АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

К., т.з

решений он настаивает на том, чтобы другие несли ответ­ственность за него. Следовательно, его конструктивные силы лежат под спудом, и он действительно оказывается фактором, все менее и менее детерминирующим, ход своей собственной жизни.

Невротическая гордость отодвигает его еще на шаг дальше от самого себя. Так как он начинает стыдиться того, чем реально является — своих чувств, ресурсов, де­ятельности, — он активно отводит свой интерес от себя. Весь процесс экстернализации — другой активный шаг, уводящий от его и реального Я. Удивительно, между про­чим, насколько близко этот процесс совпадает с «отчаяни­ем от нежелания быть собой» Кьеркегора.

Наконец, делаются активные шаги против реально­го Я, что выражено в ненависти к себе. При реальном Я, находящемся, так сказать, в изгнании, человек становит­ся презираемым и находящимся под угрозой уничтоже­ния каторжником. Мысль о том, чтобы быть самим собой, становится отвратительной и ужасающей. Ужас иногда проявляется открыто, как это ощутила одна пациентка, думая: «Это я». Это произошло в тот момент, когда чет­кие различия, которые она проводила между «Я» и «мой невроз», начали рушиться. В качестве защиты от этого ужаса невротик «заставляет себя исчезнуть». Он прояв­ляет бессознательную заинтересованность в том, чтобы не иметь ясного восприятия себя — делая себя как бы глу­хим, немым и слепым. Он не только затемняет истину ° себе, но лично заинтересован делать так — этот процесс притупляет его чувствительность к тому, что истинно, а что ложно не только внутри, но и вне его самого. Он за­интересован поддерживать эту свою неясность, хотя со­знательно может страдать от нее. Например, один паци­ент в своих ассоциациях для символизации своей нена­висти к себе часто использовал чудовищ из легенды о Бе-овульфе, которые ночью появлялись из озера. Однажды он сказал: «Если туман, чудовища не могут виД^еТЬ меня».

Результатом всех этих шагов является отчуждение от себя. Употребляя этот термин, мы должны сознавать, что он фокусируется только на одном аспекте явления. То, что он точно выражает, — это субъективное ощущение невро­тиком отдаления от себя. Невротик может осознать в ана­лизе, что все умные вещи, которые он говорил о себе, в реальности были не связаны с ним и его жизнью, что они касались какого-то парня, с которым у него совсем мало общего и данные о котором были интересны, но не приме­нимы к его жизни.

Фактически этот аналитический опыт ведет нас прямо в сердцевину проблемы. Ибо мы должны иметь в виду, что пациент говорит не о погоде или телевизоре, — он говорит о своих наиболее интимных переживаниях в личной жиз­ни. Однако они утратили для него личное значение. И так же, как он может говорить о себе, не «будучи включен в это», он может и работать, быть с друзьями, гулять или спать с женщиной, не будучи включен в это. Его отноше­ние к себе стало безличным, как и его отношение ко всей жизни. Если бы слово «деперсонализация» не имело уже специфического психиатрического значения, оно было бы хорошим термином для того, чем по существу является отчуждение от себя: это деперсонализирующий и, следо­вательно, девитализирующий процесс.

Я уже говорила, что отчуждение от себя не выступает так прямо и явно, как это вытекает из его значимости, за исключением (если говорить только о неврозах) состояния Деперсонализации, чувства нереальности или амнезии. ^УДУЧи временными состояниями, они могут случаться только у людей, как-либо отдаленных от себя. Факторами, Усиливающими состояние нереальности, обычно являются яжелые ранения гордости с резким усилением презрения ^к себе, превышающим то, что может вынести данный че-°век. Наоборот, когда — с помощью терапии или без

Нее

эти острые условия ослабевают, на отчуждение от

^{я эт}о существенно не влияет. Оно просто вновь удержи-^ется в таких границах, что может функционировать без

заметной дезориентации. Иначе опытный наблюдател был бы в состоянии замечать определенные симптомь указывающие на отчуждение от себя,— такие, как мерт' венность взгляда, ореол безликости, автоматоподобное по ведение. Писатели вроде Камю, Маркана и Сартра велико лепно описали такие симптомы. Для аналитика это источ­ник бесконечного изумления тому, как сравнительно хо­рошо может функционировать человек без участия своей сердцевины.

Итак, каковы эффекты, оказываемые отчуждением от себя на личность индивида и его жизнь? Чтобы получить ясную и всестороннюю картину, мы должны последова­тельно рассмотреть отношение, которое отчуждение от се­бя имеет к его эмоциональной жизни, его энергии, способ­ности направлять свою жизнь, принимать ответственность за себя, и к интегрирующим силам.

