АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Шесть лет спустя... 4 страница

Тепло его дыхания продолжает атаковать нежную кожу на моей шее с каждым словом, что он произносит.

— Это потому, что ты восхитительна своей естественностью и красотой. Это так возбуждает, и ты не похожа на ту, которой люди тебя считают. Ты сильная, независимая и значишь гораздо больше, чем тебе кажется, но ты не веришь в себя, — он делает глубокий выдох и продолжает: — Это трудно, не увлечься тобой, настоящей тобой.

Я медленно поворачиваюсь и поднимаю на него глаза, пытаясь остановить слезы, которые хотят пролиться из моей души. Никто никогда прежде не говорил мне что-то подобное. Мое сердце переполняется, а внутри растекается тепло. Он смотрит глубоко внутрь меня, проникая через стену, которую я возводила семнадцать лет. Кирпичик за кирпичиком, слой за слоем, он прорывается сквозь них.

— Я. Вижу. Тебя. Джессика Александр, — он берет мои щеки в руки и повторяет себе, — я вижу тебя. Тебе тоже нужно себя увидеть. Если посмотришь глубже, то увидишь прекрасную, сильную девушку, которая держит весь мир на ладони. Не позволяй жизни пройти мимо из-за таких людей, как Элизабет и Хейли. Ты понимаешь меня?

Он тянется и берет меня за руку. Я иду за ним, когда он выводит нас из бассейна. Он подходит к своему креслу и хватает полотенце, вручая его мне.

— Вот. Вытирайся. Изменение планов, — говорит он.

Что происходит? Что за новый план?

Должно быть, он видит вопрос в моих глазах, но, прежде чем я успеваю озвучить его, он говорит:

— Я хочу показать кое-что.

Я молча киваю, потому что прямо сейчас он задумчив и серьезен, так что я не совсем уверена, что сказать. Никогда не видела эту его сторону. Он натягивает свою майку и надевает сандалии. Хватает второе полотенце и быстро вытирает свои волосы. Я наспех натягиваю свою одежду на мокрый купальник, затем собираю волосы так, как получается. Засовываю ноги в свои шлепки и хватаю сумку.

Ничего не говоря, он идет к выходу и открывает ворота. Я нервничаю, потому что-то не так, неправильно. Не знаю, как объяснить это, но у меня есть ощущение, что, куда бы он ни привел меня, это плохое место. Он обходит и открывает пассажирскую дверь своего пикапа для меня. Теплая кожа сиденья приятно касается моей кожи, когда я пристегиваю ремень безопасности. Он закрывает дверь, затем оббегает вокруг, запрыгивает внутрь и заводит двигатель. Его пикап громкий и большой. В этой штуке я как будто нахожусь в десяти футах над землей. Он дает задний ход и с легкость маневрирует мимо моей маленькой машинки. Когда мы выезжаем на дорогу, он направляется в город.

Прежде чем мы достигаем окраины, он сворачивает на боковую дорогу. Когда мы проезжаем немного дальше, я мгновенно понимаю, где мы. Мой желудок скручивает, и я хватаюсь за свою сумку, как будто это гарантия безопасности. Он сворачивает с дороги проезжает через вход прямо под огромной аркой, которая большими, украшенными завитками буквами гласит: «Городское кладбище».

Почему он привез меня на кладбище?

Это не может быть хорошо.

Глава

«Другие… но не уступающие».

— Тэмпл Грандин.

Джессика

— Послушай, Джесс. Я понимаю, ты, скорее всего, сейчас немного растеряна и удивлена, какого черта я привез тебя сюда. Я только хочу, чтобы ты… поняла, — говорит он, опустив голову на руль.

Поняла что?

Он полностью заполняет это место. Это немного сводит меня с ума и мне трудно что-либо сделать. Это слегка неловко и напряженно. Воздух в кабине грузовика сгущается, и уровень моей нервозности достигает максимальной точки. Я должна что-то сказать, но что? Почему, впервые я чувствую себя сильной, когда он слаб и уязвим? Это не то чувство, с которым я когда-либо сталкивалась, поэтому не имею ни малейшего понятия, как его утешать, или как вообще на это реагировать.

