АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Исторические аспекты

В XIX веке благодаря лучшему сообщению между разными концами земного шара, удалось ближе узнать все населяющие его народы. Исторический интерес сосредоточился на постижении их настоящего в терминах прошлого, равно как и прошлого как такового, вплоть до самых отдаленныx истоков. С этим интересом связана попытка представить душевные болезни в историко-географическол1 аспекте, с учетом климата, расовых особенностей, «духа местности» (genius loci), ландшафта. исторической судьбы. Впоследствии на этой основе были осуществлены специальные исследования по геопсихологии и расовой психологии. а также исследования исторического характера (в частности, на тему о том, было ли появление сифилиса в XV в. чем-то абсолютно новым, действительно ли эта болезнь была привезена из Америки и т. п.). Предметом анализа становились отдельные исторические аспекты и общеисторические соображения о развитии человека как биологического вида.

Изменения социальных и исторических условий воздействуют на характер проявления психических расстройств. История психических заболеваний — это особая разновидность истории общества и культуры. Исследуя болезнь с исторической точки зрения, мы видим, как меняется со временем ее картина — при том, что в чисто медицинском смысле сама болезнь остается той же. Особенно ярко стиль времени проявляется в неврозах: при одних обстоятельствах они процветают, тогда как при других — почти не обнаруживаются. Описания отдельных случаев и биографии, восходящие к давним историческим эпохам, представляют огромный интерес как свидетельства возможных изменений. Но психиатру полезно исследовать конкретные исторические иллюстрации даже безотносительно к методическим сравнениям: он может не знать исторических различий, но он их непременно почувствует. Примеры из истории предоставляют в наше распоряжение выразительную картину того, как определенный вид болезни проявляется у высокодифференцированных и выдающихся натур, а также у людей, столкнувшихся с незнакомыми, чуждыми обстоятельствами. К сожалению, материал такого рода весьма скуден.

В исследованиях по психопатологии этот исторический интерес развивается параллельно интересу к тому, что можно было бы назвать общими законами антропологии. Сравнивая между собой различные эпохи, первобытные и развитые культуры, мы познаем разнообразные, изменчивые проявления одного и того же феномена (например, истерии), понимаем, какие именно черты специфичны для отдельных исторических состояний (например, для архаических культур), и, наконец, анализируем основные направления, избираемые общеисторическим процессом (например, в связи с проблемой вырождения).

(а) Культурная принадлежность и историческая ситуация как факторы, обусловливающие содержательный аспект душевной болезни

Совершенно ясно, что содержание психоза восходит к культурному багажу той группы, к которой принадлежит данный больной. В прежние времена среди бредовых идей преобладали такие, как превращение в животное (ликантропия), демономания и др.; теперь же больные бредят главным образом о телефоне и радио, о гипнозе и телепатии. В прежние времена над больным измывались злые духи; теперь же порча наводится с помощью электрического аппарата. У философа бредовые переживания отличаются богатством и глубиной смысла, а у простого человека они представляют собой главным образом фантастически искаженные формы суеверий.

Представления и поверья, которые мы в условиях нашей современной технической цивилизации считаем возможными симптомами душевной болезни, не могут считаться таковыми в условиях сельской местности, где многие древние верования сохраняются как часть фольклора.

Культурная среда, преобладающие воззрения и ценности важны постольку, поскольку они способствуют развитию одних разновидностей психических аномалий и предотвращают развитие других. Определенные характерологические типы «соответствуют» времени и друг другу. Сплошь и рядом нервные или истерические личности каким-то образом «находят» друг друга. Про некоторые общности вполне можно сказать, что они характеризуются скоплением аномальных и психически больных личностей; таковы, в частности, Иностранный Легион, колонии нудистов и вегетарианцев, общества фанатиков здоровья, спиритизма, оккультизма, теософии. Судя по всему, среди приверженцев древнегреческого дионисийского культа было принято взывать к лицам с истерическими данными. Именно такие люди играют роль во всех случаях, когда оргиастический элемент приобретает особую значимость для обширных сообществ. Пациентам наших психиатрических заведений, в отличие от психически больных жителей Явы, присуща склонность к необоснованным самообвинениям; Крепелин объясняет ее особенностями европейской культуры, в которой личная ответственность играет значительно более важную роль.

