АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

НЕНАВИСТЬ И ПРЕЗРЕНИЕ К СЕБЕ

Выше мы проследили невротическое развитие, кото­рое начинается с самоидеализации и шаг за шагом с не­умолимой логикой развивается через трансформацию ценностей в феномен невротической гордости. Это разви­тие в действительности сложнее, чем я до сих пор пока­зывала. Оно усиливается и усложняется другим процес­сом, происходящим одновременно, — процессом, кото­рый внешне противоположен, хотя также открывается самоидеализацией.

Коротко говоря, когда человек перемещает свой центр тяжести в свое идеализированное Я, он не только превоз­носит себя, но также будет обречен смотреть на свое акту­альное Я — на все, чем он является в данное время, на свое тело и рассудок, здоровый или невротичный — с неверной точки зрения. Прославленное Я становится не только фан­томом, за которым надо гнаться; оно также становится единицей измерения, которой меряется его действитель­ное Я. И это действительное Я — столь жалкое зрелища если смотреть с точки зрения богоподобного совершенства, что он не может не презирать его. Более того, что важнее динамически, его реальное Я продолжает вмешиваться и значительно — в его полет к славе, и, таким образом, °^н обязательно должен будет его ненавидеть, ненавидеть се­бя. А так как гордость и ненависть к себе.—-фактически одно целое я предлагаю называть совокупность вовлечен­ных факторов одним общим именем: система гордосШ—¹-- Как бы то ни было, в ненависти к себе мы встречаем совер шенно новый аспект процесса, который значительно:

т наше видение его. Мы намеренно оставляли до сих пор опрос о ненависти к себе в стороне с тем, чтобы сначала получить ясную картину прямого влечения к актуализа­ции идеализированного Я. Но теперь мы должны завер­шить картину.

Вне зависимости от того, насколько неистово наш Пиг­малион пытается сформировать из себя наделенное вели­колепными качествами существо, его влечение обречено на неудачу. В лучшем случае он может быть в состоянии устранить какие-то беспокоящие несоответствия из свое­го сознания, но они продолжают существовать. Остается тот факт, что он всегда должен жить с собой: ест ли он, спит ли, идет ли в ванную, работает или занимается любо­вью. Иногда он думает, что все было бы лучше, если бы только он мог развестись с женой, взяться за другую рабо­ту, переехать на другую квартиру или отправиться в путе­шествие; в действительности же он всегда должен брать с собой себя. Даже если он функционирует подобно хорошо смазанной машине, существуют еще ограничения энер­гии, времени, силы, выносливости — ограничения челове­ческого существа.

Лучше всего описать ситуацию в понятиях двух людей. Имеется уникальный, идеальный человек; и имеется вез­десущий незнакомец (реальное Я), всегда вмешивающий­ся, все нарушающий, затрудняющий. Описание конфлик­та в понятиях «он» и «незнакомец» кажется уместным, потому что это близко ощущениям невротика. Более того, Даже если бы он мог отвергнуть реальные недуги как не­соответствующие или не относящиеся к нему, он никогда ^Не сможет так далеко убежать от себя, чтобы не «ощущать ^Их неполноценность» ¹. Хотя он может иметь успех, может Достаточно хорошо функционировать или даже уноситься

См. книгу «Невротическая личность нашего времени», где я пользовала понятие «регистрировать» для обозначения того фак-■ ^Что мы как бы чувствуем интуитивно, что происходит в нас, не ^ос°знавая этого.

в грандиозные фантазии уникальных достижений, он тем не менее будет уступать кому-то или быть неуверенным. У него может быть гложущее чувство, что он лжец, обман­щик, урод, — чувство, которое он не может объяснить. Его внутреннее знание себя безошибочно проявляется в его снах, когда он близок к реальному Я.

Обычно реальное Я вторгается болезненно и неотврати­мо. Богоподобный в своем воображении, он неловок в со­циальных ситуациях. Желая произвести неизгладимое впечатление на кого-то, он заикается или краснеет, или у него трясутся руки. Ощущая себя уникальным любовни­ком, он вдруг может оказаться импотентом. Говоря в своем воображении со своим боссом как мужчина, на деле он оказывается способен только на глупую улыбку. Блестя­щая реплика, которая окончательно решила бы спор, при­ходит ему на ум только на следующий день. Желаемая грациозная стройность никогда не достигается, потому что компульсивно он ест слишком много. Действительное, эм­пирическое Я становится оскорбительным чужаком, к ко­торому оказывается привязано идеализированное Я, и по­следнее с ненавистью и презрением ополчается против не­го. Действительное Я становится жертвой гордого идеали­зированного Я.

Ненависть к себе делает видимым разрыв в личности, начавшийся с формирования идеализированного Я. Она означает, что идет война. И это действительно неотъемле­мая черта каждого невротика: он находится в состоянии войны с собой. В действительности было положено основа­ние для двух разных видов конфликтов. Один из них на­ходится внутри самой системы гордости. Как мы подроб­нее рассмотрим далее, это потенциальный конфликт меж­ду экспансивными влечениями и влечениями к уступчи­вости. Другой, более глубокий конфликт — конфликт между всей системой гордости и реальным Я. Последнее, хотя и отодвинуто на задний план и подавлено, так как гордость господствует, все еще потенциально могуществен-

но и может при благоприятных обстоятельствах обрести свою полную действенность. В следующей главе мы обсу­дим черты и фазы этого развития.

Этот второй, более глубокий конфликт в начале анализа неочевиден. Но когда система гордости разрушается и че­ловек становится ближе к себе, когда он начинает испыты­вать свои собственные чувства, узнавать свои желания, завоевывать свободу выбора, принимать собственные ре­шения и брать ответственность за них, выстраиваются дру­гие силы. С возрастающей ясностью разгорается битва между системой гордости и реальным Я. Ненависть к себе теперь направлена не столько против ограничений и недо­статков актуального Я, сколько против появляющихся конструктивных сил реального Я. Это конфликт более крупных размеров, чем любой невротический конфликт, который я обсуждала до сих пор. Я предлагаю назвать его центральным внутренним конфликтом ¹.

Я бы хотела вставить здесь теоретическое замечание, так как оно поможет яснее сфокусироваться на этом кон­фликте. Когда ранее, в других своих книгах, я использо­вала термин «невротический конфликт», я имела в виду конфликт между двумя несовместимыми компульсивны-ми влечениями. Однако центральный внутренний конф­ликт — это конфликт между здоровыми и невротически­ми, конструктивными и деструктивными силами. Следо­вательно, мы должны будем расширить наше определение и сказать, что невротический конфликт может действовать либо между двумя невротическими силами, либо между здоровыми и невротическими. Важность этого различия выходит за пределы терминологического разъяснения. Есть две причины того, почему конфликт между системой ^ГоРДости и реальным Я гораздо вероятнее, чем другие кон­фликты, может расщепить нас на части. По аналогии с ^г°сударством, это различие между столкновением интере-^с°в отдельных групп и вовлечением всей страны в граж-

Термин предложен д-ром Мьюриел Айвимей.

данскую войну. Другая причина содержится в том, что сама сердцевина нашего бытия, наше реальное Я с его спо­собностью к развитию борется за свою жизнь.

Ненависть к реальному Я дальше от осознания, чем не­нависть к ограничениям актуального Я, но она формиру­ет всегда присутствующий фон ненависти к себе — то есть подводное течение, которое постоянно отвлекает основную энергию, даже если ненависть к ограничениям актуально­го Я может находиться на переднем плане. Следовательно, ненависть к реальному Я может выступать почти в чистой форме, в то время как ненависть к актуальному Я — все­гда смешанное явление. Если, например, ненависть к себе принимает форму безжалостного самоосуждения за «эго­изм» — т.е. за действия в свою собственную пользу — это может быть, а, скорее всего, и есть одновременно и нена­висть за несоответствие абсолюту святости, и способ по­давления нашего реального Я.