Он спасает меня от моего внутреннего противостояния, когда открывает свою дверь. Выходит, захлопывает ее, обходит машину вокруг и подходит ко мне. Дверь открывается, и он протягивает руку, предлагая мне ее, чтобы я выбралась из его чудовищного грузовика. Я спрыгиваю, он закрывает мою дверь и усиливает хватку на моей руке, когда я следую за ним.

— Я никогда никого не привозил сюда прежде. Никто, кроме семьи, об этом не знает. Она всегда была позорным секретом, и родители считали, что это может запятнать их совершенный, хорошо сложенный стиль жизни загородного клуба.

Кто? О ком он говорит?

Я сейчас полностью растеряна, но все равно не задаю вопросов. Думаю, ему сейчас необходим тот, кто его выслушает. Так что я просто буду этим человеком. Он глубоко вздыхает, когда мы подходим к красивому надгробному камню, на котором с двух сторон изображены два ангелочка.

«Женевьев Бэлл Коллинз

Любимая дочь и сестра

Пусть она навсегда уйдет к ангелам».

Мое сердце падает куда-то в желудок, и челюсть напрягается. Он сильнее сжимает мою руку, и я чувствую облако грусти, окружающее нас. Освободив мою руку, он садится на колени перед могилой.

— Моя сестра. Она была аутистом, и ее жизнь быстро прервалась из-за таких людей как Элизабет, потому что она была другой, — говорит он сквозь стиснутые зубы.

Я смотрю вниз и вижу напряженные мышцы на его шее. Он поднимает руку и проводит ею по волосам. Я чувствую его боль и потерю, которую он чувствует всегда. Мои глаза опускаются на надгробие рядом с надгробием его сестры, и я вижу, что оно принадлежит его отцу. Я знаю, что он покинул этот мир много лет назад из-за рака, но то, что я сейчас нахожусь здесь, делает все намного запутаннее. У меня не самая лучшая семья, но, по крайней мере, все они до сих пор живы. Мое сердце еще немного разбивается, когда я сажусь на колени рядом с ним и жду, когда он закончит свою историю.

— Ее не стало два года назад. С тех пор я делал все, что было в моих силах, чтобы забыть тот чертовски ужасный день.

Он кладет обе руки на голову, хватает свои волосы и опускает голову на руки. Я тянусь и кладу руку ему на спину, молча его успокаивая.

— После ее рождения у мамы была послеродовая депрессия, поэтому она наняла модную высокооплачиваемую няню, чтобы заботиться о ней. Когда она подросла, начали проявляться ее отличия. В два с половиной года педиатр сказал моим родителям, что у нее есть признаки аутизма. Когда пришло время идти в школу, она все еще вела себя как ребенок, только начавший ходить и говорить, поэтому мама настояла на том, чтобы поместить ее в школу для детей с особыми потребностями. Она практически спрятала ее ото всех и позволила няне делать всю ее работу. Мама казалась потерянной, и ее холодность по отношению к Женевьев была ужасна. Я никогда это не замечал, поскольку мама всегда была сфокусирована на мне.

Он вздыхает и проводит пальцами по выгравированным словам на надгробном камне перед тем, как продолжить.

— В школу и обратно ее возили на специальном автобусе. Как я и говорил, мама хотела спрятать ее ото всех. Даже несмотря на то, что Женевьев вербально себя никак не выражала и не любила физического контакта, она всегда позволяла мне обнимать ее. Все остальные думали, что она ни с кем не общалась, но это не так: она общалась со мной. Она всегда тянулась ко мне, трогала мое лицо и улыбалась. Она была очаровательна и невинна. Я всегда чувствовал, что ей одиноко, даже когда доктора сказали, что, возможно, ей необходимо время, чтобы побыть в одиночестве. Я ежедневно заходил к ней в комнату и играл с ней. Ей нравилось расставлять на полу разные предметы в линии, поэтому я помогал ей в этом. Это может показаться глупым, но это было наше время, только для нас двоих.