Некоторые исторические эпохи и обстоятельства благоприятствуют формированию и философскому возвышению чисто мужских сообществ; соответственно, в такие эпохи гомосексуальность играет существенную роль. В другие же времена преобладает безразличное или презрительное отношение к гомосексуальности, или она трактуется как преступление'.

Истерия имела немалое историческое значение для средних веков, но ее роль в современном мире сходит на нет. С шизофренией же дело обстоит как раз наоборот: насколько можно судить, в средние века ей не придавали значения, зато в течение последних столетий она стала феноменом огромной важности (Сведенборг, Гельдерлин, Стриндберг, Ван Гог).

После 1918 г. у нас выработался более пристальный взгляд на ту роль. которую во времена потрясений играют психопаты. Аномальные личности бывают особенно заметны в революционные эпохи: на какое-то время они даже выдвигаются на передний план общественной жизни. Правда, сами они никогда не делают революций и не принимают в них сколько-нибудь конструктивного участия; но ситуация предоставляет им преходящую возможность проявить себя Как говорит Кречмер. «в мирные времена мы официально объявляем их невменяемыми; в неспокойные же времена они становятся нашими правителями»

(б) История истерии

У истерии есть своя история. Кульминационные формы наиболее драматичных проявлений — таких, как припадки, изменения сознания (сомнамбулизм), театральные выходки, — остались в прошлом. Феноменология истерии меняется в зависимости от ситуации и общепринятых воззрений. Яркие в своем роде феномены, подробно описанные в прошлом веке Шарко и исследователями его школы (которые тем самым невольно способствовали популяризации и количественному росту таких феноменов), в настоящее время встречаются редко. Именно в XIX в. была признана исторически важная роль истерии. Судя по историческим данным, основной феномен сводится к следующему: механизм, который сам по себе постоянен (лишь у очень незначительного числа людей он находит свое проявление в форме болезни или особого рода способности к истерии), используется в интересах различных идеологических движений и мировоззренческих установок, ради достижения определенных целей. Поэтому 'всякий раз, исследуя явления. имевшие место в тот или иной период времени, мы видим в их совокупности нечто существенно большее, чем просто истерию. Среди исторически значимых болезненных явлений истерия играет ведущую роль; наряду с ней определенное значение имеют шизофрения, а также некоторые иные расстройства. Поэтому заслуживают внимания все исторические данные о том, что принято было считать суевериями, магией или колдовством: об одержимости злыми духами, о психических эпидемиях, об охоте на ведьм, оргиастических культах, спиритизме.

1. Одержимость злыми духами. Представление о том, что духи (демоны и ангелы, черти и боги) могут вселяться в людей и управлять ими, свойственно всем временам и народам. Влиянием демонов объясняются как соматические, так и — тем более — психические заболевания. Особенно это относится к таким психическим расстройствам, когда человек оставляет впечатление превратившегося в кого-то совершенно иного, когда его голос и поведение, выражение лица и содержание речи вдруг меняются до неузнаваемости и все эти изменения исчезают так же внезапно, как и появились. Об «одержимости» в более узком и истинном смысле мы говорим тогда, когда сам больной переживает расщепление своего существа на две личности, два «Я», которым соответствуют два разнородных типа чувствования (см, выше, главку «в» §7 главы 1). Далее, «одержимостью» считается также переживание чуждых личностей, которые являются больному в галлюцинациях и говорят с ним голосом и жестами; к этому же разряду относятся некоторые навязчивые феномены. Конечно, представление об «одержимости» само по себе весьма примитивно; стоящая за ним реальность отнюдь не однородна. В частности, состояния одержимости с измененным сознанием (именно таков феномен сомнамбулизма) совершенно не похожи на состояния, при которых сознание остается ясным. Первые обычно носят истерический, тогда как вторые — шизофренический характер'.

2. Психические эпидемии. Феномены этого рода, получившие столь широкое распространение в средние века, уже давно служат предметом заинтересованного внимания Судя по всему, в более поздние времена в нашем культурном пространстве идентичных явлений не бывайте. Средневековые психические эпидемии сопоставимы только с феноменами, встречающимися по всему миру среди первобытных народов, которые подвержены психическим эпидемиям в силу своей высокой внушаемости. Во время детских крестовых походов тысячи детей (как утверждается, вплоть до 30 000) собирались вместе и шли по направлению к Святой Земле, движимые страстью, которую ничто не могло остановить; они покидали дома и родителей только ради того, чтобы очень скоро и бесславно погибнуть.

