АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Внутриличностное Столкновение

Одной из наиболее оригинальных техник в Гештальт-терапии является приведение подуровней сущности инди­вида в контакт друг с другом через инструктирование индивида обыграть каждый из подуровней по очереди, за­ставив их «говорить» (или как-то соотносится) друг с дру­гом. Это настолько свойственно Гештальт-терапии, что Фритц Перле не без юмора заметил, что все, что ему требу­ется для работы, это его умение, добрая воля пациента, место для пациента и свободный стул. А свободный стул нужен, потому что для большей убедительности пациенту при внутренних диалогах и для отождествления себя со своей альтернативой подсущностью приходится пересажи­ваться.

Идея внутриличностного столкновения довольно про­ста: нужно иметь две или более характеристики индивида, взаимодействующих так, чтобы получился диалог. Перле часто давал такую инструкцию: «Сыграем в пародию». Та­ким образом может развиться беседа нарастающей глубины и значимости между, скажем, доброй мамой и маленькой девочкой, которой хочется внимания, или между целенап­равленностью индивида и его склонностью к импровиза­ции, или между его рассудком и сердцем. Определение эффективности или успеха данной процедуры зависит от факторов подготовленности терапевта и его умения оцени­вать ситуацию. Привожу некоторые факторы:

1. Столкновение не должно быть преждевременным. Прежде чем Джо сможет поговорить с бескорыстным Джо, к примеру, необходимо, чтобы Джо достаточно со­знавал наличие этих двух сторон в себе и вошел с ними в контакт, переживая их.

2. Столкновение не должно выродиться в интеллектуаль­ную дискуссию или в пинг-понг взаимного обвинения и защиты; контакт между подсущностями должен быть вы­полнен на чувственном уровне. Когда «обвиняемый» мо­лит: «Не виновен»,— терапевт может спросить: «А что вы испытываете от подобного обвинения?» После этого диа­лог может продолжаться с выражением «обвиняемым» стыда или ярости.

Вот несколько примеров внутриличностного столкнове­ния, которые я позаимствовал из ранних публикаций:

1. Дама объясняет, что ей хотелось бы вспомнить сон прошлой ночи. Ее инструктировали, что она должна вы­звать сон, обратившись к нему прямо, и вот она говорит очень низким, монотонным голосом: «О приди, сон, я хо­чу тебя вспомнить». Когда ей говорят, что в призыве от­сутствует чувство, она снова несколько раз пытается, но безуспешно. Призывая, она способна понять факт того, что на самом-то деле она и не испытывает необходимости вспомнить. Она совершенно безразлична ко сну, а непра­вильно интерпретировав себя, решила, что это ее жела­ние. Теперь она может увидеть, что все это время играла в «хорошего пациента».

2. Женщина видела сон, в котором на четвереньках про­биралась через комнату. Кто-то спросил: «Что это вы делаете?» Последовал ответ: «Хочу столкнуться со стеной». «А почему бы вам не столкнуться с человеком?» Она ответила: «Люди и есть стены».

Во сне стена не только не заменила человека, но и не была достигнута нашей «героиней». Когда на сеансе жен­щину попросили проделать то же, она приняла то же поло­жение, что и во сне — стала на четвереньки. «Хочу пройти сквозь тебя, стена». Исполняя роль стены, она стала холод­ной, ее голос сделался жестким и высокомерным по отно­шению к ее кротости и мягкости, к ее позе и слабым жалобам. После нескольких смен ролей она поднялась и выпрямилась, более того, она восприняла отношение стены — твердое, прямое и жесткое — теперь она представляла как бы две стены. При этом она чувствовала желанное стол­кновение, искомую конфронтацию. А через неделю она рассказала, что в первый раз в жизни смогла точно с таким же отношением постоять за себя против кого-то.