Одинокая слеза скатывается по его щеке, и мое сердце разбивается из-за него еще раз.

— Однажды она вышла из автобуса и несколько детей из средней школы, проходивших мимо, начали кричать ей что-то. Я имею в виду неприятные вещи. Я так разозлился, что побежал за ними, крича, чтобы они заткнулись и оставили ее в покое. Я был единственным, кто встречал ее на остановке и провожал до дома, поэтому именно мне приходилось видеть этих уродов каждый день.

Я чувствую, как он напрягается, быстро встает, стирая слезу с лица.

— Однажды я опоздал, — говорит он, сломавшись. Наполненные болью рыдания вырываются из его горла, и его тело дрожит, когда он закрывает руками лицо. Он трясет головой, пытаясь стереть воспоминания о том, что случилось.

— Я чертовски опоздал, Джесс. Эти уроды начали кидать в нее камни, и она испугалась. Она начала убегать от них. Когда я побежал за ней, все, что я видел, это бегущую Женевьев и детей, преследующих ее. Автобус уехал, даже в правилах было прописано, что он «не имеет права уезжать до тех пор, пока ее кто-нибудь не встретит». Она, наверное, была ужасно напугана. Выбежала на дорогу очень неожиданно и была сбита грузовиком, который проезжал мимо. Она погибла мгновенно — именно там, прямо у меня на глазах.

Его тело подрагивает, когда у него вырывается самый душераздирающий звук, который я когда-либо слышала. Как будто он в первый раз плачет по своей потере. Я тянусь и обхватываю его руками. Он кладет свою голову мне на плечо, и я чувствую, как моя футболка намокает от его слез. В этот момент он похож на маленького напуганного мальчика, а не на большого и сильного квотербека. А я чувствую себя сильной, поддерживая его, а не слабой девочкой, которая позволяет другим унижать ее. Он шмыгает носом, поднимает голову и вытирает глаза. Он выпрямляется и внезапно обратно превращается в сильного Джейса.

— Мне жаль. Ты, наверное, думаешь, что я какая-то большая плакса или типа того, — говорит он и снова подносит свои руки к лицу.

— Нет, не думаю. Если бы ты рассказал мне эту историю, не проронив ни одной слезинки, я бы подумала, что с тобой что-то не так, — говорю я и чувствую, как мои собственные слезы катятся по щекам.

— После ее смерти моя мама, впервые с рождения Женевьев, вела себя как мама. Эта смерть очень сильно повлияла на моих родителей. Их мучили вина и сожаление. Мама уже никогда не была такой, как прежде. Она неделями не выходила из комнаты, ничего не ела, не ходила в душ. Наш дом долгое время был похож на склеп. Потом мама наконец-то занялась лечением своего горя и депрессии, и врач убедил ее, что остальные члены семьи тоже нуждаются в терапии. Мы начали посещать семейные сеансы, и там я научился не ненавидеть свою мать за то, как она себя вела с Женевьев. До этого момента я никогда не видел, насколько она была убита горем, и как мучилась от своей вины.

Невыносимо видеть грусть на его лице. Это душераздирающе.

— С тех пор я пытался быть идеальным сыном для нее, особенно после смерти отца. Я только хотел, чтобы она была счастлива, понимаешь? В конце концов, это была моя вина, что Женевьев погибла. Если бы я пришел вовремя, это никогда бы не произошло. Я не хотел, чтобы во мне она видела виновника в смерти моей сестры. Я хотел быть для нее сыном, которым бы она гордилась.

Он прикасается губами к кончикам двух пальцев и прикладывает их к надгробию.

— Я скучаю по ней каждый день, — шепчет он.

Мое сердце раскалывается пополам от этого.

