АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Сексуальная любовь и прочие проявления полового влечения в духовной жизни человека

Механизм влечения, как мы видели, находится в зависимости от унаследованных от животных древних инстинктов и сосредоточен во второстепенных мозговых центрах. Но даже сравнительно низшим животным свойственны нервные реакции, которые должно считать обратными действиями полового инстинкта, наследственно глубоко фиксированными. Из этих инстинктов ревность является наиболее удивительной; в качестве чувства недовольства и гнева, проявляемого индивидуумом, если на объект его полового влечения посягает другой индивидуум того же пола. Ревность находит себе основание и в инстинктах другого рода, как в инстинкте питания, в честолюбии и др. Она сопровождает половое влечение в качестве типичного признака, обусловливая нередко отчаянные схватки чаще между самцами, но иногда и между самками. Страсть эта, нося глубоко филогенетический характер, находится в тесной близости к инстинкту, и в этом смысле могла бы подлежать обсуждению в предыдущей главе. Но мы уделили ей место в настоящей главе (несколько ниже), ибо обсуждение ее, в зависимости от остальных проявлений полового влечения, наиболее удобно, считаясь с тем, что она пребывает преимущественно в психической области. Повторения, вследствие этого, будут избегнуты.

Половое влечение, подвергшееся переработке со стороны головного мозга, как органа души, носит название любви в более тесном значении этого слова. Зависимость между этими явлениями становится наиболее понятной, если принять во внимание главу II. Настоящую главу откроет у нас краткое изложение филогении чувств симпатии или альтруистических чувств, иначе социальных, — что мы и будем делать в форме отрывков, ибо нас могло бы далеко увлечь изложение, более распространенное.

Низшие животные, без наличности половых индивидуумов, находятся под непосредственным владычеством эгоизма. Каждый индивидуум съедает столько, сколько в состоянии, и все его жизненные функции исчерпываются этим и дальнейшим делением или почкованием. Такой принцип остается в силе еще и при возникновении размножения помощью раздельных самцов и самок. В этом смысле типичными являются пауки, у которых совершение полового акта особенно рискованно для самцов, ибо, будучи недостаточно осторожными или осмотрительными, они съедаются самкой, — и это может иметь место как до, так и после совершения акта. Однако, у тех же пауков можно видеть у самки некоторую способность к самопожертвованию, проявляемую ею по отношению к детенышам до того момента, когда не произошло еще вылупление последних из яйца. Чувства симпатии, являющиеся следствием полового соединения индивидуумов, в большей или меньшей степени свойственны почти всему животному миру, как мы успели в этом убедиться, причем наблюдаются как склонность самца к самке, так и симпатии — чаще самки и реже самца — к потомству. Такие чувства могут усиливаться, завершаясь долговременной любовью между полами, иногда и долголетней супружеской верностью, как у птиц и проч. Взаимоотношения между половою любовью и остальными чувствами симпатии, т. е. между половою любовью и любовью в более широком значения этого слова, становятся здесь очевидными. Но каждое чувство симпатии, возникшее между двумя индивидуумами, — считая чувства симпатии чувствами удовольствия, — имеет и противоположное себе чувство, т. е. неудовольствие, обусловливаемое смертью предмета любви, его болезнью или же тем, что он уведен другим. Такое чувство выливается в грусть, переходящую впоследствии и в продолжительную тоску. Если умирает у обезьян или у некоторых попугаев один из супругов, то другой часто отказывается от пищи и умирает, не будучи в состоянии перенести свою скорбь и печаль. Такое же чувство свойственно обезьяне и в том случае, если она лишается своих детенышей. Нo при обнаружении причины грозящего или же причиненного уже горя, при появлении врага, собирающегося похитить супруга или детеныша, мгновенно вспыхивает сложное чувство гнева и бешенства, направленных против вызвавшего неудовольствие. В качестве одной из определенных форм этого гнева, мы и должны рассматривать ревность. Аффект гнева и стремительные его враждебные проявления представляют собою лишь противодействие в ответ на покушение свести на нет аффекты удовольствия. Интенсивность аффекта гнева увеличивается, разумеется, сообразно с возможностью проявления насильственных действий, слабым же и мирным творениям свойственны преимущественно страх и печаль. Одновременно мы можем видеть отраженное, ассоциативное возбуждение в хищном животном, а также и человеке, своего рода сладострастного гнева при виде добычи, хотя бы лишенной защиты.

Чувство симпатии в последующей стадии дает чувство долга или совесть. В зависимости от чувства любви и симпатии у любящего, последний склонен к определенным уступкам, преследующим интересы любимого существа. Мать в силу этого кормит ребенка, ухаживает за ним, заботится о его постели, в то время как отец приискивает пищу как для матери, так и для детей, защищая семью от посягания врага. Необходимы, разумеется, затрата труда, энергии, борьба с препятствиями в связи со всеми функциями, имеющими конечной целью не удовлетворение собственных интересов, а предоставление известных удобств любимому одному существу или нескольким. Здесь обнаруживаем мы, стало‑быть, единоборство между чувством симпатии, с одной стороны, и с другой с эгоизмом, как нежеланием производить такие хлопотливые и неприятные действия. Столкновение между этими противоположными сочетаниями чувств обусловливает возникновение третьего сложного чувства, которое и будет чувством долга или совестью. При преобладании чувства симпатии и исполнении всех обязанностей по отношению к потомству и супругу, появляется доставляющее удовольствие чувство исполненного долга. В противном же случае неизбежны угрызения совести или чувство неудовольствия, благодаря неудовлетворению чувства симпатии. Последнее принимает в головном мозгу форму недовольства самим собою, превращаясь в чувство раскаяния. Не будь такого чувства у животных, им не свойственно было бы тогда и исполнение обязанности. Кошка тогда, вместо защиты своих детей, скорее покинула бы место опасности, или же пожирала бы сама добычу, вместо того, чтобы отдавать ее детенышам, и т. д. Мы видим, стало — быть, вполне ясно выраженную наличность элементов человеческого социального чувства у многих животных.

Мы переходим уже к следующей ступени, если не временно только существующая семья обусловливает эти чувства симпатии, а брачное единение на всю жизнь, как это наблюдается у большинства птиц и обезьян. Расширение этих чувств может иметь место в смысле распространения семейного единения на приличное количество индивидуумов, объединяющихся в интересах защиты, как ласточки и бобры, или же в еще больших размерах, в виде тесно сгруппированных обществ социальных животных, как пчелы и муравьи. Здесь чувства симпатии и долга находят применение по отношению ко всем остальным членам общества, а ревность и гнев предназначены для животных, не относящихся к данному обществу. Только сильные могут отрицать отражение в нашей душе тех поразительных фактов, которые дает нам знакомство с психологией или биологией животного мира. Сила чувства симпатии и долга в такой же мере, как и супружеская любовь и верность, свойственны некоторым животным в значительно большей степени, чем многим людям. Это наблюдается у иных обезьян и попугаев. Что касается общественных насекомых, как муравьи и пчелы, при созданной ими тончайше расчлененной и инстинктивно основательно организованной общине, то индивидуальное чувство симпатии совершенно стушевывается у них перед социальным чувством долга. Чувства любви у муравья или пчелы направлены, так сказать, на всю совокупность товарищей. За отдельную особь они не пожертвуют собою, но лишь за целое: на индивидуум у них, на самом деле, можно смотреть, как бы на занимающий в обществе место под таким‑то номером, — и если у них «один за всех», то обратное «все за одного» ни в каком случае не имеет места. Размеры симпатии по отношению к отдельному члену или классу в улье у пчел определяются той или иной полезностью его для улья. Мы видим, как рабочие пчелы жертвуют своей жизнью за царицу, переносят ради нее голод, но без всякого сожаления убивают осенью трутней, сделавшихся для улья бесполезными.

