АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Раздел С. Формы выражения, мышления, интереса

I. Формы выражения

(Включает все формы символизации: политические передо­вицы, романы, стихи, рисунки, карикатура, скульптура, игра на сцене, выступления)

Наиболее эффективный стиль Аналитический и диалектический

Преследовательский (саркастический, обвинительный) Увлеченный

Ю м ористич еский

Командный

Сфера применения стиля широкая или ограниченная

II. Тип мышления

Быстрый или медленный для предложения политики или тактики

Почти не изобретательный

Систематически собирает данные, необходимые для заклю­чений

Импрессионистская импровизация

Приветствует советы и критику перед принятием решения Нетерпим к советам и критике перед принятием решения Озабочен оправданием решения со стороны тех, на кого оно направлено, или со стороны мира Равнодушен к оправданию решения Колеблется в решении

Сильно подвержен влиянию фактов и доказательств (или мало)

Сильно подвержен влиянию призывов к чувствам (или ма­ло)

Сильно подвержен влиянию личных побуждений (или мало) Сильно подвержен влиянию насилия (или мало) (примеча­тельно, что влияние может быть отрицательно по направле­нию)

Действительное следование общим интересам, в примене­нии благоразумия или нет

Испытывает подъем, одержав победу, или угнетен Искренен, оказывая доверие, или не очень Глубоко удручен поражением или удовлетворен, потерпев поражение

Заинтересован в программах и ценностях Заинтересован в процессах и методах Долговременные или кратковременные намерения Цели ближайших или возможных политических акций Настаивает на решении, которое можно проверить Выводы или решения неопределенные Идеал ответственного личного участия Согласованность между мнением и практикой Самосознание собственной методики

Подчиняется или нет семейным образцам (чрезмерно, ус­воение противоположного...)

III Политический интерес

Рано формируется и сохраняется всю жизнь Рано формируется, находится в бездействии, вновь пробуж­дается

Пробуждается рано, разочарован Пробуждается поздно

Уже излишне, видимо, комментировать то, что каждый факт определяется точкой зрения наблюдателя, и что проблема заклю­чается в точном установлении, насколько это возможно, точки зрения в наблюдении записывающего. Перечни характерных черт бессмысленны до тех пор, лока они могут заполняться в процессе сбора фактов, который изучает всевозможные ситуации с учетом их возможной правомерности. Психопатологу совершенно ясно, что человек, который «агрессивен» на работе, может быть «за­стенчив» в сексуальной жизни. Зачастую все личности могут счи­таться «агрессивными», когда определенное число оценивающих согласилось с этим, не прекращая размышлять, есть ли у них шанс ознакомиться с поведением человека во многих ситуациях. Увеличение разного рода оценок людьми, которые находятся в невыгодном положении, чтобы судить о субъекте (даже «близки­ми» друзьями, которые, однако, не выступают в роли сексуаль­ных партнеров), не добавит к имеющимся данным ничего нового, кроме поддельных особенностей. Интервьюер, выслушивающий в течение многих недель и месяцев рассказ об интимной жизни человека, находится истинно в стратегическом положении, чтобы ознакомиться с деталями индивидуальных реакций, которые не видят даже близкие. «Оценки» нужно воспринимать с особой ссылкой на историю отношений оценивающего и оцениваемого. Может случиться и так, что мы вскоре обнаружим, что оценки аналитиков, работающих с определенными типами людей, кото­рые легко могут быть идентифицированы, несущественно откло­няются от оценок «близких» или даже случайных знакомых оп­ределенного рода. Подобное знание даст возможность продол­жить исследование с более определенной скоростью до того вре­мени, когда мы узнаем, что нужно искать и как получить то, что

мы хотим с максимальной экономией. Специалист, который ин­тервьюирует человека в течение часа, сможет в том, что кажется обычным общественным отношением, обнаружить опознаватель­ные знаки которые детальное исследование выявит как неизмен­ные или почти неизменные, связанные с определенной системой побуждений и историей развития. Брейер хорошо выразил это

словами:

«Как только наше общение с конкретным человеком определяется не общими интересами, а скорее желанием узнать о сокровенном в его жизни, мы немедленно отказываемся от формального содержания его высказыва­ний и начинаем бессознательно искать какие-либо указания на внутрен­нюю жизнь человека, проявляющиеся в его речи независимо или даже не­смотря на его сознательную волю».

Что достигнуто, так это взаимозависимость результатов «случайного» контакта и «интенсивного» исследования, взаимо­зависимость которая является общей целью движущейся в одном направлении тенденции понимания человеческой личности.

Однажды мы узнаем, как обосновать высказывание старого врача, которое помещено на титульном листе этой книги: «От не­го имеющего глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, ни один смертный не может спрятать свой секрет; он, чьи губы -молчаливые болтуны, вместе с кончиками пальцев выдает себя через все свои поры».

¹ См. его блестящую методологическую главу в работе «The Psychology of Murder».

Глава ХШ ГОСУДАРСТВО КАК МНОГООБРАЗИЕ СОБЫТИЙ

Смысл всего, о чем говорилось на предшествующих страни­цах данной книги, - это осознание значения интенсивного изуче­ния отдельных личностей для понимания политического процес­са в целом. Так как психопатологический подход к индивидуу­му - наиболее отработанная, на сегодняшний день, процедура, придуманная для изучения человеческой личности, она может поднять в наиболее острой форме противоречивую проблему -отношения между исследованием личности и общества. Следова­тельно, мы более обоснованно уделяем особое внимание затрону­той теоретической проблеме, чем могли это делать до сих пор.

Можно в самом начале утверждать, что наше мышление ис­кажено до тех пор, пока мы не определимся с воображаемым рас­хождением, которое временами подразумевает раздельное изуче­ние «человека» и «общества». Никакого расхождения нет; есть постепенный переход к ориентирам. Некоторые события проис­ходят лишь с одним-единственным человеком и не подходят для сравнительного исследования. Некоторые явления, подобно ды­ханию, присущи всем людям, но не имеют особого значения для межличностных отношений. Наша отправная точка в качестве обществоведов заключается в установлении характерного собы­тия, которое широко распространено среди людей, находящихся в определенном пространственно-временном континууме.

Субъективные события занимают определенное место в по­токе событий, и проблема объяснения - это проблема определе­ния устойчивых отношений. Так как субъективные события скрыты от прямого наблюдения, а выводятся из развития собы­тий, наблюдатель должен подразумевать существование ряда субъективных способов выражения, представив, что бы он испы­тал при всех подобных обстоятельствах, которые должен иссле­довать и сравнивать с собственным опытом. Сведенная к про­стейшим способам, процедура наблюдателя состоит в том, чтобы выделить субъективное событие, которое он хочет исследовать, и найти «внешние проявления», которые сделают условия его воз­никновения больше связанными с другими событиями. Порой эти

внешние проявления очень четкие и могут без труда быть выра­жены в определенной, «осязаемой» форме. Ощущение «грубо­сти» можно упредить путем приложения определенных предме­тов к особым участкам кожи. Переход от грубого предмета к гладкому может также вызвать «уклонение», которое можно до некоторой степени четко описать, и сопровождает и (возможно) является причиной некоторых субъективных событий.

