АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Нам искать новый град

Но разве мы не были все согласны, что нам нужно почаще мелькать на экране, по крайней мере, в тех шоу, которые мы не считали заведомо отстойными? Мы выступили у Эда Салливана, потому что там выступали и Битлз, и Стоунз, и Элвис. Помнишь, когда Эд зашел к нам в репетиционную, а Робби в этот момент как раз катался по полу, изображая сценку из «Three Stooges»? ("Три балбеса", американский комический телесериал в жанре слэпстик [балаган]. Шел по телевидению в 1934-58, после чего были повторные показы, прим. пер). Мы все смеялись, и Эд сказал: «Вы, мальчики, здорово смотритесь, когда улыбаетесь. Сегодня вечером улыбайтесь почаще. Вы слишком серьезные». Разве мы не отказались от кучи предложений, прежде чем согласились сыграть у «Smoothers Brothers», потому что они были дерзкими и крутыми, и у Винтерса, потому что нам нравилось его чудное чувство юмора? Но ты конкретно продемонстрировал нам всем свое отношение к телевиденью, когда отморозился на «Light My Fire», скажешь, нет? Пел без настроения, натянуто, и я чувствовал, что ты как будто специально опускаешь всю группу, когда песня шла к концу, а ты все стоял, как столб, словно просто отрабатывал номер. Когда твой голос стал ломаться на последнем припеве, я перепугался. А затем, когда ты кинулся вперед и вцепился в ту дурацкую ограду из веревок, мы и вовсе офигели. Ты сам-то хоть слышал все эти сдавленные смешки, когда ты повалил ограду и запутался в веревках? Ты не мог на заметить всеобщего молчания, которое воцарилось после того, как мы доиграли песню. Ни криков, ни хлопков. Я всерьез решил, что с тобой не все в порядке, Джим. Fuck карьеру, чем тебе помочь? Все это выглядело так, словно мы только что наблюдали короткий припадок у шизофреника… Что с тобой тогда было? Разумеется, тебя никто ни о чем не спросил, куда там! В течение нескольких минут мы просто старались не смотреть в твою сторону, а потом вели себя так, словно ничего особенного и не случилось. В твоем присутствии, Джим, никто и пикнуть не смел. Казалось, что ты не в себе, одержимый или что-то в этом духе. Может, ты так разнервничался из-за того, что на тебя все давили, постоянно требуя «сделать им красиво»? Или тебе просто стало тошно от всего, и ты устал без конца петь одни и те же песни? Наверное, ты осознал, что теперь, со всеми нашими бизнес-менеджерами и пресс-агентами, мы запустили нечто, живущее своей собственной жизнью, машину, которая не желает знать никаких спадов в карьере, только пики. Творчество vs. Бизнес… Мы ощущали, что ярость и возможный взрыв слишком близки к поверхности, чтобы ввязываться с тобой в выяснение отношений. Ты был как ящик Пандоры, со всеми демонами, рвущимися наружу, и мы боялись к нему прикасаться. Мы так и не решились вскрыть этот ящик – например, поговорить с тобой откровенно о том, что каждый прячет глубоко в душе – и потому нам пришлось иметь дело с твоими демонами, которые так и лезли из всех щелей. Безнадежная ситуация. Я вновь и вновь продолжаю винить себя за то, что не смог ничем тебе помочь, не смог остановить тебя, но мне тогда было всего лишь двадцать три. Может, хоть это меня извиняет… Ладно, замнем. Должен признаться, я сгорал от любопытства, желая поглядеть, как твой «припадок» будет смотреться по ТВ. Помнишь, трансляция шоу совпала по времени с нашим концертом в Винтерланде, новом зале Грехема в Сан-Франциско? Знал ли ты, что это я настоял, чтобы нам поставили телевизор за сценой, и благодаря этому мы смогли посмотреть передачу? Мы вписали это требование отдельным пунктом в контракт на этот концерт. Ты себе представить не можешь, как сегодняшние группы отжимают промоутеров в своих райдерах: изысканная еда, напиточки, будьте любезны! Если ты припоминаешь, мы смотрели шоу Джонатана Винтера у себя в гримерке, и нам пришло время выходить на сцену именно в тот момент, когда вот-вот должны были начать показывать нас. И тогда мы прихватили телевизор с собой! Я пристроил его на большой колонке, нашел нужный канал и выключил звук. Помнится, мы поручили Робби следить за экраном, чтобы не прозевать наше появление, поскольку у него был лучший угол обзора. Мы начали сет как обычно, с «Break On Through», затем заиграли «Back Door Man» - и тут нас стали показывать по телевизору. Я тут же встал, обошел вокруг барабанов, включил звук в телевизоре, и уселся на сцену, прямо на пол, глядя на экран. Ты, Робби и Рей тоже подошли и расселись рядом со мной перед телеком, спиной к нескольким тысячам зрителей в зале. В «Jonathan Winters Show» мы выглядели довольно смирными, пока под конец ты не стал отрываться. Казалось, ты был в каком-то трансе. Просто псих какой-то. Наш растущий имидж странной группы был основательно подкреплен этой трансляцией по национальному ТВ. Реакция публики в зале на наше поведение тоже стоит того, чтобы ее описать. Кто-то смеялся; кто-то возмущался, мол, охамели в конец, ведь мало кто знал о совпадении концерта с телепередачей, да и какое до этого дело тем, кто заплатил за билеты. Кто-то, вероятно, подумал, что мы просто переели кислоты! Мы выключили телевизор, вернулись на свои места и продолжили играть «Back Door Man» с того места, на котором прервались! Уверен, большая часть публики в Винтерланде решила, что у нас не все в порядке с головой. Вот такая веселуха случалась у нас на концертах. Мы были не слишком укуренные тем вечером, мы были в форме, как группа, и все остальное было простительно, когда мы были как одно.