Немецкий поэт Кристиан Моргенштерн сжато выразил природу ненависти к себе в поэме Entwicklungsschmerzen ¹ («Боли развития»):

Я буду отступать, разрушенный собою, Кто есть и кем бы мог я быть — во мне нас двое. В конце концов один другого уничтожит. Подобен скакуну горячему «Быть-может», К хвосту которого привязано «Я-естъ», Распятое — ни встать, ни лечь, ни сесть, Быть-может — как вампир, что в темноте грядет. Он сердце оседлал, и пьет, и пьет, и пьет.

Так поэт выразил процесс в нескольких строках. Он говорит, что мы можем ненавидеть себя ослабляющей я мучительной ненавистью — ненавистью настолько разрУ" шительной, что мы против нее беспомощны и можем унй⁴"

¹ Сборник стихотворений Auf vielen Wegen. R.Piper & Co., JVi nich, 1921. Перевод Д. Леонтьева с англ. перевода К. ХьютоЯ-

тозкить себя физически. И он говорит, что мы ненавидим себя не потому, что ничего не стоим, а потому, что нас вле­чет стремление превзойти себя. Ненависть, говорит он, вытекает из несоответствия между тем, чем я хотел бы быть, и тем, что я есть. Это не просто раскол, а жестокая и смертоносная битва.

Сила и упорство ненависти к себе изумительны даже для аналитика, знакомого с тем, как она действует. Пыта­ясь объяснить ее глубину, мы должны осознать гнев гор­дого Я на чувство его унижения и сдерживания на каждом шагу реальным Я. Мы должны также увидеть крайнее бес­силие гнева. Ибо, как бы невротик ни старался рассматри­вать себя в качестве бесплотного духа, он зависит в своем существовании, а, следовательно, в достижении славы от актуального Я. Если бы он хотел убить ненавистное Я, он должен был бы в то же самое время убить свое славное Я, как это сделал Дориан Грей, когда разрезал на кусочки портрет, выражавший его деградацию. С одной стороны, эта зависимость, как правило, предупреждает самоубий­ство. Если бы не эта зависимость, самоубийство было бы логичным исходом ненависти к себе. В действительности, самоубийство — сравнительно редкий случай, и оно про­исходит при сочетании факторов, только одним из кото­рых является ненависть к себе. С другой стороны, сама за­висимость делает ненависть к себе все более жестокой и беспощадной, как это происходит при любой бессильной ярости.

Кроме того, ненависть к себе — не только результат са­мопрославления, но и служит для поддержания его. Точ-^Нее> она служит побуждением для актуализации идеали-^Зированного Я и нахождения полной интеграции на этом ^в°звышенном уровне путем устранения противоречивых лементов. Само осуждение несовершенства подтвержда-^{т ст}андарты богоподобия, с которыми идентифицирует я Человек. В анализе мы можем наблюдать эту функ­цию ненависти к себе. Когда мы обнаруживаем ненависть

пациента к себе, мы можем наивно ожидать, что он буд_ет готов от нее избавиться. Иногда такая здоровая реакция действительно происходит. Чаще реакция двояка. Чело­век не может не признавать тяжелого бремени и опаснос­ти ненависти к себе, но он может считать даже еще более опасным бунт против этого ярма. Он- может признать в весьма благовидных понятиях правильность высоких стандартов и опасность стать слабым при большей терпи­мости к себе. Или он может постепенно обнаружить свое убеждение, что полностью заслуживает то презрение, с которым к себе относится, а это указывает на его сохраня­ющуюся неспособность принять себя иначе как на основе его кичливых стандартов.

На третий фактор, придающий ненависти к себе такую жестокую и беспощадную силу, мы уже намекали. Это от­чуждение от себя. Проще говоря, у невротика нет ощуще­ния себя. Должна быть какая-то симпатия к страдающе­му себе, какое-то переживание этого страдания, прежде чем осознание нокаута может привести к конструктивно­му движению. Или возьмем другой аспект: нужно какое-то признание существования собственных желаний, преж­де чем осознание фрустрации может начать беспокоить или даже интересовать человека.

Всегда ли человек осознает ненависть к себе! То, что выражено в «Гамлете», «Ричарде III» или в цитирован­ных здесь стихах, не ограничивается ясновидящим пони­манием поэтом агонии человеческих душ. В течение бо­лее долгих или коротких периодов многие люди пережи­вают ненависть или презрение к себе как таковое. У них могут вспыхивать чувства «я себя ненавижу» или «я се­бя презираю»; они могут быть в бешенстве на себя. Но та­кие энергичные переживания ненависти к себе происхо­дят только в периоды несчастий и забываются, когда не счастья убывают. Как правило, не встает вопрос, являют­ся ли такие чувства — или мысли — чем-то большим, че ситуативная реакция, ответ на «неудачу», «глупость».

_ощущение неверного поступка или осознание психологи­ческого прокола. Таким образом, здесь нет осознания подрывного и длительного действия ненависти к себе.

Относительно той формы ненависти к себе, которая вы­ражается в самообвиненях, диапазон различий в осозна­нии слишком широк, чтобы позволить какие бы то ни бы­ло обобщения. Те невротики, которые замкнулись в рако­вине уверенности в своей правоте, так заставляют умолк­нуть все самообвинения, что ничто не достигает сознания. Противоположны им уступчивые типы, которые откровен­но выражают самопорицание и чувство вины или выдают существование таких чувств своим явно извиняющимся или оборонительным поведением. Такие индивидуальные различия в осознании действительно значительны. Мы позже обсудим, что они означают и как протекают. Но они не оправдывают вывод, будто уступчивые типы осознают ненависть к себе, ибо даже те невротики, которые осозна­ют свои упреки, не осознают ни их интенсивности, ни их деструктивной природы. Они не осознают также присущей этим упрекам бесполезности и склонны рассматривать их как свидетельство своей высокой моральной чувствитель­ности. Они не ставят под сомнение их адекватность и, соб­ственно говоря, не могут этого сделать до тех пор, пока оце­нивают себя с точки зрения богоподобного совершенства. Однако почти все невротики осознают результаты не­нависти к себе: чувства вины, неполноценности, ограни­ченности, измученности. Тем не менее они, по крайней ^МеРе, не осознают, что сами были причиной этих болезнен­ных ощущений и самооценок. И даже небольшая частица дознания, которую они могут проявить, может вытеснять­ся невротической гордостью. Вместо того, чтобы страдать °^т ограничений, они гордятся тем, что «неэгоистичны, ас-^етичны, жертвуют собой, рабы долга» — понятия, которые °гут скрывать множественные прегрешения против себя. Вывод, к которому мы приходим на основании этих ^Л1оДений, состоит в том, что ненависть к себе во всех ^новных компонентах является бессознательным про-

цессом. В последнем анализе жизненно важно оказыва ется не осознавать его влияния. Это основная причина того, что основная часть процесса обычно экстернализи-рована, т.е. переживается как действующая не внутри самого человека, а между ним и внешним миром. Мы мо­жем грубо различать активную и пассивную экстернали-зацию ненависти к себе. Первая является попыткой на­править ненависть к себе вовне, против жизни, судьбы, институтов или людей. Во второй ненависть остается на­правленной против себя, но воспринимается или пережи­вается как идущая извне. В обоих случаях напряжение внутреннего конфликта высвобождается путем превраще­ния его в межличностный конфликт. Мы обсудим ниже особые формы, которые может принимать этот процесс, и его влияние на человеческие взаимоотношения. Здесь я ввожу это только потому, что многие вариации ненави­сти к себе удобнее наблюдать и описывать в их экстерна-лизованных формах.