После Великой Чумы XIV в. в разных местах Европы вспыхивали эпидемии так называемого танцевального бешенства (Tanzwut; это явление известно также под названием «тарантизм»), почти мгновенно поражавшие великие множества людей (впрочем, аналогичные явления, пусть в меньших масштабах, происходили и в другие времена). Это были состояния возбуждения с припадками, оргиастическими танцами, галлюцинаторными переживаниями сценоподобного характера; за ними всякий раз следовала частичная или полная амнезия. Иногда танцующие яростно барабанили себя по телу; прекратить это можно было. только связав их.

Позднее, в XVI и XVII вв.. широкое распространение получили эпидемии в женских монастырях: многие монахини вдруг оказывались одержимы бесами, и процесс изгнания последних всякий раз проходил в высшей степени драматично, поскольку изгнанные бесы имели обыкновение возвращаться. Когда епископ приказывал изолировать монахинь и держать их под домашним арестом, эпидемии мгновенно прекращались; публичные же процессы изгнания дьявола священником только способствовали быстрому распространению «заразы»'. Все эти эпидемии, исходя из описанных симптомов, удается отождествить с истерическими проявлениями (как уже было сказано, содержание последних всякий раз определяется соответствующей средой и преобладающими установками). Но почему такие эпидемии происходили именно тогда? Почему они не свойственны иным историческим эпохам, в том числе и нашей? Среди исследователей утвердилось мнение, что такие эпидемии, пусть в значительно меньших масштабах, случаются и сегодня. Они пресекаются в зародыше и не получают распространения потому, что не имеют поддержки в виде соответствующим образом ориентированных ожиданий, а также в виде преданной веры или суеверного страха больших масс людей. В кругах приверженцев спиритизма истерические феномены распространены достаточно широко; но рационалистически настроенная современная публика только смеется над подобными «суевериями» и презирает их. Можно предположить, что присущие определенным историческим эпохам типы переживаний и религиозные воззрения, обусловливая специфику некоторых влечений и целей, запускают в движение механизмы, которые иначе так и оставались бы в латентном состоянии. В итоге механизмы, о которых идет речь, становятся действенным инструментом на службе определенных культурных групп; при других же обстоятельствах они оценивались бы не иначе, как болезненные и спорадические феномены.

3. Охота на ведьм. Кошмар охоты на ведьм воцарился в Европе на исходе средневековья и продолжался три века подряд. В мире, где царил страх, где католическая и протестантская церкви проводили политику искоренения ересей, где садистские импульсы были весьма действенны, древние представления обрели непонятное для нас могущество. Проведение процессов, под которыми явно не было никаких рациональных оснований, стало возможно только в условиях господства реалий из области истерии и внушения. Во все времена существовали (и продолжают существовать) люди, сохраняющие трезвый взгляд на мир, несмотря на давление воцарившихся в их среде бредовых идей: ведь «дух время» не может навязать себя всем без исключения. Но против массовых доменов бессильны даже здравомыслящие люди, наделенные сильным характером. Существуют психические механизмы, постоянно готовые к действию: это механизмы внушаемости, истерии и влечения к тому чтобы страдать самому и причинять страдания другим, к боли и уничтожению ради них самих. Они вполне способны затопить всякое противодействие в ситуациях, когда людьми безраздельно овладевает вера или воля к власти.

4. Оргиастические культы. Культовые действа оргиастического характера были известны во все времена и во всех концах земного шара. Несомненно, их объединяет один и тот же психологический механизм. Экстаз врачевателей и шаманов', неистовство дервишей, оргии дикарей равно как и дионисийские празднества древних греков, — все это психологические события одного порядка. Вероятно, тщательный анализ позволил бы осуществить типологическую дифференциацию этого множества; но у нас нет материала для более обоснованных суждений. Мы вынуждены ограничиться общим представлением об отдельных событиях.

Оргиастические состояния могут служить красноречивой иллюстрацией общего положения, согласно которому чисто психологическое исследование феномена ничего не сообщит нам ни о степени его исторической действенности, ни о той значимости, которая ему некогда приписывалась. Экстатические события одной и той же психологической природы могут, в зависимости от принятой точки зрения, казаться либо глубокими откровениями и свидетельствами человеческой религиозности, либо безразличными, тормозящими, явно болезненными процессами. Аналогично, в других областях одно и то же психологическое событие может быть основой либо для создания новых духовных ценностей. либо для «сверхценных идей» наподобие идеи вечного двигателя. В данной связи нельзя не упомянуть великолепную картину «дионисийского опьянения» в «Рождении трагедии» Ницше.

