АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Гештальт и Протоанализ

Хочу начать с вопроса: что же лечит психотерапия, или что она хочет вылечит?

Можно ответить — «невроз»., но иногда делается разли­чие между лечением симптомов и лечением корня пробле­мы — излечением того, что присуще неврозу. Перле часто пользовался понятием «тупик» и говорил, что большинство психотерапевтов останавливается перед тем, что русские называют «болевой точкой». Он никогда не шел дальше ссылки на это понятие советской психологии из-за того, что здесь есть структура, которую ни одна психотерапия не может видоизменить, так что все наши попытки психоло­гического лечения лишь доходят до определенного уровня. Как известно, это было понятием, которое Фритц поддер­живал как условную психотерапию, тогда как свой подход (в отличие от других) считал в самом деле способным выве­сти из тупика. Так что же является центральной структу­рой, этим корнем психопатологии индивида?

Трансперсональная психотерапия ответила бы словом, которое она использует по-другому, чем психоанализ: «эго». (В отличие от психоанализа, который уравнивает эго с сущностью, трансперсоналы обозначают «эго» как внут­реннюю обструкцию, фальшивую личность, стоящую на пути глубинной сущности). Лучшей передачей понятия «эго» в смысле, употребляемом и трансперсоналами и ду­ховными традициями, является не «эго» психоанализа, а «характер», т.е. сумма условностей, сумма адаптационных реагирований, отработанных в детстве, которые не пред­ставляют нас и не подходят к теперешней жизни.

1 Это редактированная запись презентации, проходившей на Второй Международной Конференции по Гештальту в Мадриде в 1987 году, к которой я добавил краткое описание девяти типов характеров в соответствии с протоанализом и некоторые ссылки на иллюстрированный материал в других главах этой книги. «Протоанализ» является зарегистрированным служебным термином Института Арика.

Концепция нормальной техники в Гештальт-терапии неотделима от понятия органичной саморегуляции; или же мы можем сказать, что характер является подсистемой внутри психики, не открытой для органичного контроля, однако (вновь используя выражение Перлса) превратив­шейся в «сумасшедшую», принужденную. Мы прекрасно знаем, как принужденная или «неорганичная» личность внутри нас прорастает из переживаний боли детства, буду­чи вначале случайным реагированием, укоренившись за­тем в фантоме опасности и тревоги.

Понятие характера как эссенции психопатологии явля­ется, я бы сказал, внутренне присущим Гештальт—терапии. Райх, аналитик Перлса, формулировал идею характера как защитную по сути; Фритц же пошел дальше, заявив, что идеальным является человек без характера. В англоязыч­ном окружении, в котором он жил в течение наиболее зна­чительных лет своей работы, это явилось вызовом по отношению к общепринятому значению слова. Такое же значение имеется и в испанском, когда мы говорим «чело­век характера», особенно в пуританских представлениях под словом «характер» понимается воля, самоконтроль, идеализированная непреклонность. Перле восстал против такого идеала своим пониманием здоровой личности как человека, творчески реагирующего на ситуацию, а не за­коснелого в устаревших реагированиях.

Понять это, конечно же, не просто, однако я полагаю, что симптомныи невроз является лишь второстепенным ос­ложнением скрытого характерного невроза, который раз­вивается практически у любого (как следствие подрастания в атмосфере «эмоциональной язвы культуры»). А посколь­ку это патологический стиль отношений, заложенный в характерном неврозе, который лежит в основе всех наших конфликтов, межличностных проблем и последующего страдания, я полагаю, что характер — основа повторяюще­гося принуждения — является наиболее фундаменталь­ным вопросом любой психотерапии, претендующей быть глубокой и завершенной.

Если это верно, то восприятие характера терапевтом в высшей мере релевантно терапевтическому процессу. В са­мом деле, я верю, что большая часть успеха терапевтов имеет отношение к их зоркому глазу по определению ха­рактера — к умению увидеть в походке, жестикуляции и манере говорения отражение образа жизни индивида Од­нако это не всегда внешне видно, и восприятие характера зависит не только от его переживания, но и от ментального здоровья терапевта. Лишь «органичный» человек, т.е. чело­век, основой ментального здоровья которого является твор­ческая гибкость, может воспринять безжизненность другого. Характер — это не живое, это часть, не присущая индивиду, Rigor vitae, как назвал ее Перле по аналогии с Rigor mortis.

