АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Методы биографики

(а) Сбор, упорядочение, представление материала

Сбор материала — это приведение в единство всех фактов жизни индивида, его собственных высказываний, сообщений и отчетов о нем, результатов тестирования его способностей, всего того, что непосредственно или опосредованно служит объективации его жизни. Все, что сообщает хоть что-нибудь о жизни индивида, может стать материалом для его биографии. Упорядочение материала может осуществляться по-разному, но все подробности должны быть представлены в отчетливой, обозримой форме. Для целей биографики важно, чтобы материал упорядочивался на хронологической основе. События, сообщения, письма и т. п. должны располагаться в хронологическом порядке, с указанием всех дат. В этом виде они составляют исходный материал для всякой дальнейшей биографической работы. Этот материал должен быть по возможности полным, без пробелов. Представление материала, следующее за всей этой предварительной технической подготовкой, составляет особую проблему. В представляемой лаконичной, прошедшей тщательный отбор, структурированной картине отдельная жизнь должна проявиться во всей своей целостности. Мы не получим никакой картины на основании одного только собрания частностей или простой аранжировки отдельных данных в хронологическом порядке.

Возникает вопрос: каким образом можно наглядно представить человека в целом и в его глубинной сущности? Живой человек в каждый данный момент времени присутствует в «сиюминутности» своего наличного бытия, но не как целое. Целое может оказаться в фокусе нашего поля зрения только в результате обобщения и представления всей жизни человека.

Итак, сбор материала и его представление исключают друг друга. Любая попытка сочетать эти два момента порождает досадную путаницу. Для каждого отдельного случая необходимы как сбор, так и представление материала: собранный, исчерпывающий материал должен быть готов для любых новых исследований на его основе, а представление этого материала, то есть его оформление, осуществленное в определенный момент времени для решения определенной задачи, должно быть готово к повторному использованию в свете новых идей — так, чтобы различные варианты представления одного и того же материала могли стимулировать и дополнять друг друга. Представление материала можно считать испорченным, если в нем нет ничего, кроме исходного «сырья»; с другой стороны, процесс сбора материала терпит ущерб, если в него вмешивается представление материала. Упорядочение фактов — если только оно не осуществляется в соответствии с некоторыми внешними точками зрения на сбор и систематизацию данных — есть уже их интерпретация и представление.

(б) Описание конкретных случаев болезней (казуистика) и биографика

Существует принципиальное смысловое различие между описанием больного как частного случая того или иного общеизвестного расстройства и описанием его же как единственного, неповторимого представителя рода человеческого. Направляя свое внимание на первый, общий аспект психического расстройства, я не испытываю необходимости в целостной биографии; мне нужны только конкретные, относящиеся к данному аспекту факты, и я, по мере возможности, пытаюсь выявить их в казуистическом описании. Когда же я сосредоточиваю свое внимание на индивиде, я пытаюсь увидеть его жизнь в целом; при этом элементы общего характера служат средством постижения и представления, но не составляют моей цели. Любовь к отдельному «случаю» побуждает меня обратить его в нечто большее. Индивид, как нечто историческое и неповторимое, вписывается в ту совокупность живых форм, которую мне довелось наблюдать и которая хранится в моей памяти. Казуистические описания (истории болезни) относятся к области общего знания, тогда как биографика всегда указывает на конкретного индивида.

В случае казуистики отбор существенно важных и достойных упоминания явлений осуществляется на основании только одной точки зрения. В случае же биографики основным фактором служит единство данного индивида как внутренне связной целостности. Именно это единство управляет отбором точек зрения, позволяющих рассмотреть целое с должной полнотой.

Индивид может что-то значить и с исторической точки зрения. Но для психопатолога, посвятившего себя исключительно казуистике, он существует вне какой бы то ни было исторической роли или объективной оценки и представляет всего лишь выражение того или иного идеального типа.