5. Спиритизм. В современном мире преобладает безверие, а «бесы» и «ведьмы» перестали быть объектом экзорцизма (процедур «изгнания дьявола») и судебных разбирательств; но соответствующие факты психической жизни, изменив форму, в основе своей сохраняются. Поскольку ныне преобладает научный тип мышления, эти факты перешли в ведение медицины и иногда оцениваются как истерические; одновременно они стали предметом оккультизма, парапсихологии, спиритизма. Все эти лженауки стремятся исследовать сверхъестественные реалии, как если бы те представляли собой нечто вполне естественное. В итоге древние проявления претерпели двойную трансформацию. С одной стороны, они анализируются с научной точки зрения, как психологические факты, — но при этом никому не удается распутать клубок, в котором спонтанные физиологические и психологические события беспорядочно перемешаны с артефактами, обусловленными ситуацией и присутствием наблюдателя. С другой стороны, они приспособились к духу нашего времени и превратились в средство для исследования сверхъестественного мира призраков, демонов, скрытых и отдаленных влияний, ясновидения и пр.

(в) Психология масс

Психические эпидемии, вкупе с сопровождающими их соматическими феноменами, представляют собой выразительную иллюстрацию «заразности» бессознательно распространяемых психических установок. То же происходит и с такими массовыми явлениями, как верования, общепринятые формы поведения и действия, «общественное мнение». Множество фактических данных, имеющих исключительно важное историческое значение, было подробно описано в замечательной работе ЛеБона. Здесь мы вплотную приближаемся к границе, за которой начинается болезнь, обусловленная снятием торможений, утратой критики. нивелировкой душевных проявлений — факторами, под действием которых индивид становится пассивным орудием внеличностных сил. равно способным на преступления и героизм; он готов делить с другими их иллюзии и галлюцинации и в то же время выказывает совершенно непостижимую слепоту. Масса не мыслит и не наделена волей; она живет образами и страстями. Эти качества массы кардинальным образом отличают ее от общности. Сделавшись частью массы, человек как таковой исчезает; впоследствии он сам не может уразуметь, как это его угораздило принять участие в том, что произошло. В общности люди формируются в народ, обладающий самосознанием и способный обеспечить себе непрерывное и поступательное историческое развитие. Могущество массы, будучи использовано как средство, грозит выйти из-под контроля и поглотить того, кто вызвал его к жизни — если только это не гипнотизер, полностью контролирующий средства внушения и выказывающий непоколебимое присутствие духа.

Масса — это «коллективная душа» людей, объединенных общими чувствами и побуждениями и утративших всякую индивидуальность. Переживания человека, ставшего частью массы, — это переживания, так сказать, с точки зрения «мы все», но не «Я». Люди, составляющие массу, не способны на длительные совместные действия: ведь масса доверчива, некритична и абсолютно безответственна, но в то же время открыта влияниям и очень быстро «рассасывается». Масса склоняется к так называемым массовым психозам, неумеренной возбужденности и актам насилия (грабежам, убийствам, а также панике). Оказавшись частью массы, человек чувствует, ведет себя и действует совершенно не так, как это было ему свойственно, пока он был самим собой и придерживался определенных историко-культурных традиций. Теперь это автомат, лишенный воли, но наделенный сознанием бесконечно возросшего могущества. «Скептик становится верующим, честный человек — преступником, а трус — героем».

(г) Архаические состояния психики

За те несколько тысячелетий, пока существуют великие цивилизации, в мире успело произойти великое множество изменений, затронувших всю совокупность обстоятельств человеческой жизни. Изменились религиозные представления человека, его обычаи, знания, способности; изменилась и среда его обитания. Но фундаментальная предрасположенность человека, судя по всему, не претерпела сколько-нибудь заметных трансформаций. Мы очень сильно отличаемся от первобытных людей, не входивших в круг трех великих культур — Китая, Индии и Запада. Об этом можно судить на основании этнографических исследований того, что осталось от первобытных народов после их окончательного упадка. Считается, что благодаря таким исследованиям выявляются глубины человеческого наличия бытия, каким-то образом связанные с истоками нашей собственной истории. Нет сомнений, что вся наша история восходит к каким-то первобытным основам и развилась исходя из чего-то, достигнутого в незапамятные времена и все еще сохраняющего свою власть над нами; но в чем именно состоят эти основы и достижения, понять трудно.