Из всего этого многое заключается и в мощном и сложном головном мозгу человека, но с большими индивидуальными видоизменениями. Чувства симпатии и долга у человека в своем развитии носят, главным образом, семейный характер или, иными словами, интенсивность этих чувств в достаточно сильной степени проявляется по отношению к прямым участникам половой жизни, супругу или супруге и потомству, что вообще имеет место и у млекопитающих. Если же мы коснемся чувств симпатии, имеющих объектом более значительное общество, понимая последнее в смысле всей родни, общины, говорящих на одном языке, нации — то эти чувства будут гораздо слабее, и природное отсутствие прирожденности их может быть возмещено воспитанием и привычкой. Всеобщее человеческое чувство, долженствующее в каждом человеке видеть брата и соплеменника, а также и связанные с ним чувства социального долга, еще в весьма слабой степени развиты. Можно ли было ожидать других результатов, считаясь с тем, что тысячи, а может быть и миллионы лет, представители этого вида раздроблены на мелкие группы и народности, всегда враждующие друг с другом? Чувство человечности и представление о единстве человеческого рода настолько было чуждо — и таковым осталось и по настоящее время во взаимной ненависти как примитивных, так и современных диких племен, — что они не ограничивались только порабощением и убийствами, но также истязали побежденных, подвергали мучительным пыткам, а то и съедали, что, впрочем, во всем этом объеме имеет место кое‑где и теперь. Индивидуальное чувство симпатии может, однако, в зависимости от привычки и благодаря совместной жизни, распространяться и на членов других рас и народов, если это касается особенно представителей противоположного пола. При этом, например, победители и плененные после совместной жизни, начинают дружить, вступают между собою в брак и т. д. Но, в противоположность вышесказанному, наблюдаются случаи, когда не только у одного и того же рода, но в тесном семейном кругу обнаруживаются несогласие и антипатии. Усиливаясь, они могут завершиться и убийством родителей, детоубийством, братоубийством и т. д.

Мы приходим к многочисленным поучительным сравнениям из наблюдений инстинктивной общественной жизни муравьев. Помощью привычки после многочисленных схваток и убийств, можно достигнуть заключения прочных союзов между прежними врагами, даже различными видами, — не считаясь с проявлением исключительной взаимной ненависти между различными муравьиными колониями. И в первое время функционирования такого союза, как это наблюдается, долго еще имеют место враждебные столкновения между отдельными индивидуумами, причем замечается, что преследованию, дурному обращению, а иногда и замучиванию на смерть подвергаются единичные представители слабейшей колонии со стороны единичных же представителей сильнейшей. Но очень редко можно видеть проявление ненависти и вражды между индивидуумами одной и той же колонии муравьев.

Нет основания сомневаться, опираясь на вышеизложенное и принимая во внимание многочисленные естественно‑исторические исследования, что чувство полового побуждения представляет собою первоначальный источник почти всех, если не всех, дальнейших чувств симпатии и долга в среде животных индивидуумов. Эти чувства, одновременно с возникновением определенных рядов представлений, преследующих общественные цели, отпали от полового побуждения и видоизменились в чувство дружбы; однако, замечается еще более или менее крепкая, более или менее сознательная связь некоторых из них с половым чувством. Приняв в соображение этот краткий обзор происхождения любви и ее производных, мы в состоянии будем определить силу воздействия половой жизни на всю эволюцию человеческой души. Современное значение этого воздействия необходимо не подвергать и переоценке. Не только чувства симпатии и антипатии, и довольно сильные, а также гнев и ревность, но и сострадание, в качестве скорби, обусловленной страданиями любимых существ, чувств долга, готовность принести себя в жертву, — все это в достаточной степени свойственно и маленьким детям, которым чужды еще как половая впечатлительность, так и половые побуждения. Индивидуум, стало‑быть, способен к проявлению производных от чувства полового влечения значительно раньше появления половой впечатлительности. Конечно, производные эти находятся под влиянием этой впечатлительности и сливаются с другими производными половой жизни в случаях отсутствия полового побуждения. Известна наличность женщин, в половом смысле совершенно безразличных, но в супружестве очень верных и любящих и располагающих весьма развитым инстинктивным чувством семейственности. Впрочем, у женщины очень часто жертва на почве любви представляет собою замену половой любви, даже ее отклонение. У многих женщин сексуальная холодность основана лишь на отстранении любви (принудительный брак с нелюбимым человеком), устремляющейся в другую область. Материнское чувство представляет собою чувство симпатии (производную полового чувства), причем оно в рассматриваемом случае непосредственно направляется на потомство (продукты половой жизни). Вся колоссальная сложность духовных особенностей человека, сопряженных с чувством любви, вытекает из вышесказанного. Происходит соединение индивидуальных особенностей задатков полового влечения с индивидуальными задатками возвышенных обнаружений чувства, интеллекта и воли, что обусловливает наличность всевозможных индивидуальных комбинаций, которым мы могли бы присвоить название созвездий. У человека, независимо от этого, имеет место смешение унаследованных индивидуальных задатков с разнообразными и многочисленными опытами и воспоминаниями в различных сферах, накопленными в мозгу за всю жизнь (воспитание или приспособление), причем, в случае необходимости, он ставит в зависимости от них свои единичные предположения или поступки.

Мужчина, например, может считаться образцом нравственности по той простой причине, что в данном случае он совершенно лишен полового влечения. И одновременно у другого, при наличности весьма сильного ненормального полового влечения, может обнаружиться доброта, верность долгу, способность к самопожертвованию, что, в свою очередь, обусловливает возникновение внутренней непосильной борьбы, из которой он выходит нередко побежденным. Третьему же свойственно умеренное половое влечение, но при наличности у него достаточного чувства долга и сильной воли, он будет бороться со своим влечением; слабая же воля или же нравственные недостатки сделают его жертвой ближайшего соблазна. Возможно как тесное соединение, так и полное разъединение любви и полового влечения у индивидуума. Женщине, в половом смысле безразличной, ничто не мешает быть отличной матерью, равно как и страстная женщина может обнаружить симптомы плохой матери, — но может произойти все это и наоборот.

Сексуальная любовь. Под этим понятием следует понимать проявление высшей и искренней любви, направленной от одного пола к другому, но не основанной лишь на одной дружбе, а исходящей непосредственно из полового влечения. Распространяться об этом равносильно ношению воды в океан, ибо 3/4 беллетристики посвящено описаниям любви. Не может быть сомнений в том, что нормальному человеку свойственна большая потребность в любви. Можно сказать, что главным условием человеческого счастья и главной целью существования человека является половая жизнь со всеми ее проявлениями в душевных областях. Необходимо, однако, считаться с односторонним и нередко совершенно извращенным изложением и пониманием этого вопроса.