Почти все…

***

Ом. Аум. Оооммм. Аууумммм.

В начале 68-го наше с Робби увлечение индийской культурой привело нас в ряды учеников только что открытой Рави Шанкаром Кинары – Школы Индийской Музыки в Лос-Анджелесе. Робби изучал ситар, а я учился играть на табла – самом трудном ударном инструменте в мире. В классической индийской традиции вы должны научиться выпевать звуки, которые выдает этот инструмент – по нотам - прежде чем вы сможете играть их: тита-гита-тита-нана, тита-гита-тита-да. Начинающие таблисты должны овладеть пением одновременно со звукоизвлечением - иначе это помешает им учиться дальше.

Однажды вечером Рави прочитал лекцию всей нашей группе из сорока человек. В присутствии жены, сидевшей с ним бок-о-бок, Рави заявил, что порой, если человек имеет внутреннюю силу, сексуальное желание можно преобразовать в музыку, играя на музыкальном инструменте. Бог ты мой! Рави хочет нам внушить, что нужно быть настолько преданным искусству, чтобы репетировать в состоянии стояния?! Мне доводилось слышать, что йоги умеют перенаправлять свою сексуальную энергию, вверх по позвоночнику и так далее вплоть до самых мозгов, но я знал, что это - не мой путь по жизни. Я был слишком озабочен вечным кому-с-утра у себя в штанах.

Когда мы с Робби пребывали в нашем медитативном убежище, перед поездкой в Европу, я обратил внимание, что мой сексуальный драйв малость поостыл, вероятно, по причине того, что там я был лишен всех привычных стимуляций со стороны телевидения, кино, журналов и пр. Помнится, когда мы отбыли полсрока у Махариши, у меня появилось милое ощущение, что я могу даже как-то контролировать свои плотские позывы. Я так же выяснил, со слов наставников-индусов, что мне лучше следовать путем «главы семьи», а не «отшельника». Я процедил слова Риши через свой старый католический фильтр – и обнаружил, что идея преобразовывать и перенаправлять страсти не укладывается у меня в мозгах, промытых чувством вины. Много времени требуется, чтобы избавиться от старых, вбитых в сознание образов мышления: например, что секс - это плохо.

Согласно моему католическому воспитанию, я играл «дьявольскую музыку» - именно ту, которая пробуждает секс в первую очередь. В пятидесятых, группа религиозных фанатиков с Юга выступила с заявлением, что эта новая «ниггерская» музыка греховна и провоцирует прелюбодейства, бунты и оргии. «Рок-н-ролл и другая скверна… загрязняют эфир. Разврат, который царит на радио и телевидении, делает возможным появление таких, как Элвис Пресли, с его животными телодвижениями…» Это цитата из речи продюсера Билла Роуза в 1956 году, на заседании Анти-монопольной подкомиссии при Юридическом комитете Палаты представителей.

Затем, в шестидесятых, они стали крушить рок-пластинки в эфире, ломая диски прямо пред микрофонами. И сжигать их на больших кострах. Позже, в семидесятых, лицемерные христианские телепроповедники обвиняли Битлз в совращении молодежи посредством сатанинских изречений, тайным образом записанных на их пластинках.

И я был ударником в особенной группе, которая целеустремленно закапывалась в темную, скрытую сторону человеческой натуры. Вводила слушателей в состояние одержимости!

