АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

В немой агонии ноздрей, тонко очерченных, И запечатанных навеки.

Студия была погружена во тьму, только табло с надписью «Выход» светилось красным, и наших соперников из Сан-Франциско мы напугали до всрачки.

Во время записи альбома «Strange Days» отношение Моррисона к процессу стало более доверительным. Для всех нас студия стала привычным местом, где мы чувствовали себя более расслабленно. Почти как второй дом. Ботник все добавлял и добавлял микрофонов к моим барабанам, что тешило мое эго. На то, чтобы добиться «саунда» на ударных, уходила вечность. Я должен был подолгу выстукивать простейшие, монотонные ритмические рисунки на каждом барабане и тарелке по отдельности, пока Ротшильд не удовлетворялся тем, что слышал. Мне тоже хотелось, чтобы у моих барабанов был «жирный» звук, но убивать на это по полдня казалось слишком.

Из-за подобных проблем Джим начал избегать появляться в студии, если его присутствие не было абсолютно необходимо. Когда он приходил, в помещении какое то время ощущалось невероятное напряжение, но никто не предъявлял Джиму никаких претензий за невежливость или опоздания.

Однажды в студии появилась журналистка. Крохотного росточка, она притулилась за углом звукооператорской кабины, тихая, как мышонок. Я удивлялся: как она сюда попала? Я не любил, чтобы в студии присутствовали посторонние и видели наше грязное белье. Я даже своих родителей никогда не приглашал сюда, ведь Джим был такой непредсказуемый. Мягко выражаясь, я был бы очень сконфужен, если бы Джим, будучи в фазе мистера Хайда, выкинул одну из своих штучек в присутствии моих родителей.

Само собой, предки, как люди старше двадцати пяти, были табу по любому. Рей, кстати, тоже был табу. Когда журнал «Time» опубликовал список кандидатов на звание Человека Года-1966 для своей обложки, там были все моложе двадцати пяти, а Рею уже стукнуло двадцать семь. Психолог доктор Тимоти Лири отчеканил фразу: «Включись, настройся – и выпади!» Из общества, ясное дело. Fuck стариков. В разговорах я с умным видом повторял фразу о том, что меня тошнит от самой идеи иметь семью. Я жил своей жизнью и не собирался посвящать в нее родителей. В особенности – во все, что касалось Джима. Как сказал много лет спустя Пол Ротшильд: «Вы никогда не могли знать, каким предстанет Джим в следующий момент: эрудитом, поэтом-ученым или пьяным камикадзе».

Но в тот момент для публики впервые приоткрылась та сторона «The Doors», которую Рей Манцарек до сих пор старается скрыть. В 1973, в Германии, Рей пытался исказить видение Джима и подменить его своим, витийствуя: «Я хотел говорить о любви, а Джим хотел, чтобы все любили всех». Но как насчет нашей тайны, молчаливой договоренности скрывать тот факт, что в группе не все в порядке? Джим начинал двигаться вниз по самой темной из всех мыслимых дорог, что-то вроде самоубийства, и напряжение висело в воздухе. Саморазрушение Джима было темной стороной и без того очень темного образа. Журналистка попалась толковая, и подметила все с первого взгляда. Должно быть, у нее имелся опыт собственных кошмаров. Звали ее Джоан Дидион.

«Doors» - другие», писала она в свей книге «The White Album» (Белый Альбом):

«У них нет ничего общего с добрыми «Битлз». Они не разделяют современное убеждение, что любовь – это братство и Камасутра. Их музыка настаивает та том, что любовь – это секс, и что секс – это смерть, и где-то между кроется спасение. «Doors» - это Норман Мейлер из «Топ-40», миссионеры апокалипсического секса.

Прямо сейчас они собрались вместе в непростом симбиозе, чтобы сделать свой альбом. В студии холодно, и лампы слишком ярки, и масса проводов, и завалы зловеще мерцающей электроники – все то, что стало повседневной жизнью современных музыкантов. В наличии три из четырех «Дверей», в наличии всё и все, кроме одного - четвертой «Двери», лидера и певца, Джима Моррисона, двадцатичетырехлетнего выпускника UCLA, который носит черные виниловые штаны без исподнего и склонен предполагать, что граница возможного пролегает где-то по ту сторону акта самоубийства… Это Рей Манцарек, и Робби Кригер, и Джон Денсмор - те, кто делают звучание «Doors» таким, как оно есть… и это Моррисон – тот, кто приходит сюда в своих черных виниловых штанах без исподнего и приносит идею, и это Моррисон – тот, кого все они ждут уже давно…