Точно так же, как мастер Дзена может палкой отреаги­ровать на любое высказывание, могущее выйти из неозаренного сознания, хороший Гештальтист противостоит повторяющемуся принуждению — игре, автоматически выполняемой людьми,— с жесткостью или непреклонно­стью. Перле представляет прецедент, поскольку такой спо­собностью обладал в полной мере, особенно из-за переживания сатори (описанного в автобиографии), кото­рое явилось прелюдией его наиболее продуктивного перио­да жизни и работы. Он обладал замечательной зоркостью и большим опытом, работая в Калифорнии, когда я с ним познакомился. (Однажды я поздравил его по поводу одной работы на сеансе в Эзалене, а он ответил немецкой поговор­кой, что, мол, черт знает больше оттого, что стар, а не потому, что он черт).

Кроме факторов, помогающих терапевту увидеть от­клонения в индивиде — само понимание и личное здоровье с одной стороны и клинический опыт с другой — восприя­тие характера другого человека есть нечто, чему до извест­ных пределов можно научиться. Основная часть клинического образования состоит из научения различе­ния навязчивого характера, узнавания лицемерного харак­тера, нарциссизма и т.д. Между тем в психопатологии характера царит хаос, в различении характеров — путани­ца, следствием является неправильный диагноз. По этой причине (в дополнение к факту, что характер является основным объектом лечения, поэтому определение его осо­бенно важно в лечебном процессе) я полагаю, что информация, которую я здесь называю «протоанализом», имеет большое значение для психотерапии вообще и для Геш­тальт-терапии в частности.

Со временем диагностика становится несколько passe, может быть, вследствие влияния пост-крепелинской эры, где диагностическое и таксономическое пристрастия заме­нили живое понимание и способность выслушать пациента. Появилось мнение, что в работе лучше импровизировать, относясь к текущему личностному и межличностному про­цессу с как можно меньшим предубеждением, включая сю­да и диагностические предубеждения. Я полагаю, такое «романтическое» отношение в психотерапии может послу­жить хорошим противоядием возвеличиваемому «класси­цизму», не превращаясь в то же время в культ или догму. Подход может быть феноменологичен и интуитивен, при этом можно использовать (не без выгоды) и терапевтиче­ский аппарат; другими словами, можно извлечь пользу из обобщенного опыта, не будучи ослепленным предубежде­нием. Я предлагаю вам сегодня этот материал, потому что после 15-летнего опыта протоанализа могу сказать, что кроме наследия Перлса и Симкина именно это произвело на мою работу наибольшее влияние, потому что значение этого подтверждено многими, кто изучал протоанализ со мной вместе: и терапевтами, профессианализм которых вы­рос, и нетерапевтами, которые, сами того не желая, стали грамотными любителями. В 1971 году в Беркли у меня была группа, я говорил участникам, что не следует восприни­мать себя как учебную группу, это деятельность, предлага­емая для развития личности. Получилось так, что через полтора года наших занятий почти каждый непрофессио­нал в группе стал любителем, способным помочь, а некото­рые профессионалы превратились в Калифорнийские звезды первой величины, и все это благодаря особому отно­шению к восприятию к характеру себя и других людей.

III

Слово протоанализ было введено Оскаром Ичазо, ду­ховным наставником «Четвертого Пути» (Суфистская родословная которого хорошо представлена на Западе Гюрд-жиевым). Частица «прото» означает «То, что в основе», слово в целом обозначает процесс исследования основной структуры личности индивида. Поскольку такой процесс обращен к психике — сути традиционной психодуховной теории,— выражение «протоанализ» применимо к психо­духовной теории, подобно тому, как «психоанализ» обозна­чает не только терапевтический метод, но и его теоретический аппарат. В итоге можно сказать, что прото­анализ является эмпирическим и теоретическим понима­нием личности или эго в свете Четвертого Пути психологических идей.

Различия между «сущностью» и личностью определены Гюрджиевым и Ичазо подобно том, как Фарнберн и теоре­тики объективизма определяют сегодня различие между «глубинной сущностью» и «фальшивой сущностью». «Лич­ность», или «эго», является объектом протоанализа и дру­гих фаз подхода Четвертого Пути и может быть рассматриваема как подсистема психики, составляющая познавательную, эмоциональную и поведенческую обус­ловленность под воздействием того, что может быть назва­но «Тао» или «Божественной волей», или, на языке западной психологии, органичной саморегуляцией.

Эго, или личность,— наше бесспорное тождество — можно сравнить с островом в психике и в сети нервов; это часть, контролирующая все и все подменяющая: она заклю­чает в свои границы только то, что когерентно ее директи­вам, она не отличима от того, что мы называем характером, это структура, предназначенная для активной бессозна­тельности, фиксированность которой зародилась в крити­ческом реагировании на страдания детства и продолжает эту бессознательность и страдание.