Проявления ненависти к себе идентичны проявлениям ненависти в межличностных отношениях. Иллюстрируя последнюю с помощью исторического примера, еще свеже­го в нашей памяти, — ненависти Гитлера к евреям — мы видим, что он злобно запугивал и обвинял, унижал, пуб­лично позорил их, всеми видами, формами и способами уничтожал надежды на будущее и, в конце концов, систе­матически пытал и убивал их. В более цивилизованных и скрытых формах мы можем наблюдать большинство этих проявлений ненависти в повседневной жизни в семьях или между конкурентами.

Мы сделали обзор основных проявлений ненависти к себе и их прямых действий на человека. Большая час представленных конкретных проявлений была описана психиатрической литературе со времен Фрейда, например самообвинения, самоуничижение, чувство неполноцен сти, неспособность получать удовольствие, прямые ^са деструктивные действия, мазохистские тенденций-

еле фрейдовской концепции влечения к смерти и разра-й тки ее Францем Александером и Карлом Меннингером¹ не было предложено всеобъемлющей теории, которая бы объясняла все феномены. Между тем теория Фрейда, хотя и имеет дело с подобным материалом, исходит из настоль­ко отличных теоретических предпосылок, что понимание проблем и терапевтический подход к ним полностью меня­ются. Мы обсудим эти отличия в другой главе.

Чтобы не утонуть в деталях, давайте различать шесть способов действия, или проявлений, ненависти к себе, помня в то же время, что они пересекаются. Это — неумо­лимые требования к себе, беспощадное самообвинение, презрение к себе, фрустрирование себя, самоистязание и самоуничтожение.

Когда в предыдущей главе мы обсуждали требования к себе, мы рассматривали их как свойственные невротику способы переделать себя в свое идеализированное Я. Мы также утверждали, что внутренние диктаты образуют си­стему принуждения, тиранию, и что люди могут реагиро­вать шоком и паникой, когда терпят неудачу в следовании им. Теперь мы в состоянии полнее понять, что объясняет принудительность, что делает попытки исполнять дикта­ты такими неистовыми, почему так глубоки реакции на «неудачу». Долженствования настолько же детерминиру­ются ненавистью к себе, насколько и гордостью, и фурии ненависти к себе срываются с привязи, когда долженство­вания не выполняются. Их можно сравнить с грабежом, ^к°гда бандит наводит на человека револьвер, говоря: «Ли-

⁰ вы отдадите мне то, что у вас есть, либо я застрелю вас».

алдитский грабеж, вероятно, более гуманен. У человека,

^ОТоР°му угрожают, есть возможность спасти себя, подчи-вщись, в то время как долженствования не могут быть

^миротворены. Быть застреленным, ввиду полной оконча-

vou ^{Alexander F}-, The Psychoanalysis of the Total Personality. Ner-s and Mental Disease Publishing Co., 1930. ^lenmg_er K., Man Against Himself. Harcurt, Brace and Co., 1938.

тельности смерти, также кажется менее жестоким, чем пожизненные страдания от ненависти к себе. Приведем цитату из письма пациента ^J: «Его реальное Я подавлено неврозом, монстром Франкенштейна, первоначально со-зданным для его защиты. И не велика разница, живете ли вы в тоталитарной стране или в личном неврозе; и так, и этак вы окончите жизнь в концентрационном лагере, где главный смысл — уничтожение Я как можно более болез­ненным путем».

В действительности долженствования самодеструктив-ны по своей природе. Но до сих пор мы видели только один аспект их деструктивности —/то, что они облекают чело­века в смирительную рубашку и лишают его внутренней свободы. Даже если он ухитряется лепить из себя поведен­ческое совершенство, он может это делать только ценою своей спонтанности и аутентичности своих чувств и убеж­дений. Долженствования, в действительности, нацелены, подобно любой политической тирании, на удушение инди­видуальности. Они создают атмосферу, подобную атмосфе­ре семинарии, описанной Стендалем в «Красном и чер­ном» (или Джорджем Оруэллом в «1984»), где любые ин­дивидуальные мысли и чувства вызывают подозрения. Требуется безусловное послушание, которое даже не ощу­щается как послушание.

Кроме того, многие долженствования демонстрируют свой самодеструктивный характер в самом своем содержа­нии. В качестве иллюстрации я бы хотела сослаться на три долженствования, которые действуют в условиях патоло­гической зависимости и которые будут детально разраоо-таны в соответствующем контексте: я должен быть доста­точно велик, чтобы не обращать внимания абсолютно н на что, что сделано по отношению ко мне; я должен быт в состоянии заставить ее полюбить меня; я должен аос лютно всем жертвовать ради «любви»! Сочетание трех э

------------ тХ

¹ Опубликовано в American Journal of Psychoanalysis, том

1949.

лженствований обязательно увековечивает муки болез­ненной зависимости. Другое часто встречающееся должен­ствование требует от человека, чтобы он принимал на себя всю ответственность за своих родных, друзей, учеников, работников и т.д. Он должен быть в состоянии решить проблемы каждого для немедленного удовлетворения каж­дого. Это подразумевает, что все, что идет не так, являет­ся его виной. Если его родственник или друг по какой-то причине расстроен, жалуется, критикует, недоволен или чего-то хочет, такой человек вынужден быть беспомощной жертвой, которая должна ощущать вину и все улаживать. Он (цитируя пациента) подобен обеспокоенному управля­ющему летним отелем: гости всегда правы. Не имеет зна­чения, являются в действительности неудачи его виной или нет.

Этот процесс хорошо описан в недавно вышедшей фран­цузской книге «Свидетель» *. Главный герой и его брат катаются на лодке; лодка дает течь, поднимается шторм, и они опрокидываются. Так как у брата сильно поврежде­на нога, он не в состоянии плыть в бурной воде. Он обре­чен утонуть. Герой пытается доплыть до берега, поддержи­вая своего брата, но вскоре понимает, что не может этого сделать. Альтернатива такова: либо утонут оба, либо герой спасется один. Ясно понимая это, он решает спастись. Но он чувствует себя так, будто является убийцей, и это для него настолько реально, что он подозревает всех в том, что °ни должны считать его убийцей. Его разум беспомощен ^и не может быть эффективен до тех пор, пока он действу-^{ет на} основании предпосылки, что он должен быть ответ­ственным в любом случае. Конечно, это крайняя ситуация. ^{0 эм}°Циональная реакция героя точно иллюстрирует то, ^То люди чувствуют, когда их влекут особые долженство­вания.

"еловек может также принимать на себя задачи, кото-^{1е Па}губны для всего его существования. Классический

Bloch-Michel J., The Witness. Pantheon Press, 1949.

пример долженствования такого типа содержится у Досто­евского в «Преступлении и наказании». Раскольников чувствовал, что для утверждения своих качеств Наполеона он должен быть в состоянии убить человеческое существо Как показывает нам Достоевский в безошибочных выра­жениях, несмотря на многообразный протест Раскольни-кова против мира, не было ничего более противного его чувствительной душе, чем убийство. Он должен был зас­тавить себя совершить это. То, что он действительно чув­ствовал, выражено во сне, в котором он видит худую, ис­тощенную кобылу, которую пьяные крестьяне заставляют тащить невозможно тяжелый воз. Ее жестоко и беспощад­но хлещут кнутом и в конце концов забивают до смерти. Раскольников сам бросается к кобыле в порыве глубокого сострадания.