Например, во всех человеческих сообществах действует запрет на инцест (то есть на половые контакты между родителями и детьми, а также между братьями и сестрами). У животных ничего подобного не встречается, а у людей любое нарушение запрета (в виде династических браков и т. п.) выступает как осознанное нарушение универсального табу, которое, судя по всему, входит в ряд фундаментальных принципов человеческого бытия — наряду с социальностью, речью и мышлением, законами и обычаями общественной морали. Эти глубинные источники «человеческого» недоступны эмпирическому наблюдению.

Фундаментальные принципы человеческого бытия положили начало развитию цивилизаций. Но до этого должно было господствовать совершенно иное состояние психики — состояние, имеющее мало общего с тем, что присуще современному человеку и преобладает на протяжении нескольких последних тысячелетий. Предполагается, что такое архаическое состояние психики свойственно племенам, сохраняющим первобытный образ жизни вплоть до нашего времени. В последнее время проблемы психической жизни первобытных людей обратили на себя внимание этнологов и социологов'. Были осуществлены попытки выявить и систематизировать различия между миром первобытных людей и тем миром, в котором живем мы; в итоге удалось прийти к различению двух типов мышления и сознания. Мы стремимся к отчетливому, осознанному мышлению, ясным определениям, дифференциации объекта и субъекта, реальности и воображения, установлению границ между вещами как таковыми и т. п.; при этом наша мысль постоянно соотносится с эмпирической реальностью. Но существует и иной, не логический (или дологический) тип мышления; для него характерны такие качества, как образность, наглядность, насыщенность конкретными и символическими значениями. Дологическое мышление допускает замену одних вещей другими и объединение образных представлений: в итоге гетерогенные lфеномены сливаются в единую картину, а эмпирические целостности расщепляются на гетерогенные связи и смыслы. Такой протеический взаимообмен форм и образов становится истинной реальностью, замещая в этой функции эмпирические пространство и время, — или. лучше сказать, в системе первобытного мышления пространство и время еще не существуют как категории действительности и логики.

Если мы обратимся к образному содержанию психотических переживаний. типам психотического мышления, способам отбора и систематизации объектов, кажущемуся хаосу фантастических представлений, а также к символике и магии, мы обнаружим в них ряд удивительных параллелей мифам, представлениям и способам мышления первобытных людей. В обоих случаях заметна определенная связь со сновидениями. Нищие писал: «Сон меняет вещи произвольно и прихотливо, пользуясь для своих целей мимолетными подобиями; но с той же произвольностью, с той же прихотливостью создают народы свои мифы… Во сне все мы подобны дикарям… В снах и грезах мы вновь и вновь идем по пути. уже пройденному человечеством до нас».

В свое время Эмминггауз кратко остановился на проблеме «этно-психологических эквивалентов психических расстройств» и привел в этой связи исчерпывающую библиографию из области этнологии, археологии и психопатологии. Сопоставление мифа и психоза — излюбленная тема исследователей фрейдовской школы, в особенности Юнга Позднее это сопоставление было подхвачено Райсом и Шторхом, но только в связи с шизофренией Если говорить о содержательном аспекте, об осмысленных связях между содержанием и образами, то сходство кажется несомненным. Поэтому у ученых возникло желание понять душевную болезнь в терминах первобытной психической жизни и, с другой стороны, понять первобытную психическую жизнь исходя из наблюдений за пациентами. Этой цели служит теория, согласно которой при психическом расстройстве, как и во сне, устраняются некоторые тормоза: в итоге первобытные содержательные элементы могут снова «всплыть» из глубин бессознательного. Но такой подход не оправдал возлагавшихся на него больших надежд. Архаический тип мышления. свойственный сознанию первобытного человека, принципиально отличается от психотического расстройства. Первобытное мышление — итог коллективного развития, служащий потребностям реальной общности людей. Что касается шизофренического мышления, то оно изолирует человека, отделяет его от общности. Образное мышление первобытного человека — факт жизни духовной общности, в которой рациональное мышление развито еще очень слабо. Что касается мышления больного шизофренией, то его «образный» характер противоречит сохранной способности к рациональному мышлению согласно нормам той цивилизации, к которой данный больной принадлежит по рождению. Поиски аналогий между первобытным человеком и больным шизофренией принесут пользу только при условии, что они будут служить