Любовь, очевидно, обусловливается в обыкновенных случаях libido sexualis. Здесь повторяется знаменитая история стрел Амура. Объектом влюбляемости могут служить взор, лицо, грудь, звонкий металлический голос и проч. Но связь между libido и любовью является чрезвычайно сложной и деликатной. У мужчины, как мы это уже констатировали, возможна довольно часто наличность libido и независимо от любви, или же любви без libido, — у женщины же наблюдается более редкая отделимость этих двух, друг друга взаимно дополняющих элементов, причем libido без любви может быть ей свойственно особенно редко. Нельзя, однако, говорить о тождественности этих двух явлений, что станет вполне ясным даже для грубого эгоиста, мечтающего лишь об удовольствиях, сколько угодно сладострастного, но не очень уж ограниченного. Любовь может быть предшественницей libido, — и это обстоятельство нередко обусловливает собою в результате наиболее счастливые половые взаимоотношения. Возможна исключительная взаимная симпатия двух характеров, главным образом, духовная и развивавшаяся предварительно не на чувственной почве. Ее развитие будет продолжаться таким же образом, если существование ее, например, началось еще в детском возрасте. В нашем обществе можно наблюдать массу половых союзов или браков, лишенных малейших следов любви и основанных лишь на сухих расчетах или удобствах. Предполагается, что в будущем произойдет скрепление и упрочение брачных уз на почве нормального libido sexualis и долгой привычки. Крайность в чувствах не свойственна вообще нормальному человеку, и поэтому вышеприведенное предположение и находит себе в большинстве случаев осуществление, благодаря последовательному привыканию и взаимоприспособлению, не всегда, впрочем, одинаково удачному, в зависимости от того неизвестного, что представлял или мог представить собою послебрачный период. Случаи крайние и даже патологические, равно как и исключения, составляют пищу сенсационных романов на любовной подкладке, хотя бы в некотором приближении и верных действительности, а между тем в среднем буржуазном браке они не находят для себя достаточно пикантности и интереса. Нас же занимают здесь не исключения и не условности, свойственные романам, а естественные и действительные чувства любви в таком виде, в каком они имеют место в жизни. Мы можем, ссылаясь на предыдущее, найти для половой любви следующую пару слагаемых: 1) наличного libido sexualis, 2) чувств симпатии, развившихся в истории рода из первичного libido наших животных предшественников, но освободившихся уже в настоящем от этой зависимости. Имеют место еще чувства симпатии, являющиеся промежуточными между ними, возникнув еще ранее в жизни индийидуума, обязанные своим происхождением libido sexualis и направленные на индивидуум другого пола. Эти чувства обнаруживаются снова, как следствия воспоминания, оказывая большую поддержку самой любви. Но необходимо считаться со взаимодействием различных чувств, возникающих одно из другого. Служа источником симпатии, libido, в свою очередь, является порождением симпатии и может, наоборот, исчезнуть при обнаружении обратно действующих обстоятельств.

Мы приведем здесь закон чувств симпатии, правда, достаточно известный, но весьма редко принимаемый в соображение. Человеку свойственно не питать большого чувства любви по отношению к тому или тем существам, которые оказывали ему много добра, но в то же время его чувства любви в чрезвычайной степени направлены на тех, во имя которых он жертвовал собою, или которых он сам облагодетельствовал. Отношение родителей к детям и примеры из супружеской жизни красноречиво иллюстрирует эту мысль. При ярко выраженном обожании в супружеской жизни со стороны одного из супругов по отношению к другому, этот другой очень скоро свыкается с создавшимся положением вещей, считает его вполне нормальным и дает взамен меньше той любви, какую он проявил бы по отношению к избалованному своему детищу. Зато последнее, в свою очередь любовь принимает за должное, обнаруживая в достаточных размерах и неблагодарность, и равнодушие к ласке. В жизни такие взаимоотношения являются преобладающими, служа серьезным препятствием для взаимности в любви. Даже мертвые предметы вызывают такие же чувства. Мы любим сад, дом, произведения, которые стоили нам многих трудов, и ставим ни во что самые красивые и бесценные, но легко доставшиеся нам предметы. Удивительна привязанность ребенка к безобразной игрушке, которую ему, однако, удалось самому смастерить, — рядом с пренебрежением, высказываемым им дорогим предметам, как внешнему проявлению родительской любви. Мудрость, впрочем, давно уже установила, что проявление истинной, высшей любви возможно не только в согласии, но и в отказе, причем необходимо близкое участие разума. Здесь не будет, разумеется, первобытной любви, но элементы разума просветят и облагородят ее.

Мужьям, однако, нередко свойственно принимать вышеприведенную истину в том значении, что строгость в обращении с женами избавит последних от избалованности. Не приходится тратить много энергии, чтобы доказать ложность такого заключения. Любовь для своего совершенства обязательно должна быть взаимной, но для того, чтобы оставаться в таких пределах, она требует и взаимности воспитания в браке: прежде всего строгость по отношению к самому себе и отсутствие слабости к другому. Принимая постоянно все меры для обеспечения блага другого, каждый такой работой укрепляет и развивает в себе самом чувства симпатии. Успех обусловливается участием обеих сторон в этой частной работе, в противном случае любовь, введенная в заблуждение чувственностью, может за короткий период исчезнуть или же замениться ненавистью. Считаясь с наличностью недостатков у другого, следует не только смотреть на них равнодушно, но и привыкать их любить, с тем, чтобы проявление любви послужило к их исправлению, а не наоборот, проявление слабости — к их процветанию.

Углубимся несколько дальше и проверим правильность французской пословицы: l'amour est l'egoisme a deux (любовь — это эгоизм вдвоем). Взаимная любовь друг к другу у данной пары может сопровождаться эгоистической ненавистью, направленной на весь остальной мир. Однако, и качество самой любви не остается без влияния такой ненависти. Такое вырождение любви должно быть наказано, в связи с большей или меньшей свойственной в настоящее время человечеству солидарностью. Идеал любви может быть определен следующим образом: под влиянием полового влечения и гармонии характеров, мужчина и женщина объединяются в союз, влияя друг на друга в смысле поощрения к социальной работе в интересах всего человечества и сводя это, в качестве исходного пункта всего остального, к воспитанию самых близких им существ, а именно, детей. Любовь, принимаемая в таком смысле, облагораживается и лишается всех своих мелочных деталей, которые и являются главными виновниками того, что портятся нередко самые лучшие любовные отношения. Ревность и другие вредные мелкие страсти, являющиеся часто следствием филогенетических любовных особенностей, быстро исчезают под влиянием дружной социальной работы двух личностей, объединенных взаимной привязанностью, посвятивших друг другу свои заботы и вместе с тем действующих друг на друга в смысле поощрения к кропотливой и постоянной работе в интересах внешнего мира. В этом случае любовь все более и более граничит с идеалом. Почва ускользает из‑под такого эгоизма вдвоем при таких обстоятельствах, хотя он мог бы при других условиях дать пышные ростки, в чем мы убедимся из дальнейшего.