Или, как писал Джон Стинкни, «Группа не льстит морю безымянных лиц перед огнями рампы… «The Doors» - это не радостные, забавные хиппи, которые с улыбкой протягивают вам цветочки; они орудуют ножом с холодным и вселяющим ужас острием. «Doors» - в прямом родстве с нашей национальной склонностью к жестокости и насилию…»

***

Февраль 1968

Синдром третьего альбома.

«Обычно у группы есть достаточно песен в репертуаре, чтобы записать один, может быть, два альбома, - пояснял как-то Робби. – А затем происходит следующее: они отправляются в тур, и времени, чтобы сочинять новые, у них не остается. Так что, когда дело доходит до третьего альбома, вы обнаруживаете, что пытаетесь досочинить материал уже в студии, и это сказывается на всем».

Несколько месяцев спустя после фиаско в Нью-Хейвене, мы, наконец, начали репетировать. Запись была уже на носу, и мы попали под давление обстоятельств. В итоге мы полезли в студию, не имея достаточно готовых песен, чтобы набралось на целую пластинку. Писать новые и доводить их до кондиции, как мы привыкли, было просто некогда. «The Doors», в конце концов, привели в движение гигантскую бизнес-машину, с адвокатами и менеджерами, она набирала ход, движимая своим собственным диким импульсом. Прощайте, милые радости творчества ранних дней. Успех начал восприниматься, как убегающий поезд – и мы не могли сказать ему: постой, паровоз.

Однажды вечером на студии «TT & G» в Голливуде, где мы записывались за $100 в час, Пол Ротшильд взял нас всех за руки и вытащил из звукорежиссерской кабины в помещение студии, чтобы произнести одну из своих маленьких речей. Он сказал, что нам скоро понадобится хит, и что «Hello, I Love You», с плотной аранжировкой - это то, что надо. Мы сочинили песню уже давно, но аранжировку к ней так и не подобрали.

В итоге она превратилась в очень нехарактерную для нас вещь с тяжеленным гитарным звуком, искаженным новомодной электронной игрушкой, фузз-боксом. Вдобавок Робби предложил изменить всю ритмическую структуру и подобрал цепляющий ритмический ход а-ля «Sunshine Of Your Love» «Cream». Мне очень нравился текст, но новая аранжировка казалась надуманной. Когда песня вышла на первое место в хит-параде, я был сбит с толку.

***

Я взял выходной на вечер и отправился в кино на фильм «2001: Космическая Одиссея». Сюжет разворачивался медленно, но подождать стоило – как в случае с индийскими рагами. В конце у меня мурашки пошли по телу, сам не знаю, почему. Я не мог избавиться от ощущения, что смотрю нечто такое, что со мной уже было. Реинкарнация или типа того. Дежавю.

***

В другой раз в студии, после того, как мы с Робби закончили наш пятнадцатиминутный перерыв на медитацию – привычка, которой мы следовали на протяжении нескольких лет – Джим опять начал ездить мне по мозгам, упрашивая, чтобы я сыграл на своих барабанах нечто предельно простое, базисное и примитивное. Он приставал ко мне не в первый раз, и до сих пор я отнекивался, потому что мне хотелось играть сложные ритмические рисунки. Зря, что ль, столько лет джазу-то учился! В конце концов я сдался и начал играть наитупейший бит из всех, какие знал, 4/4, а Джим запел: «Пять к одному, бейби, из пяти один, ни один отсюда не уходит живым». Робби подобрал гитарный рифф, Рей вписался с органом, и мы получили нечто по-настоящему мощное.

- Что означает «один к пяти», Джим? – спросил я.

- Мое дело знать, ваше догадаться, - нахально ответил Джим, улыбаясь. И удалился в туалет.

Я обернулся к Ротшильду.

- Пол?

- Ну, я думаю, это означает, что к 1975 году будет по пять молодых людей на одного старика, и разделение пройдет после двадцатипятилетнего возраста.

- Great!

Еще один умник нашелся.

Наш роуд-менеджер Винс Тринор вспоминает: «Первый альбом они забомбили за несколько дней, Пол поработал просто здорово. То же и со вторым. А затем Пол запустился с «Waiting For The Sun», и угрохал на него хренову тучу времени. Он заставлял их делать дубли до бесконечности, пока не выжал все соки. С технической стороны альбом замечательный, все чистоенько, членораздельно, вот вам гитара Робби, вы слышите каждую нотку, слышите, как он дышит. Но того, что называется захватывающим выступлением, в нем нет».