— Поэтому я не могу пройти мимо и позволить кому-либо издеваться над тобой, унижать только потому, что у них есть какое-то извращенное преимущество. Если кто-то отличается, это не значит, что они не достойны уважения. Она была другой, социально-неприспособленной, но она была таким же человеком, как и все. Прелестная девочка, которая не заслужила, чтобы на нее смотрели сверху вниз, дразнили или смеялись над ней. Подумай, если бы один из тех детей вышел вперед и выступил против своих друзей, этого бы не случилось. Но никто это не сделал. Они позволили этому случиться, и это делает их всех виновниками в равной степени. Я не могу быть таким человеком. Не могу, — он трясет головой в отвращении.

Все кусочки пазла, которым является Джейс Коллинз, начинают складываться в полную картинку. Я была смущена его добротой. Я не уверена, почему он сейчас упомянул о том, как ужасно те девочки относятся ко мне, но я понимаю, почему он ведет себя так решительно по этому поводу. То, что он видит мою физическую боль, наверное, выносит все его чувства на поверхность.

Мне хочется задать ему миллион вопросов, но я этого не делаю, потому что знаю, как сильно я бы ненавидела тех, кто терзает меня, если бы была на его месте. Почему люди это делают, почему действуют именно так. Это всегда скрыто за страхами, нервозностью или недопониманием.

Я знаю, это для меня неизвестно. Понятия не имею, почему я чувствую себя именно так, или почему думаю именно так, как думаю. Это наибольшая часть проблемы для меня. Иногда чувствую, что если бы у меня была настоящая причина, я бы смогла найти решение.

В жизни Джейса произошло травмирующее событие, которое заставило его повзрослеть намного быстрее, чем других людей нашего возраста. Ему пришлось иметь дело с трагедией, которую множество людей даже представить не могут. Из-за этого мои проблемы становятся маленькими, незначительными. Ладно, моя мама пьет, а папа ведет себя так, будто меня вообще не существует, но я никогда не сталкивалась с тем, с чем пришлось столкнуться Джейсу.

Это заставляет меня быть не в ладу с моими эмоциями и ежедневными приступами депрессии и нервозности. Мое настроение все время меняется — от отчаянности до одобрения и любви. Эти чувства такие чрезмерные, такие сильные, что ощущение, будто я постоянно движусь на автопилоте, по крайней мере, половину времени без какого-либо контроля над этими эмоциями. В остальное время я захлопываюсь и нахожусь в оцепенении.

Вот именно поэтому я себя режу. Я контролирую эту боль. Она принадлежит мне. Я могу начать и прекратить это тогда, когда сама захочу. Ежедневные мысли, кружащиеся в моей голове, похожи на плохое, никогда не прекращающееся шоу. Оно проигрывается изо дня в день. Это постоянное противоборство, которому у меня нет никакого объяснения. Это выводит меня из равновесия больше всего — я действительно сомневаюсь, что то, что у меня все время отсутствующие родители, может привести к такой глубокой боли. Хотя кто знает? Я не психиатр или кто-то вроде этого. Может быть, я сама в нем нуждаюсь, хотя мысль о том, чтобы показать кому-нибудь мою самую глубокую и темную часть, ужасно пугает меня.

— Я очень сожалею о том, что случилось с твоей сестрой и семьей, но ты не можешь во всем винить себя.

Я пытаюсь остаться спокойной и в то же время борюсь со своими слезами.

— Ты не был тем, кто преследовал ее тогда. Не ты это делал, а те дети.

Я пытаюсь хоть немного облегчить его вину, хотя почти уверена, что сказать это намного легче, чем сделать. Я чувствую потребность в том, чтобы сказать ему хоть что-нибудь. Он должен понять, что он не делал ничего плохого. Я знаю, что мои слова, возможно, дадут ему немного успокоения, но также мне хочется, чтобы он знал, что я рядом.

— Я знаю. Я провел часы на терапии, чтобы научиться говорить: «Это не моя вина». Это ужасно трудно не чувствовать себя так, потому что я знаю, если бы я пришел вовремя, она бы сейчас была с нами.