Данная сфера личности регистрируется в протоанализе по трем категориям ментального феномена, признанных вслед за Брентано западной психологией: познавательной, эмоциональной и способной к волевому движению, или ко-нативной. На языке Ичазо это определяется интеллекту­альным, чувственным и инстинктивным или двигательным «центрами». Особенность психологической теории, сумми­рованная в предлагаемой схеме личности, не базируется на едино-инстинктной теории подобно фрейдовской "(до раз­работки им концепции инстинкта смерти), но признает взаимозависимость трех инстинктов.или внутренних целей психики: самосохранение, половое влечение и потребность общения (дружбы), которую Маслов называл инстинктои-дом, а теория объективизма теперь противопоставляет классической теории либидо.

В свете наличия трех центров психики и тройственности инстинктивных сфер, «анатомия эго» представлена в виде схемы пяти центров.

низший

ЦЕНТР ЧУВСТВ

низший

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ЦЕНТР

ЦЕНТР ИНСТИНКТА

Упрощенные здесь до треугольников, значения каждого из пяти центров или сфер схемы называются энеаграммами (знакомые тем, кто читал Успенского или иные разработки теории Гюрджиева). Они также знакомы с понятием еще двух потенциальных центров обычного человека: «высший эмоциональный» — по контрасту с «низшим эмоциональным» центром эго — и «высший интеллектуальный». (Оба являются аспектами сущности и объектом дисциплины вне протоанализа).

Чертой, отличающей отношение Четвертого Пути от обычных религиозных образований (и приближающая его к современной психотерапии), является его рассмотрение инстинкта как сущностного, а не относящегося к эго. Про­цесс трансцедентности эго как главной цели направления, понимается как отделение от страстей и «фиксаций» (не­правильных представлений о реальности, составляющей познавательный аспект эго) и рассматривается не как осво­бождение от инстинкта, а как из инстинкта: чтобы в про­цессе взросления «связь» или состояние эго инстинктов (соответствующих страстям) заменялась свободным w нео­бусловленным состоянием.

Знакомые с работой Гюрджиева знают, что вслед за практикой постоянного, момент за моментом, самонаблю­дения, главным фокусом самопонимания является разли­чение (среди всех своих «моментальных фотографий») модели, обычно называемой «характерной чертой» челове­ка—ключа структуры личности, над которым рекомендует­ся сконцентрировать дальнейшие усилия в работе.

Согласно психологической системе, представленной Ичазо, «характерной чертой» является не что иное, как «фиксация» индивида — познавательная структура, иду­щая рука об руку с ведущей страстью индивида, в то время, как девять эмоций эго в психической системе человека мо­гут быть, в зависимости от личности, на виду. (Обычно, объясняя это, я говорю, что хотя в нас заключено девять страстей, обозначенных в энеаграмме, наша психика подо­бна девятичленной общности, пребывающей в той или иной секции, представляющей таким образом себя фундаментом индивида).

Характерология протоанализа — это не просто набор типов, она занимается рассмотрением их взаимоотноше­ний, которые обозначены на окружности таким образом, что их можно рассматривать в виде гибрида сопряжений, а линии энеаграмм-л связывают многочисленные точки, представляющие психодинамические процессы внутри психики индивида. Особо не останавливалась на этом воп­росе, я представляю здесь энеаграмму страстей и краткое описание девяти характерных синдромов.

Тип I, в котором ведущей страстью является гнев, ха­рактеризуется неочевидной агрессией, а совершенствова­нием, где гнев выражается интеллектуально через критицизм к себе и другим. Он типичен для личности «пра­вильного» человека, «борца за правое дело», пуританина, который контролирует себя и других посредством мораль­ной правильности. Характер совершенства соответствует «принудительному» в ДСМ III2 и в настоящей книге иллю­стрирован сеансом с Джеральдом, в котором он выставляет себя внешне «хорошим парнем», интеллектуально иссу­шенным, и в котором эмоциональная отработка приводит его к фантазии отражения ударов и желания совершить «сногсшибательное». В отличие от многих руководителей групп, я редко предлагаю физическое столкновение во вре­мя сеанса, считаю, что полезность его здесь (как средство научить пациента меньше бояться причинить ущерб и из­бавиться от сверхконтроля за агрессией) заключается и в мотивации (порожденной в ситуации из самовосприятия), и в соответствии структуре характера.