Было бы сложно с ходу сказать что-либо о способности чувствовать и осознании чувств, что важно для всех не­врозов. Одни сверхэмоциональны в радости, энтузиазме или страдании, другие кажутся хладнокровными или, во всяком случае, прячутся за фасадом бесстрастности; у тре­тьих чувства, кажется, утратили свою интенсивность и уп­лощены. Однако, несмотря на бесконечные вариации, одна черта присутствует при всех неврозах любой тяжести. Осознание, сила и вид чувств детерминируются главным образом системой гордости. Подлинные чувства к себе ока­зываются подмоченными и ослабленными, иногда до ну­левой отметки. Короче говоря, гордость правит чувства ми.

Невротик вынужден преуменьшать те чувства, кот рые идут вразрез с его специфической гордостью, и чр мерно акцентировать те, которые способствует ей. Ьс в своем высокомерии он ощущает себя значительно в других, он не может позволить себе испытывать зави Его гордость аскетизмом может положить конец отДУ ниям удовольствия. Если он гордится своей мстите

_ю то может остро ощущаться мстительный гнев. Од-если его мстительность проявляется и рационализи­руя _в понятиях достижения «справедливости», он не живает _МСТИтельный гнев как таковой, хотя тот на-только открыто выражается, что никто другой не пита-иикаких сомнений на этот счет. Гордость абсолютным терпением может запретить любое ощущение страдания. Но если страдание играет важную роль в системе гордо-_сти_как средство выражения обиды или основа для не­вротических претензий, — оно не только подчеркивает­ся сильнее других, но действительно более глубоко пере­живается. Чувство сострадания может заглушаться, если оно рассматривается как слабость, но может полноценно переживаться, если воспринимается как атрибут богопо-добия. Если гордость в основном сосредоточена на само­достаточности, в смысле отсутствия нужды в чем-либо или ком-либо, то переживание любых чувств или потреб­ностей подобно «невыносимому стеснению при прохож­дении через узкие ворота. Если я люблю кого-то, он мо­жет иметь влияние на меня. Если мне что-то нравится, я должен стать от этого зависимым».

Иногда в анализе мы непосредственно можем видеть, как гордость мешает подлинным чувствам. X может спон­танно отвечать в дружеской манере на обращение Z, хотя обычно негодует на того, в основном на почве оскорблен­ной гордости. Затем, минутой позже что-то говорит в нем: * 1ы дурак, дружелюбие тебя обмануло». И дружеские чув-^СТВа летят за борт. Или картина может пробуждать в нем плыи лучащийся энтузиазм. Но его гордость портит все, ^огДа он при этом думает про себя: «Никто другой не мо-°Ценить эти картины так, как ты».

До этого момента гордость действует как своего рода

³Ура, поощряющая или запрещающая осознание

^ств. Но она может управлять чувствами еще более

Даментально. Чем сильнее питаемая невротиком гор-

' ^Тем больше человек может эмоционально реагиро-

вать на жизнь только своей гордостью. Это выглядит так словно он запер свое реальное Я в звуконепроницаемой комнате и может слышать только голос гордости. Его чувства удовлетворения или неудовольствия, уныния или возбуждения его любовь или нелюбовь к людям являются в основном реакциями гордости. Страдание, которое он осознанно ощущает, есть главным образом страдание его гордости. На поверхности это не очевидно. Он ощутимо испытывает, что он страдает от неудачи и от чувства вины, одиночества, любви без взаимности. И он действи­тельно страдает. Но остается вопрос: кто страдает? В ана­лизе выясняется, что страдает главным образом сама его гордость. Он страдает, потому что чувствует, что ему не удалось достичь высшего успеха, сделать что-то весьма совершенно, быть столь неотразимо привлекательным, чтобы его всегда добивались, заставить всех любить себя. Или он страдает, потому что имеет право на успех, попу­лярность и т.д., которые не ожидаются в ближайшее вре­мя.

Только когда система гордости существенно подорвана, он начинает испытывать подлинное страдание. Только тогда может он испытывать сочувствие к этому страданию своего Я, сочувствие, которое может толкать его делать что-то конструктивное для себя. Жалость к себе, которую он ощущал раньше, была скорее сентиментальным муче­нием гордого Я из-за оскорбленного чувства. Тот, кто не переживал эти различия, может пожимать плечами и ду­мать, что все это не относится к делу, страдание есть стра­дание. Но только подлинное страдание обладает могуще­ством расширять и углублять диапазон наших чувств и открывать наши сердца навстречу страданию других. В «De Profundis» Оскар Уайльд описал освобождение, кото­рое он испытал, когда вместо страдания от уязвленного тщеславия он начал переживать подлинное страдание.