— Ты не мог знать это. Ты не можешь повесить эту ответственность на себя. Ты тоже был ребенком. Это была ужасная трагедия, но она не была твоей виной, — говорю я твердо, потому что хочу, чтобы он понял это.

Он тяжело выдыхает и снова пробегает пальцами сквозь свои волосы. Я заметила, он очень часто так делает, и мне интересно, это просто его непроизвольная привычка или нет.

— Давай убираться отсюда. Я только хотел, чтобы ты увидела эту часть меня, потому что никогда не хотел, чтобы ты думала, будто я один из них. Я понимаю, что почти поцеловал тебя, но клянусь, я не пытаюсь использовать тебя и не участвую ни в каком плане против тебя, как, например, Харрисон.

Он смотрит на меня с грустными глазами.

— Я знал, они что-то задумали, когда изменили свои планы на вечер. Уверен, они не хотели, чтобы я был с ними, потому что понимали, что я никогда бы не позволил случиться нечто подобному. И я снова опоздал и не успел спасти от причинения боли.

Сожаление распространяется по его лицу, и он выглядит очень расстроенным.

— То, что они сделали с тобой, это уже слишком. Я сказал Элизабет, что все кончено, и если она решит отомстить, то я пойду к ее родителям и расскажу им, что она сделала с тобой. Я серьезно.

Я не имею ни малейшего понятия, что сказать. Он смотрит на меня с серьезным выражением лица и говорит:

— Ты должна сказать мне, если она сделает или скажет что-нибудь тебе. Я чувствую отвращение к себе из-за того, что потратил на нее целый год своей жизни. Я знал, что она была злобной сукой, но та ночь показала мне, что она намного хуже. За пределами школы она другая, и ей никогда не приходилось сталкиваться с ненавистью окружающего мира, поэтому я всегда давал ей поблажку. Но, несмотря на это, ее поступок непростителен. Я не могу закрыть глаза на это дерьмо.

Вау.

Этими словами он ответил на все мои вопросы.

Я одновременно и счастлива и расстроена, потому что сейчас он чувствует вину из-за того, что случилось со мной, когда на самом деле, это моя вина. Именно я вышла из машины к Харрисону той ночью, и тем самым позволила им сделать то, что они хотели. Я была глупой идиоткой. Это не его вина, не имеет значения, в какое время он появился. Тот факт, что он заботился обо мне тогда — это все, что имеет для меня значения.

— Хорошо. Спасибо, что привез меня сюда, что поделился болезненной частью твоего прошлого. Я обещаю, что буду хранить все секреты, — говорю я.

Мы идем бок обок к его грузовику, и он снова открывает для меня пассажирскую дверь как джентльмен. После того как он запрыгивает в машину, мы выезжаем с кладбища и едем обратно к его дому. Мы сидим в давящей тишине на протяжении всего пути. Он начинает говорить, только когда мы доезжаем до дома.

— Спасибо за то, что выслушала меня. Это много для меня значит, и я надеюсь, что не напугал тебя. Не знаю почему, но я доверяю тебе, Джесс. Я знаю, мои секреты в сохранности с тобой. Если ты когда-нибудь захочешь поговорить, знай, что твои секреты тоже будут в безопасности со мной.

Мягкая улыбка появляется на его лице, и я вижу, как жизнь возвращается в его глаза. Эмоции бушуют внутри меня, и я просто хочу обнять его и никогда не отпускать. Но сдерживаю себя, поворачиваюсь и киваю, улыбаясь.

— Ну, я думаю, ты пока спасена от хорошей взбучки, но это временное послабление, дружище. Завтра после школы жди меня здесь, и мы посмотрим, кто лучший пловец, — дразнит он меня.

Да, дерзкий и уверенный Джейс вернулся. Мне очень нравится этот Джейс, но и другой тоже. Я смотрю на него, немного наклоняю голову на бок и делаю самое саркастичное выражение лица.