Тип II — гордый тип. Нужно также отличать гордость II типа от самонадеянности VIII типа, от тщеславия III типа и гордости других личностных типов. Специфичность ситуации здесь в раздувании собственного имиджа, в более чем очевидном хвастовстве или в ориентации на подвиг. -

2 Диагностический и статистический Учебник Ментальных Нарушений, Третье издание, доработанное. (Вашиштон, ОК: Американская Психиатри­ческая Ассоциация, 1487 I.).

Такое самовосприятие, т.е. ощущение собственной особенности, поддерживается частично через воображение, частично по­средством оценки людей, которые и соблазняются, и при­знаются за авторитет. Люди II Типа — это те, кто предается удовольствиям в том, учто Идрис Шах назвал ВКО, Взаимокомфортной Операцией. Для данного типа личности характерна адаптация позиции псевдоизбытка из-за избегания унижения признания необходимости. Из-за этого нужда выражается манипуляционным путем и ста­новится также источником импульсивности. Это то, что сегодня называется «театральным» характером, предоми-нантно—эмоциональным типом.

Тип III в углу внутреннего треугольника в энеаграмме подразумевает идентификацию со своим образом, а не с приложением и соответствием с достигаемым характером, поскольку здесь идеализируемая сущность нуждается в вы­ставлении, а не в утверждении личностных обвинений в виде гордости. Поскольку утверждение выполняется через подгонку объективных (обычно количественных) стандар­тов, форма становится заменой бытия. Относящийся сюда синдром описан Фроммом под рубрикой «рыночная ориен­тация», столь известной в Американской культуре.

Тип IV, следующий в круге за тщеславием, соответст­вует страсти зависти, и можно сказать, что зависть — это расстроенное тщеславие: комбинация тщеславия с хрони­ческой жаждой, чувство желания, делающее зависть наи­более страстной из страстей. Оно наиболее присуще женщинам и соответствует тому, что Фритц называл «тра­гедийной королевой» человеку, исполненному требований и жалоб, стремящемуся противиться терапевтическому процессу, соревнуясь с терапевтом (Я много раз слышал, как Фритц обращался к подобным людям: «Скольких тера­певтов вы уже одолели?»).

Тип V соответствует алчности, находясь в числе «смер­тных грехов». Он более сдержан, чем страсть накопления сокровищ. Подобно зависти, в алчности ощущается пустота и истощение. Вместо проявления в виде «мокрой депрес­сии» типа зависти (находящейся в истеричном регионе эне-аграммы), ощущение потери здесь является частью шизоидной «сухой депрессии», проявляющейся апатией и отсутствием живости. Не только «шизоиды» Кретчмера и Фанрберна совпадают с типом V, они совпадают с личност­ными возмущениями, обсуждаемыми Когутом и Кернбер-гом(но не ДСМ-Ш) под ярлыком «нарциссизма», который характеризуется небольшими приступами чувств и холод­ной отчужденностью.

В Типе VI доминирующей страстью является страх: че­ловек теряет уверенность в себе. Страх сделать что-нибудь неправильно или совершить неправильный выбор, являю­щийся частью навязчивого сомнения, делает человека за­висимым от поддержки и руководства авторитетным лицом или идеологией. Случай с Ричардом и с Леном иллюстри­рует два субтипа страха. Ричард, по преимуществу контр-фобийный, является на языке протоанализа социальным трусом (который послушно будет рисковать на войне и по­боится повстречаться со своим отцом). Лен, по преимуще­ству заискивающий, ищущий расположения, иллюстрирует тип самосохранения VI: слабость, мягкость, необходимость в защите.

В типе VII доминирующей страстью является чревоуго­дие — не обязательно в смысле еды (как алчность не обяза­тельна в смысле наживы) — это чревоугодие в любви, оценке, одобрении и, говоря вообще, во всем, что только может быть. Характерологический синдром здесь: неагрес­сивный, мягкий, нежный, старающийся быть полезным и вместе с тем внутренне боязливый и алчный. За исключе­нием Абрахама и некоторых других, к описанию этого типа оптимистического «орально-рецептивного» характера в психологической литературе обращаются нечасто.

Тип VIII, где доминирует вожделение, которое не явля­ется только желанием сексуального удовлетворения, а вож­делением к интенсивным ощущениям любой формы. Тип соответствует фаллически-нарцистическому характеру по Райху и может также называться «мстительным» (по пред­ложению Карен Хорни), или садистским. Он характеризу­ется отрицанием страха и подавлением мягких или сочувствующих чувств в борьбе за силу и доминирование. Фритц, задира и хулиган, который (я слышал, как он сам это говорил) «отфритцал» своей непосредственностью всех вокруг, олицетворяет характер VIII типа, и я уже говорил3, насколько практика Гештальт—терапии своей конфронтативностью характеров и склонностью к возбуждению несет на себе отпечаток личности.