Когда какой-нибудь наблюдатель начинает говорить о госу­дарстве, он может выбрать специфический субъективный опыт, такой, как чувство преданности сообществу, и заявить, что все, кто обладает данным опытом (и/или некоторые другие), при оп­ределенных условиях составляют это государство. Подобные специфические условия могут включать в себя акт подтвержде­ния верности государству, когда человека спрашивает его близ­кий друг, или когда он предупрежден о том, что сообществу гро­зит опасность. Понятие государства может быть расширено за счет поиска внешних обстоятельств, которые ускоряют появле­ние субъективных событий, являющихся характерными призна­ками государственности.

Подобный метод определения государства избавляет нас от «сверхиндивидуальных» составляющих. Местоположение субъек­тивных событий, тем не менее, индивидуально. Группа является не надиндивидуальным, а многоиндивидуальным феноменом. Про­странственно-временная абстракция «группы» - это просто «реаль­ная» или «нереальная» абстракция, как и пространственно-временная абстракция, называемая «индивидуум». Они обе одина­ково реальны или нереальны, и они существуют и исчезают вместе.

Государство существует во времени. Оно находится в про­странственно-временных рамках по отношению к индивидуальным событиям. Определенные люди могут умирать, но если подавляю­щее большинство тех, кто занимает определенную географическую территорию, продолжает испытывать субъективные события, счи­тающиеся критическими для государства, оно выдерживает испыта­ние временем. Государство, следовательно, не зависит от какого бы ни было отдельного человека, но оно прекращает существование, когда достаточное количество людей изменяет свое мнение или умирает без воспроизводства потомства

Я еще не выделил определенные события, которые следует рассматривать как признаки государства. В море субъективных событий мы должны выбрать определенные типичные. Опреде­ления подобного рода могут быть разработаны в наилучшем ви­де, если мы воспользуемся не методом строгого исключения, а методом относительной значимости. Допустим, мы условно нач­нем с утверждения, что значимый опыт - это опыт сообщества, когда он выражается в использовании насилия против внешних и внутренних нарушителей общественного порядка. Представим, что наблюдатель обозревает первобытное поселение. Он видит группу молодых людей, поведение которых толкует следующим образом: они разрисованы полосами, размахивают копьями и, по­кинув деревню, вступают в схватку с группой молодых людей из соседней деревни. Является ли это признаком существования го­сударства? Этих фактов недостаточно, чтобы принять решение. Более пристальное наблюдение может показать, что все эти мо­лодые люди живут в одной части деревни, а другие молодые лю­ди крутятся вокруг. Когда «воины» возвращаются, их приветст­вуют только жители одной части деревни. Те, кто здесь живет, могут оказаться членами одной семьи, молодые мужчины кото­рой отомстили за личную обиду, к которой деревня как целое не имеет отношения. Система требований и ожиданий, которая яв­ляется сущностью общественного порядка, находится вне опас­ности. Должен быть затронут общественный порядок, если во­влечено государство.

Роберт Х.Лоуи показал, что термин «государство» может быть должным образом использован для обозначения даже самых примитивных сообществ, и общее различие между догосударст-венным и государственным периодом культурного различия - это искажение фактов. Известные первобытные народы - юроки на северо-западе Калифорнии, ангами в Ассаме и ифугао в северном Лузоне - все они обладают чувством принадлежности к социаль­ному объединению, большему, чем родственная группа, и дейст­вуют в открытую, защищая этот порядок. Кража имущества у од­ной из родственных групп, совершенная соседом по деревне, на-

¹ The Origin of the State.

казывается обычным штрафом, но когда кража совершена маро­дерствующим чужаком, то карается смертью. В случае супруже­ской измены воюющие семьи внутри деревни просто занимаются определением размера наказания, и общепринято некоторое нака­зание.

Маргинальные случаи, к сожалению, вносят беспорядок в определения. Сделанное ранее утверждение, что отличительный признак государства - это практика общественного единения, ко­гда оно проявляется в использовании насилия против внешних и внутренних нарушителей общественного порядка, слишком уз­кое, чтобы охватить небольшой, но чрезвычайно интересный ряд фактов. Насилие против чужаков может быть бесполезно, поэто­му военная модель в сообществе может полностью отсутствовать, хотя насилие против внутренних нарушителей, угрожающих об­щественной системе требований и ожиданий, является универ­сальным.

Уже предлагавшаяся точка зрения основывается на открытом одобрении общественного «параллелизма»¹. Ханс Келсен подверг теории параллелизма психологических состояний (совместные эмоции и т. д.) острой и во многих случаях уничтожающей крити­ке. Он говорит, что «общие эмоции, общая воля и общая идея озна­чают ни что иное, как описание случайного стечения обстоятельств в сознании некоторого числа людей». Однако:

«если кто-то действительно хотел рассматривать государство как со­общество сознания, подобно этому, и как реальную действительность, та­кое реалистическое, эмпирическое психологическое значение зачастую приписывают тому, что называется коллективной волей или коллективным интересом государства, тогда, чтобы надлежащим образом избежать не­приемлемых вымыслов, этому некто придется лишь быть в достаточной мере последовательным, рассматривая государство как состоящее только из тех, чье сознание продемонстрировало надлежащее согласие. Некто должен будет понять, что сообщество воли, чувства или мысли, как психо­логическое групповое проявление, крайне неустойчиво в разные времена и в разных ситуациях. В океане психических случайностей подобные сооб-

щества могут возникать как волны в море, и после краткого промежутка вновь исчезать в постоянно сменяющихся приливах и отливах»¹.

В этой глубокой диалектике Келсен был введен в заблужде­ние неудачной попыткой признать временное измерение собы­тий, именуемое таким понятием, как государство. Субъективные события размещаются во времени по отношению друг к другу, когда они рассматриваются с точки зрения какого-либо наблюда­теля. Понятие государства охватывает подобные события в от­ношении друг к другу в рамках временного периода. Понятие го­сударства включает в себя эту идею временных рамок и может быть наилучшим образом понято как относительная система (многообразие), в которой сохраняется определенная частота субъективных событий. Так, государство не исчезает, когда неко­торые люди спят или заняты повседневными делами до тех пор, пока оно определяется со ссылкой на протяженность во времени в несколько секунд, часов или дней. Однако нет никаких причин для выбора подобных краткосрочных рамок. Точно так же для измерения времени можно использовать год как минуту или де­сятилетие как год. Так, государство можно рассматривать в свете того, о чем Келсен говорит как об «эмпирическом психологиче­ском» чувстве. Это долговременная эмпирическая деятельность, длящаяся столько, сколько продолжается определенная частота субъективных событий. Если Келсен соглашается, что компонен­ты сознания являются «эмпирическими», он обязан рассматри­вать их в мире продолжительности и не вправе предписывать, что государство должно ссылаться на субъективные события как на «пиковый момент».

Следовательно, государство - это пространственно-времен­ное многообразие подобных субъективных событий. Келсен ошибочно утверждает, что принятие параллелизма психологиче-

знан.

Не следует путать с параллелизмом разума и тела, который не при-

¹ Сравните с работой: Kelsen H. Der Soziologische und der juristische Staatsbegriff; Der Begriff des Staates und die Sosialpsychologie // Imago. 1922. VIII. P. 97-141; The Conception of the State and the Social Psychology // Inter­national Journal of Psycho-Analy sis. 1924. V. P. 1-38.