— Окей, мистер Великий Спортсмен. Продолжай утешать себя, но действительность — другая. Я с удовольствием докажу это тебе завтра, — уверенно отвечаю я.

Он усмехается и выходит из машины. Будучи джентльменом, он обходит машину и открывает для меня дверь. Помогает мне выбраться, и у нас опять происходит неловкий момент. Если я собираюсь продолжать видеться с ним, думаю, эти неловкие моменты должны вскоре прекратиться.

Он раскачивается на пятках, смотрит вниз, и затем снова на меня.

— Эм, спасибо еще раз. И о том, что случилось в бассейне? Я обещаю, этого больше не случится, Джесс. Мне очень жаль. Друзья? — он говорит искренне и уверенно.

Почему эти слова больше звучат как утверждение, а не обещание? Я рада, что он хочет быть моим другом, но не знаю каково это, или действительно ли я хочу этого.

— Хорошо, Джейс, но должна сказать, что я никогда прежде не дружила с парнями. Я не уверена, насколько хорошим другом могу быть для тебя, — скромно говорю я.

Он легонько улыбается, затем обнимает меня за плечи, но в этом совершенно нет сексуального подтекста.

— Джесс, у меня тоже никогда не было девушек друзей. Поэтому мы вместе сможем узнать, как это делать. Ну как тебе? — спрашивает он, пока мы подходим к моей машине.

Его телефон жужжит, и он достает его из своего кармана. Он сосредотачивается на экране, и его походка тут же замедляется. Счастливое выражение, которое было лишь несколько мгновений назад, сменяется на обеспокоенное.

— Что это? — спрашивает он. Он смотрит на меня, и беспокойство перерастает в злость. — Что? Ответь.

Он опускает голову, отворачивается от меня и упирается руками в бедра. Бросает на меня взгляд, качает головой, глубоко дышит и поворачивается ко мне лицом.

— Что-то отвратительное о тебе выложили в сеть. Я точно знаю, кто это сделал и обещаю тебе, я сегодня же разберусь с этим. Даже не смотри на эти фотографии, Джесс. Будь офлайн, пока я не разберусь с этими суками.

Я знаю, о каких фотографиях он говорит. Меня начинает трясти от стыда, и я чувствую, как заливаюсь краской. Это так унизительно. Я просто хочу закрыться внутри себя и исчезнуть.

— Хорошо? Ты меня слышишь? — настаивает он.

Я только киваю. Мой подбородок начинает дрожать, и он мгновенно подходит и обнимает меня.

— Мне жаль, что они все еще продолжают вытворять это дерьмо. Обещаю, я разберусь с этим сегодня, раз и навсегда.

Я обнимаю его в ответ и пытаюсь задержаться в его объятиях. Он держит меня несколько мгновений, показывая, что не осуждает меня. В его объятиях я ощущаю безопасность, которую никогда не испытывала за всю свою жизнь. Если он хочет быть просто моим другом, тогда я дам ему это. Не думаю, что я откажу в чем-то Джейсу Коллинзу. Сейчас или когда-либо.

Глава

«Что такое друг? Одна душа, разделенная на два тела».

— Аристотель

Джессика

Я только что вернулась домой из школы, а мама с папой ссорятся из-за ее пьянства. Я не могу терпеть их грызню снова, поэтому, вместо того чтобы пройти мимо бури на кухне, я поднимаю окно и отодвигаю москитную сетку. Высовываю одну ногу, затем вторую и выпрыгиваю наружу. Когда мои ноги касаются зеленой травы, я поворачиваюсь, чтобы закрыть за собой окно. Мои старые ржавые качели стоят на другом конце двора и медленно раскачиваются от ветра. Трудно представить, что еще несколько лет назад моя трезвая мать смеялась и играла со мной. Когда бабушка умерла, она очень тяжело это переживала. Что-то внутри нее сломалось, и она не смогла оправиться от потери. Алкоголь был ее спасением. Теперь это ее тюрьма.