Иногда даже реакции гордости невротик может пере­живать только через других. Он может не чувствовать себя униженным высокомерием или пренебрежением У

но чувствует стыд при мысли, что его брат или колле­ги будут рассматривать это как унижение.

Конечно, степень, в которой гордость управляет чувства­ми, может варьировать. Даже тяжело эмоционально иска­леченный невротик может испытывать некоторые сильные и искренние чувства, например чувства к природе или му­зыке. Они, таким образом, не затронуты неврозом. Можно сказать, что его реальному Я позволена эта большая свобо­да. Даже хотя его любовь и нелюбовь в основном детерми­нированы его гордостью, в них могут присутствовать и эле­менты подлинности. Тем не менее как результат этих тен­денций при неврозе наблюдается общее обеднение эмоцио­нальной жизни, проявляющееся в уменьшении искренно­сти, спонтанности и глубины чувств или, по крайней мере, в ограничении диапазона возможных чувств.

Сознательное отношение человека к этому нарушению разнообразно. Он может вообще не рассматривать эту бед­ность эмоций как нарушение, а напротив, гордиться ею. Он может быть всерьез озабочен возрастающей эмоцио­нальной вялостью. Например осознать, что его чувства все больше носят чисто реактивный характер: остаются безде­ятельными, молчащими, пока не среагируют на чужое Дружелюбие или враждебность. Его сердце не заставляет учащенно биться красота дерева или картины, и потому они остаются для него лишенными смысла. Он может ре­агировать на жалобу друга на затруднительное положение, но активно не представляет в воображении жизненную ситуацию другого человека. Или он может осознать с ис-^пУгом, что даже такие реактивные чувства притуплены. «Если бы по крайней мере он был в состоянии открыть в ^себе пустяковую эмоцию, которая была бы по-настоящему, пусть умеренно, но живой...», — пишет Жан-Поль Сартр ⁰⁰ одном из своих персонажей в «Возрасте разума». Нако-^НеЦ, он может не осознавать никакого обеднения чувств. °лько в своих снах он будет тогда представлять себя в ^иДе манекена, мраморной статуи, плоской картонной фи-

гурки или трупа, губы которого он подтянул так, что ка жется, будто он улыбается. В этих последних случаях са мообман понятен, потому что на поверхности это обедне ние может быть замаскировано любым из трех следующих ниже способов.

Некоторые невротики могут демонстрировать искрящу. юся живость и фальшивую спонтанность. Они легко могут быть воодушевлены или обескуражены, их легко побудить к любви или гневу. Но эти чувства не исходят из какой-либо глубины; они не в них. Эти люди живут в мире сво­его собственного воображения и лишь поверхностно реаги­руют на что-либо, затрагивающее их фантазию или раня­щее их гордость. Часто на первом плане оказывается по­требность произвести впечатление на людей. И их отчуж­дение от себя делает для них возможным изменение сво­ей личности в соответствии с требованиями ситуации. По­добные хамелеону, они всегда играют в жизни какую-то роль, не сознавая этого и, подобно хорошим актерам, про­изводят чувства, которые уходят вместе с ролями. И, сле­довательно, они могут восприниматься как подлинные, исполняют они роль жуира, человека, серьезно интересу­ющегося музыкой или политикой, или помогающего дру­га. Для аналитика это тоже может оказаться обманчивым, потому что в анализе такие люди, соответственно, играют роль пациентов, стремящихся узнавать о себе и менять свои пути. Проблема, которой здесь стоит заняться, — это легкость, с которой они входят в роль или меняют ее на ДРУ^ГУЮ — так же легко, как легко влезть в платье, а затем сменить его.

Другие принимают за эмоциональную силу свое воз­бужденное участие, скажем, в безрассудном вождении, интригах или бегстве в секс. Но наоборот, потребность в волнении и возбуждении оказывается надежным индика тором болезненной внутренней пустоты. Только остр стимулы чего-то необычного могут вызвать какую-ли реакцию инертных эмоций такого человека.