ских феноменов как фундаментального факта разрушает государ­ство как долговременный институт,

Простой параллелизм психологических событий не дает нам государство, поэтому должен быть выбран отличительный тип субъективного события, если мы собираемся охарактеризовать государство, семью и другие социальные образования. Келсен абсолютно прав, критикуя те теории государства, которые взы­вают к параллелизму, но пренебрегают точным определением индивидуального «содержания сознания», «так как не каждое и не любое групповое проявление, возникшее на основе паралле­лизма или психических процессов, способно основать это сооб­щество».

Субъективное событие, которое является единственным признаком государства, - это признание того, что человек при­надлежит сообществу с системой высших требований и ожида­ний. Это признание принадлежности не обязательно подразуме­вает согласие с таким положением вещей. Сущность государст­ва- в таком признании, и человек может соглашаться или пори­цать этот факт, не уничтожая его. Человеку не нужно быть эмоционально связанным с порядком; достаточно того, что поря­док принимают во внимание.

Этот уникальный опыт никогда не обнаруживается в отрыве от других субъективных событий. Признание обычно дополняет­ся гордостью за принадлежность к государству и решимостью проводить в жизнь порядок для всех и каждого. Признание чело­веком порядка обычно сопровождается идеализацией личного участия в нем с помощью идеализации самого порядка и путем осуждения отклонений от него. Все это часто выражается как «чувство справедливости», которое является основой определен­ных теорий закона и государства.

Субъективное событие, которое характеризует государство, обычно проявляется в различных «внешних обстоятельствах». Так, насилие используется почти повсеместно- Внешние прояв­ления могут быть расширены до включения поведения, которое может рассматриваться как замена насилию. Отношения приказа и подчинения, которые действуют при ослаблении насилия, мо­гут продолжаться и в мирные времена. Здесь возможна явная

«обратная разработка» процессов, предшествующих насилию в зарубежных и внутренних делах, что может свести на нет надеж­ду на использование ultima ratio. Степень использования наси­лия и поддержка определенной степени мобилизованности в спо­койные периоды возлагается на «лидеров», которые могут осу­ществлять контроль над инициативами, распределением благ и общим распорядком. Процесс, с помощью которого избираются «начальники», может включать в себя выборные коллегии, выбо­ры и агитацию.

Заслуживает внимания то, что в описании политических процессов используются термины, которые часто не несут в себе никакой «субъективной» коннотации. Но на деле каждый термин неизбежно несет субъективный подтекст, и если его игнориро­вать, есть опасность, что социальная теория будет выстраивать «нормы» или «традиции» как весьма субъективные сущности, наделенные особыми силами и повинующиеся особым законам.

Зачастую субъективный «ореол» на образце настолько туск­лый, что субъективная потребность с трудом различима. Можно сделать множество обобщений без учета субъективного элемента и концентрации внимания на трансформациях, через которые проходят взаимодействующие образцы. Лингвистика достигла с помощью этого метода заметных успехов. Фонетические образо­вания являются объектами исследования, и выяснилось, что те звуки, которые издаются при определенных отношениях, вскоре в обычных ситуациях изменяются.

Теоретически можно создать приблизительную шкалу опи­сательных понятий относительной полноты или тонкости субъек­тивного элемента в образце. Выражаясь символически, слож­ность от С до В (от субъективного до внепшего) варьирует между 100 и почти 0. Современное понимание того, что в наше время известно как «социальная психология», подразумевает попытку привлечь внимание к рассмотрению образцов, в которых велик фактор С.

Неспособность подчеркнуть субъективные измерения собы­тий, упоминаемых как «процессы», «образцы» или «традиции»,

¹ Ultima ratio (лат.) - последний аргумент. -Прим. пер.

связана не только с тем обстоятельством, что С зачастую не при­нимается в расчет с тем, что объективный элемент может часто появляться вместе с другими субъективными элементами. Джон В. может подняться, когда исполняется национальный гимн, од­нако может делать это лишь «автоматически», когда его сознание озадачено в основном болячкой на пятке. Определенное С, кото­рое подразумевается, когда обсуждается полный образец патрио­тического церемониала, может, например, быть вытеснено дру­гим С с тем же В. Так, действие становится совершенно иным яв­лением и может быть ошибочно классифицировано как в полном смысле патриотический церемониал.

Этот пункт имеет для политической науки далеко идущие последствия. Тщательное сравнение образцов поведения зависит от сравнения целостного образца. Это не должно автоматически означать, что С существует там, где обнаруживается В. Сущность субъективного фактора может быть выведена путем расширения наблюдения в нескольких направлениях. Оно может быть про­длено (Джон В. может пожаловаться после гимна на стертую но­гу). Оно может быть интенсивно углублено в рамках того же пе­риода (можно видеть, как Джон В. переминается с ноги на ногу и морщится, когда одна стопа касается пола).

Описательные политические понятия подвергаются новому определению в жизни общества, и пока изучающий политические процессы готов проверять свои описательные понятия в свете меняющейся действительности, он будет иметь дело с фальсифи­кациями, а не с упрощениями. Например, «голосование» - это весьма сложное понятие. Оно заключается не только в опускании бюллетеней в урны, ящики или шляпы или в нажатии кнопок машины. Эти внешние элементы, относящиеся к В, в понятии го­лосования не составляют суть дела. Каково особое место субъек­тивных условий в наборе, в котором эти внешние проявления -всего лишь часть, и в данном случае крайне изменчивая? На­сколько серьезно подходят люди к сбору информации о лично­стях и проблемах, которым они противостоят и о которых судят в свете представлений об общественных интересах? Голосование -это совершенно другое явление, когда люди принуждены бросать бюллетень определенным образом, когда они свободны, нетороп-

ливы и заинтересованы. Призыв бросать бюллетени при всех этих обстоятельствах для «голосования» означает лишение этого тер­мина большей части его значения.

Весьма вероятно, что явление, которое неопределенно назы­вается сегодня в Чикаго голосованием, изрядно отличается от то­го, что это означало пятьдесят лет назад; совершенно верно, что явление, называемое голосованием в Лондоне, несколько отлича­ется от голосования в Cook County¹. Как решить, какое значение придать определенным аспектам политического процесса, на­блюдая их в разное время и в разных местах? Океан субъектив­ных событий, которые относятся к внешним движениям часто связанного с политикой типа, всегда изменчив и не может быть описан методом перечисления. Необходимо не перечисление, а отбор образцов, если термину приписывается эмпирическая оп­ределенность.

В самом широком смысле, возможны два типа процедур. Первый предполагает начать с внешних проявлений, они являют­ся более устойчивыми особенностями образца социального пове­дения, с которым исследователь хорошо знаком, и продолжать выяснять, как изменяются субъективные особенности данного образца. Можно с этой точки зрения изучать «голосование» или «типы наказания» и тому подобное. Во всей западноевропейской культуре преобладает такая относительная однородность образ­цов, поэтому исследование может продолжаться непосредственно с этой отправной точки.