Наблюдения установили неопровержимо, что любовь питается и усиливается благодаря половым отношениям в брачной жизни, особенно в зрелом возрасте, несмотря на то, что представляют из себя лишь часть любовного цемента. Мне приходилось неоднократно наблюдать, что ослабление взаимной привязанности и любви и замена их ничем неустранимым равнодушием имели место, благодаря временному прекращению половых сношений между супругами, хотя это и было предуказано вполне добросовестно врачом, на основании болезненных явлений. Такие последствия врачебных предписаний не должны никогда упускаться из виду, и только исключительная необходимость может их продиктовать.

Общим положением является то соображение, что истинная и высшая любовь может быть только длящейся, и нельзя судить о степени любовного чувства по тому вихрю полового вожделения, который внезапно проявляется у человека по отношению к другому, которого он до сих пор совершенно не знал. Здравый смысл, без сомнения, совершенно устраняется под натиском этого вихря, и в то время, как затушевываются все недостатки, происходит одновременно окрашивание всего радужными красками, причем «влюбленный» или влюбленные теряют способность видеть что‑либо и даже друг от друга скрывают действительную сущность другого, — мы здесь имеем в виду искренность чувства с обеих сторон, не основанного на чувственности или на холодных эгоистических соображениях. Прояснение, рука об руку с настоящей любовью, наступает лишь после медового месяца брака и в отношениях вне брака, когда миновал первый порыв полового вожделения, которое продолжает казаться ненасытным. Но порыв этот может смениться и равнодушием или неприязнью, а иногда таким в той или иной степени устойчивым приспособлением, которое представляет собою сочетание всех трех этих проявлений. Должно поэтому всегда видеть некоторую опасность во внезапной влюбленности, и продолжительный союз с перспективою счастья может явиться лишь следствием достаточно долгого и основательного ознакомления друг с другом заинтересованных сторон до половых сношений. Здесь, разумеется, остается еще много места для непредусмотренного, так как, с одной стороны, не представляется возможности узнать в совершенстве человека, а с другой — потому, что, в зависимости от духовных изменений или болезненного состояния, человек может душевно видоизмениться к худшему.

Мы укажем здесь на ряд психических явлений, в большей или меньшей степени связанных с половою любовью. Вышеуказанные обстоятельства показывают, что эти явления в меньшей степени свойственны мужчинам, чем женщинам.

а) Психические проявления половой любви у мужчины. Вполне нормальным является для мужчины, когда его повышенное экспансивное настроение обусловливается наличностью у него половой потенции, причем чувство импотенции и даже уменьшившейся потенции влияет на него удручающе, между тем как неиспорченная женщина совершенно не реагирует на это обстоятельство в такой сильной степени, как это свойственно думать мужчинам. Только мужскому самолюбию и воображению свойственно раздувать это значение. Мужская смелость очень нравится женщине, и размеры ее возрастают в половых сношениях, в зависимости от практического опыта а рутины. Привычки проституции, в свою очередь, делают то, что женская психология остается для мужчины областью неизвестного. На проституток вообще следует смотреть, как на автоматов, приспособленных к мужскому эротизму. И если мужчина предполагает найти в них сексуальную психологию женщины, то найдет лишь свое собственное отражение.

На свойственной мужчине смелости основываются его притязания, ухаживание и вообще приемы, которые можно видеть уже у птиц и млекопитающих и даже у низших животных. Чтобы обеспечить себе симпатии самки, самец старается привлечь ее внимание. На этом и основана яркая окраска бабочек и птиц, пение, желание показать свое искусство и силу. Притязания иногда сопровождаются звуками мольбы, если нет основания расчитывать на легкий успех. Мы видим, что дикари‑мужчины в большей степени украшают себя и татуируют, чем их женщины (см. главу VI). Шаблонные приемы ухаживания не будут занимать здесь места, ибо они играют более видную роль во всех литературных произведениях всех оттенков, — мы считаем лишним их касаться. Но при высшей культуре мужчина, в свою очередь, становится объектом ухаживания со стороны женщины, которая в этом отношении успела уже определить мужчину известными искусственными приемами. Необходимо считаться с тем психологически важным фактом, что, в связи с утончающейся духовной сложностью, человечество и в этом случае успело изобрести новые способы пленения. Изящная молодая дамочка, конечно, не удовлетворится уже безыскусными и угловатыми приемами ухаживания наивного молодого человека, так как атмосфера салона перевоспитала ее, а соответственная беллетристика дала ее мыслям иное направление. Пожилые повесы и дон‑жуаны, ознакомившиеся на практике с психологией современной женщины, ей значительно приятнее, благодаря своему опыту и искусству.

Нормальное половое чувство мужчины находит себе отражение, в связи с предыдущим, в инстинкте размножения. Мужчина, без всякого сомнения, старался бы, быть может и бессознательно, иметь половые сношения с наибольшим количеством женщин, производя на свет божий наибольшее количество детей, если бы это только не сопряжено было для него с какими‑либо препятствиями и последствиями. Доступность удовлетворения этого инстинкта питает его мужское достоинство в чрезвычайной степени, ибо оно дает ему возможность думать о широком размножении его "я", о мощи и правах своих по отношению к женщинам и детям. Поэтому богатые люди у народов, живущих в полигамии, стремятся иметь в своем распоряжении возможно большее количество женщин.

Совершение полового акта, не преследующее никаких целей, как мы это видим в проституции, питает лишь одно libido, в самом недостойном его проявлении, причем не может быть места для удовлетворения всех высших проявлений полового влечения. Мы знаем воздействие счастливого брака, которому основанием послужила любовь, а не какие‑либо практические соображения. Такой брак действует перерождающе на молодого человека, извлекает его из когтей пессимизма и из женоненавистника превращает в поклонника женщин. Это соображение часто вызывает улыбку на устах так называемых «трезвых» или «отрезвившихся» людей, которые, укоризненно покачивая головой, склонны приписать такое перерождение лишь мгновенному опьяняющему влиянию любви. Это, правда, и может иметь место, но не в том случае, если мы имеем дело с любовью, не лишенной благородства, одухотворенной взаимным пониманием и почитанием. Время, наоборот, действует укрепляюще на такую любовь, и медовый месяц серебряной свадьбы, по своему внутреннему содержанию и сопровождающему его сознанию счастья, гораздо интереснее, чем первый медовый месяц вслед за действительной свадьбой. Отсюда следует, что возможным представляется оптимизм, как следствие полового общения в браке, покоящийся на истинной любви и на естественном исполнении жизненной цели. Сюда, в качестве составного элемента, неизбежно должна входить и совместная трудовая деятельность обоих супругов, — о чем никогда не устану говорить. Эта совместная деятельность может иметь место в одинаковых областях (два художника, врач и женщина‑врач, крестьянин и крестьянка); это очень красиво. Но области могут быть и совершенно различны, так как каждый выбирает свою специальность по своему усмотрению. И, во всяком случае, останется еще достаточно общих пунктов соприкосновения. Но ни в каком виде рабское подчинение — с одной стороны, и владычество — с другой.