Я подхожу к качелям и сажусь на них. Легонько отталкиваюсь от земли и начинаю раскачиваться. Мысли о Джейсе и всех вещах, что произошли за последние два месяца, с тех пор как мы стали друзьями, заставляют меня улыбаться. Он сдержал свое обещание. Фотографии исчезли в тот же вечер и больше никогда не всплывали, хотя взгляды в школе стали намного хуже. Школа все еще не самое радостное для меня место, даже несмотря на то, что Элизабет и Хейли прекратили надо мной издеваться, они все еще смотрят на меня с ненавистью. Люди все еще думают, что я заразная, но никто ничего не говорит мне в лицо. На мой шкафчик периодически клеят записки, но я просто срываю их и выбрасываю. Я могу справиться с записками и взглядами. Я могу пережить все, если в моей жизни будет Джейс.

— Привет, — тихий голос пугает меня. Я смотрю в сторону соседского двора и вижу маленькую девочку. Она машет мне, и я машу ей в ответ. Туда недавно въехала новая семья, но я не обращала на них особого внимания. Дети всегда бегают вокруг. Светловолосая девочка идет ко мне.

— Привет, — говорит она, останавливаясь передо мной.

— Привет, — я смотрю вниз и вижу, что на ней надеты фиолетовые резиновые сапожки и такое же фиолетовое пальто. Интересно, почему она так одета в солнечный день.

— Привет. Как тебя зовут? — спрашиваю я.

— Я Виви.

— Какое милое имя. Я — Джессика. Твои родители знают, что ты одна на улице? Сколько тебе лет?

— Я уже взрослая.

Я удивленно поднимаю брови и улыбаюсь ей. У нее маленькие веснушки, рассыпанные на щечках, и она невероятно милая.

— Хм, взрослая? Тогда взрослые девочки могут играть на улице одни.

— Да. А почему ты пользуешься окном вместо двери? — спрашивает она.

— Потому что я тоже взрослая девочка, и иногда мне не нравятся двери.

Она садится на соседнюю качель, будто она у себя дома.

— У тебя есть парень?

Очень прямая и любопытная девочка.

— Эм, нет. У меня есть друг, но не парень.

— Твой друг — парень?

— Да. А что?

— У меня нет парня. У многих девочек в школе есть, но у меня нет.

Она выглядит немного грустной, и мне некомфортно из-за того, что считала ее любопытной.

— Парни противные, Виви. Тебе он не нужен. У тебя еще будет много времени для мальчиков. Поверь мне, от них больше проблем, чем ты думаешь.

— А как же твой мальчик-друг? От него тоже проблемы?

Я улыбаюсь и качаю головой.

— Нет, он идеальный. И совершенно без проблем.

— Ты выглядишь счастливее.

Хм? О чем она?

— Виви, откуда ты знаешь, что я выгляжу счастливее? — тихо спрашиваю я.

— Я видела тебя раньше. Ты всегда выглядишь очень грустной. Иногда очень злой, но никогда не счастливой.

— Оу, — я не знаю, что еще сказать. Из-за этого я чувствую себя дерьмово. Это ужасно, что мое состояние так заметно, даже маленькому ребенку.

— Ну, сейчас я в порядке. В школе есть злые девочки, и они много раз заставляли меня грустить. Они все еще злые, но меня они больше не трогают. Мой друг присматривает за мной, что делает меня счастливее.

Она поворачивается и смотрит на меня.

— В моей школе тоже есть злые мальчики и девочки. Они не очень меня любят, но мне все равно. Я больше не позволяю им доводить меня до слез. У меня теперь есть защитное поле.

— Защитное поле? — спрашиваю я.

— Ага, эти резиновые сапоги и пальто — мое защитное поле. Мой брат сказал мне, что в них есть особая сила, и никто не может обидеть меня, когда я ношу свой любимый цвет. Мой любимый цвет — фиолетовый, — она улыбается и встает, затем кружится, широко расставив руки. — Видишь, много фиолетового.

Я улыбаюсь.

— Да, много фиолетового. И много защитного поля. Эти злые детишки ничего тебе не сделают!