Полевой этнолог, который имеет дело с культурами совер­шенно разных типов, часто должен использовать другой подход. Набор внешних движений типа «голосование» не может быть в достаточной степени расширен, чтобы позволить провести срав­нение. Этнолог вынужден продолжать, поставив перед собой субъективный факт, наличие которого хотел бы определить (на-

Cook County - графство в штате Иллинойс, в которое входит г.Чикаго. -Прим. пер. Возможно, что наиболее важной частью исследова­ния «Неголосование», проведенного Мерриамом и Гознеллом, является сборник высказываний, который показывает, что на самом деле значит го­лосование для различных классов и слоев современного сообщества.

Г ^{ИССледо}™ °бщества заключается очевидное неизбежным если п

^{Й Ф} %

факты о человеческой природе. То, что известно косвенным об­разом и основывается на расплывчатом, неописанном опыте, должно быть точно определено, если будут разработаны новые способы изучения реальности.

Исследовательская работа может привести к утверждениям о субъективных констелляциях, которые находят выражение в отдельных культурных формах или в утверждениях о субъектив­ных констелляциях, связанных с формами, которые универсаль­ны для всех людей. Сфера исследования ученого-обществоведа -это культура; сфера деятельности психолога- человеческий род.

То, что известно как «количественный метод», обеспечивает полезный порядок для изучающего культуру, так как направляет его внимание на исследование событий, которые повторяются достаточно часто, чтобы вызвать сильное подозрение, что от­дельные последовательности действительно существуют. Эти со­бытия должны определяться таким образом, чтобы подобные со­бытия могли быть идентифицированы и другими учеными. Это требует рабочего определения понятия, условия которого, к слову сказать, должны использоваться для установления позиции наблюдателя по отношению к структуре, которую предполагается описать.

Нетерпимость со стороны изучающих культуру к нетороп­ливому количественному подходу частично вызвана расплывча­той, скрытой природой опыта, на котором основывается сужде­ние о субъективном событии вне самой личности, и возникающе­го в результате предубеждения изучающего культуру человека против преувеличенной значимости элементов в образце. Утвер­ждение о том, что «его жизненный опыт был окрашен в меланхо­лические тона», является обобщением, которое предполагает зна­ние гигантского количества фактов. Или утверждение о том, что «престиж общественных служб в Германии выше, чем в любой другой стране», зависит от осуществимых наблюдений, столь же многочисленных, как песчинки на морском берегу. Любое пред­ложение в работе Брайса «Современные демократии» или в ана-

Подобная критика была направл' дсов (Middletown).

Содержательное обсуждение рассматриваемого понятия есть в ра­боте П.У.Бриджмена «The Logic of Modern Physics».

лизе Масариком русской цивилизации означает ссылки на гро­мадные массивы данных. Конечно, опыт любого наблюдателя ничтожен, несмотря на колоссальные пропорции фактов, и ком­петентные исследователи всегда продолжают работать на основе отбора образцов. Они вступают в контакт с людьми любого иму­щественного положения, любой религиозной, расовой и каждой региональной группы. Они изучают проявления культуры в жи­вописи, литературе, математике, законодательстве, управлении и в естественных науках.

Методика исследований Брайса является количественной в том смысле, что большое число наблюдений было накоплено прежде, чем были сделаны выводы, однако она не была количе­ственной в буквальном, математическом смысле слова. Исследо­ватель культуры часто отказывается от количественного подхода, так как количественный метод требует упрощения множества фактов, принятых во внимание; импрессионистско-количест-венный подход исследователя культуры означает общую реак­цию на целое и затем ведет к упрощению, возможно, внося ис­правления и, действительно, довольно часто приводя в сомнение.

Гораздо больше общего, чем это может показаться на пер­вый взгляд, между исследователем культуры, в особенности, чу­жой культуры и исследователем личностей методами глубинного интервью. Этнолог, противостоящий проявлениям чужой культу­ры, и психопатолог, противостоящий чужим проявлениям под­сознания, приобретают уникальную практику в своих изысканиях скрытых в деталях значений, которые выпадают из внимания не­искушенного человека. Они оба формируют свое представление о субъективных событиях из массы признаков, которые могут про­являться в течение месяцев близкого общения, и оба до некото­рой степени склонны относиться с пренебрежением к поиску простых внешних фактов, на которые можно положиться, чтобы указать на специфическое субъективное содержание.

Психопатолог обладает наиболее известными, разработан­ными способами исследования многообразия субъективных со­бытий, которые могут быть связаны с внешними движениями. Помимо сознательного субъективного опыта, существует богатая подсознательная жизнь, в раскрытии которой он особенно изо-

щрен. Так, наши движения - это не только результат простых сознательных процессов; о них можно сказать, что они «в выс­шей степени обусловлены» множеством факторов.

Это представление о чрезмерной обусловленности не явля­ется новым для общего здравого смысла. Мы знаем, что Джон В. гордится тем, что он американец и хочет воевать за свою страну; мы с усмешкой отмечаем, что любимой девушке Джона В. нра­вится военная форма, и это одна из причин, почему он стал доб­ровольцем. Более того, нам известно, что действие - не всегда ре­зультат опыта, как точка на той же прямой. Нам может быть из­вестно, что Джон В. беспокоится, останется ли он на работе еще на месяц и получит ли повышение, и что уход в армию в данный момент означает жертву. Таким образом, его разум был отчасти нацелен против себя самого. Что дают психологические методы, так это больше раскрывают вереницу воспоминаний и показыва­ют действие факторов, которые нельзя увидеть сразу. Так, глубо­кое желание умереть может оказаться фактором, способствую­щим героизму.

Психопатологический подход сложен не столько в плане специфического содержания его открытий, сколько в смысле бо­гатства значений, которые он раскрывает за кажущимся, на пер­вый взгляд, простым образцом. Роль определенного субъективно­го опыта и движения не может быть полностью оценена в отрыве от общего контекста, в котором он осуществляется, и этот метод раскрывает более широкий, чем принято считать, контекст.

Отныне разнообразие человеческих мотивов всегда является источником затруднений для людей, которые хотят управлять другими людьми или просто понять их. Неповоротливый аппарат судебной администрации был разработан по определенным схе­мам в надежде ввести некоторую степень единообразия в судеб­ные решения путем ограничения в рассмотрении мотивов, кото­рые действуют в определенном случае. Судья, таким образом, обязан ограничить себя, определяя существование определенного состояния фактов, и действовать особым образом, если эти факты могут быть установлены согласно предписанной процедуре. Движение в сторону стандартизации свободы действий судебных

исполнителей выражается в этом распространенном образце мышления:

«Действие запрещено государством.

Определенные предписанные «внешние обстоятельства» докажут факт совершенного действия.

С совершившим действие будут поступать определенным образом».

Этот крестовый поход против субъективного элемента в сознании судебного исполнителя в некоторой мере определен желанием судьи или чиновника избежать ответственности.

Психопатологический подход устраивает нечто весьма по­хожее на панику среди тех, кто пытался описать проявления че­ловеческой жизни в традиционных общесмысловых категориях. Кажется, дюжина мотивов расцветает там, где раньше был зача­ток только одного.

Давайте посмотрим, что это значит для политической тео­рии. Длительное изучение людей дает нам возможность разли­чать детали процесса, с помощью которого людьми достигается встречающийся во взрослой жизни политический образец.