Худшим проявлением, доставшимся нам наследственно от наших предков и глубоко в нас укоренившимся, или, правильнее выражаясь, контрастной реакцией, следует считать ревность. Известная немецкая пословица гласит, нисколько не преувеличивая: «Eifersucht ist eine Leidenschaft, die mit Eifer sucht, was Leidenschafft» (игра слов, непередаваемая на русском языке. Значение пословицы: ревность — это страсть, которая ищет ревностно всего, что доставляет страдания). Ревность представляет собою животное наследие, наследие варварства, — и это мне желательно было бы поставить на вид всем тем героям, которые берут под свою защиту ревность, прикрываясь щитом «поруганной чести» и возводя ее на пьедестал. Пусть женщина имеет в десять раз больше шансов получить себе мужа неверного, чем страдающего ревностью. Ревность с филогенетической точки зрения, основываясь на борьбе за обладание женщиной, черпает свое происхождение в тех временах, когда грубая сила играла доминирующую роль, причем на сцену выступала лишь та или иная степень ловкости или проявленной мощи. Овладев же объектом своей борьбы, самец принимал естественно все меры к тому, чтобы кто‑нибудь ее у него не отнял. На этой почве неизбежны были ожесточенные столкновения, и уже приближение соперника или одно предположение о готовящемся с его стороны покушении вызывали чувство скорби, перемежающееся с бешенством и злостью. Мужская ревность в развитии человеческого брака ознаменована такими проявлениями, которые можно было бы считать невероятными. Здесь можно привести, например, железные пояса с замком, которые находятся еще и в настоящее время в археологических хранилищах и в которые заковывали средневековые рыцари своих жен перед отправлением в поход, чтобы удовлетворить свою ревность. У некоторых диких племен женщина подвергается тяжким наказаниям, иногда даже и смертной казни, не только за нарушение верности в браке, но и за беседу лишь с посторонним мужчиной или за большую или меньшую к нему близость. Брачная жизнь, благодаря ревности, превращается в ад. Гранича с болезненным состоянием и в значительной степени с умопомрачением, она, повидимому, представляет собою известную градацию, в смысле душевного заболевания, какая обусловливается аналогично и алкоголизмом. Жизнь женщины при таких обстоятельствах превращается в пытку. В виде непосредственных результатов этого безобразного и страшного недуга являются постоянные подозрения и связанные с ними оскорбления, дерзости, брань, угрозы, а иногда и побои, завершающиеся нередко и убийством, в зависимости от различных обстоятельств, сопровождающих проявление ревности. В более скромных размерах эта страсть тоже представляется невыносимой, ибо достаточно сопряженной с ней злобы и отсутствия доверия к личности, чтобы свести на‑нет какое угодно чувство любви. Иногда говорят о возможности, так называемой, законной ревности. Но нельзя допустить наличности таковой, считаясь с ревностью исключительно лишь как с атавистическим пережитком и патологическим явлением, основанным на грубой животной ограниченности. Понятны меры, осторожно и без шума принимаемые мужем, заподозрившим свою жену в неверности, в интересах выяснения своих предположений. Однако, какое имеет сюда отношение ревность? При несправедливости его догадок, жена будет лишь, разумеется, оскорблена в лучших своих чувствах. Но в случае, если его предположения оправдались, то здесь возможны лишь два решения: могло иметь место увлечение с ее стороны посторонним мужчиной, причем создавшееся положение вещей причиняет ей самой глубокие страдания и побуждает исправиться, — в этом случае прощение напрашивается само собой. Но ее любовь, с другой стороны, могла совершенно исчезнуть, или же она обнаружила все свойства недостойной обманщицы, — в последнем случае не имеет смысла ревность, а единственным исходом является развод. Человеку, однако, не свойственно управлять своими чувствами в мощном их проявлении, ревнивый же от природы, т. е. находящейся под воздействием унаследованных особенностей, страдает неизлечимостью и вносит отраву как в свою собственную жизнь, так и в жизнь супруга. Для таких людей брак не создан. Мы знаем, какую огромную роль играет ревность в психопатических лечебницах, во всевозможных судебных процессах и в литературе, так как она обусловливает наибольшее количество несчастных и трагических случаев в жизни человеческой. Искоренение ревности из человеческого мозга, если это только возможно, потребует непрерывной работы воспитания и подбора. При снисходительном отношении к половым увлечениям мужа или жены, принято говорить о супругах, что они отличаются «недостаточной ревностью». Может действительно иметь место такая снисходительность на почве циничного безразличия или же в связи с денежными соображениями. Но здесь приходится уже констатировать отнюдь не отсутствие ревности, а пробел в нравственном чувстве. Но такая снисходительность, основанная на разумной любви, должна заслуживать лишь уважения и поощрения. Мне хочется обратить внимание всех героев‑приверженцев ревности на следующий случай.

Человек интеллигентный, пользующийся всеобщим уважением, имеющий в счастливом браке пятерых подростков, имел случай познакомиться с подругой своей жены, вдовою, в свою очередь, интеллигентной, наделенной умом и пользующейся уважением. Встречи и беседы с нею послужили причиной сердечной привязанности, не замедлившей перейти в горячую взаимную влюбленность. Допущенная ими интимная близость могла бы им быть поставлена в вину, хотя отношения их, благодаря устойчивости вдовы, не успели перешагнуть известных пределов. И они не нашли ничего более благоразумного, как во всем чистосердечно признаться его жене, которая, отбросив недостойную ревность, приняла горячее участие в судьбе этих несчастных. Благодаря искренности всех трех участвовавших в этой щекотливой истории лиц, все постепенно снова вошло в свою норму, причем можно было бы ожидать благоприятного результата и в том случае, если бы вдова согласилась на полное половое общение, так как любящая жена не остановилась бы ни перед чем, чтобы создать спокойствие. Мы можем смотреть на такой случай человечного общения с несчастной любовью, когда избегнут был скандал и сохранены были, по крайней мере, с внешней стороны, хорошие отношения, как на более правильное решение задачи в высшем нравственном смысле, чем при помощи дуэли, вспышек ревности, развода и всех отсюда вытекающих последствий. Мне известны также многочисленные случаи, когда мужья, в свою очередь, были снисходительными по отношению к своим увлекшимся и даже изменившим женам, причем всегда можно было считаться с хорошими результатами. Конечно, мы не желаем этим сказать, что мужу надлежит спокойно переносить обман, нечестный поступок и т. д.

Укажем здесь еще на психическое проявление мужского полового инстинкта, половое хвастовство, развивающееся у мужчины, как результат повышенного самолюбия, в связи с его половою потенциею. Мы и здесь имеем дело, как видно, с пережитком животной наследственности, что мы можем наблюдать, по аналогии у петуха, павлина и вообще живущих в полигамии и богато украшенных самцов. Здесь мы можем предположить некоторое сходство в источниках с ревностью, хотя и более невинного характера. Мужчина, в связи с этим чувством, не отличающийся своим высоким нравственным обликом (должен заметить, что только интеллектуально недоразвитые мужчины, лишенные эротического ума, особенно охотно проявляют свое чувство превосходства и деспотизм по отношению к женщине), гордится своими половыми подвигами и старается их даже раздувать. Большим успехом, однако, пользуется не неотесанный и некультурный хвастун, а тот, кто с деланным равнодушием говорит о своих необыкновенных похождениях, как будто не придавая им никакого значения. Женщины чрезвычайно неравнодушны к такого рода опытным в половых деяниях энергичным дон‑жуанам, которые во всем остальном могли проявить себя с самой неинтересной стороны. Инстинкт подсказал им наличность слабости у женщины, подверженной действию гипноза, обаянию мужской внешности, мундира, усов, отчаянного поступка. Потеряв голову, женщина в таких случаях попадается на удочку, отдавшись какому‑нибудь рыцарю сомнительной марки, отдавшись без всякого участия воли, рассудка, лишь в зависимости от достаточного количества у него соответствующей самоуверенности. Однако, и мужчине приходится нередко считаться с дурными для него самого последствиями его полового хвастовства, толкающего его на путь эксцессов, значительно превосходящих его натуральную потребность. Является желание отличиться перед себе равными и даже перед лицом проституток, которые целиком поглощены одним только половым вздором. Мне вспоминается типичный в этом смысле случай во время моего пребывания в Париже, когда я кончал там курс наук.