Этот сон приснился в то время, когда Раскольников был занят жестокой внутренней борьбой. Он чувствовал и то, что должен быть в состоянии убить, и то, что это настоль­ко противно ему, что он просто не может это сделать. Во сне он понял бессмысленность жестокости, с которой он принуждал себя сделать что-то, невозможное для себя так же, как было невозможно для кобылы тащить тяжелый воз. И из глубины его существа появилось глубокое состра­дание к себе из-за того, что он с собой делает. Переживая таким образом свои подлинные чувства, он сильнее ощу­тил себя заодно с собой после сна и пришел к решению не убивать. Но его наполеоновское Я вскоре вновь победило, потому что реальное Я было настолько же беспомощно про­тив него в это время, насколько истощенная кляча была беспомощна против жестоких крестьян.

_2 Третьим фактором, делающим долженствования само-деструктивными и более, чем другие, отвечающим ^заЯ_и принудительность, является ненависть к себе, с которо мы можем ополчаться против себя, когда нарушаем и Иногда эта связь совершенно ясна или легко может о установлена. Человек не был так всезнающ или во в

лезен, как, как он чувствует, он должен быть, и, как в вести «Свидетель», полон необоснованных угрызений вести. Чаще он не осознает такого нарушения, но без сякой видимой причины чувствует себя слабым, беспо­койным, усталым, тревожным или раздраженным. Давай­те вспомним пример с женщиной, которая внезапно испу­галась собаки после того, как не смогла подняться на вер­шину горы. Здесь была такая последовательность: снача­ла она пережила как неудачу свое благоразумное решение отказаться от подъема — неудачу в свете диктата, говоря­щего ей, что она должна справляться со всем (и остающе­гося бессознательным). Затем последовало ее презрение к себе, которое также осталось бессознательным. Потом при­шел ответ на порицание себя в форме ощущения беспо­мощности и испуга — первый из эмоциональных процес­сов, достигший сознания. Если бы она не анализировала себя, испуг перед собакой остался бы загадочным происше­ствием — загадочным потому, что не был связан со всем, что ему предшествовало. В других случаях человек пере­живает в сознании только особые способы, которыми он автоматически защищает себя от своей ненависти к себе, такие как его особые способы снимать тревогу (кутежи с обжорством, выпивки, покупки и т.д.), свое ощущение, что является жертвой других (пассивная экстернализация) или раздражение на других (активная экстернализация). нас будет много возможностей увидеть с разных точек ^Зрения, как действуют эти попытки самозащиты. В этом контексте я хочу обсудить еще одну подобную попытку, потому что она легко ускользает от внимания и может при-^ВоДить к тупику в терапии.

^та попытка делается, когда человек бессознательно °ДИтся на пороге понимания тсхго, что он, вероятно, не

^ет соответствовать своим специфическим долженство-иям. Далее может случиться, что являющийся в иных

аях разумным и контактным пациент может развол-

^ТЬся и, так сказать, эмоционально разгуляться, счи-

тая, что с ним плохо обращаются все и вся: его родственны ки эксплуатируют его, его босс несправедлив, его дантис испортил ему зубы, аналитик ничего хорошего ему не дед_а ет и т.д. Он может оскорбительно вести себя по отношению к аналитику и выдавать бурные припадки гнева дома.

При попытке понять его расстройство первый фактор поражающий нас, — это его настойчивые притязания на особое внимание. В соответствии с конкретной ситуацией он может настаивать на получении большей помощи в сво­ем офисе, на том, чтобы жена или мать оставили его в покое, чтобы его аналитик уделял ему больше времени, или чтобы школа делала исключения в его пользу. Первое впечатление — впечатление о неистовых претензияиях и чувстве, что с ним плохо обращаются, когда эти претензии фрустрированы. Но когда на эти претензии обращают вни­мание пациента, его неистовство возрастает. Он может стать еще более открыто враждебным. Если мы слушаем внимательно, то обнаруживаем тему, проходящую через его бранные замечания. Он словно говорит: «Ты что, не понимаешь, болван, что мне действительно что-то нуж­но?» Если мы теперь вспомним, что претензии вырастают из невротических потребностей, мы можем увидеть, что внезапное усиление претензий указывает на внезапное усиление довольно настоятельных потребностей. Руковод­ствуясь этим, мы имеем шанс понять дистресс пациента. Тогда может оказаться, что, сам того не зная, он понял, что не может выполнить некоторые из своих императивных долженствований. Он мог, например, почувствовать, что просто не в состоянии добиться успеха в каких-то значи­мых любовных взаимоотношениях, или что он так пере­грузил себя работой, что даже при предельном напряже­нии не может справиться с ней; или он мог понять, ч определенные проблемы, поднявшиеся на поверхност анализе, подавляют его и находятся за пределами даЖ^е выносливости, или что они насмешливо опровергают

Тако^е усилия рассеять их с помощью одной силы воли- l

понимание, в основном бессознательное, заставляв

никовать, потому что он чувствует, что должен быть в

остоянии преодолеть все эти разногласия. Таким образом,

в этих условиях есть только две возможности. Первая —

осознать, что его требования к себе фантастичны. Вто-

_ая__неистово претендовать на такое изменение своей

жизненной ситуации, чтобы не пришлось столкнуться с «неудачей». В своем возбуждении он выбрал вторую доро­гу, а задача терапии — показать ему первую.

Для терапии очень важно признавать возможность того, что осознание пациентом неосуществимости своих требова­ний может привести к лихорадочным претензиям. Это важ­но, потому что они могут породить возбуждение, с которым сложнее всего управляться. Но это важно и по отношению к теории, так как помогает нам лучше понять присущую многим претензиям настоятельность. И это же убедитель­но демонстрирует настоятельно испытываемую человеком потребность соответствовать своим долженствованиям.

Наконец, если даже смутное осознание неудачи — или нависающей угрозы неудачи — в соответствии должен­ствованиям может вызвать неистовое отчаяние, то суще­ствует сильная внутренняя необходимость предотвратить такое осознание. Мы видели, что один из способов, кото­рым невротик его избегает, — это выполнение долженство­ваний в воображении. («Я должен мочь быть или действо­вать определенным образом — поэтому я могу быть таким или делать так».) Мы теперь лучше понимаем, что этот на вид ловкий и бойкий способ избегания правды на самом Деле вызван затаенным ужасом перед столкновением ли-Ц°м к лицу с фактом, что человек не соответствует и не °Жет соответствовать внутренним диктатам. Таким обра-°м, это иллюстрация предложенного в первой главе ут-^еРждения, что воображение поставлено на службу невро-^ТиЧескиад потребностям.

*1з многих бессознательно созданных таким образом Р. предназначенных для самообмана, я здесь проком-^ТиРУЮ только две наиболее важных.

Одна из них — снижение порога осознания Я. Иногда невротик, будучи проницательным наблюдателем за дру гими, может упорно не осознавать свои собственные чув­ства, мысли и действия. Даже в анализе, когда его внима­ние обращают на какую-то проблему, он будет пресекать дальнейшее обсуждение словами «я не сознаю этого» или «я этого не чувствую». Другой бессознательный механизм который надо здесь упомянуть, составляет особенность большинства невротиков; это переживание себя только"в качестве реагирующего существа. Это глубже, чем возла-гание вины на других. Это равносильно бессознательному отрицанию своих собственных долженствований. Жизнь тогда переживается как последовательность рывков и тол­чков, идущих извне. Другими словами, сами долженство­вания экстернализируются.

Резюмируем в более общих понятиях: любой человек, подчиненный тираническому режиму, будет прибегать к средствам избегания диктатов. Он принуждается к дву­личности, которая в случае внешней тирании может быть полностью сознательной. В случае внутренней тирании, которая сама по себе бессознательна, возникающая дву­личность может иметь только характер бессознательнго самообмана.