Наконец, третьи, похоже, вполне уверены в своих чув-вах. Они, похоже, знают, что чувствуют, и их чувства оедставляются адекватными ситуации. И здесь тоже не олько ограничен диапазон чувств, но они находятся в нижнем регистре, так сказать, тональностью ниже. Более интимные наблюдения показывают, что эти люди автома­тически чувствуют то, что, согласно их внутренним дик­татам, они должны чувствовать. Или они могут просто ре­агировать чувствами, которых ожидают от них другие. На­блюдения такого рода более обманчивы, когда личные дол­женствования совпадают с «культурными». В любом слу­чае мы можем избежать ошибочных заключений, учиты­вая эмоциональную картину целиком. Чувства, идущие из сердцевины нашего существа, обладают спонтанностью, глубиной и искренностью; если одно из этих качеств отсут­ствует, мы должны лучше исследовать лежащую в основе динамику.

Доступность энергии при неврозе варьирует от про­грессирующей инертности через спорадические нетвердые усилия к последовательным, даже преувеличенным выхо­дам энергии. Мы не можем сказать, что невроз сам по себе делает невротичного человека более или менее энергич­ным, чем здорового. Но эта включенность сохраняется только до тех пор, пока мы думаем об энергиях в чисто количественном отношении, отдельно от мотивации и це­лей. Одна из главных характеристик невроза, как мы ут­верждали в общем и разъясняли в частностях, это пере­ключение энергии от развития наличных потенциалов ре­ального Я на развитие фиктивных потенциалов идеализи­рованного Я. Чем полнее наше представление о значении этого процесса, тем меньше мы будем озадачены несоответ­ствием в выходе энергии. Я должна здесь упомянуть толь-^Ко Два случая.

Чем больше энергии поставлено на службу системе гор-

^ти> тем меньше энергии доступно для конструктивно-

⁰ влечения к самореализации. Проиллюстрируем это об-

щим примером; охваченный честолюбием человек мозкет демонстрировать потрясающую энергию в достижении блеска, могущества и привлекательности; однако, с другой стороны, он не находит времени, интереса или энергии дд_я своей личной жизни и своего личностного развития. На самом деле это не сводится только к тому, что на личную жизнь и свое развитие «не остается энергии». Даже если бы у него осталась энергия, он бы бессознательно отказал­ся использовать ее в пользу своего реального Я. Такое ис­пользование шло бы вразрез с его ненавистью к себе, ко­торая должна подавлять его реальное Я.

Надо учитывать и тот факт, что невротик не владеет своей энергией (не ощущает свою энергию как собствен­ную). У него есть чувство, что он не является движущей силой в собственной жизни. У разных невротических личностей разные факторы могут вносить свой вклад в это чувство. Когда, например, человек чувствует, что дол­жен делать все, чего от него ожидают, он действительно приводится в движение толчками и тычками других или тем, что он истолковывает как таковые. И он же может стоять как машина с разряженным аккумулятором, ког­да должны действовать собственные ресурсы. Или, если кто-то боится собственной гордости и установил запрет на честолюбие, он должен отрицать — для себя — свое ак­тивное участие в своих собственных делах. Даже если он завоевал для себя место под солнцем, он не чувствует, что сам сделал это. Преобладает ощущение, что «так случи­лось». Но, если не говорить о вносящих свой вклад фак­торах, ощущение, что он не является движущей силой в своей собственной жизни, в более глубоком смысле соот­ветствует действительности. Ибо этим человеком дей­ствительно преимущественно движут не его собственные желания и стремления, а потребности, развивающиеся из его системы гордости.

Естественно, течение нашей жизни частично детерм¹¹' нируется факторами, находящимися вне нашего

ния. Но у нас может быть ощущение направления. Мы можем знать, что мы хотим сделать из своей жизни. У нас могут быть идеалы, к которым мы стремимся и на основе которых мы принимаем нравственные решения. Это ощущение направленности явно отсутствует у многих невротиков, чьи направляющие силы ослаблены прямо пропорционально степени отчуждения от себя. Эти люди движутся по жизни без плана и цели туда, куда их несет фантазия. Бесполезные грезы наяву могут занимать ме­сто направленных действий; настоящий оппортунизм может занять место честной борьбы; цинизм может заг­лушить идеалы. Нерешительность может достигнуть та­кой степени, что остановит любое целенаправленное фун­кционирование.