(в) Настоящее как исходный пункт

Как правило, биографический материал добывается только благодаря опросам и сбору документов. Наблюдатель может участвовать в жизни другого человека лишь на правах преходящего, временного фактора. Врач имеет своих больных перед собой, он общается с ними, помогает им и оказывает воздействие на их жизнь в течение более или менее длительных периодов времени. Жизнь больного раскрывается врачу, в меру восприимчивости последнего, как целостный фрагмент развития данного больного в данный период времени. Чем ближе врач к больному, тем полнее раскрывается перед ним соответствующее развитие, тем больше вероятность того, что он сумеет воспринять его наиболее значимые, решающие элементы. Весь промежуток времени от рождения до смерти, в других случаях явленный врачу ретроспективно и в сжатой форме или нуждающийся в умозрительной реконструкции с его стороны, может быть воспринят и пережит как настоящее во всей своей конкретности — если только врач уделит свое внимание всему тому, что уже произошло в жизни его пациента и что еще могло бы произойти. Фон Вайцзеккер считает, что в психотерапевтической деятельности опыт полной вовлеченности врача в жизнь больного возможен постольку, поскольку личность врача становится фактором развития событий, происходящих в личностном мире больного. В итоге терапевт и больной становятся актерами одного и того же спектакля; врач принимает участие в судьбе больного, вместе с ним проходит через все его кризисы, испытывая на себе всю меру их серьезности. Фон Вайцзеккер заинтересован в том, чтобы обратить такое биографическое восприятие («восприятие в терминах биографики», biographische Wahrnehmung) в основу для новых прозрений.

Типичную стилистику биографических событий он обобщает следующим образом: «Дана определенная ситуация, возникает определенная тенденция, напряжение нарастает, кризис достигает кульминации, вторгается болезнь, и вместе с этим вторжением или вслед за ним первоначальная ситуация разрешается; наступает новая ситуация, которая затем стабилизируется». Событие, драма, кризис, разрешение — все это суть для него биографические категории, вмещающие в себя «целостные события»; из них уже невозможно исключить так называемые случайные события, а соматические болезни (вплоть до тонзиллита и др.) могут при случае играть в них существенную роль. Он обнаружил, что соматические болезни «возникают в поворотные моменты биографических кризисов или находятся в неразрывной связи с самыми коварными кризисами всей жизни… что болезнь и симптом обретают значение душевных устремлений, моральных позиций и духовных сил; соответственно, в биографии видится нечто вроде общей основы для всех соматических, психических и духовных аспектов человеческой персоны». Смысл и границы своего «биографического восприятия» он определяет следующим образом: «Недопустимо прилагать категории биографического подхода без разбора ко всему, что выявляется при анамнезе или исследовании. Биографический метод — это не объяснение, а род наблюдающего восприятия. Используя его, мы не обнаруживаем никаких новых факторов или веществ наподобие излучений или витаминов. Но он оказывает преобразующее воздействие на фундаментальные категории объяснения. Включение субъективного фактора в методологию исследования — это точка, в которой возникает сдвиг фундаментальных категорий».

Вместе с тем биографическое восприятие может вводить в заблуждение. Если эмпирического материала слишком мало, такое восприятие способно порождать почти произвольные выводы. В качестве иллюстрации приведем хотя бы следующее рассуждение: «Во время эпидемии лицо, испытавшее душевное потрясение, легко заражается и может умереть — при том, что окружающих болезнь может не затронуть вовсе. Это обстоятельство известно и широко признано, особенно в связи с эпидемиями холеры: смерть Гегеля и Нибура от этой болезни была обусловлена впечатлением, произведенным на них парижской революцией 1831 года».

Хотя фон Вайцзеккер не сопровождает свою обобщенную трактовку проблемы никакими конкретными «данными» — по меньшей мере в подразумеваемом им смысле, — он все же обращает внимание на один аспект медицинской казуистики, который исследователи слишком легко забывают. Существует принципиальное различие между нашим восприятием случая как проявления чего-то общего (таков научный подход) и нашим восприятием того, что явлено нам как нечто единственное, как загадка, для разъяснения которой любые утверждения общего характера совершенно непригодны (таков подход, основанный на общности судеб, экзистенциальном и метафизическом опыте). Разница принципиальна потому, что здесь, у последних пределов научного познания, любая коммуникация может основываться только на непосредственных данностях нашего опыта: «Я могу сообщить, но не могу обобщить то, что я знаю». Согласно фон Вайцзеккеру, «наиболее важные стимулы не могут быть переведены в понятийную форму», — хотя в другом месте он же утверждает, что «понятийных определений отнюдь не следует избегать». Впрочем, такие определения едва ли вообще возможны, если понимать под ними ссылки на какое-то объективное, доступное проверке знание. Тот обобщающий элемент, на который можно было бы указать в данной связи, есть не общее, объективируемое благодаря нашему познанию, а универсалия, философски объясняющая историческое проявление абсолюта, или одна из категорий, используемых при объяснении стиля, типа и формы (здесь, впрочем, надо заметить, что только неповторимое и непредсказуемое объяснение достигает цели).