Все эти механизмы предупреждают прилив ненависти к себе, который в ином случае последовал бы за осознани­ем «неудачи»; следовательно, они обладают большой субъ­ективной ценностью. Но они также влекут за собой диф­фузные нарушения чувства правды; тем самым они факти­чески вносят вклад и в отчуждение от себя ¹, и в большую автономию системы гордости.

Требования к себе, таким образом, занимают критичес кую позицию в структуре невроза. Они представляют п ^ пытку человека актуализировать свой идеализированнь образ. Они двояким образом служат орудием в увеличен

отчуждения от себя: принуждая его к фальсификад

его

¹ См. Главу 6, «Отчуждение от себя».

_{х сП}онтанных чувств и убеждений и порождая диф­фузную бессознательную нечестность. Они также вызваны авистью _{к се}бе; и, наконец, понимание своей неспособ­ности исполнять их спускает с привязи ненависть к себе. В некотором смысле все формы ненависти к себе являются санкциями за невыполненные долженствования, или, дру­гими словами, невротик не чувствовал бы ненависти к себе, если бы в действительности мог быть сверхчеловеком.

Самообвинения являются другим выражением ненави^ сти к себе. Большинство из них с беспощадной логикой вытекают из нашей центральной предпосылки. Если чело­веку не удается достичь абсолютов бесстрашия, великоду­шия, уравновешенности, силы воли и т.д., его гордость выносит вердикт «виновен».

Некоторые самообвинения направлены против суще­ствующих внутренних сложностей. Поэтому они могут выглядеть обманчиво рациональными. Во всяком случае, сам человек ощущает их полностью оправданными. В кон­це концов, не является ли такая суровость похвальной потому, что она соразмерна более высоким стандартам? В действительности он вырывает сложности из контекста и набрасывается на них со всей яростью морального осужде­ния. Они же существуют независимо от ответственности человека за них. В любом случае в конечном счете не имеет значения, мог ли он чувствовать, думать, действовать иначе, даже осознавал ли он их. Невротическая проблема, которую надо исследовать и проработать, превращается в ^твратительный недостаток, клеймящий человека как не Меющего надежды на исправление. Он, например, может ^1ть неспособен отстаивать свои интересы или мнения. Он Мечает, что был довольно равнодушен, когда должен был *разить несогласие или защитить себя от эксплуатации. Рямое наблюдение этого не только действительно дела-^еМу честь, но могло бы быть первым шагом к постепен-У осознанию сил, заставляющих его скорее успокаи-^себя, чем отстаивать свои права. Вместо этого, охва-

ченный деструктивным самопорицанием, он будет обви нять себя в том, что у него «кишка тонка», или в том, что является отвратительным трусом, или же будет считать что окружающие люди презирают его за то, что он слабый человек. Таким образом, полный эффект его самонаблюде­ния — ощущение себя «виноватым» или плохим, а в ре­зультате его снизившаяся самооценка сделает для него еще более сложным поднять голос в следующий раз.

Подобным образом кто-то, кто открыто испытывает страх перед змеями или перед вождением машины, может быть хорошо информирован о том, что такие страхи выра­стают из бессознательных сил, над которыми у него нет контроля. Его разум говорит ему, что моральное осужде­ние «трусости» лишено всякого смысла. Он даже может спорить с собой о «виновности» или «невиновности», но, возможно, не сможет прийти ни к какому заключению, потому что это спор, включающий разные уровни суще­ствования. Как человек он может позволить себе быть под­верженным страхам. Но в качестве существа богоподобно­го он должен быть абсолютно бесстрашен и может только ненавидеть и презирать себя за переживание любых стра­хов. Так, писатель может быть заторможен в осуществле­нии творческой работы из-за нескольких факторов в себе, которые делают писание испытанием. Поэтому его работа движется медленно, он бездельничает или занимается по­сторонними вещами. Вместо сочувствия своему огорчению и исследования его причин он обзывает себя ленивым без­дельником или обманщиком, в действительности не инте­ресующимся своей работой.

Обвинения себя во лжи и обмане являются наиболее частыми. Они не всегда имеют поводом что-то конкретное. Чаще невротик ощущает относительно себя общее неопр деленное беспокойство — сомнения, которые ни с чем связаны и временами не проявляются, а временами ос нанно мучают. Иногда человек осознает только страх, торым реагирует на самообвинения, страх разоблаче если бы люди лучше его знали, они бы увидели, ч

хороший. В следующий раз его некомпетентность будет амечена. Люди поймут, что он просто сумел приукрасить ебя не имея прочных знаний за «фасадом». Опять же, что именно может быть «разоблачено» при более тесном кон­такте или в какой-то ситуации испытания, остается нео­пределенным. Это самопорицание, однако, также не воз­никло из воздуха. Оно является частью совокупности име­ющихся бессознательных самообманов — претензий на любовь, справедливость, интерес, знание, скромность. И частота этого конкретного самобичевания соответствует частоте претензий при каждом неврозе. Его деструктивная природа проявляется здесь также в том, что оно скорее просто продуцирует чувство вины и страха, чем вносит вклад в конструктивный поиск существующих бессозна­тельных претензий.

Другие самообвинения не столько затрагивают суще­ствующие сложности, сколько побуждения к каким-либо действиям. Что-то может казаться примером добросовес-тнго самоизучения. И только весь контекст может пока­зать, хочет ли человек познать себя или просто выискивает недостатки, либо действуют оба влечения вместе. Эта про­цедура еще более обманчива, так как в действительности наши побуждения редко состоят из чистого золота, обыч­но они сплавлены с одним или несколькими металлами, Менее благородными, чем тот, что на виду. Тем не менее, если большая часть золотая, мы еще можем назвать это золотом. Если в даваемом другу совете главное побужде­ние дружеское намерение конструктивно помочь, мы ^вполне можем быть удовлетворены. Не так с человеком, Держимом придирками к себе. Он скажет: «Да, я дал ему совет, может, даже хороший совет. Но сделал это без удо-°льствия. Часть меня возмущалась тем, что меня побес-коили». Или: «Может, я сделай это, только чтобы полу-^Ть Удовольствие от чувства превосходства над ним или ы дать ему щелчка за то, что он не управился с этой Уацией лучше». Это самообман, потому что в таких ут-Дениях есть крупицы правды. Посторонний наблюда-

тель, обладающий некоторым здравым смыслом, иногда может оказаться в состоянии рассеять мираж. Он, как бо лее мудрый человек, может сказать: «Принимая во внима ние все упомянутые тобой обстоятельства, не делает ли тебе больше чести то, что в действительности ты уделил своему другу достаточно времени и заинтересованности чтобы реально помочь ему?» Взглянуть на происшедшее таким образом никогда не приходит в голову жертве нена­висти к себе. Зашоренным пристальным взглядом сквозь свои недостатки он не видит за деревьями леса. Более того, даже если священник, друг или аналитик представит ему вещи в правильной перспективе, он скорее всего не будет убежден. Он может вежливо признать очевидную правду, но сделать мысленную оговорку, что это было сказано ради его ободрения или успокоения.