Уже поздно, поздней позднего. Моррисон появляется. На нем черные виниловые штаны, он садится на диван напротив четырех зияющих динамиков и закрывает глаза. Любопытная деталь, связанная с приходом Моррисона: никаких приветствий, никто даже не смотрит в его сторону. Робби Кригер продолжает отрабатывать гитарный пассаж. Джон Денсмор настраивает барабаны. Манцарек сидит за пультом и крутит штопор, за его спиной девушка, она массирует ему плечи…

Моррисон усаживается на кожаный диван… и откидывается на спинку. Зажигает спичку. Какое-то время пристально смотрит на пламя, затем, очень медленно и осторожно, подносит его к молнии на своих виниловых штанах. Манцарек наблюдает за ним. Девушка, массирующая плечи Манцарека, не смотрит ни на кого. Такое ощущение, что никто не собирается покидать помещение, никогда. Пройдет еще несколько недель, прежде чем «Doors» закончат запись этого альбома. Мне не дождаться».

***

Пару вечеров спустя после визита Дидион мы сидели за пультом, курили траву и сводили фонограмму «You’re Lost Little Girl» в две финальные стерео-дорожки. Рей вернулся в звукорежиссерскую кабину из коридора, откуда он прослушивал запись через полуприкрытую дверь. Он старался «дистанцироваться» от звука, который нам приходилось прослушивать по могу раз, чтобы добиться некой объективности. Плюс, Ротшильд обычно выводил громкость до предела.

- Я думаю, твоя песня, Робби, отлично подошла бы Фрэнку Синатре, - сообщил Рей, состроив мину и уперев язык в щеку.

- Фрэнк мог бы посвятить ее своей жене, Мие Фарроу.

Мы все хихикнули. Голос Моррисона был исполнен безмятежности и, судя по всему, это сработала идея, которую выдумал Ротшильд. Он предложил, чтобы Пэм, подруга Джима, отправилась с ним в вокальную кабинку и сделала Джиму минет, когда тот будет петь. Во время энного дубля Джим умолк посреди песни, и до нас донеслись некое шуршание и хрипение. Ротшильд предусмотрительно выключил свет в вокальной кабинке, и кто его знает, что там происходило? Мы использовали дубль, который Джим записал сразу после этого, но «метод Ротшильда», вероятно, оказал свое воздействие на вокал, который мы получили в результате. В нем слышались покой и умиротворенность, как это бывает после большого взрыва.

Закончив, наконец, сводить «You’re Lost Little Girl», мы прослушали ее дважды подряд, на полной громкости. Слушалось великолепно.

У нас ушла вечность на то, чтобы догрести от студии до автостоянки, и я просидел полчаса в своем Моргане, пытаясь сообразить, как включить зажигание. Когда я, наконец, доехал домой, меня все еще перло так, что я еле выполз из автомобиля и не решился сразу идти в дом. Я стоял, прислонившись к машине и скреб пальцами фетровую обивку крыши. Наверное, таким образом я напоминал себе, что моя мечта стала реальностью. В тот момент казалось, что все напряги стоили того, потому что глубоко в душе я знал, что мы творим нечто по-настоящему значительное. Что за ночь!

В один из немногих дней, когда мы устраивали перерыв в записи, я наведался в нашу старую берлогу, “Whiskey a Go-Go”. Я поприветствовал Марио, легендарного швейцара, спросил его, как дела и услышал в ответ все ту же шутку, которую он годам повторял каждый вечер: «SOS – same old shit (все то же старое дерьмо)».

В «Whiskey» ко мне подошел мой новый приятель, профессиональный фокусник по имени Джордан, и сообщил, что пара милых дам мечтают лицезреть его искусство в приватной обстановке и приглашают его к себе в гости. Не хочу ли я присоединиться? Звучало многообещающе, тем более, что одна из девушек, с длинными каштановыми волосами и чудной улыбкой, мне понравилась с первого взгляда.

Мы уселись в машину и отправились в Бичвуд Каньон. Я пристроился на заднем сиденье, рядом с чудной улыбкой. Она была разговорчивой и дружелюбной. И еще - она обладала LRP – Long Range Potential (дальнобойным потенциалом) – как я позднее окрестил это свойство ее натуры. Звали ее Джулия Броуз, и ее отцом был Билл Боллинджер, писатель, автор повестей мистического содержания. В тридцатых он получил литературную премию в этом жанре. Он был второй раз женат на живенькой блондинке, которая, предположительно, выглядела точь-в-точь как мать Джулии, но в отличие от нее, не была психопаткой. Судя по всему, мама Джулии любила выпить. Она умерла еще молодой.