выявлению признаков, характеризующих любые акты образного мышления, равно как и его содержательный аспект. Для нас не составляет секрета, что состояния сознания, характеризующие больного шизофренией, первобытного человека и человека, которому что-то снится. — феномены разных порядков; но мы все еще ничего не знаем о различиях на уровне содержательных элементов и актов психической жизни. Перечисление черт сходства способно произвести большое впечатление разве что на начинающих: каждый, кто имеет дело с конкретными случаями, ощущает не только сходство, но и различия. Итак, перед нами встают следующие вопросы.

(1) Являются ли шизофренические переживания источником первобытных воззрений и представлений? Ответить на этот вопрос невозможно.

(2) Что представляет собой первобытное мышление в сравнении с мышлением больного шизофренией? Очевидно, первобытное мышление — это «здоровая» разновидность мышления; оно не имеет характера первичного шизофренического переживания или шизофренического процесса.

(3) Что имеется в виду, когда говорят о «повторном всплытии на поверхность» забытых, похороненных цивилизацией первообразов, мифов, символов, возможностей и сил? Эта теория лишена отчетливости и недоступна проверке, а предполагаемые связи все еще не могут быть изучены сколько-нибудь глубоко. Гипотеза сама по себе великолепна, но совершенно необоснованна; ее можно сколько угодно испытывать на новом материале, но наших знаний от этого не прибавится.

Когда мы рассматриваем первобытное мышление так, как его представляют этнологи, мы получаем в свое распоряжение некую методологическую схему, которая помогает нам в нашем описании шизофренического мышления. Когда же мы обнаруживаем яркие параллели между мышлением первобытных людей и спецификой действий и переживаний тех лиц, чьи психические расстройства являются следствием мозгового повреждения', нам едва ли приходится рассчитывать на выявление реальных связей между «первобытностью» и болезнью; в лучшем случае мы можем использовать для наших описаний сходные категории.

(д) Психопатологическое в различных культурных кругах

Насколько известно, всем трем великим культурам современности — восточноазиатской, индийской и западной — свойственны одни и те же психопатологические феномены. Их содержательный аспект меняется согласно господствующим воззрениям. Психопатологические явления одинаковы даже на уровне отдельных невротических отклонений

© Современный мир и проблема вырождения

В течение последних ста с лишним лет то и дело приходится слышать и читать о предсказаниях упадка и конца западной культуры, конца Европы и европейцев или даже конца человечества вообще. В этой связи психопатологам следует выяснить: (1) действительно ли в современном мире существуют факторы, под воздействием которых болезненные проявления меняются; (2) действительно ли существует так называемое вырождение и можно ли доказать, что в современном мире оно дает о себе знать сильнее, чем прежде.

Статистика свидетельствует о количественном росте госпитализированных душевнобольных, самоубийств и преступности.

1. Статистические данные по цивилизованным европейским государствам таковы: начиная с 1850 г. отношение количества госпитализированных больных к численности населения в целом возросло в 2—3 раза. Само по себе это не означает. что частота психических заболеваний также возросла: ведь как в прошлом, так и ныне далеко не все душевнобольные становятся пациентами специальных заведений. Единственная причина увеличения числа госпитализированных душевнобольных может заключаться в том, что при неизменном общем проценте психотиков ныне их в больницы принимается больше, чем прежде. Неизвестно, так ли это на самом деле, но, судя по всему, с приведенным объяснением готово согласиться большинство психиатров. Ремер показал, что в 1904—1910 гг. в Бадене заметно возросло число госпитализированных больных; но пациентов, принятых в больницы впервые, по существу, не стало больше. Возможные причины более частой госпитализации следующие: (а) в условиях высокоразвитой технической цивилизации лицам с умственной отсталостью и психопатам выжить намного труднее, чем в условиях, характеризующихся более низким уровнем развития техники и, соответственно, более спокойной жизнью. Это соображение косвенно подтверждается тем, что и ныне госпитализированных больных в городах больше, чем в сельской местности, а их количество прямо пропорционально плотности населения. Там, где жизнь сложнее, где она предъявляет личности более высокие требования, люди избавляются от своих душевнобольных родственников достаточно быстро. С другой стороны, в деревне легче обеспечить уход за слабоумными, которые к тому же вполне могут выполнять полезную работу. Предъявляемые жизнью высокие требования и всеобщее начальное образование — вот те причины, в силу которых в настоящее время так много говорят о слабоумных и умственно отсталых детях; раньше на частоту душевных болезней, как кажется, почти не обращали внимания: (б) возможны и другие, менее существенные причины — например, улучшение условий в приютах, большее доверие к ним, более терпимое отношение значительной части населения к понятию «душевная болезнь». Наконец, ныне люди (особенно городские жители) испытывают значительно меньший страх перед психиатрами и обращаются к ним, в общем, на относительно ранних стадиях болезни — в отличие от прежних времен, когда сам факт обращения к психиатру был чем-то вроде смертного приговора.

