышимости, я тут же выпалил:
- Что за fuck это было? Я бы сказал, ребятки кислоты поели не по детски.
- «Психоделические Христиане», так вроде они сея называли, - сказал Рей, подняв брови.
- Блин, в натуре психоделические христиане. Они же не прикалывались, когда говорили, что видели член Джима! Я видел, как он снял рубашку и полез рукой в штаны, и все… я же смотрел на него в этот момент. А ты сам, ничего не видел? – Рей потряс головой, словно отгоняя наваждение.
- Да ладно, что ты мог видеть, ты же вечно сидишь, свесив башку над органом… Ну да, я готов поклясться, что он этого не делал… и я же поклялся, только что! В суде!
- Я думаю, у них была массовая галлюцинация, - заключил Рей.
- Господи, вечно мы каких-то фриков притягиваем!
Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 501 | Нарушение авторских прав
|