Представления

Роль ассоциативных, смысловых и структурных связей в запоминании. Теория памяти, которая легла в основу первых классических экспериментальных исследова­ний Г. Эббингауза и его продолжателей (Г. Э. Мюллера, А. Пильцекера, Ф. Шумана и др.), была целиком построена на учении об ассо­циациях.

Существенным в этой теории является то, что факт внешней смежности впечатлений сам по себе признается достаточным для установления связи между представлениями и для их воспроиз­ведения.

Исходя из этого, Эббингауз и построил все свое исследование. Он пользовался рядами бессмысленных слогов, состоящих из трех букв (одной гласной, расположенной между двумя согласными, например туг-фал-дор-сэт), с выключением всех тех комбинаций, которые давали какое-либо осмысленное слово. В подборе такого ма­териала Эббингауз руководился стремлением получить однородный материал и создать единообразные условия для различных испытуе­мых. Отсутствие осмысленного содержания в заучиваемом материале и смысловых связей в нем было для Эббингауза несущественно, потому что для него процесс воспроизведения определялся фактом создающей ассоциативные связи внешней смежности заучиваемого материала.

Об этой классической теории, которая попыталась свести память к одним лишь ассоциативным связям, приходится сказать следующее: ассоциативные связи играют, несомненно, значительную роль, осо­бенно в элементарных формах памяти; однако работа памяти в целом, особенно высшие формы памяти у человека, несводимы к одним лишь ассоциациям и не могут быть безостаточно объяснены ассо­циативной теорией.

Помимо ассоциативных связей по смежности, в работе человече­ской памяти, в процессах запоминания, припоминания, воспроизведе­ния, существенную роль играют смысловые связи. Память человека носит осмысленный характер.

Данные экспериментального исследования отчетливо вскрывают значение смысловых связей для процесса запоминания. Сравнение результатов заучивания бессмысленных слогов и осмысленных слов, затем отдельных осмысленных слов и слов, объединенных в осмыс­ленные предложения связного текста, показало, что работа памяти находится в прямой зависимости от наличия смысловых связей, объединяющих запоминаемый материал в более или менее обширные смысловые целые. По данным ряда исследователей, количество объ­единенных в фразу слов, которое запоминают испытуемые, в несколь­ко раз превосходит количество запоминаемых ими — при прочих рав­ных условиях — бессвязных слов'. Каковы бы ни были в разных слу­чаях и при разных условиях числовые соотношения, сам факт луч­шего запоминания осмысленного материала не подлежит сомне­нию; он подтверждается и повседневными наблюдениями. Хотя этот факт по существу уже находится в противоречии с ассоциа­тивной теорией, однако его можно было бы еще истолковать в соответствии с ней. Не делая никаких далеко идущих принципиаль­ных выводов, можно было бы объяснить его тем, что в осмысленном тексте, в ряде осмысленных слов таких самостоятельных единиц меньше, чем в ряде букв или слогов, заключающем в себе то же число букв; поэтому легче запомнить первые, чем вторые. Но имеются экспериментальные данные, которые исключают всякую возможность истолкования их в духе ассоциативной теории и непосредственно доказывают, что существенное значение в запоминании имеют не только связи по смежности, а и иные факторы.

Исследования (А. Вине, К. Бюлера и ряд других, в том числе и ав­тора этой книги) отчетливо вскрыли роль осмысливания в запоми­нании и показали, что осмысленное запоминание подчинено иным закономерностям, чем механическое воспроизведение на основе ассо­циаций по смежности. При воспроизведении осмысленного текста его основные, наиболее существенные по смыслу части воспроизводятся значительно лучше; забывается по большей части второстепенное,

¹ Н. А. Рыбников, например, установил, что осмысленное за­поминание в 22 раза эффективнее механического. См. его ра­боту: О логической и механической памяти//Психология и неврология. 1923. № 3.