«Давайте попробуем еще раз, парни… мы почти у цели», - говорил Пол озабоченным тоном. Мы были с ним первые двадцать или тридцать дублей, но на дубле #59 у «Неизвестного солдата» кончались боеприпасы. И это была только первая половина песни! (Мы записывали ее по кускам). На второй половине Пол прессовал нас не меньше. Записывая сцену расстрела в середине песни, мы маршировали по студии и стреляли из настоящего ружья, заряженного холостыми. Это был фан, но на каждый выстрел, думаю, мы истратили часа по два. Это казалось абсурдным. Терялась спонтанность.

Наверное, надо было что-то решать с «K.D.» У Пола имелась маленькая жестяная коробочка из-под пленки, в которой он хранил марихуану. На коробочке была наклейка с надписью «K.D.» - «Killer Dope», трава-убийца! И приписка: «Не садись за руль под этим». У меня было сильнейшее желание дописать: «Не садись за пульт под этим!» Экспериментировать – да. Репетировать – здорово. Но записываться – увольте.

Наша работа в студии начала превращаться черт знает во что. От публики, с которой отвисал тогда Джим, мне хотелось блевать. Один из них, Том Бейкер, сыгравший главную роль в одном из фильмов Энди Уорхолла, по крайней мере, был талантлив. Его уже нет с нами. Порой меня посещают фантазии, в которых Джим и Том опрокидывают бутылочку Courvoisier, прямо сейчас, в компании с Джимми Ридом, который присоединился к ним попозже. Но двое других уродов, Фредди, фан-пиявка в мужском облике, и некий блондинчик, с подачей а-ля Чарли Мэнсон, были просто невыносимы. Фредди, казавшийся вечно обдолбанным, кое-как бацал на фоно. Когда мы втроем отклонили новую песню Джима, «Orange County Suite», после нескольких неудачных попыток что-то из нее вылепить, Джим обратился к Фредди. Или Фредди напоил Джима и…

Как-то ночью, после того, как свита Моррисона свалила, я спросил Пола, что же нам делать с Джимом. Он сказал, что подумает об этом до утра. На следующий день Ротшильд попросил всю группу собраться в репетиционной.

- Джим… такое ощущение, что тебе совсем не интересно участвовать в записи этого альбома. Ты что творишь? Ты уже и на рок-звезду не похож.

Джим прочесал сальные волосы пятерней и поскреб щетину на подбородке. Он ничего не сказал в ответ, и обычная тихая напряженность в комнате усилилась.

- Ладно, пойду, поработаю, - сказал Пол и направился к пульту. Джим встал и вышел в коридор. Я протянул руки к Рею и Робби в жесте отчаянья. Рей глубоко вздохнул, а Робби обреченно потряс головой.

В тот вечер мы все-таки кое что сделали, но на следующий день Джим явился в таком виде, что мы чуть не попадали в обморок. Он был чисто выбрит и пострижен – так по-дурацки, как я и вообразить себе не мог. Судя по всему, он собрал волосы в пучок на затылке, затем взял ножницы и откромсал все одним махом. То, что осталось, торчало во все стороны, кончики спадали на лицо и лезли в глаза. Он был похож на мальчика с рекламы красок «Dutch Boy Paints». Впервые я заметил намек на двойной подбородок, появившийся на этом прекрасном древнегреческом лице. О, Господи, подумал я, отращивай бороду, иначе скоро ты станешь похож и на Пиллсбери Доу Боя («Pillsbury Dough Boy»©, мальчик из теста, рекламный герой фирмы кондитерских изделий, прим. пер.).

Запись «Waiting For The Sun» продолжалась. Мы являлись в студию после полудня, с опозданием на час-два, что уже стало нормой. Полагаю, никому не хотелось там находится, а если что и тянуло, так это то, что нам нравилось записывать музыку. Джим всегда приходил на пару часов позже всех. Однажды, около пяти вечера, он завалился в сопровождении своего нового «семейства»: Фредди, блондинчик и дама, женский вариант Чарли Мэнсона. А дальше пошли развлечения. Приятели Джима завели миссис Мэнсон в вокальную кабинку, задрали юбку и игриво предлагали всем желающим отыметь ее в зад. Смотрелось забавно, мерзко и жалко одновременно. Она была в глухом пьяном ступоре.

Что за хрень с нами случилась? Мы создали такую замечательную штуку, нашу группу и нашу музыку, от чего же все так завонялось? Я сказал Полу Ротшильду, что с меня хватит. Он попросил меня присесть и стал говорить, что я состою в одной из самых уважаемых и вызывающих зависть групп в мире. Я слушал его, продолжая размышлять о том, что Пол говорил нам о Джиме за несколько дней до этого, после его очередной попойки. Он заявил Рею, Робби и мне, что мы являемся очевидцами уникального психологического опыта, и что мы должны как можно скорей записать побольше пленок с Джимом, потому что он думает, что Джима надолго не хватит.