Существует также принципиальная разница между раскованностью исследователя — свободного от каких бы то ни было предвзятых схем и совершенствующего свою восприимчивость, подчиняющегося фактам и доверяющего интуиции, — и соучастием врача в судьбе пациента: ведь когда врач сам вовлекается в перипетии чужой жизни, всякого рода случайности, интуитивные догадки, безграничные возможности для интерпретации на мгновение обретают для него метафизическую неоспоримость. Он уже не смотрит на вещи глазами одного только эмпирического разума. Поэтому он может лишь рассказать о том, что обрело для него статус очевидности, сделать это наглядным и осязаемым, но не доступным объективной верификации: ведь он сам, по существу, не может знать, было ли это в действительности или нет, и не имеет средств для проверки самого себя. Сила воздействия его рассказа коренится в живости видения: «рассказывая повторно, ты говоришь уже о чем-то совсем ином».

(г) Идея единства биоса

В течение всей своей жизни человек, несомненно, остается единым целым — не только потому, что его телесная сфера при всех затрагивающих ее материальных изменениях, трансформациях формы и функций остается той же, но и благодаря осознанию собственной идентичности и памяти о своем прошлом. Говоря о единстве человеческой жизни, мы, однако, имеем в виду не эти формальные проявления единства, а скорее то единство, которое обнаруживается в связности внутреннего и внешнего опыта человека, его переживаний, действий и поведения — связности, которая объективируется в совокупности явлений, составляющих биос. Но такое единство постоянно находится под вопросом. Человек, так сказать, «распыляется», допускает отсутствие связей между происходящими с ним событиями; внешние события «наваливаются» на него как нечто чуждое; он выказывает забывчивость, он изменяет себе, он претерпевает радикальные метаморфозы. Но даже при наличии относительно связной картины биографическое исследование может лишь выделить из общего контекста то, что оно хочет представить. Оно не способно вернуть единство тому, что уже было разделено. Но единство, заключенное в живом человеке — то самое единство, вокруг которого биограф кружит со своими образами и понятиями, — представляет собой не объект, а лишь принятую «к сведению» идею. Эта идея единства сама поддается структурированию. Она необходима биографу; но он вовсе не должен постоянно размышлять о ней. Во всех своих многообразных модусах она указывает на пределы нашей способности к познанию; и в то же время она сообщает последней все новые и новые стимулы. Она держит наши глаза открытыми, чтобы мы не ограничивали себя преждевременными единствами, будто бы составляющими искомую целостность.

(д) Фундаментальные категории биографики

Идея единства биоса сама по себе объективируется только в формальных схемах (начиная со схематического представления о пребывающем во времени гештальте); но благодаря ее использованию мы открываем для себя категории, с помощью которых удается в общих терминах понять то, что методологически представляется как биографический материал (иными словами, мы открываем для себя не единство как таковое, а ряд частичных единств). Категории, о которых идет речь, распадаются на две группы, соответствующие причинным и понятным связям. К первой группе относятся биологические категории течения человеческой жизни — то есть различные возрастные периоды, типичные фазы и процессы (см. §2 настоящей главы). Ко второй группе относятся категории истории внутренней жизни человека: «первое переживание», «адаптация», «кризис», «развитие личности» и т. п. (§3 настоящей главы). Все эти категории обозначают то общее, что содержится во всякой биографии. Общее может быть предметом научного обсуждения; что касается специфического и частного, принадлежащего данному биосу, и только ему, то оно может быть лишь описано во всей своей конкретности. Биографическое исследование — это не просто приложение общих категорий к конкретному материалу; оно объединяет общее и неповторимое в единой разъясняющей среде. Общее знание, достигаемое на основе использования категорий, и составляет предмет настоящей главы.