В кругу молодого студенчества громкой известностью пользовался один удалый малый, благодаря его исключительной потенции. Мне об этом передавали, так как я его лично знал. В интересах ознакомления меня с нравами латинского квартала, вызвавшими во мне, между прочим, одно лишь чувство отвращения, меня повели в какой‑то грязный кабачок, где собирались подонки проституции. Эти несчастные отличались от публичных женщин той особенностью, что каждая из них имела в своем распоряжении какого‑нибудь студента, с которым сожительствовала в течение незначительного периода времени и с которым у нее создались известного рода приятельские отношения, не претендовавшие, конечно, на какую‑нибудь чистоплотность. За столиками в этом кабачке самцы и самки говорили все время о самых непристойных вещах, причем половые органы и половое общение в этих беседах являлись все время доминирующими. Я был представлен одним из знакомых, в качестве приятеля и соотечественника того самого героя, уехавшего недавно из Парижа, который успел себя так зарекомендовать своими половыми успехами. Одно лишь произнесение его имени сопровождалось таким шумом, как будто упомянуто было имя какого‑нибудь крупного деятеля, причем в качестве знакомого этой известности я стал предметом специального уважения в окружающей среде. Мне все было чрезвычайно омерзительно и, чтобы положить конец этому выражению восторга, я резко оборвал их, что вызвало замечание одной из женщин, производивших впечатление сравнительно большей интеллигентности: «Мужчины по своей глупости себе представляют, что мы интересуемся ими самими! Но нас интересуют лишь ваши деньги!» Этой, по крайней мере, нельзя было отказать в беспристрастии и откровенности.

Молодые люди, отличающиеся застенчивостью и более благородным образом мышления, благодаря такому половому хвастовству, а также в зависимости от их собственного полового влечения, увлекаются на путь проституции, причем побежденными оказываются в обыкновенных случаях их лучшие побуждения, голос разума и чувство нравственности. На помощь приходит также одурманивание алкоголем. Вот те пути, которые ведут к загрязнению половой жизни мужчины, и здесь следует искать основание социального вырождения общества.

Возбужденное состояние полового влечения мы называем эротизмом. Основываясь лишь на животной чувственности, без зависимости от нравственных и умственных интересов, он дает соответственные отражения и в душе, которые можно было бы назвать «порнографическим духом». Представления такого рода людей во всех своих формах сосредоточены лишь в сфере эротизма, непосредственно отражающегося на их чувствах и мышлении: какие угодно безразличные вещи вызывают в их мозгу представление о двусмысленных, преимущественно половых отношениях. В женщине они видят только способ для получения полового наслаждения, причем ее душа находит себе отражение в мозговых центрах такого сатира в качестве отвратительной и недостойной карикатуры, противной всякому нормальному и уважающему себя человеку. Благодаря мужскому эротизму с его грубыми чувственными проявлениями, создалась целая серия женщин, соответствующих его идеалу, причем всякий жуир считает долгом признавать таких женщин представительницами вполне нормального типа, отказываясь видеть в них лишь болезненное порождение созданного им самим извращения. С высоты своего мужского величия он позволяет себе третировать такую женщину, не считаясь с тем, что ему лишь и обязана она своим образом мыслей, и что современной женщине свойственно в половом отношении становиться такою, какого ее сделает мужчина. Такого рода порнографические субъекты наполняют свою жизнь исключительно думами и беседами на тему о совершении полового акта, его частоте и видоизменениях, тех или иных размерах и формах половых частей, об удовольствии, доставляемом при награждении рогами других мужчин, о склонности к уродливостям патологического свойства, о тонкости половых наслаждений. При этом создается какое‑то особое стремление превзойти друг друга в этой области, обнаружить исключительную виртуозность, которая в этом смысле уступает лишь действительно пустоте и невежеству, проявляемым ими во всяких прочих областях. Эти разговоры считаются особенно излюбленными в среде вояжирующих торговых представителей и купцов, военных, студентов, которые посвящают им дни и ночи. Во время одной из моих поездок по Средиземному морю, продолжавшейся двое суток, я почти не мог вырваться из сферы окружавших меня со всех сторон исключительно такого рода разговоров. Здоровое представление об истинной любви и естественных благородных свойствах женской души в подавляющем большинстве случаев совершенно чуждо многим мужчинам, благодаря системе проституции, жизни на содержании и вообще современному вырождению, ютящемуся под прикрытием христианской культуры и моногамии. И этот порнографический образ мыслей составляет отличительный признак мужчин этой распутной среды, не только «наполняющей города», но и успешно, к несчастью, охватывающей и деревню. Такие мужчины знают лишь карикатуру на женщину. Я неоднократно выслушивал признания многих из них, что представление о любви и женщине, в лучшем значении этого слова, казалось им невозможным, без связи с религиозным поучением. Из этих мужчин можно выбрать еще таких, которые в порочной, но еще не окончательно испорченной душе своей сохранили иные отношения к своей родной матери и к сестре. Но на последних они смотрят, как на существа не от мира сего, как на полубожества, не встречающиеся больше на земном пространстве. И не могут они обнять своим умом того обстоятельства, что своим взглядом на вещи они прежде всего затаптывают в грязь и своих близких вместе с остальными женщинами, считаясь с той порнографической оценкой и тем пессимизмом, которыми у них сопровождается представление о женщине. Такие воззрения всего чаще обращали мое внимание во Франции.

Более благородные круги общества найдут, пожалуй, представленную мною картину пристрастной, так как порядочным и чистым натурам свойственно в этом случае вести себя, как страус: они с чувством презрения отворачивают голову от порнографической грязи, стараясь инстинктивно обойти ее. Но это нисколько не устраивает дела, ибо факты продолжают оставаться лишь фактами. Мы должны только считаться с тем обстоятельством, что половое влечение ни в каком случае не может быть отождествляемо с пороком, точно так же, как и половое равнодушие вовсе не совпадает с добродетелью. Необходима, однако, большая сила воли для умения противостоять, при чувственном предрасположении, всем соблазнам, посягающим со всех сторон на нашу чувственность, — неудивительно поэтому, что много мужчин, по натуре своей вполне хороших, падает в результате жертвой. Что касается холодных натур, то они в этом смысле чувствуют себя значительно лучше: они даже склонны окружать себя ореолом добропорядочности, не затрудняясь в сиянии ее лучей скрывать свойственные им иные недостатки и слабости.