Реакции такого рода заслуживают внимания, потому что они демонстрируют, как тяжело поколебать в невроти­ке ненависть к себе. Ясно видны его ошибки в оценке си­туации в целом. Он может видеть, что излишне сосредото­чивается на определенных аспектах и игнорирует другие. Тем не менее он держится своего вердикта. Причина это­го в том, что его логика построена на иных посылках, чем у здорового человека: так как данный им совет не был аб­солютом полезности, все действие было морально предо­судительным, и потому он начинает принижать себя и не дает отговорить себя от самообвинений. Эти наблюдения опровергают делаемые иногда психиатрами допущения о том, что самопорицание является просто умным средством вызвать успокоение или избежать порицания и наказания. Конечно, такое случается. Со стороны детей или взрослых по отношению к запугивающим авторитетам это действ тельно может быть ничем иным, как стратегией. Но в таки мы должны быть осторожны в своих оценках и Д° жны исследовать потребность в таком утешении. Обо ние этих случаев и рассмотрение самообвинений как т вых лишь на службе у стратегических целей может вести к полной неудаче в оценке их деструктивной с

К тому же самообвинения могут сосредоточиваться на

счастьях, находящихся вне контроля человека. Это осо­бенно заметно у психотиков, которые могут обвинять себя, например, в убийстве, о котором читали, брать на себя от­ветственность за наводнение на Среднем Западе в шести­стах милях от них. Очевидно абсурдные самообвинения являются важным симптомом при меланхолии. Но само­обвинения при неврозе, хотя и менее гротескные, могут быть столь же нереалистичными. В качестве иллюстрации я приведу умную мать, чей ребенок упал с соседского крыльца во время игры с жившими там детьми. У ребен­ка оказалось легкое сотрясение мозга; другими словами, происшествие было безвредным. Но впоследствии мать годами сурово винила себя за беззаботность. Это была ее вина. Если бы она присутствовала при игре, ребенок ни­когда бы не залез на перила и не упал бы. Эта мать разде­ляла мнение о нежелательности чрезмерной опеки над детьми. Она, конечно, знала, что даже сверхопекающие матери не могут присутствовать все время. И все же она придерживалась своего самообвинительного заключения.

Подобным же образом молодой актер горько упрекал себя за временные неудачи в своей карьере. Он полностью сознавал, что столкнулся с силами, превосходящими его контроль. Обсуждая ситуацию с друзьями, он бывало вы­делял эти неблагоприятные факторы, но делал это в оборо­нительной манере, как будто затем, чтобы смягчить чув­ство своей вины и утвердить свою невиновность. Если дру­зья спрашивали, что именно он мог бы сделать по-друго-^У, ему не удавалось связать это ни с чем конкретным.

Ротив его самообвинения были тщетны проверки, утеше-^ния, ободрения.

ot вид самообвинений легко может вызвать наше бопытство, потому что гораздо чаще происходит про-^в°положное. Обычно невротик жадно хватается за си-тивные сложности или несчастья с целью снять с себя инения: он делал все, что мог; он был, если не застре-^ь На подробностях, просто великолепен. Но другие,

вся ситуация или случайные неудачи все испортили. Хо тя поверхностно две эти установки выглядят противопо ложными, сходства в них на удивление даже больше чем различий. В обоих случаях внимание отвлекается от субъективных факторов и сосредоточивается на вне­шних. Им приписывается решающее влияние на счастье и успех. Функция обоих — отразить атаки самообвине­ния за то, что человек не соответствует своему идеали­зированному Я. В упомянутых примерах другие невроти­ческие факторы также мешали быть идеальной матерью или осуществить блистательную карьеру актера. В это время женщину чересчур заботили собственные пробле­мы, чтобы она была последовательно хорошей матерью; актер был несколько заторможен при установлении необ­ходимых контактов и конкуренции за работу. Оба в опре­деленной степени осознавали эти сложности, но упомина­ли их мимоходом, забывали о них или тонко их приукра­шивали. В беззаботном человеке это нас не поражает как странность. Но в двух наших примерах — которые в этом отношении типичны — налицо прямо ошеломляющее не­соответствие между лояльным обращением со своими не­достатками, с одной стороны, и беспощадными, неразум­ными самообвинениями за неподконтрольные им проис­шествия — с другой. Такие несоответствия легко могут ускользать от наблюдателя до тех пор, пока мы не осоз­наем их значимости. В действительности они содержат ключ к пониманию динамики самоосуждения. Они ука­зывают на самообвинение за личные изъяны столь суро­вое, что люди должны прибегать к мерам самозащиты. И они используют две таких меры: лояльное обращение с собой и перекладывание ответственности на обстоятель­ства. Остается вопрос, почему в этом последнем случае и не удается успешно избавиться от самообвинении, о крайней мере в осознанных мыслях? Ответ состоит пр сто в том, что они не ощущают, что эти внешние срак ры находятся вне их контроля. Или, точнее: они не жны быть вне их контроля. Следовательно, все, что

так, бросает тень на них и разоблачает их позорную ограниченность.

В то время как упоминавшиеся до сих пор самообвине-ия сосредоточиваются на чем-то конкретном — на суще­ствующих внутренних трудностях, на движущих силах, на внешних факторах — другие остаются смутными и не­осязаемыми. Человек может ощущать себя преследуемым чувством вины, будучи не в состоянии привязать его к че­му-то определенному. В своем отчаянном поиске причины он может в конце концов прибегнуть к мысли, что, быть может, эти чувства связаны с виной, навлеченной им на себя в каком-то предшествующем воплощении. Хотя иног­да будут появляться более конкретные самообвинения, и он будет верить, что теперь нашел причину испытываемой к себе ненависти. Например, допустим, что он осознал, что не интересуется другими людьми и делает для них недо­статочно. Он усердно старается изменить свое отношение и надеется, делая так, избавиться от своей ненависти к себе. Но если он действительно ополчился против себя, такие усилия — несмотря на то, что они делают ему честь, — не избавят его от врага, потому что он поставил телегу впереди лошади. Не он ненавидит себя, потому что его самоупреки отчасти справедливы, а скорее он об­виняет себя, потому что себя ненавидит. И одно самооб­винение будет следовать за другим. Он не мстит, следова­тельно он слабый человек. Он мстителен, следовательно он Жесток. Он помогает, следовательно он простофиля. Он не помогает, следовательно он эгоистичная свинья, и так да-^Лее> и тому подобное.

Ьсли он экстернализирует самообвинения, он может

ЩУЩать, что все приписывают скрытые мотивы всему,

⁰ °н делает. Это, как мы упоминали ранее, может быть

^{я Него} настолько реальным, что он негодует на неспра-

Дливость других. Для защиты он может носить ригид-

маску, чтобы никто не мог догадаться по выражению

лица, тону голоса или жестам, что в нем происходит.

°н может даже не сознавать такую экстернализацию.

В его сознательном мнении все очень симпатичны. И толь ко в ходе аналитического процесса он осознает, что д_ей ствительно чувствовал себя под постоянным подозрением Подобно Дамоклу, он может жить в страхе, что на него в любой момент обрушится меч какого-то сурового обвине­ния.

Я не думаю, что какая-либо книга по психиатрии могла бы дать более глубокое представление об этих неосязаемых самообвинениях, чем это сделал Кафка в «Процессе». Точно так же, как господин К., невротик может растрачивать свои лучшие силы в тщетном оборонительном сражении против неизвестных и несправедливых судей, и все больше и боль­ше терять надежду в этом процессе. Здесь также обвинение имело основание в реальной неудаче г-на К. Как это столь умело показал Эрих Фромм в своем анализе «Процесса» ¹, оно лежит во всей тупости жизни г-на К, в его движении по течению, в отсутствии у него автономии и развития, — все это Фромм удачно называет «его непродуктивное житье». Любой живущий так человек, обращает внимание Фромм, привязан к чувству вины, причем по серьезной причине: потому что он виноват. Он всегда находится в поисках кого-нибудь еще, чтобы тот решал его проблемы, вместо того, чтобы обратиться к себе и своим собственным ресурсам. В этом анализе — глубокая мудрость, и я безусловно соглас­на с примененной в нем концепцией. Но, я думаю, она не­полна. Она не учитывает тщетность самообвинений, их чисто осуждающий характер. Другими словами, она упу­скает тот момент, что сама установка г-на К. по отношению к своей вине, в свою очередь, неконструктивна. А происхо­дит это потому, что он обращается с ней в духе ненависти себе. Это также бессознательно; он не чувствует, что бесдо щадно обвиняет себя. Весь процесс экстернализован.