Страсть, соответствующая Типу IX, не может быть на­звана ни одним подходящим словом на сегодняшнем языке, хотя у средневековых монахов такое слово в словаре было: accidia, которое иногда переводилось как «лень». Однако тут имеется в виду ленность не тела, а духа: это сопротив­ление самопознанию, сопротивление изменению. Такая внутренняя мертвость жизненных сил (для которой Гюрджиев нашел подходящее определение — «дьявол самоуспо­коения») может повлечь внешнюю леность, однако чаще всего ассоциируется с противным — с очень напряженной деятельностью (поскольку активность позволяет отвлечься от переживаний себя и окружающего). В отношении адап­тации проблема здесь противоположна обычной — здесь патологическая сверхадаптация, чрезвычайная пассив­ность к требованиям окружающих, что является обратной стороной халатности глубинной сущности или (говоря на языке религии) «забвение Бога».

IV

Раз уж я решил показать, как знакомство с протоанали-зом подействовало на меня как на Гештальтиста, начну с того, что я никогда осознанно не старался применить про-тоанализ в Гештальт—терапии. Вел себе курс и наблюдал за пациентами, когда обнаружил в себе особую восприимчи­вость к работе человеческих личностей, обостренную инту­ицию при альтернативе интервенции. Иногда большая часть сеанса целиком отдавалась исследованию доминиру­ющей страсти индивида или характерологической страте­гии, по существу являющихся содержанием Гештальт-сеанса, но в то же время дополняющих его спо­собностью к различению типов. Во многих случаях воспри­ятие структуры характера отражалось в различных предложениях по работе с континуумом осознанности: в особом внимании к определенным душевным состояниям, в нагнетании их и в сдерживании.

3 Лейтмотив выступления на II Конференции Восточного побережья по Гештальт} представлен в Главе 2 Книги Второй.

Я подметил, что восприятие характера помогает в рабо­те, мне так легче ощутить, что поддержать в пациенте. Ког­да понятно, в чем заключается патология человека, становится ясно, и как от нее избавиться. Вот совсем недав­ний пример с одним молодым человеком, который мучил себя тем, что ему либо следует открыть всему свету, что он гомосексуалист, либо остаться в одиночестве. Много лет он старался изменить свою сексуальную ориентацию, а когда бросил это, стал счастливейшим человеком. Теперь он тре­бовал от себя героизма, чтобы определиться и мучиться. Распознав в нем «боящийся тип», где долг и непереноси­мость двойственности являлись центральной проблемой, я смог увидеть, что стремление определиться вызвано подчи­нением суперэго послушного сына, и был состоянии поддер­жать его искания через внутренний диалог до тех пор, пока он воспользовался своим мужеством вместо нерешительно­сти, неопределенности позиции, пока он не начал жить в соответствии со своими настоящими желаниями.

Протоанализ оказался полезным и в принятии того, что каждый тип характера имеет доминирующую страсть или, точнее, эмоциональное состояние, которое одновременно и патологически интенсифицировано, и отвергается (по­скольку на доминирующую страсть мы также налагаем осо­бо интенсивное табу). По опыту я знаю, что работа по самообвинению и катарсису особо продуктивна при фоку-' сировке на доминирующую страсть. Самообвинение в дан­ном случае помогает индивиду осознать скрытое самообвинение, являющееся частью его хронической мен­тальной атмосферы; обыгрывание доминирующей страсти ломкой хронического табу помогает внести в сознание уг­нетаемую эмоцию. Посредством этого становится возмож­ной трансформация энергии, хорошо известная Гештальтистам, которую порой можно сравнить с изгнани­ем демонов. Вспоминается в этой связи сеанс с человеком, стремящимся к совершенству во всем (гневный тип), кото­рый страдал из-за преувеличенного критицизма по отно­шению к себе и к другим, будучи при этом чрезвычайно интеллигентным человеком, не умеющим сердиться. Со стороны его инсценировка рассерженности показалась взрывом дремлющего вулкана; субъективно переживание гнева вне суждения о хорошем/плохом привело его к пере­живанию внутреннего огня, который он ассоциировал со скандинавским божеством Локи. Можно сказать, что такое трансперсональное и архетипнос переживание подпитыва-лось гневом, хотя больше не принадлежало к сфере стра­стей, поскольку представляло безличностный незаинтересованный гнев без особого повода. Локи пред­ставлял для него противоядие непреклонной личности, в которую он был заключен. Дальнейший ход терапевтиче­ского процесса исходил из намерения сделать его более Локи-подобным в повседневной жизни, чтобы он позволил себе стать тем, кто порицался его суперэго, чтобы перестать заботиться о внешнем впечатлении.