Еще шире распространены и более сложны для распоз­навания скрытые нарушения такого рода. Человек мо­жет выглядеть хорошо организованным, целенаправлен­ным, потому что его влечет к таким невротическим це­лям как совершенство или триумф. Руководящий кон­троль в таких случаях принимают на себя компульсив-ные стандарты. Искусственность директив становится видна только тогда, когда он обнаруживает себя в ловуш­ке противоречивых долженствований. Тревога, возника­ющая в таких ситуациях, велика, потому что у него нет Других директив, которым можно было бы следовать. Его реальное Я находится, так сказать, в подземной темнице; он не может посоветоваться с ним и по этой причине ока­зывается беспомощной добычей противоречивых теку-Щих сил. Это верно и для других невротических конф­ликтов. Уровень беспомощности по отношению к ним и боязнь оказаться с ними лицом к лицу указывают не только на размеры конфликтов, но еще больше — на от­чуждение невротика от себя.,

Отсутствие внутренней направленности может не про­являться как таковое еще и потому, что жизнь человека протекала в традиционном русле, что сделало возможным обойти личные планы и решения. Оттяжка может завуа-

лировать нерешительность. И люди могут осознать свод, нерешительность только в том случае, если решение, ко­торое могут принять только они, должно быть принято. Такая ситуация может стать наихудшим испытанием. Но даже тогда они обычно не распознают общую природу на­рушения и приписывают его сложности конкретного ре­шения, которое должно быть принято.

Наконец, недостаточное ощущение направленности может быть скрыто за позицией уступчивости. Тогда люди делают то, что, как они думают, ожидают от них другие; они являются тем, чем, как они думают, другие хотят, чтобы они были. У них может развиться значи­тельная проницательность по отношению к потребнос­тям и ожиданиям других. Обычно они будут вторично прославлять это умение как сензитивность или внима­тельность. Когда они осознают компульсивный характер такой «уступчивости» и пытаются анализировать его, они обычно сосредоточиваются на факторах, имеющих отношение к личным взаимоотношениям, таких, как потребность нравиться другим или отражать их враж­дебность. Однако они «подчиняются» и в ситуациях, в которых эти факторы отсутствуют, как, например, в психоаналитической ситуации. Они предоставляют ини­циативу аналитику и хотят знатьили угадывать, что он от них ожидает. Они так поступают вопреки явному по­ощрению со стороны аналитика следовать своим соб­ственным интересам. Здесь фоновая «уступчивость» ста­новится очевидна. Ни в малейшей степени не осознавая того, они вынуждены предоставлять ориентацию своих жизней другим вместо того, чтобы брать ее в свои руки. Они будут ощущать потерянность, будучи предоставле­ны собственным ресурсам. В снах будут появляться та­кие символы, как пребывание в лодке без руля, потеря компаса, нахождение без проводника на чужой и опас­ной территории. То, что отсутствие внутренних направ­ляющих сил — существенный элемент в их «уступчиво­сти», становится также очевидным позднее, когда начи-

нается борьба за внутреннюю автономию. Тревога, испы­тываемая во время этого процесса, связана с отсутствием привычной помощи, причем в отсутствие смелости дове­рять себе.

В то время как ослабление или утрата направляющих сил может быть замаскирована, существует и другой, все­гда ясно различимый, по крайней мере для опытного на­блюдателя, недостаток: речь идет о недостаточной способ­ности принимать ответственность за себя. Понятие «ответственность» может обозначать три разные вещи. В данном контексте я не касаюсь надежности в смысле вы­полнения обязательств, держания обещаний или приня­тия ответственности за других. Установки в этом отноше­нии варьируют слишком сильно, чтобы можно было выде­лить постоянные для всех неврозов черты. Невротик мо­жет быть абсолютно надежным или принимать на себя слишком много либо слишком мало ответственности в от­ношении других.

Мы не намерены здесь заниматься и философскими проблемами моральной ответственности. Компульсивные факторы при неврозах настолько преобладают, что свобо­да выбора незначительна. Из практических соображений мы считаем само собой разумеющимся, что в общем па­циент не мог бы развиваться иначе, чем он это делает; в частности, он был не в состоянии поступать, чувствовать и думать не так, как он поступал, чувствовал, думал. Однако эта точка зрения не разделяется самим пациен­том. Его пренебрежение всем, что означает законы и не­обходимость, распространяется и на него самого. Тот факт, что, если принять все во внимание, его развитие Могло идти только в определенных направлениях, не Удостаивается его внимания. Неважно, были ли какие-то влечения или установки осознанными или бессознатель­ными. Какими бы превосходящими ни были силы, кото-Рьщ он должен был противостоять, он обязан был встре­тить их с неизменной силой, отвагой и хладнокровием.

Если он так не поступал, это лишь доказывает, что он нехорош. И наоборот, защищаясь, он может жестко от вергать всякую свою вину, провозглашая себя непогре. шимым, и перекладывать вину за любые сложности, про­шлые или настоящие, на других.