несущественное. Несущественное, таким образом, отсеивается; суще­ственные же по смыслу части как бы вычленяются из смежных с ними, но существенно по смыслу с ними не связанных ча­стей, объединяясь в памяти с теми, с которыми их связывает смысловой контекст. Таким образом, вместо механического воспроиз­ведения смежных частей, которое должно было бы иметь место согласно законам ассоциации, фактически при запоминании и воспро­изведении осмысленного текста происходит значительно более слож­ный процесс смыслового отбора, в результате которого преимущест­венно закрепляется наиболее существенное для данного субъекта, ос­новной смысловой остов текста. Самый текст при этом подвергается более или менее значительной реконструкции. Воспроизведение в этих случаях определяется не смежностью, а может совершаться во­преки связям по смежности, в соответствии со смысловыми связями.

Зависимость воспроизведения от смыслового содержания была выявлена в работе А. Г. Комм особым экспериментальным приемом, заключавшимся в том, что испытуемым предлагалось воспроизвести один и тот же материал по разному плану. Оказалось, что с изменением интерпретации и общего плана рассказа изменяется под­бор и воспроизводимых деталей: при одном плане и одной интерпре­тации воспроизводятся и выпадают одни части, при другом плане и другой интерпретации — другие части.

Другой момент, обнаружившийся в тех же опытах, заключается в том, что при воспроизведении осмысленных текстов, слова текста (особенно непривычные) и грамматические конструкции, особенно сложные, заменяются при воспроизведении другими, более легкими и привычными, но так, что смысл при этом сохраняется. А. Вине и К. Бюлер делают из этого тот вывод, что запоминаются не столько са­ми слова и предложения, сколько те мысли, которые ими обозначают­ся. Из этого вытекает, что хотя запоминание мыслей совершается в речевой форме, однако нельзя сводить смысловую память (запомина­ние мыслей) к речевой памяти. Но, выдвигая это само по себе пра­вильное положение, Бине и Бюлер, в соответствии с общими тенден­циями своего учения о «чистой» мысли, вовсе разрывают и внешне противопоставляют друг другу запоминание мыслей и запоминание слов, т. е. мышление и речь в процессе запоминания.

Между тем в действительности всякая мысль дана в той или иной речевой форме; не будучи тожественна со своей речевой формой, мысль все же внутренне связана с ней. Эта существенная роль диалектической взаимосвязи мышления и речи ярко проявилась в ис­следованиях наших коллег А. Г. Комм и Э. М. Гуревич. Каждая из этих работ в различной связи (см. дальше) показывает, что, хотя запоминание выражающей мысль речевой формы и запоминание самой мысли не совпадают, речевая форма играет весьма существенную роль (иногда положительную, иногда отрицательную) в запоминании смыслового содержания.

В частности, наши исследования показывают, что запоминание

всякого осмысленного текста зависит не только от абстрактного «чистого» смысла, но в значительной мере от того речевого оформле­ния, в котором это смысловое содержание дано. <...>.

В истории изучения этой кардинальной, теоретически и практичес­ки очень важной проблемы нужно, таким образом, различать три принципиально отличные концепции. Первая, представленная Г. Эббингаузом и его продолжателями, вовсе исключает значение смыс­лового содержания и смысловых связей в работе памяти, посколь­ку она сводит механизм запоминания исключительно к внешним ассоциативным связям по смежности. Поэтому текст в экспери­ментах представителей этого направления берется для получения «чистой» памяти лишь как набор букв, из которого — как несущественный для памяти момент — выключается всякое смысло­вое содержание. Нельзя даже сказать, что здесь изучается речевая память, потому что речевая форма, лишенная смыслового содержания, перестает быть речью.

Вторая концепция, представленная А. Бине, К. Бюлером, выдвига­ет на передний план смысловое содержание, опираясь на тот бесспор­ный факт, что запоминание смыслового содержания не совпадает механически с запоминанием речевой формы, в которой оно дано. Представители этого направления пытаются превратить память в воспроизведение чистых мыслей, вовсе не зависящих от какой-либо речевой формы. Поскольку они разрывают и внешне противопостав­ляют друг другу запоминание мыслей и запоминание слов, они неиз­бежно приходят к выводам, смыкающимся с антагонистической, казалось бы, теорией Эббингауза, в которой смысловое содержание, хотя и с противоположной тенденцией, также отрывается от словес­ного текста.

Третья концепция, которую мы защищаем, принципиально отлич­ная как от первой, так и от второй, исходит из единства мышле­ния и речи и вскрывает это единство в процессе запоминания и воспроизведения.