Когда X. баллотируется на должность или выносит приго­вор, его поведение в высшей степени обусловлено сознательны­ми и бессознательными мотивами, которые сформировались в последующие образцы в период младенчества, детства и в подро­стковом возрасте. Признание принадлежности к коллективному порядку никогда не действует обособленно, и сравнение историй жизни показывает, что это внушено ребенку на основе значений, которые он выработал в своей борьбе сначала против запрети­тельных факторов окружения, и теперь, когда он воспринял тре­бования окружающей среды, против собственных антисоциаль­ных импульсов.

Ранние ограничения, которые накладывает на ребенка ок­ружение, важны тем, что они встречают реакции той части тела, которая предрасполагает ребенка определенным образом встре­чать последующие ограничения. Эти ранние ограничения нало-

жены на ребенка путем причинения боли или переключения вни­мания на доставляющие удовольствие стимулы. Подавление, сле­довательно, устанавливается в организме с помощью force та-jeur¹ со стороны окружения так, что ребенок просто подавлен или побежден им.

До сих пор растущий человек социализировался в своем развитии в том смысле, что был автономным по отношению к объектам своего окружения. Младенец учится «морали сфинкте­ра» (по выражению Ференци), однако это не включает эмоцио­нальные взаимоотношения с объектами. Его тело испытывает удовольствие (внутренняя пластичность), и окружение является инструментом для снятия простейшим способом телесного на­пряжения. Постепенно ребенок начинает искать пути активных эротических действий на теле другого. Этот внешний натиск дея­тельности снова ограничивается и часто блокируется в силу force majeur. Вместо сексуального отношения к объектам теперь появ­ляется новая форма отношений, и ребенок социализируется, включаясь в деятельность окружающих.

Следует помнить, что эмоциональные связи устанавливают­ся двумя путями: выбором объекта (для сексуальных действий) и идентификацией. Идентификация, пишет Фрейд, - это исходная форма эмоциональной привязанности к объекту. Она может стать замещающей для чувственной привязанности к объекту и может возникать с каждым новым ощущением общности с каким-то другим человеком, который не является объектом сексуального инстинкта. Последнее является частичной идентификацией. Ка­чества объекта копируются (принимаются на себя). Об энергии идентификации сказано, что она исходит от сексуальных ин­стинктов, в которых подавлено стремление к целям. Название го­сударства, церемониальные акты для выражения уважения к це­ремониальным символам - все это и другое - характерная осо­бенность взросления ребенка.

Характерная, можно сказать, часто встречающаяся особен­ность, но не неизменная. Детей всегда включают в систему пре­пятствий и поблажек (способы воспитания детей), и они всегда

¹ Александер и Стауб прокомментировали это в своей работе «Der Verbrecher und seine Richter». Однако это принципиально обусловлено по­дозрениями государственного служащего.

Force majeur (франц.) - непреодолимые препятствия. - Прим. пер.

воспринимают порядок подобного рода. Но в некоторых случаях, когда нация зависима от государства, признание отношения госу­дарства может сопровождаться чувством возмущения.

Государственный образец сам по себе доминирует, когда большое число людей воспринимает его как более чем простое состояние дел, и идея подкрепляется «неуместными значениями». Некоторые люди навязывают свою мотивацию другим через го­сударственный образец. Этих людей, деспоты они или энтузиа­сты, можно определить как «корни», активные источники энер­гии для сохранения и развития государственного образца.

Фрейд рассматривал государство как эмоциональное един­ство¹. Граждане государства идентифицируют себя с абстракт­ным объектом (идея государства) и эмоционально связаны час­тичной идентификацией, которая возникает в восприятии анало­гичных взаимоотношений с объектом. Келсен возражал против этой концепции государства как реального субъективного един­ства, приводя доводы, что идентификация - это процесс между людьми, и каждого гражданина государства нельзя рассматривать как вступившего в личные отношения с каждым другим. Далее если его узкое толкование идентификации было бы хорошо обосновано, государство могло бы, тем не менее, рассматривать­ся как реальный субъективный союз на основе взаимосвязанных идентификаций. А идентифицировал себя с В, В с С, и одна из особенностей В, которую ребенок А обычно воспринял бы (ин-троецировал), и была бы названием и другими символами госу­дарства.

В самом деле, именно взаимосвязанный характер идентифи­каций разумно обеспечивает вхождение символа государства в представление ребенка о самом себе. Существует такой процесс, как негативная идентификация, отказ от образцов, которые свя­заны с ненавистными людьми. Ребенок обычно подвергается воз­действию со стороны многих взрослых и сверстников, и если все они ассоциируют себя с государством, ребенок почти определен­но отвергнет только те образцы, которые относятся исключи-

¹ См. его изложение социальной психологии в работе «Massenpsy-chologie und Ich-Analyse».

тельно к ненавистным ему людям. Это является главной причи­ной сохранения власти образцов, когда-то принятых группой.

В психоаналитической литературе по социальным и поли­тическим процессам стало общепринятым описывать государство как универсальную замену отца. У нас есть возможность обстоя­тельно обсудить проблемы, поднятые подобным обобщением. Особым вкладом психопатологического подхода является много­образие открытых им индивидуальных смыслов. Наступает об­легчение от открытия, что многообразие все же ложно, и правы те, кто настаивает на большом упрощении человеческих мотивов. Точка зрения, на которой я настаиваю, заключается в том, что данные, полученные с помощью психопатологической процеду­ры, гораздо важнее для политической и социальной науки, чем однонаправленное обобщение может заставить кого-либо пред­положить.

Особая ценность психопатологического подхода состоит в том, что он представляет собой супермикрометод, использующий индивидуальные случаи для изучения культурных образцов. Если мы возьмем политический образец и рассмотрим его в связи с частными историями реальных людей, то обнаружим, что этот образец изменяет значения от человека к человеку, но так, что обширные группы связанных значений доступны для уяснения. Важно любое субъективное событие, которое часто связано с по­литическим образцом. Действенные обобщения зависят от мно­жественных случаев, которые отбираются из различных групп в культуре и изучаются методами, способными раскрыть субъек­тивный контекст. Это пункт, где количественные процедуры мо­гут оказаться полезными для исследователя культуры, внимание которого сосредоточено на образцах, где важен субъективный элемент.

Однако дадут ли эти исследования что-либо ценное, если субъективные события столь множественны, что любое из них может быть соединено с любым другим субъективным событи­ем? Почему бы в самом начале не ограничить исследование, ска­зав, что общая теория вероятности может быть применена для определения частоты, с которой можно ожидать одновременное появление двух любых из числа точно установленных субъектив-

ных событий. И не ограничится ли, вероятно, наше эмпирическое исследование перечислением субъективных состояний и часто сопровождающих их движений, предопределяя, таким образом, любую попытку открыть чаще повторяющиеся, а не просто слу­чайные совпадения, предшествующие и последующие? Если вы достаточно долго понаблюдаете, не обнаружится ли, что каждое субъективное событие связанно со всеми остальными?