Три вопроса, о которых я только что говорил, можно разделить лишь искусственно, во многих сеансах инсцени­ровка ведущей страсти будет протекать естественно при изучении характера, и характер, и страсть проявятся в кон­тексте в скрытой или явно выраженной поддержке-конф­ронтации. Так, в сеансе с женщиной II типа (гордость) я начинаю (что бывает очень редко) с молчания, ожидая, заметит ли она в себе желание спросить. Когда это прояс­няется, я показываю, что ей не доставало этого при обще­нии, поскольку в этом я уже могу видеть отражение психологии характера гордого типа: слишком гордого, что­бы спросить, и не выраженного при сообщении необходимо­сти. Это ведет меня к предложению поэкспериментировать с выражением желаний другим членам группы, что в свою очередь доводит до ее внимания необходимость быть важ­ной для других. Здесь слова «Я хочу быть важной для вас», повторяемые по моему предложению, служат как выраже­ние ее гордой сущности. После ее пребывания в течение некоторого времени в этом желании я между тем пригла­шаю ее по очереди сказать всем присутствующим: «Я хочу, чтобы вы любили меня без того, чтобы я должна была бы быть важной».

И опять мое знакомство с динамикой гордости (где ин­дивид ищет своей значительности и любви к себе вместо того, чтобы заслужить и привлечь любовь, и в то же время угнетает в себе осознание детского желания быть люби­мым) не только подсказывает мне исследовать таким обра­зом обратную сторону гордости (и необходимость нужды), но и стимулирует проведение группового обмена в таком виде, что она верит в действенность полученного: теперь ей не надо быть важной, чтобы ее любили. К концу сеанса она со слезами сказала: «Для меня это так важно — мне не нужно стараться, чтобы получить желаемую поддержку. Хочу, чтобы меня любили такой». До конца встречи она могла обходиться без сокровенной жажды по-детски быть любимой, не прибегая при этом к роли взрослой. Сеанс в целом был для нее уроком, показавшим, как надлежит над собой работать в дальнейшем.

Иногда такое восприятие характера пациента помогает мне не быть «втянутым» в игру или манипуляцию, которые я мог не заметить раньше. Вспоминается случай с группой в Италии, когда пациентка начала рассказывать о своей отчужденности, а после проработки этого смогла сфокуси­роваться на внутреннем желании судить. В группе италь­янцев она была единственной американкой, поэтому, поскольку понимала мой английский, просила, чтобы неко­торые мои интеренции не переводились на итальянский. Безусловно, это означало оставить группу из-за ее выгоды и столкнуться не только с протестом с их стороны, но и с протестом переводчика, не желающего и слушать об этом. Я попустительствовал некоторое время стычке переводчи­ка (поддерживаемого группой) с пациенткой с тем, чтобы потом своим вмешательством заставить ее осознать, как она превращает свои желания в требования, находя поддер­жку требованиям в развенчании отказа ее желанию посред­ством суждения «детский». Т.е. за ее уверенностью в своей правоте стояло детское неуважение к нуждам и мнениям других; за ее протестом скрывалось неприятие в счет дру­гих. Сейчас я не помню в деталях, как оно все было, но хорошо помню, что она поняла, что отказ от услуг перевод­чика был основан на самоинтересе. Весь ход событий про­иллюстрировал обычную манеру, в которой самооценка перфекционистов уподобляется «эгоизму во имя правиль­ности», это необходимость, чтобы все было рационально — и мораль, и взрослость, и «простые приличия». Мой показ этого, настолько она закрыта к восприятию людей, которых обвиняет, превратился в самое важное, что она вынесла с этого курса. Я полагаю, без отточенности распознания ее манеры манипуляции мне было бы гораздо легче просто поддаться ее внешне резонной настойчивости, чем проти­востоять ей.

Еще один способ приложения протоанализа к Гештальт-терапии — именно этим я все время и занимаюсь — исходит из понятия, что для каждого типа есть свое «проти­воядие», которым можно пользоваться против доминирую­щей страсти и соответствующей фиксации.

Хотя традиционно «психокатализаторы» или «святые идеи» представляют медитативные упражнения на более поздней фазе, чем протоанализ (поскольку предполагают существенную медитационную подготовку), я полагаю, их можно рассматривать посредством гештальтного обыгрыва­ния в отношении «как будто», они позволяют себя приме­нить в связи с континуумом осознанности.