Человеческая душа обладает лицемерием, как свойством, глубоко засевшим в самых недрах ее. Уверения человека в том, что ему никогда не приходилось лицемерить, безусловно лживы, в такой же мере, как и желание утверждать, что он никогда не лгал. Но в половой сфере роль лицемерия является исключительной. Правда, никакая иная область не представляет столько раздолья для лжи. Известно, с каким легким сердцем обманывают и морочат своих жен такие мужья, которые во всех иных случаях жизни представляют из себя образцы честности и порядочности. Лицемерие в любви столь обычно, что о нем можно и не распространяться. Однако, и здесь исключается излишняя требовательность, так как возможно считаться с некоторыми смягчающими обстоятельствами.

Во‑первых, должно быть принято во внимание воспламеняющееся эротическое чувство, действующее ослепляюще на человека, в этот момент готового верить в свои клятвы и уверения в вечной любви и преданности, которые он расточает предмету своего увлечения, нередко видя в действительности в последнем те неземные достоинства, которые ему щедро приписывает. Половое возбуждение обусловливает ряд иллюзий, которые мерещатся двум обольщенным друг другом существам, под влиянием экстаза, но, может быть, уже на другой день эти существа будут с той же энергией осыпать друг друга брань.ю Незнакомый с этими противоположностями с трудом поверит в возможность их. Но наше утверждение найдет себе поддержку в лице судебного деятеля и всякого человека, знакомившегося с такими судебными процессами, которые явились следствием прекращения любовной связи или расстройства помолвки, и читающего письма сторон в различные периоды возникновения, продолжения и ликвидации любви. Письма влюбленных говорят о взаимном боготворении, о вечной верности и любви, причем они невероятнейшим образом обманывают, очевидно, искренно, друг друга, не стесняясь в самых неумеренных выражениях. Но вот другие письма, написанные ими же, быть может, спустя несколько дней, — и вы с изумлением останавливаетесь перед бранью и низкой клеветой, удивляясь столь быстро наступившему отрезвлению, успевшему дать пламенной страсти и всем вызванным ею представлениям совершенно противоположное направление. Благодаря повторяемости такого рода явлений, представляется возможным быстро признать в них психологический закон любовной иллюзии с сопровождающей ее обратной реакцией.

Во‑вторых, лицемерию свойственна и своя хорошая сторона. По выражению одного мыслителя, «лицемерие представляет собою уступку добродетели со стороны порока». В неприкрытом виде человеческие мысли отличаются нередко такой пошлостью и неприглядностью, что им может только принести пользу некоторая прикрашенность, и лицемерие, поскольку оно продиктовано стыдливостью или доброжелательством, может быть, и заслуживает того восхваления, которое находим мы у Марка Твена в его сатире: «Об упадке искусства лжи».

Наконец, в половых отношениях лицемерие является прямым следствием деспотизма и варварства приличий и даже законов. Таким образом, определенные формы и обычаи, возникшие из права сильного, обусловленные суеверием и иными догмами, в лице лицемерия встречают справедливий протест со стороны природы.

Я не думаю, разумеется, придавать половому лицемерию те отвратительные свойства лицемерия, которые, между прочим, косвенно служать для эксплоатации половых отношений; сюда, например, можно отнести обнаруживаемую пылкую любовь, имеющую целью лишь овладеть сердцем богатой невесты. Мы говорим здесь лишь о лицемерии, как следствии полового влечения или любви.

Необходимо рассматривать половое лицемерие именно и исключительно лишь с этой точки зрения, причем является особенно необходимым подчеркнуть его хорошую сторону, так как его влияние в брачной жизни сказывается в смысле воспитания в себе возвышенных чувств, что достигается возможным преувеличением или подчеркиванием преимуществ супруга (супруги) в интересах их наибольшего проявления. Неприятная правда, слишком часто повторяемая, может весьма печально отразиться на любви, нередко и вовсе убивая ее, но если заняться творчеством в области созидания возможно лучших качеств, приписываемых противоположной стороне, то в конце‑концов упрочивается убеждение в действительной их наличности, и их будут стараться осуществлять, посколько это будет доступно, или же, по крайней мере, «добиваться их, чтобы обладать ими» (Гете). Наиболее неприглядной формой лицемерия является та, которая основана на материальных расчетах или грубом libido, без участия любви, или даже на приличиях или требованиях религии. Желание скрыть не только от других, но и от самого себя неблагородные чувства, подавление своих недостойных наклонностей и страстей, внушение самому себе прекрасных качеств, — причем здесь является целью укрепление предмета любви в благородных и добрых чувствах его, — все это относится к области лицемерия доброкачественного. Такого рода лицемерие следует рассматривать, как побочное следствие чувства альтруизма, при наличности которого подмечаются те или иные недостатки, выражения антипатии и злобы, и делается попытка помощью притворного выражения симпатии сделать обнаруженное незаметным. Возможно в конце‑концов исправление таким способом и собственных недостатков, а также внушение себе соответствующих чувств. Преувеличение и однородность, разумеется, могут здесь лишь повредить делу, обусловливая бессмысленное самоослепление и возможность избаловать любимую особу.

Психические проявления полового чувства находятся под большим влиянием индивидуальности влюбленного, — и это само собой понятно. «Любящий» эгоист проявляет и наивно эгоистическую любовь. Он нисколько не жалеет красивых слов и выражений, но для него вполне естественно представлять себя непосредственным сосредоточением любви и забот, причем его собственные обязанности по отношению к любимому существу он сводит до минимума. Сентенции и правила жизни не перестают сходить с его уст, но он в такой же степени много требует, как мало дает, и, всего хуже, совершенно не сознавая этого. Любовь альтруиста и вообще человека доброго представляет яркую противоположность. Любовь различно проявляется у натур спокойных или экспансивных, глупых и умных, интеллигентных и неинтеллигентных. Значение воли в этом случае очень велико, ибо любовь находится под влиянием как слабости и импульсивности, так и всякого другогр проявления воли. Большое постоянство и большая последовательность женской любви и объясняется, между причим, превосходством воли у женщин. Как было уже упомянуто, едва ли можно допустить существование такой психической области, которая была бы изолирована от влияния любви и которая, в свою очередь, не воздействовала бы сама на любовь. Умственные занятия находятся в зависимости от любви, причем счастливое ее проявление содействует этим занятиям, а несчастная любовь им вредит. Можно пойти еще дальше и утверждать, что влияние личных любовных переживаний сказывается и на умах ученых, так называемых, героев разума, которые не перестают говорить о евоей объективности. Мнимо‑чистые умозрения человека не могут освободиться от незаметного вторжения в их область тех или иных чувств, влияние которых больше, чем это принято думать. Это прежде всего относится к людям чувствительным, представляющим собою обоюдоострые мечи в любви. Их чувственные реакции и меняющиеся настроения, благодаря своей интенсивности, толкают их от одной крайности к другой, причем на смену восторгу быстро является смертельное уныние, в свою очередь уступающее место бешенству и гневу! Эти порывы могут иметь место рядом со слабою волей и ограниченным умом, что является особенно печальным; отсюда обыкновенно и источник безобразных сцен, непостоянства в любви, а иногда и преступлений, обусловленных страстью. Если сюда будет применена и ревность, то чаще имеет место в результате убийство любимого человека и самоубийство. Здесь можно было бы предполагать влияние эгоистического инстинкта, что иногда наблюдается, но этого нельзя говорить применительно ко всем случаям. Основания мстительности или ревности не являются необходимыми в случаях трагических развязок, если имеется налицо страстное отчаяние. Импульсивные проявления, не поддаваясь никакому анализу, могут явиться следствием обыкновенного бушевания страстей в таких головах. Вслед за такими трагедиями убийства и самоубийства, если самоубийство почему‑либо не удалось, нередко виновник несчастья таким образом объясняет свой поступок: «Я был в таком отчаянии и так волновался, что лишь смерть могла служить лучшим для нас обоих исходом» и т. д.