Она дотягивается до лацкана пальто. К нему приколота маленькая блестящая снежинка. Она снимает ее.

— Держи, теперь у тебя будет моя особая фиолетовая снежинка. У меня много фиолетовых вещей, и ты можешь оставить себе эту снежинку. Мой брат говорит, что эта снежинка может работать в одиночку, если на мне больше нет ни одной вещи моего любимого цвета. И ты можешь носить ее собой, и эти злые девочки больше никогда не расстроят тебя.

Она протягивает мне свою маленькую ладошку, ее невинность и доброта трогают мое сердце. Какая храбрая маленькая девочка.

— О, спасибо, Виви. Но ты не обязана отдавать мне свою особенную снежинку. Оставь себе.

— Нет, ты не можешь отказаться. Это грубо говорить «нет» кому-то, кто дарит тебе подарок. Ты должна принять его.

— Ну, тогда хорошо. И я совершенно не хотела быть грубой с тобой. Ты правда-правда супер-пупер, уверена?

— Ага, я уверена, как могу быть уверена в уверенности. Может, ты однажды поможешь мне.

Я смеюсь.

— Договорились.

Я улыбаюсь ей, беру маленькую снежинку и прикалываю ее к своей футболке.

— Ну, мне пора идти к Леди Гаге. Еще увидимся, Джессика. Мне понравилось разговаривать с тобой.

Я снова смеюсь.

— Леди Гага?

— Да, моя ручная свинка. Она, наверное, уже скучает по мне.

— Виви?

— Да?

— Почему ты назвала свою свинку Леди Гага?

— Я люблю музыку, и Леди Гага — моя самая-самая-самая любимая певица. Она — мой герой. У нее самое больше защитное поле в мире. У нее тоже есть злые девочки, но ей все равно. Каждое Рождество я очень хотела получить свинку. Моя мама всегда говорила «нет». Но наконец-то я ее получила, и она — самый любимый мой питомец. И я назвала ее как свою любимую певицу. Я как-нибудь принесу ее. У нее очень красивый ошейник с блестками.

Она скачет домой и машет мне. А я улыбаюсь сама себе. Ручная свинка по кличке Леди Гага — вот умора. Я поднимаю руку к снежинке, моему новому защитному полю. Если бы все было так просто. Как здорово быть маленьким ребенком и верить в это. И снова я думаю о том, насколько храбрая эта маленькая девочка, и я рада, что у нее есть такой замечательный брат.

***

Прошло много времени с последнего раза, когда я резала себя. Я знаю, это из-за Джейса, но на самом деле он не пилит меня этим каждый день. Он заставляет меня чувствовать себя в безопасности и быть любимой, даже если я никогда не услышу этих слов от него. Мой мир стал менее темным.

Я никогда не дружила с кем-то, и это здорово. Больше чем здорово. Он — мое спасение. Каждый раз, когда я его вижу, я, словно чувствую кайф, это мой новый наркотик. Раньше это было только от порезов и сна. Сейчас только нужно присутствие Джейса. То, что он относится ко мне, будто я нормальная девушка, будто я одна из них, оживляет и одновременно путает меня. Тот день в бассейне, когда он почти поцеловал меня, постоянно вертится у меня в голове, хотя, кажется, что он уже забыл об этом.

С тех пор мы виделись почти каждый день. Я прихожу к нему домой, и мы соревнуемся друг с другом в заплывах. Мы быстро поняли, что он обходит меня в баттерфляе, но не может обогнать меня свободным стилем.

Я все еще боюсь испортить его репутацию, но то, что его это совсем не волнует, немного уменьшает мою вину. Его мир — это далекая вселенная, хотя у нас довольно много общего. Ему многое нравится из моей музыки, а также играть в «блэкджек» с реальным человеком гораздо интереснее, чем в интернете. Он так же учил меня играть в домино, но он называет это «кости».

Дата добавления: 2016-03-26 | Просмотры: 318 | Нарушение авторских прав