2. Самоубийство само по себе не является признаком психической аномалии. Но большинство самоубийств совершается представителями характерологических типов, интересных с точки зрения психопатологии, а также людьми. страдающими теми или иными известными заболеваниями. Поэтому статистика самоубийств дает некоторое представление о частоте аномальных психических состояний в целом. Начиная с 1820 г. число самоубийств в отношении к общей численности населения возросло более чем на 50 %. Но динамика роста самоубийств нерегулярна: во времена экономических кризисов, когда цены на еду растут, самоубийств становится больше, а в военное время — меньше. Соответствующие цифры можно истолковать следующим образом: под влиянием изменившихся условий жизни судьба лиц с определенной устойчивой предрасположенностью становится настолько тяжелой, что они легко поддаются отчаянию. которое, в свой черед, порождает реактивные, депрессивные и прочие психозы. Такие лица чаще оказываются в ситуациях, когда будущее кажется безвыходным, безнадежным и невыносимым. Изменения, затрагивающие культурную среду, предоставляют больше возможностей проявиться тем формам реакций. которые укоренены в конституции личности.

Зависимость частоты самоубийств от культурных факторов иллюстрируется сравнительной статистикой самоубийств среди евреев, католиков и протестантов (приведенные цифры отражают количество лиц, покончивших с собой, на миллион жителей)'

Среди восточноевропейских евреев, живущих на своей родине, самоубийства редки. Та же картина наблюдалась и среди западноевропейских евреев до того, как они были уравнены в правах с христианами. Приведенные в таблице цифры свидетельствуют о значительном влиянии среды и, в частности, такого фактора, как религиозное неприятие самоубийства.

3. Сходная интерпретация возможна и для возрастающей кривой преступности. Динамика преступности вполне убедительно объясняется тяжестью социальных условий (что способствует проявлению преступных задатков) и более строгим применением законов.

Статистика способна учитывать только самые явные, грубые признаки измененной психической жизни. Поэтому в поисках количественных показателей, а также примерных впечатлений об их динамике было бы уместно обратиться к сопоставлению различных эпох. Здесь мы можем лишь бегло очертить цели такого сравнительного исследования; о результатах же говорить пока не приходится.

Повсеместно принято считать, что развитие технической цивилизации в XIX в. сопровождается изменением всего образа жизни людей. Темп жизни неуклонно растет, спешка становится обычным состоянием, повсеместно царит беспокойство, сочетающееся с ощущением повышенной ответственности (при том. что какая-либо метафизическая основа для последней отсутствует). На место созерцания и размышлений приходит утомительная погоня за удовольствиями, порождающая сильные импульсы, которые, однако, не оказывают никакого воздействия на внутреннюю жизнь. Резко возрастают требования к работоспособности, выносливости и т. п. Люди, ведущие такой образ жизни, чаще испытывают хроническую усталость и, соответственно, страдают от неврастенических симптомов. Исходные предрасположенности, оставаясь в основе своей неизменными, приобретают явно неврастенические признаки. Можно предполагать, что в прежние, более спокойные времена те же признаки пребывали в латентном состоянии.

На рубеже XIX и XX вв. невроз был объявлен типичной болезнью современности. Постоянно говорилось о том, что ныне он встречается значительно чаще, чем когда-либо раньше. Американский исследователь Берд впервые дал обобщающее описание этой болезни, которую он назвал неврастенией. Мы не имеем никаких количественных данных о распространенности неврастенических явлений в прошлом и настоящем. Судя по старой медицинской литературе, отдельные симптомы под различными названиями были известны и в прежние времена.