Мы с Джулией скрепили наши свежеобретенные отношения той же ночью. В шестидесятых было не модно оставлять мужиков с яйцами, синими от перевозбуждения!

***

Странные Дни становились все странней. В сентябре у Джима началась своя собственная тайная жизнь, настолько тайная, что только годы спустя я узнал, что он поучаствовал в ведьмовской свадьбе. Джиму приходилось каждый раз убивать по нескольку часов, пока мы были заняты наложением инструментальных треков, прежде чем он становился нам нужен, чтобы перезаписать «рабочие» вокальные партии и заменить их «чистовыми». За это время он обычно успевал прошерстить окрестные бары или повстречаться с кем-то из своих приятелей, нагрузившись при этом транками или спиртным. Время от времени, в конце рабочего дня в студии, Джим предлагал мне прогуляться и выпить с ним за компанию. Но я не мог принять его приглашение. Я знал, что мне будет трудно сделать так, чтобы не пить с ним наравне, и потому отказывался. Когда вы встречаете кого-то, и он становится вашим братом, и вы вместе создаете нечто, возможно, более значимое, чем личность каждого в отдельности, вы готовы пройти с таким человеком куда дальше, чем хотели бы сами, потому что любите его. Но принять приглашение и напиться в хлам вместе с Джимом для меня означало пойти на некий недопустимый компромисс с самим собой. Джим становился настолько непредсказуемым и ненадежным, что я даже начал просить Винса, нашего роуди, чтобы он немедленно выбрасывал все бутылки со спиртным, если обнаружит их за сценой или в репетиционной.

Однажды, в период записи «Странных Дней», мы с Робби поздно вернулись из студии домой и застали там полный погром. С полминуты мы гадали, что бы это значило и кто это сделал, затем подумали на Джима. Как оказалось, это были последствия его капитального и завершающего кислотного трипа – после которого он всецело переключился на пьянку. Пэм была с ним в этом заезде. Они решили по-соседски заглянуть к нам в гости без приглашения… и тут их накрыло. Джиму вздумалось нассать в мою кровать. Я был сизый от злости. Робби – от хохота. Зигмунд Фрейд, вероятно, перевернулся в гробу от удовольствия. В подобные моменты я мысленно вопрошал, куда, черт возьми, подевался Рей – отсиживается у Дороти под юбкой, пока мы тут нянчимся?

Cancel my subscription, Jack. Отмените мою подписку, джентльмены. Моррисон не только «сочинял, как Эдгар Аллан По, которого каким-то ветром занесло к хиппанам», как написал в “Vogue” Курт Вон Меир - он и жил, как он, устремляясь прямиком к печальной смерти в канаве.

Психоделического Джима, которого я знал еще год назад, парня, который умел постоянно находить красочные ответы на вселенские вопросы, медленно терзало нечто, чего мы не понимали. Но вы не можете ставить вопросы вселенной, год за годом, с утра и до завтрака – и не платить цену за это… Хуже всего то, что податливость Джима его демонам принялись прославлять и идеализировать.

В интервью журналу «Time» Джим обозвал нас «эротическими политиканами» - ярлык, который мне лично пришелся по вкусу, а они, в свою очередь, назвали нас «черными священниками Великого Общества», и Джима – «Дионисом Рок-н-Ролла».

И чем более скрытой становилась личная жизнь Моррисона, тем больше росла легенда.

Джим не явился в тот вечер, когда у нас было запланировано записывать «When The Music’s Over” – наше второе, после “The End”, крупноформатное произведение. «Стоунз» сочинили «Going Home”, одиннадцатиминутную вещь, предположительно, под нашим влиянием.

Мы прописывали инструментальную часть «When The Music’s Over” в отсутствие Джима. Проблема заключалась в том, что в этой длившейся около десяти минут песне было много импровизаций в средней части. Джим, по ходу, вставлял различные стихи, под настроение, и мы спонтанно реагировали, «комментируя» текст ритмически и мелодически.

К счастью, мы уже столько раз исполняли эту вещь, что даже в отсутствие Джима могли довольно точно вычислить, где надо оставить место для его поэтических импровизаций.

Наконец, на следующий день, Джим появился и записал свою часть. Все легло отлично, слава Богу. Я не верил, что Джим способен продинамить запись вокала, особенно в своей собственной вещи, которая, я знал, была для него очень важна.

Мои яростные удары по тарелкам чуть запаздывали, но они звучали, как ответ на слова: «What have they done to the earth» (что они сотворили с землей), словно я так и хотел. Получилось, будто мы с Джимом вели диалог.

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 512 | Нарушение авторских прав