Здесь вновь, как и в других функциях, гордость завла­дела ответственностью и травит человека обвинениями когда ему не удается сделать невозможное. Это делает, далее, почти невозможным принятие единственной ответ­ственности, которая имеет значение. Это, по сути, не более и не менее, чем прямота, простота и честность в отно­шении к себе и своей жизни. Она трояка: прямое призна­ние себя таким, каков он есть, без преуменьшений и пре­увеличений; готовность отвечать за последствия своих действий, решений и т.д., не пытаясь «проскочить» или переложить вину на других; осознание того, что он должен делать что-то со своими проблемами, не настаивая на том, чтобы их решили за него другие, судьба или время. Это не исключает принятия помощи, а напротив, подразумевает получение всей помощи, какую он может получить. Но даже самая лучшая помощь извне бесполезна, если он сам не предпринимает направленных на конструктивное изме­нение усилий.

Проиллюстрируем сказанное примером, который дей­ствительно обобщает многие похожие случаи: молодой же­натый мужчина, несмотря на регулярную финансовую по­мощь от своего отца, постоянно тратит больше денег, чем может себе позволить. Он предлагает себе и другим множе­ство объяснений: это вина родителей, которые никогда не учили его обращаться с деньгами; это вина отца, который дает ему слишком мало денег на расходы. Все это в сво очередь продолжается потому, что он слишком боитс попросить больше; он нуждается в деньгах, потому что е жена не экономна, или потому что его ребенку нуж^на рушка; затем, существуют налоги и счета от врача; Д^а разве не имеет каждый права на небольшие развлече время от времени?

Все эти причины пригодны для анализа. Они демон-_рИруют претензии пациента и его склонность чувство­вать себя обиженным. Для пациента эти причины не толь­ко полно и удовлетворительно объясняют его дилемму, но, говоря напрямик и по существу, он использует их в каче­стве волшебной палочки, чтобы уйти от того факта, что какие бы ни были причины, он действительно истратил слишком много денег. Так изложить факты, назвать вещи своими именами часто почти невозможно для невротика, уличенного в сочетании гордости и презрения к себе. Ко­нечно, последствия неизбежно проявляются: его банковс­кий счет превышен, он залезает в долги. Он разъярен на банкира, который вежливо уведомляет его о состоянии счета, и разъярен на друзей, которые не хотят одолжить ему денег. Когда затруднительное положение становится достаточно критическим, он ставит своего отца или друга перед свершившимся фактом и в большей или меньшей степени вынуждает их прийти ему на выручку. Он при этом не видит той простой связи, что трудности являются следствием его собственных недисциплинированных трат. Он принимает решения, касающиеся будущего, которые ни к чему не приведут, потому что он слишком занят оп­равданием себя и обвинением других, вместо того, чтобы Думать о том, что он планирует. Остается так и не поня­тым то, что отсутствие дисциплины — это его проблема, которая в действительности делает его жизнь сложной, и ^что, следовательно, это он должен что-нибудь с этим де­лать.

Приведем еще одну иллюстрацию того, как упорно мо-

*^{ет Не}вротик закрывать глаза на последствия своих про-

^{Лем и} Действий: бессознательно убежденный в своей сво-

°Де от обычных причинно-следственных связей человек

°Жет осознавать свои высокомерие и мстительность. Но

просто не видит того, что другие негодуют на это. Если

^{и оп}°лчаются против него, это неожиданный удар; он

^ствует себя обиженным и часто может довольно прони-

^ельно угадывать невротические факторы (в других!),

которые заставляют их негодовать по поводу его повел ния. Он легко отбрасывает все представляемые доказатель ства, рассматривая их как попытку других заинтересован ных людей рационалистически отвергнуть их собственную вину или ответственность.

Эти иллюстрации, хоть и типичные, ни в коем случае не охватывают всех способов избегания ответственности за себя. Мы рассмотрели большинство из них, говоря ранее о средствах сохранения лица и защитных мерах против атак ненависти к себе. Мы видели, как невротик перекла­дывает ответственность на всех и вся, за исключением се­бя, как он делает себя беспристрастным наблюдателем за самим собой, как он четко проводит разделение между со­бой и своим неврозом, как в результате его реальное Я ста­новится все более слабым или отдаленным. Если, напри­мер, он отрицает, что бессознательные силы являются частью его личности в целом, они могут сделаться таин­ственной силой, которая безумно его пугает. И чем слабее из-за такого уклонения от бессознательного становится его контакт с реальным Я, тем больше он становится беспо­мощной добычей своих бессознательных сил и тем больше у него в действительности оказывается оснований бояться их. С другой стороны, каждый шаг, предпринимаемый им в направлении принятия на себя ответственности за весь этот комплекс — комплекс себя самого — делает его замет­но сильнее.