К настоящему времени о динамике неврозов сложилось следующее мнение: истерических явлений стало намного меньше (некоторые из них — припадки, судороги и т. п.— практически не встречаются): с другой стороны, частота неврозов с навязчивыми явлениями резко возросла.

Теория вырождения. Имея в виду, что предрасположенность человека со временем не меняется, мы попытались указать на значение меняющихся социальных условий для развития различных психических аномалий в разные исторические эпохи и в разных культурах. Но это не снимает вопроса о мере изменчивости наследственной психической предрасположенности рода или расы в масштабах нескольких поколений. Психопатологу особенно важно знать, что происходит в ходе смены поколений с наследственной предрасположенностью к психическим аномалиям и болезням: выказывает ли эта предрасположенность тенденцию к усилению или к ослаблению? Еще один важный для психопатологии вопрос: приводит ли культурное развитие к так называемому вырождению рода или расы? Нельзя считать «вырождением» случаи. когда предрасположенность к неврозу, долгое время остававшаяся в латентном состоянии, вдруг в полной мере проявляется под воздействием подходящих условий среды. О вырождении можно говорить только тогда, когда развитая аномалия передается потомству независимо от какого бы то ни было влияния среды. Ребенок может сохранить сходство со своими родителями, даже будучи переведен в совершенно иные жизненные условия; одно это красноречиво свидетельствует против вырождения. Как показал Бумке, у нас нет никаких доказательств в пользу того, что определенные культурные влияния могут способствовать вырождению. Любые влияния затрагивают только конкретных людей и по наследству не передаются.

Самый яркий пример, приводимый в пользу концепции вырождения под влиянием культурных факторов. — это судьба высококультурных семей. На этот счет существуют два диаметрально противоположных взгляда. Одни исследователи считают, что ни о каком наследственном вырождении не может быть и речи, а во всем виновато влияние, оказываемое средой на новые поколения начиная с раннего детства; для объяснения привлекаются такие факторы, как чрезмерно щадящее воспитание, избегание физических усилий, лень, неупорядоченный образ жизни, стремление иметь поменьше детей и т. п. Согласно другой точке зрения, речь должна идти именно об изменениях, передаваемых по наследству: высококультурные семьи ведут себя подобно тем видам животных, которые в неволе не размножаются. Многие романы повествуют о семьях, в которых невротическая конституция от поколения к поколению становится все более и более заметной; само по себе это не противоречит действительным фактам, но теоретически вопрос все еще далек от окончательного разрешения.

Другой пример вырождения под влиянием культурных факторов приводится не столь часто. Имеется в виду быстрое угасание рода или расы прирезкой смене социальных условий. Нечто подобное произошло с американскими неграми после отмены рабства. Считается, что до отмены рабства на каждый миллион человек приходилось 169-—175 психически больных; через несколько лет после того, как рабство было ликвидировано, это число возросло до 367, а через 20 лет — до 886 Эти цифры не поддаются сколько-нибудь убедительному истолкованию — прежде всего из-за недостатка материала и невозможности проверить его критически.

Вопрос о вырождении как генетически обусловленном усугублении патологических феноменов связан с вопросом о причинах тех изменений, которые претерпевают первобытные народы при контакте с цивилизацией. В данной связи много говорится о воздействии алкоголя и смягчения условий жизни, о пресыщенности жизнью, о самоубийствах. абортах и т. п. Судя по всему, разные расы реагируют совершенно по-разному. Угасание — это вовсе не то же самое, что вырождение.

Если в теории вырождения есть какое-то рациональное зерно, оно должно быть выявлено в итоге генетических исследований. Вырождение, понимаемое как неизбежный и тотальный процесс, все еще остается чем-то недоказуемым и мнимым. Теория вырождения фантастична: но она указывает на некоторые перспективные направления исследований.

Часть 6. Человек как целое.

Первые пять частей этой книги, будучи по своему содержанию эмпирическими, требуют дополнения в виде шестой и последней части. Эта часть не умножит наших познаний; ее задача — осветить некоторые фундаментальные философские вопросы. Вопросы эти слишком важны. чтобы мы могли позволить себе обойти их молчанием. Итак, мы выходим за рамки собственно психопатологической науки; но все, что нам предстоит сказать, так или иначе соотносится с психопатологией.

Дата добавления: 2015-11-02 | Просмотры: 491 | Нарушение авторских прав