- Есть Битлз, Стоунз и Дорс, - говорил мне Пол, когда мы сидели с ним с глазу на глаз в холле студии. Для меня в тот момент это не было достаточным аргументом. Я был готов скорее стать изгнанником и пожертвовать всей будущей карьерой, чем продолжать двигаться в этом направлении. Видит Бог, это вгоняло меня в депрессию. В одном из интервью, когда речь зашла о нашем третьем альбоме, Робби сказал: «Много раз случалось, что Джим напивался и приводил в студию своих пьяных друзей, и Пол выставлял их вон. Сцены, плотное глотание колес и все такое. Это был конкретный рок-н-ролл». Но я ощущал нечто большее. The Grim Reaper. Костлявую с косой.

Я не мог понять, как Рей и Робби могут подставлять другую щеку. Я знал, что Робби способен ощущать боль Джима, но он был слишком робок, чтобы что-то предпринять. Я знал, что он любит успех и не любит конфронтаций. Я считал, что Рей должен или, по крайней мере, может попытаться остановить безумство. Он был тем, кто собрал нас всех в одну группу. Во всяком случае, именно так вот уже несколько лет писали в прессе.

Короче, я не стал дожидаться, пока другие остановят Джима. Я вернулся обратно в студию, поглядел на Джима, на его друзей и сказал: «Я ухожу!» Затем я швырнул на пол свои палочки и хлопнул дверью. Это был мой протест против психопатии.

На следующее утро я не знал, чем себя занять. Проснувшись, я заварил травяного чаю, сделал йоговские упражнения и постриг ногти на руках. Последнее – по здравому размышлению. Меня всего обсыпало, и так было меньше шансов расчесать себя до крови. В полдень я решил вернуться на студию. Меня потянуло обратно, потому что я не знал, как жить дальше. Я не мог бросить то единственное, что наполняло мою жизнь в течение многих лет: музыку.

Всю дорогу от своего дома в Лорел Каньоне до студии «TT & G» на углу Сансет и Хайленд, я ощущал себя полным идиотом. Черная Моррисоновская туча по-прежнему клубилась там, я ощутил и это, едва переступив порог, но, слава Богу, меня встретили так же, как и Джима, после его факапов: молчанием. Я бы не снес, если бы меня стали стебать вслух.

Я набрал полную грудь воздуха, прошел в звукорежиссерскую и сказал:

- Над какой песней сегодня работаем?

- У нас тут с Брюсом возникли кое-какие технические проблемы, - отозвался Ротшильд. – Думаю, это на несколько часов… а пока, может, тебе будет интересно пообщаться с двумя барышнями. Они в фойе. Это «Plaster Casters»!

- Что еще за хрень?

- А ты сходи, разберись, Джон.

С подачи Фрэнка Заппы, парочка работящих группиз сделала выставку в художественной галере. Художества были еще те. Барышни делали гипсовые слепки с эрегированных членов рок-звезд! Одна из барышень была мозговым центром – ей пришла в голову идея – а другая «готовила натуру». В ее задачи входило привести клиента в надлежащее состояние, пока первая замешивала гипсовый раствор в кружке из-под кофе. Работа у девушек была тонкая, подходить к ней надо было с умением и аккуратностью. Не приведи Господи, причиндалы знаменитости прихватит гипсом, сохнет-то быстро! Или, скажем, отдирать засохший гипс от лобковых волос? Я получил приглашение «попозировать», но спасовал. Все остальные члены группы тоже не подписались. Вызвался только один доброволец, наш ассистент звукорежиссера, Фриц Ричмонд. Он играл когда-то, в старом составе «Jim Kweskin Jug Band».

На выставку я сходил. Мне запомнились три экспоната: очень большой, Джими Хендрикса, очень кривой, одного клавишника, и еще один, моего коллеги, драммера из «Canned Heat», Фрэнка Кука.

***

«Unknown Soldier» был выпущен в качестве нашего второго сингла с альбома «Waiting For The Sun», следом за «Hello, I Love You», ставшей хитом. Коммерческий успех «Неизвестному Солдату» не светил, из-за политической подоплеки текста. Но я был горд первым откровенным политическим заявлением Джима, и горд за нашу звукозаписывающую компанию, которая не побоялась его поддержать.

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 500 | Нарушение авторских прав