Более того, увиливание от ответственности за себя ме­шает любому пациенту смотреть в лицо своим проблемам и преодолевать их. Если бы можно было заниматься этой темой с самого начала анализа, это заметно уменьшило о продолжительность и сложность работы. Однако до те пор, пока пациент является своим идеализированным разом, он не может даже начать сомневаться в своей пр воте. И если давление презрения к себе находится на п вом плане, он может среагировать на мысль об ответств ности за себя вспышкой ужаса, не извлекая из этого н

" пользы. И мы должны иметь в виду, что неспособность

инять на себя какую-либо ответственность является

лько одним из проявлений полного отчуждения от себя.

Следовательно, бесполезно заниматься этой проблемой до

_оГо как пациент приобретет какое-то ощущение себя и

чувство к себе.

Наконец, когда реальное Я «заперто» или изгнано, ин­тегрирующая способность также будет на нижней точке. Здоровая интеграция — это результат бытия собой, и она может быть достигнута только на этой основе. Если мы являемся собой в достаточной мере, чтобы иметь спонтан­ные чувства, принимать собственные решения и брать на себя ответственность за них, тогда мы обладаем чувством единства на твердой основе. Говоря словами поэтессы, пи­шущей патетически о нахождении себя:

Все теперь сплавляется, попадает на место,

От желания до действия, от слова до молчания,

Моя работа, моя любовь, мое время, мое лицо

Собрались в одно сильное

Движение роста, подобно растению ¹.

Недостаток спонтанной интеграции мы обычно рассмат­риваем как прямое следствие невротических конфликтов. Это остается истиной, но мы не вполне поймем мощь де­зинтегрирующих сил, пока не рассмотрим действующий порочный круг. Если в результате многих факторов мы теряем себя, у нас нет твердой опоры под ногами, без ко­торой мы не можем попытаться распутать свои внутренние конфликты. Мы находимся в их власти как беспомощная Добыча их дезинтегрирующей силы, и должны хвататься за любые доступные средства, чтобы разрешить их. Это то, ^{Что Мы} называем невротическими попытками решения — невроз, с этой точки зрения, являете^ серией таких по-^ыток. Но в этих попытках мы все больше и больше теря-^себя, а дезинтегрирующее влияние конфликта растет.

Sarton M., How I Become Myself, The Atlantic Monthly, 1948.

Поэтому мы нуждаемся в искусственных средствах д_Дя сохранения своего единства. Долженствования — инстру. мент гордости и инструмент ненависти к себе — приобре­тают новую функцию — функцию защиты нас от хаоса Они правят человеком с помощью железного кулака, по­добно политической тирании, они действительно создают и поддерживают определенный внешний порядок. Жест­кий контроль через силу воли и рассуждение — другое энергичное средство для того, чтобы связать вместе все несвязанные части личности. Мы обсудим это, вместе с другими мерами облегчения внутреннего напряжения, в следующей главе.

Общее значение этих нарушений для жизни человека совершенно очевидно, его несостоятельность как активно­го детерминирующего фактора в своей собственной жизни создает глубокое чувство неопределенности, и не столь ва­жно, насколько оно перекрыто компульсивными строгос­тями. Его слепота к собственным чувствам делает его без­жизненным, неважно, насколько велика его поверхност­ная живость. Его неприятие ответственности за себя лиша­ет его подлинной внутренней независимости. Кроме того, пассивность его реального Я значительно влияет на тече­ние невроза. Именно в этом факте «порочный круг» от­чуждения от себя становится наиболее ясным. Будучи ре­зультатом невротических процессов, он является причи­ной их дальнейшего развития. Ибо чем больше отчужде­ние невротика от себя, тем беспомощнее он перед махина­циями системы гордости. У него все меньше и меньше жизненной силы для сопротивления ей.