Наконец, человек может обвинять себя за действия и установки","которые, рассматриваемые объективно, ока

¹ См.: Фромм Э., Психоанализ и этика. М., 1993.

ются безвредными, законными или даже желательны-Он может клеймить благоразумный уход за собой как баловство; удовольствие от еды — как обжорство; учет соб­ственных желаний вместо слепого подчинения — как крайний эгоизм; психоанализ, в котором он нуждается и на который может быть способен, — как потакание себе; отстаивание мнения — как предубеждение. Здесь мы так­же должны поинтересоваться, какой внутренний диктат или какая гордость задеты данным занятием. Только че­ловек, гордящийся аскетизмом, будет обвинять себя за «обжорство»; только человек, гордый своей уступчивос­тью, будет клеймить настойчивость как эгоизм. Но самым важным относительно этого рода самообвинений является то, что они часто касаются борьбы против проявляющегося реального Я. Чаще всего они имеют место — или, точнее, выходят на первый план — на поздних фазах анализа как попытки дискредитировать и сбить с пути движение к здо­ровому развитию.

Злобность самообвинений (как и любой формы ненави­сти к себе) требует мер самозащиты. И мы можем ясно наблюдать их в аналитической ситуации. Как только па­циент оказывается лицом к лицу с одной из своих трудно­стей, он может начать обороняться. Это может проявлять­ся в «праведном» негодовании, в утверждениях о непра­вильном понимании или в спорах. Пациент заявляет, что ^это было правдой в прошлом, но теперь все уже гораздо лучше; что трудности не было бы, если бы жена не вела себя так, как ведет; что они не возникли бы с самого нача­ла, если бы его родители были иными. Он также может нтратаковать и критиковать аналитика, часто в угрожа-Щеи манере, или, наоборот, становиться умиротворяю-ЩИм и обворожительным. Другими словами, он реагиру-^так, будто мы швырнули ему суровое обвинение, слиш-^м Пугающее его, чтобы он был в состоянии спокойно его ^следовать. Он может слепо сражаться с ним всеми име-мися в его распоряжении средствами: увиливая от ' ^ПеР^екладывая вину на кого-то другого, признавая

себя виновным, переходя в нападение. Здесь мы встреча емся с одним из главных тормозящих факторов в психо аналитической терапии. Но и за пределами анализа это одна из главных причин, мешающих людям быть объек­тивными по отношению к собственным проблемам. Необ­ходимость защищать любое самообвинение становится тормозом роста способности к конструктивной самокрити­ке и, тем самым, мешает использовать возможность извле­кать уроки из ошибок.

Я хочу резюмировать эти заметки о невротических са­мообвинениях, противопоставив их здоровой совести. По­следняя бдительно защищает лучшие интересы нашего подлинного Я. Она выражает, используя великолепный термин Эриха Фромма, «призыв человека к себе». Это ре­акция нашего подлинного Я на правильное или плохое функционирование всей нашей личности. С другой сторо­ны, самообвинения вырастают из невротической гордости и отражают недовольство гордого Я несоответствием чело­века его требованиям. Они служат не для проявления его подлинного Я, а направлены против него с намерением подавить его.

Беспокойство или угрызения совести могут быть чрез­вычайно конструктивными, потому что они приводят в движение конструктивное исследование того, что неверно в конкретном действии, реакции или даже во всем образе жизни. То, что происходит, когда обеспокоена наша со­весть, с самого начала отличается от невротического про-цесса. Мы пытаемся прямо посмотреть в лицо тому, ^чТ0 неверно сделано, или неправильному отношению, которое попало в сферу нашего внимания, не преувеличивая и н преуменьшая его. Мы стараемся найти, что ответственн за это в нас самих, и работать над действительным преод лением этого всеми доступными способами. Напротив, с мообвинение выносит осуждающий вердикт, декларирУ что вся личность нехорошая. И на этом приговоре оно танавливается. Эта остановка в тот момент, когда могл

ться позитивное движение, выражает бесполезность обвинений. г_ОВОр_Я более общими словами, наша со-_сТЬ — моральная инстанция, служащая нашему росту, о время как самообвинения аморальны по происхожде­нию и безнравственны по действию, потому что они удер­живают человека от трезвого исследования существующих трудностей и, тем самым, мешают его человеческому росту. Фромм противопоставляет здоровую совесть «автори­тарной» совести, которую он определяет как «интериори-зированную боязнь авторитета». В действительности в обычном употреблении словом «совесть» обозначаются три совершенно разных вещи: невольное внутреннее подчине­ние внешним авторитетам с сопутствующей боязнью ра­зоблачения и наказания; осуждающие самообвинения; конструктивное недовольство собой. По-моему, понятие «совесть» должно быть закреплено только за последним, и я буду его использовать только в этом смысле.

В-третьих, ненависть к себе выражается в презрении к себе. Я употребляю это выражение как всеохватывающее понятие для разнообразных способов подрыва уверенности в себе: самоумаления, принижения себя, сомнения в себе, Дискредитации себя, высмеивания себя. Отличие от само­обвинения тонкое. Безусловно, не всегда возможно сказать, чувствует ли себя человек виноватым в результате самооб­винения или неполноценным, бесполезным или пре­зренным в результате самоумаления. В таких случаях мы ожем лишь с уверенностью сказать, что все это различные особы подавления себя. Тем не менее существует ощути-^ая Р^азница между способами, которыми действуют эти две формы ненависти к себе. Презрение к себе главным образом Равлено против любого стремления к улучшению или ^стижению. Существуют огромные различия в степени Нания его, причины чего мы поймем позже. Оно может ^скрыто за невозмутимым фасадом праведного высоко-р ^я' Однако оно может ощущаться и выражаться непос-^ТВенно- Например, привлекательная девушка, желая

попудрить нос в общественном месте, обнаружила, что го. ворит себе: «Как смешно! Гадкий утенок, пытающийся вы­глядеть хорошеньким!» Опять же, умный мужчина, погло­щенный психологической тематикой и собиравшийся пи­сать на эту тему, заметил себе: «Ты самоуверенный осел; что заставило тебя думать, что ты бы мог написать доклад о чем-либо!» Все-таки было бы ошибкой полагать, что люди столь откровенные в своих саркастических замечаниях о себе, обычно полностью осознают их значение. Другие оче­видно откровенные замечания могут быть и не столь явно злобными, а действительно остроумными и забавными. Как я говорила ранее, их оценить труднее. Они могут быть вы­ражением большей свободы от гордости и наоборот, они могут быть просто бессознательным инструментом сохране­ния лица. Говоря попросту, они могут охранять гордость и спасать человека от презрения к себе.

Самодискредитирующие установки легко можно выя­вить, хотя другие могут их хвалить как «скромность», и сам человек может их ощущать таковой. Так, человек, проявив должную заботу о больном родственнике, может подумать или сказать: «Это самое меньшее, что я мог сде­лать». Другой может не принять во внимание похвалу за то, что он является хорошим рассказчиком, думая: «Я делаю это, просто чтобы произвести хорошее впечатление на людей». Врач может приписать выздоровление везению или жизнеспособности пациента. И наоборот, он бы рас­сматривал как свою неудачу, если бы состояние пациента не улучшилось. Более того, хотя презрение к себе может не признаваться, определенные вытекающие из него стра­хи часто совершенно очевидны — другим. Так, многие хорошо информированные люди не высказываются в ди^с" куссиях, потому что боятся показаться смешными. Есте­ственно, подобная дискредитация достоинств и достиясе ний пагубна для развития и восстановления уверенност в себе.