Примером является следующий отрывок из сеанса с мужчиной типа I, который до этого следовал моим инструк­циям по преувеличению ощущения неудобства в обществе и через это показал карикатуру на себя обычного. Играя роль своей аудитории, как ему было предложено, он обви­нил себя, что «крутится вокруг да около со всей этой отра­жающей ерундой». «Скажет что—то и тут же перескакивает на другой уровень и говорит о нем, и опять перескачет, и опять рассказывает... Почему так все время?»

Чтобы еще больше прояснить для него ситуацию, я спро­сил у него, как воспринимает «представление» (его слово), и он признался: «Это представление — самая сильная шту­ка за всю мою жизнь. Да-да, т.е. я хочу сказать, что перед людьми я выступаю очень часто и всегда считался с тем, что они думают. Представлением является даже медитация».

До последнего высказывания все было прояснением эго, для упражнения была выбрана идеальная сцена, хорошо известная среди гештальтистов, которая, как я думаю, бы­ла разработана Джимом Симкиным и очень была здесь к месту. Я ему предложил: «Я расскажу вам, что я вижу, как доминантную характеристику того, что вы делаете: вы бье­те себя по голове.— Я не показываю представление, я не произвожу, я не делаю того, что должен был бы делать, я не знаю, что должен был бы делать и т.д. Итак, направление, в котором я был бы заинтересован, наблюдая за вашей ра­ботой, заключается в том, чтобы вы себя меньше осуждали, чтобы перестали быть к себе прокурором. Поэтому попы­тайтесь с континуумом осознанности еще раз, понаблюдай­те за своим стремлением осуждать; сдержите его немного.»

Хотя и необходимо для психики, но заглушить стремле­ние осуждать было для него не так легко, поэтому в процессе выполнения моих инструкций у него была возможность наблюдать, как он не только продвигается вперед, но даже достигает успеха. Позже, однако, я предложил предписы-^ ваемое для перфекционизма противоядие: идею перфекцш (т.е. интуицию, что все перфектно-совершенно). Такув «идею», которую только «высшему рассудку» с его способ-] ностями дано понять, невозможно, конечно же, подделать. Однако, «представляя», что все совершенно, можно зага­сить критичность и открыть путь для истинной оценки, как в небольшом эксперименте, показанном ниже. Я начинаю его словами:

«Давайте забудем на время обо всем и посчитаем, что все совершенно. Посмотрим, будет ли это противоядием вашей навязчивой жажде судить обо всем. Предположим, что все совершенно, вся вселенная — совершенна, даже са­мые ее несовершенные черты, что все в процессе, и процесс этот совершенен и в прошлом, и в настоящем. И вы совер­шенны. А теперь вернитесь к континууму осознания, но с этим отношением».

Цитирую его ответ: «Хорошо, замечательно. Мы вот сидим здесь. Приятно. Не нужно ничего делать, думать, на что истрачены деньги, уверять себя, что это сеанс развле­чений, представлять, что же я отсюда вынесу... вы знаете, вынесу. Вот, подумал, и тут же другая мысль: хорошо, да-да, но если сидеть здесь, станет так скучно, можно кое—что из этого взять, если продолжать говорить, слышать, что говорит Клаудио, что-то делать.— Что-то не так? Я имею в виду, в этом тоже совершенно. Так работает машина. Клаудио кивает — и это очень здорово, все так совершен­но, да-да. Просто чудесно. А затем думается — так почему же все так надоело? — Хотя и это совершенно. Это такая особая программа. Хорошо, просто прекрасно, да-да, но я говорю, что мог бы сидеть здесь и не говорить. Но говорить тоже здорово, так что я поговорю.»

Не являясь драматичным, упражнение положило конец его самосознанию, и хотя и не понимаемая интуитивно «Святая идея» (по терминологии Ичазо), потенциально принимаемая в созерцательном состоянии, стала для него уроком в процессе обозначенного выше сеанса: выходом, побуждением работы над собой в повседневной жизни. Вме­сте с тем могут быть случаи, когда применение «противоядия» к «главной черте» индивида может быть довольно драматичным в сеансе Гештальта. Такой случай я уже представлял без комментариев в этой книге — в записи се­анса с Диком Прайсом. Хотя в краткой вступительной за­метке (написанной по публикации в «Гештальт-журнале») единственным комментарием было, что после возвращения из Арики моя работа настолько изменилась, что мне не хотелось прекращать анализировать то время, я достаточно задержался во время данной дискуссии, чтобы увидеть, что по крайней мере одним источником этого изменения была моя осознанность протоанализа. Дик, я сознавал это, был «вожделенческим типом». Я уже знал о протоанализе с тех пор, как он посетил Ичазо вместе со мной за несколько дней до сеанса. Если его характерологическое смещение пред­ставляло «крутость», то путь, которым оно могло быть исп­равлено, заключался в «нежности». В протоанализе словом, которым определяют психокатализ мстительного типа, будет не «нежность», а «безвинность» — слово, про­буждающее детскую спонтанность. Во время сеанса я ни разу не упомянул «безвинность», но прекраснб сознавал полярность карательности и безвинности, когда работал с ним и поддерживал его идентификацию с ребенком в виде­нии.