В некоторых случаях могут возникать серьезные сомне­ния в том, не является ли этот наиболее жизненный источ­ник энергии уже высохшим или постоянно пересыха щим. По моему опыту, мудрее всего временно воздерЖ^аТ ся от суждения. При достаточном терпении и мастере аналитика реальное Я действительно часто возвращается изгнания к жизни. Например, можно считать обнаде

_аюШ^иМ знаком, если энергия, недоступная для личной жизни, вкладывается в конструктивные усилия для дру-Нет нужды говорить, что такие усилия могут осуще-ляться _{и хо}р_ОШо интегрированными людьми. Но те, кто здесь нас интересуют, демонстрируют удивительное несо­ответствие между на вид безграничной энергией, затрачи­ваемой на службу другим, и отсутствием конструктивно­го интереса и заботы по отношению к собственным личным делам. Даже когда они проходят психоанализ, их род­ственники, друзья или ученики часто извлекают больше пользы из их аналитической работы, чем они сами. Тем не менее как терапевт я придерживаюсь того мнения, что их заинтересованность в развитии жива, даже если она жес­тко экстернализована. Однако, может быть нелегко вер­нуть их интерес к себе. Не только существуют грозные си­лы, выступающие против конструктивного изменения в них, но и они сами не слишком стремятся к таким изме­нениям, потому что направленность их стараний вовне создает своего рода равновесие и дает им ощущение соб­ственной ценности.

Роль реального Я обретает большую четкость, когда мы сравниваем его с фрейдовским понятием «Я». Начиная с совершенно отличных посылок и идя совершенно иными путями, я внешне прихожу к тому же результату, что и Фрейд в его постулировании слабости Я. Верно, что суще­ствуют очевидные различия в теории. Для Фрейда Я по­добно рабочему, у которого есть функции, но нет ни ини­циативы, ни исполнительских сил. Дляменя реальное источник эмоциональных сил, конструктивной энер-^Ии> способностей направлять и выносить суждения. Но, пуская, что реальное Я обладает всеми этими возможно-^ями, и что они в самом деле действуют в здоровом чело-^е. насколько большое различие существует между моей Цией и позицией Фрейда в том, что касается неврозов? ^всех практических целей разве не одно и то же счи-' ^Что Я, с одной стороны, ослаблено, парализовано или

Я

«изгнано из поля зрения» невротическим процессом, или, с другой стороны, что Я по своему существу не является конструктивной силой?

Глядя на начальные фазы большинства анализов, мы должны были бы ответить утвердительно. В это время за­метна очень малая часть реального Я. Мы видим, что оп­ределенные ощущения и убеждения могут быть аутентич­ны. Мы можем предполагать, что влечение пациента к са­моразвитию содержит, помимо очевидного стремления к величию, и подлинные элементы; что помимо его потреб­ности в интеллектуальном господстве он также ин­тересуется правдой о себе, и так далее и тому подобное, — но пока это только предположение.

В ходе аналитического процесса, однако, эта картина радикально меняется. Когда система гордости подрыва­ется, пациент вместо того, чтобы автоматически продол­жать защищаться, начинает интересоваться правдой о се­бе. Он начинает принимать ответственность за себя в опи­санном смысле: принимать решения, переживать свои чувства и развивать собственные убеждения. Все функ­ции, которыми, как мы видели, завладела система гордо­сти, постепенно снова обретают спонтанность с возвраще­нием могущества реального Я. Происходит перераспреде­ление факторов. И в этом процессе реальное Я с его кон­структивными силами оказывается более сильной сторо­ной.

Мы обсудим позднее конкретные шаги, необходимые для этого терапевтического процесса. Здесь я просто ука­зала на тот факт, что он происходит; иначе это обсуждение отчуждения от себя оставило бы слишком негативное впе­чатление от реального Я — впечатление, что оно является фантомом, желательным для восстановления, но всегда неуловимым. Только познакомившись с более поздними фазами анализа, мы можем узнать, что разговоры о потен­циальной силе реального Я отнюдь не спекулятивны. При благоприятных условиях, таких, как конструктивная ана­литическая работа, оно вновь может стать живой силой-

Только благодаря тому, что это реальная возможность, наша терапевтическая работа может выйти за пределы симптомов, и мы можем надеяться помочь индивиду в его человеческом росте. И только видя эту реальную возмож­ность, мы можем понять, что отношения между псевдо-Я и реальным Я — это отношения между двумя соперничаю­щими силами, как предполагалось в предыдущей главе. Этот конфликт может превратиться в открытое сражение только в тот момент, когда реальное Я снова становится достаточно активным, чтобы рискнуть пойти на это. До тех пор человек может делать только одно: защищать себя от разрушительной мощи конфликтов путем нахождения псевдорешений. Это мы обсудим в последующих главах.

Глава 7

Дата добавления: 2015-09-03 | Просмотры: 637 | Нарушение авторских прав