К числу закономерностей общего порядка, выражающих зна­чение смысловых связей и играющих существенную роль в работе па­мяти, следует отнести еще то, что мы назвали бы функциональ­ным принципом в работе памяти. Он играет особенно существенную роль в процессе припоминания. Сущность его явственно выступает в некоторых своеобразных обмолвках, которые именно этим принци­пом и объясняются. Поясним на примерах. Раньше я жил на Украине, и мне приходилось довольно часто ездить в Наркомпрос в Харьков². После моего переезда в Ленинград, когда я ездил в Москву в Наркомпрос, я в течение довольно продолжительного времени обыч­но говорил, что еду в Харьков. Память подставляла слово «Харьков», когда в виду имелось назвать столицу. В этой неоднократ-

² С 1918 по 1934 г. Харьков был столицей Украинской ССР.— Примеч. сост.

но повторяющейся обмолвке явно сказывался смысловой, семанти­ческий принцип в работе памяти. Другой случай: родные одной женщины, вышедшей вторично замуж, в течение длительного време­ни неизменно называли ее второго мужа именем первого, хотя второй муж этой женщины был их близким родственником, и до того, как он женился, они, очень часто с ним встречаясь, никогда не заменяли его имени каким-либо другим. После женитьбы роль этого человека для родных его жены переменилась: он стал мужем их дочери и сестры, и их память стала невольно подставлять для его обозначения имя, которое в ней закрепилось для ее мужа. В этих ошибках памяти есть свой смысл, своя логика, а ошибки только ярче ее выявляют.

Многочисленные наблюдения, которые у нас в этом направлении накопились и которые легко может сделать всякий, побуждают нас считать все указанные факты проявлением общей закономерности и выдвинуть функциональный принцип или закон воспроизведения по функциональному признаку как один из общих законов памяти.

Этим функциональным принципом в частности объясняется, по-видимому, один тоже повседневный и все же как будто парадок­сальный факт: мы часто помним, что чего-то не помним; при при­поминании забытого, если нам подвернется не то, что мы старались вспомнить, мы сейчас же сознаем или чувствуем: нет, это не то. Таким образом, мы знаем, что мы забыли, хотя казалось бы, что, раз это забыли, мы этого не знаем. В действительности у нас в этих случаях обычно есть некоторое функциональное знание о связях, в которых стоит забытое нами. Припоминая, мы очень часто ищем носителя определенных, более или менее ясно осознанных функций, связей. В процессе припоминания мы из них исходим, и, когда нам как будто вспоминается забытое, мы проверяем, то ли нам вспомнилось, что мы хотели припомнить, по тому, как всплывшее в памяти входит в эти связи. Отожествляя всплывшее в памяти с искомым или от­вергая его как не то, что мы хотели припомнить, мы в значитель­ной мере базируемся на некотором смысловом контексте, из которого исходит припоминание.

Итак, ни в коем случае не отрицая и не умаляя роли ассоциа­ций в работе памяти (главным образом элементарных форм ее), мож­но все же считать доказанным, что ассоциации не являются ни единственной, ни даже главной основой высших форм памяти челове­ка. Анализ, систематизация и осмысливание — вся предварительная работа мышления над содержанием — включаются в воспроизведе­ние и влекут за собой перестройку процесса запоминания; смысло­вые связи имеют определяющее значение в запоминании осмыслен­ного материала. Даже при запоминании бессмысленного материала человек прибегает к опосредованному включению его в осмысленные связи. Исследования М. Фуко, из более новых, и целый ряд других отмечали этот факт. Мнемотехника пытается по-своему его исполь­зовать, прибегая, однако, часто к очень искусственным внешним

и громоздким приемам. Основной принцип опосредованного запоми­нания заключается в том, что подлежащий заучиванию материал включается в более обширный контекст, с которым могут быть уста­новлены осмысленные связи.

Роль смысловых связей в запоминании одна лишь может объяснить упорядоченный характер воспроизведения, выражающий­ся в соответствии воспроизводимого материала той задаче, при разре­шении которой происходит воспроизведение. Именно в силу господ­ства смысловых связей над ассоциативными не имеет места та «диффузная репродукция» (О. Зельц), дезорганизующая упорядо­ченный мыслительный процесс, которая явилась бы неизбежным следствием полновластия ассоциации.