Другой ситуацией, заслуживающей упоминания, кото­рую я расцениваю как отточку восприятия ценности прото­анализа, является работа с видениями. Большинство людей, работающих с видениями, интерпретирует их спо­собом, не отражающим релевантность структуры личности символическому материалу. (Юнг, например, всю жизнь посвятил работе со снами, однако его обсуждение видений в основном фокусировалось на трансперсональном архе-типном аспекте с относительно ограниченным отношением к личностному значению).

Здесь приводится пример работы с видениями с точки зрения осознания характера: женщине привиделось, что она в машине следует за другой. Вероятно, она едет на вечеринку, собрание (это не ясно из сна). Останавливается у светофора, смотрит влево, видит, как проезжает на вело­сипеде ее муж. Понятно, что он едет поиграть в теннис, поскольку он соответственно одет, он выглядит так, будто знает, куда едет. Ей доставляет удовольствие это. От удовольствия она смеется. Но когда с красного сигнал сменяет­ся на зеленый, она понимает, что отвлеклась и теперь не может найти другой машины. Она потерялась и не знает, куда ехать.

Думаю, что мое ухо не было бы столь открыто к этому видению, если бы я не распознал в пациентке синдром, соответствующий типу IX протоанализа. В ее психологии доминирует леность, это человек, которого двигают при­вычки, который делает то же, что и окружающие; ленивый нуждается в принадлежности, он может быть патриотичен, входить в состав команды, любой, от футбольной до пол­итической. В любви такие люди симбиозны, они заполняют ощущение отсутствия своего собственного бытия присутст­вием другого человека.

С такой точки зрения сон становится ясен: она следует и даже не представляет за кем; затем она веселит себя вместо другого, вместо того, чтобы сосредоточиться на сле­довании, и в итоге теряется и остается одна.

V

Перед относительной потерей интереса к характеру, со­путствующей потере интереса к диагностике в 50-е годы, предмет был еще далек от полного изучения. Я крайне уди­вился, когда, перечитывая Фрейда (в поисках подходящего материала), обнаружил, как мало отец психоанализа инте­ресовался характером. (Несмотря на открытие им дискус­сии в классических своих работах по базисному характеру, я отметил, что он увяз между симптомами и воспоминани­ями детства, пройдя почти полностью мимо моделей взаи­моотношений пациента). Безусловно, это Адлер. Хорни и Райх вывели предмет на передний план; именно Райху мы обязаны за обобщение осознанности характера в позднем психоанализе. В основном именно типология Лоуэна, по­следователя Райха, прошла испытания временем в гумани­стической психологии, уверен, что многие Гештальтисты с биоэнергетическим уклоном согласятся, что типология Ло­уэна помогает гештальтисту в оценке аспектов поведения индивида *4.

*4 Даже если бы такая помощь по оценке и экстраполяции была бы единственной заслугой протоанализа, его всесторонность и точность выходят далеко за рамки системы Лоуэна. Из наблюдений за приблизительно 80 пациентами параллельно с двумя специалистами по оиоэнергетике (д-р Антонио Асин в Испании и Бланка Роза Аньорве в лексике) я пришел к выводу о таком соответствии: Тип IX соответствует лоуэнскому «мазохисту», тип V — его «шизоиду»; в то время как тип IV воспринимается в биоэнер­гетике как «оральный», и тип II часто видится оральным; типы III и I я связал вместе как «непреклонный», типы VIII и VI как психопатический; тип VII обычно описывается как смешанный.

И все же протоанализ — это не просто описательная система и умение определять тип характера. Идея ведущей страсти предлагает психодинамическую интерпретацию, особенно подходящую к каждому типу в соответствии с эмоциональным фоном, присущим поведению, а понятия особых стратегий и мнений по отношению к самости и ре­альности, задействованных в каждом типе характера, по­лны предложений и вдохновения для терапевтического процесса.

Если я не ошибаюсь в предположении, что характер является центральным вопросом при неврозах и психотера­пии, то не ошибусь в рекомендации протоанализа для Геш-тальтистов.

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 740 | Нарушение авторских прав