Очень много (наверное, большинство) значительных столкновений являются особыми формами надлома лично­сти в противостоянии «Я должен» против «Я хочу». Столк­новение может принять форму диалога с воображаемым наставником, с отделенным от конкретного содержания са­мообвинением, с «людьми вообще» и т.д., и такое столкно­вение сторон личности возникает все вновь и вновь с присущими сторонам определенными чертами, что побуди­ло Перлса (склонного к феноменологической номенклату­ре) назвать эти стороны обвинителем и обвиняемым.

Обвинителя можно описать как справедливого, задири­стого, настойчивого, авторитетного и примитивного.

Обвиняемый сильно преуспел в умении изворачиваться. Он согласен всегда лишь наполовину, он отвечает: «Да, но...», «Я так старался, но в следующий раз обязательно сделаю лучше», «завтра». Обвиняемый обычно получает из конфликта лучшее.

Другими словами, Обвиняемый и Обвинитель — это как бы два клоуна, исполняющие свои фатальные и необя­зательные роли на сцене терпимой и безмолвной Сущно­сти. Интеграция или исцеление могут быть достигнуты, только когда прекратится взаимный контроль обвинителя и обвиняемого. Только тогда они научатся слушать друг друга, только тогда раскроется дверь интеграции и унифи­кации. Возможность излечить надлом и сделать человека вновь цельным станет реальностью.

Следующее столкновение (записанное пациентом во время лечебного сеанса) не ведет к полной интеграции, но тем не менее иллюстрирует процедуру:

Терапевт предлагает столкновение между Монахом и Чудовищем.

Монах: Ужасно, ужасно, муки плоти.

Новый Я: Сейчас не время для мук — вслушайся в звучание «Форели» и возрадуйся солнечному свету и священному трепету, который есть для тебя Дверь удовольствий.

Монах: Ты заставляешь меня почувствовать себя таким одиноким, Чарльз.

Новый Я: Спасибо, что мне дал имя. Теперь можно потрахаться или, по крайней мере,

почувствовать что-то здесь между ног.

Монах: Это собачка, просунувшая между ног свой хвост.

Новый Я: Так ты и есть эта собачка, уважаемый.

Монах: Но как ты можешь!

Новый Я: Ты ведешь себя как Мисс Нетрога. Залезь-ка, парень, к себе вниз и почувствуй свои

шарики для разнообразия.

Монах: Перестань так скверно выражаться.

Новый Я: А за это, сэр, я приговариваю тебя к 90 дням и ночам удовольствий.

Монах:.Да что угодно, только бы не слышать твоей японской музыки. (Только вспомнив о ней,я весь дрожу аж до подмышек.)

Новый Я: Я ее сыграю, старик, как только этот долбаный квинтет закончит свою «Форель».

(А японская музыка очень приятная — даже, можно сказать, какая-то непорочная. Да, вот так нужно начинать, в непорочности. Ты puer aeternis {вечный ребенок — лат) и вообще нежное создание.

Да, как я жесток к себе, к своему телу. Монах мучит и убивает мое тело.Неудивительно, что я повесил Распятие над кроватью: «того, кто умер».)

Монах: Я стал тем, кто я есть, потому что ты оставил своих друзей — игроков в Миннесоте.

Новый Я: В этом нет смысла.

Монах: «Не мудрствуй боле, обратися к смыслу.»

Новый Я: У тебя острый язычок, старик.

Монах: Спасибо за добрые слова, сын мой.

Новый Я: Я не твой сын, благодарение Господу.

Монах: Вижу, ты признал меня.

Новый Я: Ты хочешь сказать, сдается мне, что каждый, кто подавил в себе мужчину, стал мне

матерью. Кстати, а ты заметил, что мы поменялись ролями?

Монах: И это оказалось не столь важно, как мы думаем, не правда ли?

Последнее предложение получилось из ощущения, что оба характера больше не исполняют роль антитезы. Оба изменились настолько, что стали обмениваться одинаковы­ми колкостями («Новый Я» терзает, монах чувствует себя жертвой), таким образом, теперь нет разницы, кого как зовут и кто в какой роли.

Дата добавления: 2014-12-12 | Просмотры: 640 | Нарушение авторских прав