Как ни существенна роль смысловых связей в процессе запо­минания и воспроизведения, не подлежит, однако, сомнению, что превращение смысловых связей в единственную и универсальную основу памяти было бы тоже не обоснованно. Запоминание не всегда строится на смысловых связях; не всякий материал допускает такое запоминание. Ряды цифр, статистические данные, различные константы, номера телефонов запоминаются обычно не по смысловым связям.

Но, с другой стороны, отсутствие смысловых связей не означает еще, что запоминание основывается только на ассоциациях. В тех случаях, когда нет объединения материалов в смысловое целое, в основе запоминания часто лежит объединение материала в структур­ное целое. Под структурой мы разумеем в данном случае членение и объединение материала посредством его ритмизации, симметрично­го расположения и т. п.

Значение структурной оформленности, т. е. четкой расчленен­ности и связности, материала для запоминания выявилось еще в экспериментальных исследованиях, которые в теоретическом отноше­нии исходили из ассоциативной психологии. Общеизвестно, во-пер­вых, что стихи запоминаются легче, чем нерифмованный мате­риал. Это объясняется тем, что благодаря ритму и рифме сло­весному материалу придается структурная оформленность. Тщатель­ное экспериментальное исследование показало, что при запоминании пространственного ряда бессмысленных слогов или букв известную роль играет установление между ними определенных пространствен­ных отношений, их объединение в группы, фигуры и прочее. При слуховом восприятии материала существенную роль играет объедине­ние материала посредством его ритмизации. Ряд исследователей (Г. Мюллер, Ф. Шуман, Т. Смит) выяснили, что насильственное подавление ритмизации делало для некоторых субъектов совершенно невозможным запоминание. С этим уже связано и то обстоятельство, что при прочих равных условиях обычно особенно хорошо запоми­нается начало и конец материала, как структурно более выделяющие­ся части. Однако при запоминании смыслового содержания его фор­мальная структура подчинена смысловому делению и смысловым

связям материала (см. данные о реконструкции материала в за­висимости от его смыслового содержания)³. Установленный Р. Огде-ном факт, что существует некоторая оптимальная, наиболее благо­приятная для заучивания скорость чтения материала, также связан с тем, что материал для заучивания должен «структурироваться» — расчленяться и связываться. При слишком ускоренном и чрезмерно замедленном темпе это структурирование не совершается: части не вычленяются из целого или целое распадается на части. Четкая расчлененность и связность материала являются существенным усло­вием эффективного запоминания.

В исследованиях, посвященных воспроизведению зрительных фигур, выяснилось, что испытуемые объединяли эти фигуры между собой различными отношениями. Еще Э. Мейман показал, что сколько-нибудь удовлетворительное воспроизведение по памя­ти чертежей невозможно без уяснения их конструкции.

Совокупность фактов, свидетельствующих о роли структурного объединения материала в процессе запоминания, была использована гештальтпсихологией. Ее представители попытались превратить структуру в такой же всеобщий принцип, каким ассоциация была для сторонников ассоциативной теории. Структурирование признается единственной и универсальной основой памяти.

К. Коффка отвергает универсальный принцип ассоциации, поскольку считает, что если явления А, В, С... один или несколько раз встречались как члены струк­туры и одно из них появляется снова с тем же характером принадлежности к струк­туре, то возникает тенденция к более или менее полному и четкому воспроизве­дению всей структуры.

Вся многообразная деятельность памяти опять сведена к одной форме. Вместо универсального закона ассоциации гештальтисты пытаются установить универсальный принцип структуры.

Однако исследование-памяти в онтогенезе показало, что линии развития запоми­нания бессмысленного материала, структур и осмысленного материала расходятся. Эти данные, а также данные о роли структуры в воспроизведении, которые мы получили, доказывают неправомерность сведения памяти к одному структурному типу. Ни ассоциативный, ни структурный монизм не разрешают эту проблему.

Структура, т. е. четкая расчлененность и связность, материала играет известную роль в запоминании (особенно того материала, для которого пространственно-временное членение существенно, как, например, для фигур, рядов однородных предметов и т. п.), но она не является ни универсальной, ни самодовлеющей основой памяти. Притом «структура» не должна превращаться в метафизический принцип: целое не должно поглощать свои части, оно их предполагает.