Огромное количество фактов подтверждает эту точку зре­ния. Верно, что немало влиятельных психологических школ мышления возникло и некоторое время активно развивается в уз­ких рамках, а затем застывает в поверхностном описании «спо­собностей» или «инстинктов», простых перечислений образцов, которые абстрагированы от всех конкретных событий и поэтому могут сочетаться в любом событии в почти бесконечных комби­нациях. Поиск особых связей сократился, и психологическая за­водь лишь чуть всколыхнется, когда кто-нибудь бросит в нее ка­мень в виде новой теории специфической каузальности, которая замутит воду до тех пор, пока не обнаружится, что специфиче­ское событие произошло лишь случайно. В этом смысле единст­венные, кто вносит вклад в психологию, - это те, кто достаточно наивен или небрежен, чтобы преувеличить роль особого типа опыта. Итак, либо у нас есть психологии, опирающиеся на «страх», «любовь» или «подражание», либо длинная вереница отдельных подчиненных терминов, «опасения», которые размно­жаются по мере расширения уровня конкретных наблюдений, и несостоятельность избранного фактора все объяснить становится очевидной или скрывается.

Так, история психологии могла бы быть написана путем принятия «завершенных» систем, с помощью анализа функцио­нальной эквивалентности применяемых категорий и сведением каждой новой системы к набору синонимов для терминов пред­шествующих систем. Эта гипотетическая история психологиче­ских теорий могла бы показать, как исследователь, находящийся под сильным впечатлением от определенного опыта, мог бы вос­пользоваться определенными терминами для их описания, и как, противостоя все большему и большему напору эмпирической ре­альности, будет видоизменять отличительные значения своих

объяснительных понятий, не соответствующих действительно­сти. История психоаналитической терминологии, как ее изложил Ранк в своем курсе генетической психологии, может стать под­спорьем для подобного сравнения.

Неужели больше не останется ничего, кроме словарей сино­нимов, представляющих весьма сомнительный вклад в лингвис­тическое исследование? Может случиться так, что наша проекти­руемая история покажет, что каждая психологическая система оставит после себя постоянное наследство в форме важного «ме­ханизма», который ранее не выделялся. Отныне весь круг «при­чинности» входит в любое событие, и число важных механизмов, которые можно выявить в «разуме в данную минуту», бесконеч­но. Следовательно, наша гипотетическая сила может закончиться принятием предположения, что некоторые события могут осуще­ствляться не только со случайной частотой, подчиняясь оговорке, что экспериментальное подтверждение никогда не будет досто­верным, как в будущем. Отчетливые конфигурации могут нико­гда не «появиться вновь». Мы обычно говорим, что вероятность повторения события в будущем увеличивается, если оно неодно­кратно повторялось в прошлом. Однако нет средств продемонст­рировать, что будущее содержит сходные конфигурации в про­шлом времени. Возможность будущего повторения события «не­возможна». Если событие кажется предсказуемым, это так, пото­му что наше знание о непредвиденных обстоятельствах ограничено, и наши последовательности подобных конфигураций могут, тем не менее, рассматриваться как особые случаи «непо­следовательности». Стабильность, выражаясь в высшей степени парадоксально, ~ это особый случай нестабильности. Открытие совокупности механизмов, переделка которых за короткий пери­од обогатит аппарат социального контроля, - это мечта (или ми­раж?) психологии.

Будут ли эти возражения хорошо обоснованы, зависит от ре­зультатов проверки, и они не подходят для диалектического ре­шения. Можно отметить, что поиск обобщенных механизмов ос­новывается на не более устойчивом логическом основании, чем поиск субъективных последовательностей, так как механизмы

подобны проявлениям мира событий и как таковые подчинены тем же законам «невозможности» повторения.

Следует повторить, что цель исследования историй жизни -это не достижение таких тонких обобщений, подобно утвержде­нию, что государство - универсальный образ отца (символ). Для изучающего культуру имеют значение не субъективные сходства черт, а субъективные различия между членами одной и подобных ей культур. Форма истории жизни - это именно то, что имеет особое значение для изучения культуры и занимает свое собст­венное, обоснованное место как объект исследования в мире со­бытий.

Сейчас мы можем кратко проследить шаги, которые были предприняты в этой монографии. Психопатологический подход был исследован в историческом ракурсе, и была проиллюстриро­вана особая ценность метода свободных ассоциаций в использо­вании разума. Подобным образом было показано его значение для понимания политических типов со специальной ссылкой на агитаторов и администраторов.

Общая формула для истории развития политического чело­века включает три термина:

p)d}r = P,

гдер означает частные мотивы, d - смещение на обществен­ный объект, г - рационализацию в терминах общественного ин­тереса, Р символизирует политического человека, и } обозначает «преобразование в».

Политический человек разделяет р - частные мотивы, сфор­мированные в ранний период жизни, с каждым человеком, и d- смещение на общественный объект - с некоторыми людьми. От­личительный признак homo politicus - это рационализация сме­щения в терминах общественных интересов. Политические типы можно выделить в соответствии со специализированным или сложным характером функций, которые они выполняют, и вы­полнение которых для них желательно. Это политические агита­торы, администраторы, теоретики и различные их комбинации. Имеются серьезные различия в историях развития каждого из этих политических типов.

Отличительный признак агитатора - это высокая ценность для него отклика публики. Агитаторы как класс являются явными нарциссическими типами. Нарциссизм усиливается из-за препят­ствий, проявляющихся в ранних любовных отношениях или в си­лу излишней снисходительности и восхищения в семейном кругу. Либидо блокируется в движении вовне на объекты и возвращает­ся к личности. Предпочтение отдается подобным себе сексуаль­ным объектам, и, таким образом, характерен сильный гомосексу­альный компонент. Среди агитаторов жажда эмоционального от­клика гомосексуального типа смещается на обобщенные объекты, и высокая ценность придается идущим от сообщества в целом эротическим, эмоциональным откликам. Агитатор ораторского плана, в противопоставление публицисту, видимо, демонстрирует долгую историю успешного мошенничества в общении со своим окружением. Агитаторы существенно отличаются спецификой и общностью социальных объектов, на которые они успешно сме­щают свои эмоции. Те, кто был сознательно привязан к своим ро­дителям, и те, кто был удачливым мошенником («примерные де­ти»), склонны выбирать далекие и всеобщие объекты. Те, кто сознавал подавление серьезных обид против ближнего окруже­ния, и те, кто был не способен успешно разыгрывать роль об­манщика, предрасположены выбирать более непосредственные и личностные замены. Рациональная структура склоняется в пер­вом случае к теоретической завершенности. Выбор объектов для смещения эмоций зависит от моделей, которые предлагаются при создании ранних идентификаций. Когда гомосексуальная пози­ция является чем-то важным, агрессивное, вызывающее отноше­ние к окружению, вероятно, смещается на себя; когда реальна бо­язнь импотенции, грандиозные реакции прорисовываются более отчетливо.