Жеманство (pruderie) и чувство стыда. Мы видели уже (глава IV), что чувство стыда следует приписать страху и робости перед всем, что непривычно и ново. У детей это проявляется особенно сильно, причем все, чего они не видели у своих сверстников, возбуждает у них чувство стыда. Мужское половое чувство стыда таким же образом основывается на боязни и робости перед всем, для него непривычным; это проявляется в отношений к женщине неуклюжестью, застенчивостью, скрывающими довольно просвечивающий эротизм. Половые чувства усердно скрываются людьми застенчивыми и стыдливыми перед другими мужчинами. Причина, обусловливающая чувство стыда, является почти безразличной для психологии стыда, причем стыдятся иногда не только весьма разнообразных, но и совершенно противоположных вещей. Одному молодому человеку стыдно показаться эротичным, в то время как другой стыдится обнаружить себя не в достаточной степени эротичным, — все это обусловливается» разумеется, взглядом на вещи, господствующим в окружающей среде. Как заметил это вполне справедливо Гавелок Эллис, социальное чувство стыда основано на опасении возбудить отвращение в других. Обычай обнажать и скрывать ту или иную часть тела определяет собою реакцию чувств стыда, причем нагому дикарю также свойственно стыдиться одежды, как и нам наготы. Обычаи такого рода быстро усваиваются. Таким образом, английская мисс, которая не позволит себе в Англии, из чувства стыда, увидеть обнаженную на пару сантиметров ногу или руку, быстро свыкается с окружающими ее под тропиками совершенно голыми неграми. В связи с преувеличенной стыдливостью, имеет место проявление чопорного жеманства, дающего также неинтересные результаты, хотя и менее вредные, чем последствия порнографического душевного склада. Стыдливость в такой мере свойственна некоторым молодым мужчинам, что их пугает и волнует одна только мысль о всем, что касается пола. Половые отношения представляются им, в связи с эротическими явлениями, в виде чего‑то чудовищного и причиняющего им глубокие страдания. Ища выход в онанизме, они страшно боятся и его, рисуя себе последствия этого порока в самых ужасных красках, считая себя навеки погибшими, но, благодаря той же стыдливости и боязни, опасаясь выложить перед кем‑нибудь душевное свое состояние. Страдания этих несчастных граничат нередко с безумием отчаяния, но и обращение к кому‑либо редко обеспечивает им искомое облегчение, так как одни считают долгом их легкомысленно вышучивать, а другие, по своей глупости, напускают на них еще больше страха. Половая стыдливость на такой почве принимает болезненный характер, входя в общее психопатологическое состояние половой сферы.

Под жеманством мы разумеем половое чувство стыда в его кодифицированном и догматизированном виде, причем в основе его уже лежит ложь, так как объект его не выходит из пределов условностей, и нет такой рациональной причины, в силу которой человек должен был бы стыдиться любой части своего организма. Мы можем тогда лишь говорить о естественном и обоснованном чувстве стыда, когда ему приходится считаться с известными мотивами нечистоплотного свойства или же посягательством на нравственные устои.

Психические проявления любви в духовном мире мужчины, с ее отрицательной стороны, можно всего лучше проследить, когда мужчина холост. Состояние холостячества, разумеется, в наше время не совпадает с половым воздержанием, но в обыкновенных случаях оно знаменует собою отречение от половой любви. Можно, пожалуй, сказать, что имеются двух категорий холостяки — целомудренные и нецеломудренные. Обе эти категории, однако, ближе друг к другу психологически, чем к женатому и вообще семейному человеку. В среднем, для холостяков не столь ощутителен жизненный пробел, как для старой девы. Но этот пробел, без сомнения, имеется налицо. Холостяку является необходимым чем‑нибудь, во что бы то ни стало, вознаградить себя за отсутствие у него любви и семьи. Мужчине, правда, в этом отношении значительно легче, чем женщине, так как он может отвлечься, например, умственным трудом или другою какою‑нибудь жизненной целью. Чисто инстинктивные чувства его, в свою очередь, находят себе относительное удовлетворение в обзаведении собаками, кошками, попугаями, в воспоминаниях о пережитом, в страсти к устройству коллекций, в усыновлении приемышей, в осуществлении своих любимых привычек и проч. Ему свойственно в большинстве случаев подпасть под башмак какой‑нибудь старой и злой экономки; если же таковой не окажется, то как хозяйство, так и его собственная персона находятся в запустении. В других случаях он впадает в мелочную и придирчивую педантичность. Холостяк вообще отличается пессимизмом и ворчливостью и подвержен капризам и причудам. Его странности и оригинальности вошли в поговорку. Эгоизм его пользуется широким простором, в то время как альтруизм не встречает в нем самом никакой поддержки. Холостяк не очень редко подвержен половым ненормальностям, которые скрыты у него под личиной целомудрия, причем им мало‑по‑малу усваиваются неестественная стыдливость и жеманство, если его мысли не отвлечены в сторону какой‑нибудь трудовой деятельности. По отношению к женщинам, он может быть то ненормально нелюдимым, то, наоборот, проникнутым исключительным уважением, граничащим с культом. Здесь, конечно, нет и речи о тех холостяках, одинокая жизнь которых и целомудрие обусловлены этическими соображениями высшего порядка, посвятивших свои годы самоотречению и труду. Но и таким личностям ничто человеческое не чуждо — и наклонности, свойственные вообще холостяцкому миру, не чуждые разумеется, и им. Мы должны придти к заключению, что сознание неполноты жизни не покидает даже лучшего холостяка, причем в зависимости от зтого страдает не только его чувство, ну и весь психический склад ума. Если бы налицо были одни только такие качества холостяков, как их пессимизм и эгоизм, то в этом случае социальное господство неженатых людей подлежало бы энергичному опротестованию. Нецеломудренному холостяку свойственен обыкновенно в большей или меньшей степени порнографический поток мыслей, причем женщина неизбежно представляется его умственному взору с самой скверной своей стороны. Он быстрыми шагами приближается к женоненавистничеству, с легким сердцем приписывая всем женщинам те недостатки, которые ему удалось подметить в ограниченном кругу встречавшихся ему женщин. Это мы видели и при обсуждении мужского эротизма (см., например, у Шопенгауэра).

б) Психические проявления сексуальной любви у женщины. Уже в вышеизложенном мы проводили параллель между половою любовью мужчины и женщины. В качестве особенности, присущей лишь женской любви, является та роль, какую играет эта любовь в ее мозговых центрах. Любовь для женщины в значительно большей степени является целью всего ее существования, чем для мужчины, и ее нельзя назвать женщиной в нормальном значении этого слова без наличности у нее любви.

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 622 | Нарушение авторских прав