Роль установок в запоминании. В ассоциативных, смысловых и структурных связях проявляется по преимуществу роль материала. Но запоминание и воспроизведение зависят не только от объективных связей материала, но и от отношения к нему личности.

Это отношение обусловлено направленностью личности — ее уста­новками, интересами и той эмоциональной окраской, в которой выра­жается значимость материала для личности.

Память человека носит избирательный характер. Нет человека, у которого была бы такая плохая память, так неисправно функциониро-

³ См.: Комм Л. Г. Реконструкция в воспроизведении//Ученые записки кафедры психологии Гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. Л., 1940. Т. XXXIV.

вали бы ассоциативные и прочие связи, чтобы он все забывал, как нет человека, у которого они функционировали бы так, чтобы он все помнил. Всякий человек что-то запоминает и что-то забывает. Изби­рательный характер памяти выражается в том, что мы запоминаем по преимуществу то, что для нас значимо, интересно.

Запоминание у человека существенно зависит от сознательной установки на запоминание. Роль ее особенно велика в высших проявлениях памяти. Запоминание и особенно заучивание является в значительной мере волевым актом, сознательным выполнением опре­деленного задания.

Установка запомнить является существенным условием запомина­ния, без нее простое повторение предъявленного ряда не дает эффек­та. Классический ассоциативный эксперимент Г. Эббингауза и его продолжателей фактически всегда опирался не только на ассоциа­тивные связи, но и на установки, хотя сами авторы не отдавали себе отчета в этом. Экспериментатор создавал эту установку, давая испытуемому инструкцию запомнить.

Роль установки стихийно, помимо желания исследователей, хорошо вскрывает один эксперимент. Сербский психолог П. Радоссавлевич, изучавший память с помощью методики Эббингауза, проводил опыт с человеком, плохо понимавшим язык, на котором говорил экспериментатор. Испытуемому было предложено запомнить ряд из 8 слогов, читая их вслух. Ход событий Радоссавлевич описывает следующим образом: «Он читал ряд 20, 30, 40, 46 раз, не заявляя, однако, что выучил слоги, как это должно было быть согласно моей (не понятой им) инструкции. Я уже почти усомнился в возможности благоприятного результата и после 46 повторений, прекратив предъявление слогов, спросил, может ли испытуемый повторить этот ряд слогов наизусть. «Как? Так я дол­жен заучивать эти слоги?» — был его ответ. Тогда он еще 6 раз прочел ряд слогов вслух и легко достиг цели».

Для того чтобы экспериментально установить, насколько существенна именно инструкция, К. Левин проделал следующий эксперимент. Он заставлял испытуемых повторять несколько пар слогов, в результате чего между слогами устанавли­вались ассоциативные связи. После этого испытуемому предъявлялись отдельные сло­ги, в числе которых имелись как принадлежащие к заученным парам, так и новые, и давалась инструкция либо просто прочесть, либо сказать первое, что придет в голову. Испытуемые обычно не воспроизводили второго из парных слогов. Требовалась спе­циальная инструкция, т. е. нужно было создать специальную установку, чтобы это воспроизведение состоялось. Таким образом, ассоциации сами по себе, без инструкции не вызывали воспроизведения.

Роль установки на запоминание проявилась и в лабораторных опытах Б. В. Зейгарник, установившей, что прерванные действия (незавершенные задачи) запоминаются лучше законченных и уже завершенных.

Установка может влиять не только на сам факт запоминания, но и на его длительность. Различные установки как бы включают запоминаемый материал в различные контексты, закрепляют его в разных системах, из которых одни охватывают более или менее кратковременные этапы, а другие— целые эпохи в жизни челове­ка.

В опытах А. Ааля учащимся предлагалось заучить два одинако­вых по трудности отрывка, причем было указано, какой текст они должны будут воспроизвести на следующий день и какой — через

неделю. Под различными предлогами проверка воспроизведения обоих отрывков была отложена на две недели. При проверке оказалось, что второй отрывок, в отношении которого эксперимент создал установку на длительное запоминание, был воспроизведен лучше. Можно, таким образом, запомнить что-нибудь на срок, к специальному случаю, например к зачету, с тем чтобы затем от этого материала разгрузиться, и можно, осознав значение опреде­ленного материала для дальнейшей профессиональной деятельности, закрепить его длительно.