Администраторов как группу отличает ценность, которую они придают координации усилий в продолжающейся деятельно­сти. Они отличаются от агитаторов тем, что смещают свои эмо­ции на не столь далекие и абстрактные объекты. В случае одной значительной группы эта неудача достичь абстрактные объекты обусловлена чрезмерной поглощенностью определенными чле­нами семейного круга и сопутствующей этому трудностью в оп-

ределении собственной роли. Самые оригинальные и работоспо­собные администраторы демонстрируют основной образец, кото­рый совпадает у них с агитаторами. Расхождения в специфиче­ском развитии принципиально обусловлены культурными образ­цами, доступными для идентификации в решающие фазы взрос­ления. Другая группа администраторов рекрутируется среди тех, кто легко преодолел кризисы в своем развитии. Им не приходи­лось подавлять сильную враждебность, но они сублимировали эти побуждения или смело выражали их в кругу близких. Они проявляют безличный интерес в самоорганизации и непоколеби­мо отстаивают, хотя и без излишнего напряжения, свои права в профессиональной и интимной жизни. Отсутствие у них интереса к абстракциям обусловлено тем, что они никогда не нуждались в них как в средстве решения своих эмоциональных проблем. Они могут принимать или не принимать общие идеи, не используя их для возбуждения широкого эмоционального отклика у общест­венности. Не привязанные ни к абстракциям, ни к определенным людям, они способны иметь дело с широким контекстом челове­ческих отношений, воспринимаемых обезличенно. Их эмоции протекают свободно, но они не бесчувственны, а способны кон­тролировать эмоции.

Психопатологический метод предназначен также для рас­крытия смысла политических убеждений, так как очевидно, что мировоззрение - это выражение рационального и «явного» логи­ческого содержания того, что они символизируют совокупность частных мотивов. В этой связи был совершен экскурс в историю конформиста, который был вынужден стать им под влиянием примера семьи, и в историю нескольких нонконформистов. Были исследованы частные значения милитаризма и пацифизма, а так­же пессимизма и склонности к осуждению, присущие пожилому возрасту.

Затем внимание было переключено с фрагментов историй болезни на проблему извлечения подтекста при интенсивном изучении личности для теории коллективного политического процесса.

Политические движения обретают свою жизнеспособность смещением частных эмоций на общественные объекты. Эмоции,

которые были сформированы в семье, перераспределяются на различные общественные объекты, такие, как государство. Поли­тические кризисы осложняются сопутствующей реактивацией специфических примитивных импульсов. Можно предположить, что когда принимаются важные решения, общество должно очень хладнокровно взвешивать; однако печально известна диспропор­ция между поведением человека во время войн, революций и выборов и требованиями рационального мышления. Очевидно, что здесь в действии процесс реактивации; налицо регрессивная тенденция пробуждения примитивного садизма и похоти.

Политические символы в особенности призваны служить мишенями для смещения эмоций вследствие неясности их при­менения в индивидуальном опыте и по причине их общего круго­ворота. Несмотря на то что динамичность политика - это напря­жение людей, но не всякое напряжение вызывает политические действия. К политическому действию ведут не все эмоциональ­ные связи. Политические действия зависят от символизации не­довольства человека в терминах более включенного Я, которое борется за набор требований для общественной акции.

Политические требования обладают только ограниченным соответствием тем изменениям, которые приводят к постоянному снижению уровня напряженности в обществе. Политические ме­тоды насилия, увещевания и обсуждения предполагают, что роль политики заключается в разрешении конфликтов по мере их по­явления. Идеал превентивной политики заключается в устране­нии конфликта путем определенного снижения уровня напря­женности в обществе эффективными методами, среди которых обсуждение - лишь один из многих. Превентивная точка зрения настаивает на продолжительной проверке человеческих послед­ствий социальных действий, особенно политических. Достиже­ние идеала превентивной политики в меньшей степени зависит от изменений в социальной организации, чем от совершенствования методов и подготовки социальных администраторов и ученых-обществоведов.

Эмпирический материал, используемый в книге, был собран в ходе глубинных интервью при довольно близком общении с людьми. В настоящее время нет удовлетворительных отчетов о

том, что на самом деле происходит в условиях этих интервью, и для'будущего исследования личности важно совершенствовать методологию этих процедур. Описания происходящего во время интервью можно достичь путем подготовки стенографического отчета обо всем и фиксации физических изменений.

Эффективное исследование личности зависит от рассмотре­ния ее реакций как системы и от совершенствования процедур, с помощью которых могут быть раскрыты замещающие реакции этой системы. В широком понимании, личность может рассмат­риваться как система объектных ориентации регулируемого мышления, аутистических фантазий и соматических реакций. Проблема заключается во включении в систему препятствий и в обнаружении замещающих реакций для сравнения и дальнейшего анализа. Каждый «факт» о событиях в жизни личности должен определяться с точки зрения конкретного наблюдателя, и главная проблема в будущем заключается в проверке «фактов» наблюда­телей в других ситуациях. Исследование личности может стать более значимым для политической науки, когда отчетливо видны реакции взрослых, которые главным образом интересуют поли­тологов (см. Приложение В).

Что же представляет собой в целом взаимоотношение между исследованиями человека и общества? Здесь нет никаких расхо­ждений, но имеется градация ориентиров. События, представ­ляющие общий интерес, всегда имеют индивидуальное местопо­ложение, и эти события могут изучаться в их отношении к после­довательности событий «внутри человека» или по отношению к событиям «среди людей». Характерное событие, которое служит ориентировочной формой для политического исследования, - это признание принадлежности к сообществу с системой высших требований и ожиданий. Это явление, когда оно достаточно ши­роко распространено среди людей, которые проживают на дан­ной территории в определенный временной период, обозначает государство, которое, таким образом, является многообразием событий. Исследование, которое изучает порядок событий «внут­ри человека» или «среди людей», в равной степени подходит для понимания государства; разница - в отправной точке, но не в ко­нечном результате.

Когда государство понимается как многообразие событий, условия появления которых должны быть установлены, положено теоретическое основание интенсивным и дистрибутивным иссле­дованиям, на основе которых может быть построена превентивная полшика. В частности, это может со временем принести пользу, по мере того как психопатология расширит область своих исследова­ний и увеличит надежность своих методов.

ПОСЛЕСЛОВИЕ: ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ¹

Со времени публикации «Психопатологии и политики» пси­хоаналитическое движение претерпело много изменений². Три крупнейших европейских центра по его изучению и распростра­нению - в Вене, Будапеште и Берлине - были, по крайней мере, временно ликвидированы волной нацизма. Умеренно восприим­чивая обстановка в Москве, где высокопоставленные чиновники впервые могли отправлять своих детей в психоаналитически ори­ентированные экспериментальные школы, растопила ледяное от­ношение к психоанализу. Соединенные Штаты стали главным прибежищем и творческим центром динамической психиатрии. Перемена сопровождалась множеством смещений приоритетов «внутри ортодоксальной» школы. «Отколовшиеся группы», дей­ствующие, например, под руководством Хорни и Райха, стали не­зависимыми в интеллектуальном и организационном плане.

Политическая наука принимала участие в общей активиза­ции учебной и научной деятельности в Соединенных Штатах. «Психопатология и политика» сама по себе была воплощением исходившей от Чарльза Э.Мерриама и других ученых инициати­вы по расширению и углублению эмпирической и теоретической базы всех дисциплин, имеющих общеизвестное отношение к че-

¹ Данный анализ представляет собой переложение доклада «Психо­
патология и политика: Двадцать пять лет спустя», прочитанного на съезде
Американской психологической ассоциации в 1955 г. в Сан-Франциско.
Симпозиум по вопросам применения психоанализа планировался
Р.Кристи, Ф.Александером, Э.Френкель-Брунсвиком и мною. В конце док­
тор Э.Фреыкель-Брунсвик не представил доклад.