Наконец, тонко или грубо, презрение к себе проявЛЯ^е ся во_всем поведении. Люди могут недостаточно цени

вое время, свою выполненную или предстоящую работу, свои желания, мнения, убеждения. К тому же типу отно­сятся те, кто, видимо, утратил способность принимать всерьез все, что они делают, говорят или чувствуют, и удивляется, когда другие принимают это всерьез. У них развивается циничное отношение к себе, которое в свою очередь может распространяться на мир вообще. Более очевидно презрение к себе выступает в малодушном, подо­бострастном или извиняющемся поведении.

Точно так же, как в других формах ненависти к себе, ругание себя может проявиться в снах. И оно может вре­менами проступать, будучи еще далеким от сознательных мыслей спящего. Он может представлять себя через сим­вол клоаки, какой-то отвратительной твари (скажем, та­ракана или гориллы) гангстера, нелепого клоуна. Ему мо­гут сниться дома с пышным фасадом, но внутри неубран­ные, как свинарник, неисправимо обветшавшие дома, сек­суальные отношения с каким-то низким, презренным партнером, может сниться, как кто-то ставит его в глупое положение в публичном месте и т.д.

Чтобы достичь более всестороннего понимания остроты проблемы, мы должны рассмотреть здесь четыре след­ствия презрения к себе. "~.......'" ~~

Первым является компульсивная потребность опреде­ленных типов невротиков сравнивать себя с каждым, с ^кем они соприкасаются, и не в свою пользу. Другой более выразителен, лучше информирован, интереснее, более привлекателен, лучше одет; у него преимущества возрас-^а или молодости, лучшего положения, большей важнос­ти. Но хотя сравнения могут поражать даже самого невро-^Ика как однобокие, он не продумывает их достаточно яс-°> или, если продумывает, ощущение сравнительно худ-^его положения все же остается. Сделанные сравнения не лько несправедливы по отношению к нему, они часто Росто бессмысленны. Почему более старый человек, ко-РЬ1и мог бы гордиться своими достижениями, должен

^13х0|)1щ к., _т. з

сравнивать себя с юношей, танцующим лучше его? Ила почему кто-то, кто никогда не интересовался музыкой должен ощущать себя ниже музыкантов?

Однако эта практика обретает смысл, когда мы вспоми­наем бессознательные претензии быть выше других во всех отношениях. Здесь мы должны добавить, что гордость не­вротика также диктует, что он должен быть выше всех и всего. Тогда, конечно, любое «высшее» умение или каче­ство других должно вызывать беспокойство и самодеструк­тивные поношения. Иногда связь действует наоборот: не­вротик, уже бранящий себя, использует «блестящие» ка­чества других при встрече с ними, чтобы усилить и подкре­пить свою бичующую самокритику. Это выглядит так, как если бы садистски честолюбивая мать использовала луч­шие оценки или более чистые ногти друга Джимми, что­бы заставить Джимми устыдиться. Недостаточно рассмат­ривать эти процессы просто как отвращение к соревнова­нию. Оно в этих примерах является скорее результатом самоумаления.

Вторым следствием презрения к себе является уязви­мость в человеческих взаимоотношениях. Презрение к себе делает невротика сверхчувствительным к критике и отвержению. По незначительному поводу или без него он испытывает чувство, что другие смотрят на него свысока, не принимают его всерьез, им безразлично его общество, и они фактически пренебрегают им. Его презрение к се­бе — существенная добавка к глубокой неопределенности, существующей у него относительно себя и, следовательно, не может не сделать его столь же неуверенным по поводу отношения других к нему. Будучи не в состоянии прини­мать себя таким, каков он есть, он, возможно, не способен поверить, что другие, зная его со всеми его недостатками, могут отнестись к нему с дружбой и принятием.

То, что он переживает в глубине, является гораздо о° лее острым и может порождать непоколебимое убеЖД^енИ6> что другие просто презирают его. И такое убеждение м

_жет жить в нем, хотя он не осознает даже следа презрения к себе. Оба этих фактора — слепое допущение, что другие его презирают, и относительное или полное осознание сво­его собственного презрения к себе — указывают на то, что большая часть презрения к себе экстернализуется. Это может вести к изощренному отравлению всех его челове­ческих взаимоотношений. Он может сделаться неспособ­ным принимать любые положительные чувства других буквально. Комплимент может в его восприятии высту­пать как саркастическое замечание, выражение симпа­тии — как снисходительная жалость. Кто-то хочет его ви­деть — это потому, что он от него что-нибудь хочет. Дру­гие выражают к нему расположение — это, возможно, только потому, что они плохо его знают, что они сами ни­чего не стоят, или «невротики», или потому, что он был или мог бы быть им полезен. В результате происшествия, в действительности не означающие враждебности, интер­претируются им как доказательства презрения. Кто-то не поздоровался с ним на улице или в театре, не принял его приглашения или не ответил сразу же — это может быть только пренебрежением. Кто-то добродушно подшутил над ним — это явное намерение унизить его. Возражение или критика какого-то его предложения или действия стано­вится не честной критикой конкретного действия и т.д., а Доказательством презрения к нему со стороны других.

Сам человек, как мы видим в анализе, либо не осозна­ет, что переживает свои взаимоотношения с другими та­ким образом, либо не осознает происходящие при этом ис­кажения. В последнем случае он может считать само собой разумеющимся, что установки других по отношению к не-^МУ Реально именно таковы, и даже гордиться собой за та­кую «реалистичность». В аналитических взаимоотноше­ниях мы можем наблюдать, до какой степени пациент mo­st считать само собой разумеющимся, что другие смот­рят на него сверху вниз. После того как проделана боль-^ая аналитическая работа и пациент, казалось бы, поддер-Ивает хорошие отношения с аналитиком, он может слу-

13»

чайно и без аффектации упомянуть, что для него всегда было настолько самоочевидным отношение аналитика к нему сверху вниз, что он не ощущал необходимости упо-минать об этом или уделять этому какое-то внимание.

Все эти искажения восприятия в человеческих взаимо­отношениях понятны, потому что, установки других лю­дей действительно открыты для нескольких толкований, особенно когда они вырваны из контекста, в то время как экстернализованное презрение к себе ощущается безус­ловно реальным. Также ясен самозащитный характер по­добного сдвига ответственности. Вероятно, невыносимо, если вообще возможно, жить с постоянно осознаваемым острым презрением к себе. С этой точки зрения невротик бессознательно заинтересован рассматривать других в ка­честве обидчиков. Хотя для него болезненно, как было бы для любого, испытывать пренебрежение и отвержение, это менее болезненно, чем иметь дело лицом к лицу со своим собственным презрением к себе. Для любого будет долгим и трудным процессом научиться пониманию того, что другие не могут ни задевать, ни определять самоува­жение.

Уязвимость в человеческих взаимоотношениях, выз­ванная презрением к себе, соединяется с уязвимостью, по­рождаемой невротической гордостью. Часто трудно ска­зать, чувствует человек себя униженным потому, что что-то задело его гордость, или потому, что он экстернализо-вал свое презрение к себе. Эти чувства настолько неразде­лимо переплетены, что мы должны рассматривать такие реакции под обоими углами зрения. Конечно, в данный момент будет легче замечен и более доступен или один или другой аспект. Если человек реагирует на мнимое не­внимание мстительным высокомерием, в картине преобла­дает уязвленная гордость. Если в результате того же раз­дражающего фактора он становится жалким и пытаете снискать расположение к себе, более ясно проступает пр^е зрение к себе. Но в любом случае действует также и тивоположный аспект, и его надо иметь в виду.

Дата добавления: 2015-09-03 | Просмотры: 937 | Нарушение авторских прав