В некоторых случаях направленность личности обусловлена несознательными установками, действующими непроизвольно, не­преднамеренно. В своих исследованиях о забывании — об описках, обмолвках и т. п. — 3. Фрейд выявил, конечно в специальном ас­пекте, соответствующем его концепции, роль таких неосознанных установок.

Не подлежит сомнению, что в запоминании более или менее значительную роль играют эмоциональные моменты. Эмоционально окрашенный материал запоминается — при прочих равных услови­ях — лучше, чем эмоционально безразличный.

В психологической литературе неоднократно обсуждался во­прос о том, что лучше запоминается — приятное или неприятное. По данным одних исследователей, запоминается по преимуществу приятное (3. Фрейд), по данным других — неприятное (П. П. Блонский). Разноречивость полученных различными исследователями данных свидетельствует о том, что в такой постановке вопрос не до­пускает однозначного решения. При прочих равных условиях эмо­ционально насыщенное будет сильнее запечатлеваться, чем эмо­ционально нейтральное; но в одних случаях лучше будет запоми­наться приятное, в других — неприятное, в зависимости от того, что именно в данном конкретном случае более актуально, более значимо в силу своего отношения к личности человека. Приятное или радост­ное событие, явившееся завершением того, что утеряло всякую ак­туальность для человека и похоронено им в прошлом, будет легко забыто. Приятное же воспоминание, связанное с актуальными интересами, открывающее новые перспективы и являющееся не столько концом, сколько началом чего-то, что еще живо, имеет все шансы хорошо запечатлеться в памяти. Равным образом хорошо запомнится и неприятное, если оно находится в определенных отношениях — пусть конфликтных и тягостных — с актуальными интересами (в силу этой связи с ними). И наоборот: как бы ни было что-либо неприятно в свое время, оно скорее забудется, если уже мертво то, что оно когда-то ранило. Запоминание эмоционально яркого впечатления будет зависеть от его значимости для данной личности, от того, какое место оно займет в истории ее развития.

При этом следует учитывать и индивидуальные характерологи­ческие особенности: при прочих равных условиях одни люди будут более склонны к запечатлению приятного, другие — неприятного

(в зависимости от бодрого, оптимистического, жизнерадостного или от пессимистического склада их личности). Одним — самолюбивым людям — особенно может запомниться то, что в положительном или отрицательном отношении затрагивает их личность; другим — то, что так же положительно или отрицательно затрагивает какую-либо иную характерную для них черту. Если в памяти какого-нибудь человека сильно запечатлеваются снабженные каким-либо (положительным или отрицательным) знаком факты, за­девающие определенную сторону характера, то есть все основания рассчитывать, что и факты, снабженные противоположным знаком, но затрагивающие ту же характерологическую черту, также будут за­печатлеваться в памяти этого человека достаточно прочно. Отноше­ние к направленности личности играет большую роль, чем положи­тельная или отрицательная (приятная или неприятная) окраска впечатления.

Помимо эмоционального характера впечатления, существенную роль может играть иногда и общее эмоциональное состояние личности в тот момент, когда впечатление, само по себе нейтральное, было воспринято. В жизни каждого человека бывают моменты какой-то особой интенсивности и напряженности переживания, когда все силы собраны, все чувства напряжены, все как бы освещено особенно яр­ким светом; каждое впечатление, даже само по себе незначительное, которое создается у человека в такой момент, действует особенно сильно.

Таким образом, в процессе запечатления, воспроизведения и т. д. более или менее существенную роль могут играть различные стороны и свойства психики — и эмоциональные, и интеллектуальные, и раз­личного типа связи — смысловые и ассоциативные, а также и структурные, т. е. членение материала.

Во всех случаях существенную роль при запоминании играют установки — направленность личности. Эти установки могут быть не­осознанными или сознательными, основывающимися на осознании задач, встающих перед человеком; в первом случае имеется непроиз­вольное запечатление, во втором — активное запоминание, которое при систематической организации превращается в заучивание и припоминание.

Дата добавления: 2015-01-18 | Просмотры: 607 | Нарушение авторских прав