² Я не берусь рассматривать историю. По некоторым вопросам см.
мое размышление в: The Impact of Psychoanalytic Thinking on the Social Sci­
ences // The State of the Social Sciences / Ed. White L.D. (1956).

ловеку. «Чикагская школа» оказала такое глубокое влияние на изучение политики, управления и закона, что стала в настоящее время наиболее значительной составляющей «Американской школы». Как и всякое развитие, оно происходило не без реши­тельных защитных маневров и контратак, в особенности со сто­роны ученых, чья философия не имела соответствующего обес­печения исследований, особенно их собственных теорий, эмпи­рической базой.

До сих пор может казаться странным размышление о при­менении психоанализа в исследовании политики. Психоанализ начинался как отрасль психиатрии и первоначально был ориен­тирован на лечение людей с отклонениями. Политологи лишь время от времени обращались к психоанализу для объяснения или лечения индивидуальных симптомов (например, функцио­нального паралича). Обычно они разделяли интерес историка к наличию или отсутствию душевных заболеваний у власть пре­держащих³. Задолго до Фрейда очень часто описывали психопа­тологию королей, генералов, судей и других общественных фи­гур. По мере развития медицины применительно к симптомам, выявленным у исторических персонажей, были выделены новые проявления болезни и довольно быстро применены новые кате­гории. С того времени как открытие эпилепсии впервые оказа-

¹ Профессор Мерриам был ведущей академической фигурой, чья
инициатива привела к созданию Исследовательского комитета по общест­
венным наукам. Он начал с организации конференции для определения по­
зиции политической науки. Бердсли Румл из мемориального Фонда Лауры
Спелмаы Рокфеллер поддержал идею и средства.

² См. исследования мировой политической науки под патронажем
ЮНЕСКО, в которых американские эмпирический и психологический
подходы выглядят довольно необычно: Contemporary Political Science: A
Survey of Methods, Research and Teaching (1950). Дж.Э. Д.Кэтлин был сме­
лым первооткрывателем в переосмыслении значения того, что он назвал
«Чикагская школа».

³ Для краткой библиографии см.: Lang-Eichbaum W. Geme-Irrsinn und
Ruhm(1928).

лось в чести, врачи обнаружили массу политиков-эпилептиков. И каждый, кто знал, что Крепелин подразумевал под dementia prae-сох или паранойей, и тот, кто слышал о Людвиге Баварском, бы­стро приклеили ярлык на короля. В начале девятнадцатого века американские врачи способствовали открытию обратной зависи­мости между снижением неврозов и такими социальными кризи­сами, как война или революция.

Что придает значение психоанализу, так это то, что Фрейд разработал инструментарий, предназначение которого шире, чем просто диагностика и лечение психотиков, невротиков и людей с я аномалиями. Психоанализ - это всеобъемлющая теория развития человеческой личности и, следовательно, распространяется как на «больных», так и на «здоровых». Психоанализ - это и выдаю­щийся метод наблюдения, в котором соединены «свободные ас­социации» и «толкование». С помощью этих средств психоанализ способен раскрыть направленность и силу «бессознательных» факторов и выстроить значимые в жизни человека ситуации, в которых формируются эти бессознательные факторы. Психоана­лиз внес в политическую науку, как и во все науки о человеке, метод исследования бессознательного субстрата личностей и си­туаций.

В каком смысле «Психопатология и политика» является применением психоанализа к политике? Если рассматривать с отрицательной стороны, - это работа не профессионального практикующего психоаналитика, а профессионального исследо­вателя политического поведения. Следовательно, у психоанали­тиков есть основания для отрицания того, что они не одобряют. Тридцать лет назад психоанализ был столь молод, что литература по этому предмету содержала очень мало конкретных способов

¹ Dementia praecox (лат.) - старое название шизофрении. - Прим. пер.

² Dr. Rush Richard. On the Influence of the American Revolution on the

Human Body. 266

его применения к исследованию политики¹. Не было создано ни­какой традиции публикаций в этой области, как бы ни был пси­хоаналитик увлечен политической философией или реальной по­литикой. Напротив, у ученых, систематически занимающихся изучением управления, была устойчивая традиция часто обра­щаться к теориям о характере человека в обществе, и, следова­тельно, к человеческой натуре в политике. Обратившись только к британским мыслителям, достаточно будет вспомнить из числа «классиков» Джона Локка, Томаса Гоббса и Иеремию Бентама и из современников ~ Грэхема Уоллеса².

Можно сказать, что эта книга является «применением», по крайней мере, в этих смыслах. Автор был направлен обучаться психоанализу у психоаналитиков (и у терапевтов или психологов, весьма обязанных Фрейду); он собрал воедино разрозненные случаи, доступные в литературе, и проанализировал немногочис­ленные статьи и книги, непосредственно относящиеся к психо­анализу и политике; он обсудил теории взаимоотношений со спе­циалистами и прочитал имеющееся собрание психоаналитиче­ской литературы (и оценки психоанализа, сделанные предшест­вующими фрейдистскими обществами и представителями других «школ» - крепелианскими психиатрами, уотсоновскими бихе-виористами, павловскими рефлексологами, макдугаловскими ин-стинктологами, вертхаймерскими перцептуалистами, стерниан-скими персоналистами, анджелланскими функционалистами [упоминая немногих]).

¹ В библиографии упомянуты специальные дискуссии по проблемам
политики и психоанализа, которые вели Оскар Фистер, Ханс Закс, Отто
Рашс, А.Дж. Сторфер, Карл Абрахам, Людвиг Джекелс, Лео Каплан, Эрнст
Джоунс, Виктор Таек, Ганс Блюхер, Зигфрид Бернфелд, Пауль Федерн,
Л.Пирс Кларк, Аурел Колнаи, Джоел Ринальдо, Уильям А.Уайт, Барбара
Лоу, Уильям Бовен, Эмиль Лоренц, Дж.К.Фрейюнг, Герман Свобода,
Вильгельм Райх и некоторые другие.

² Грэхем Уоллес не ссылался на Фрейда в книге «Природа человека в
политике» (1908). В работе «Великое общество» (1914) единственное упо­
минание дается в сноске (с. 141). Уоллес не разделяет предположение, в ко­
тором обвиняли Фрейда, что все виды любовных отношений людей сексу­
ально окрашены.

«Психопатологию и политику» можно назвать применением в отдаленном и, может быть, в более спорном смысле. Автор по­лучил некоторые материалы по историям болезни непосредст­венно через глубинные интервью с политически активными лич­ностями. Интервью помогли вызвать у людей свободные ассо­циации, и, таким образом, был получен пласт материала, более подходящий для «глубинной» интерпретации, чем полученный с помощью традиционных методов интервьюирования и включен­ного наблюдения. Интервью проводились с людьми, которые изъявляли готовность соблюдать психоаналитическое правило -«говорить все, что приходит в голову», которые имели возмож­ность без принуждения обращаться к сновидениям, оговоркам, жестам и вульгарным телодвижениям - и к интервьюеру.

Дата добавления: 2015-10-11 | Просмотры: 413 | Нарушение авторских прав