(е) Замечание о гуманитарной биографике

Биографии, создаваемые в рамках гуманитарных наук, охватывают мир, направления духовной жизни, исторические периоды в той мере, в какой они представлены в личности и проявляют себя через нее. Они также занимаются объективными проявлениями и достижениями, делающими данную личность интересной для исследования. Авторы сплошь и рядом выказывают отсутствие интереса к психологическим реалиям, обходят их стороной, не умеют их распознать или трактуют их более или менее фантастически. Но все это не биографии в подразумеваемом здесь смысле — то есть в смысле описания единственного и неповторимого биоса отдельного человека. К биографиям в нашем смысле близки не очерки в жанре «жизнь и творчество», создаваемые без сколько-нибудь определенной цели, а скорее литературные описания, в которых действительный материал перемежается разного рода комментариями. Литературный мир интересуется биографиями лишь постольку, поскольку они включают в себя достижения творческого духа, и пренебрегает так называемыми приватными моментами. Отсюда — поразительно малое число настоящих, реалистических биографий.

И все же, с точки зрения нашего интереса к биографике, гуманитарные науки очень важны, так как именно они предоставляют в наше распоряжение обильный материал. Полноценная и правдоподобная документация сохранилась только о жизни исторических личностей. Мера обозримости их биосов несопоставима с тем, что мы можем знать о больных, правонарушителях, обычных людях. Такой человек, как Гете, безотносительно к степени своего исторического величия, представляет собой бесценный объект для биографики — ибо после него сохранилась обильная документация (произведения, письма, дневники, записи разговоров, отчеты), усилиями специалистов-филологов приведенная к упорядоченному, легко обозримому виду.

(ж) Достижения психопатологической биографики (патографии)

Итак, наиболее богатый материал для биографики обнаруживается в жизнеописаниях исторических личностей. Но старательность, с которой в настоящее время составляются истории болезни, анамнезы и катамнезы, позволяет представить биосы отдельных больных со значительной степенью наглядности и непосредственной убедительности. Задача составления таких биографических описаний отнюдь не является чем-то новым. Биографии душевнобольных писал еще Иделер. «Биографии» — это такие истории болезней, которые не столько пытаются представить отдельный феномен или отдельного индивида всего лишь как частный случай известного заболевания, сколько предназначены для наглядной демонстрации жизни человека в целом (именно в этом смысле Бюргер-Принц [Bьrger-Prinz] справедливо называет «биографией» свою патографию Лангбена [Langbehn]). В идеале психопатолог стремится к ясному, живописному и наглядному представлению жизни больного. Хорошо составленные «истории болезни» могли бы с успехом называться «портретами» индивидов, интересными не только как иллюстрации определенных типов заболеваний, но и как образы живых людей. Таким образом, нозология и биографика составляют два полюса одного единства.

Обозревая множество психиатрических биографий и историй болезни, мы можем видеть, насколько различны подходы к способу представления наблюдаемых фактов и явлений, присущие тем или иным историческим эпохам и культурам. Иногда особое внимание обращалось на сенсационных персонажей — в особенности на преступников; в других же случаях истории болезни всецело сосредоточивались на предполагаемых универсалиях и в итоге вырождались в нечто скучное и бессодержательное. Затем появилась школа Крепелина с ее описаниями течения заболеваний (исследования при этом руководствовались идеей нозологической единицы, а иногда и дружески-сочувственным отношением к отдельному случаю; процедура превратилась в метод нозологического исследования, незаметно перерастающий в настоящую биографику). В определенный период возобладала тенденция к анализу патологических явлений у знаменитых людей; сфера психопатологического исследования существенно расширилась благодаря вовлечению высокодифференцированного материала, который мог быть предоставлен только такими случаями.

И все же до последнего времени интерес к биографике значил для психиатрии не так уж много. Стимулирующий потенциал биографических исследований так и не был осознан по-настоящему. Среди историй болезни мы обнаруживаем сравнительно немного настоящих биографий. Даже психотерапевтические истории болезни, для которых идея биографики кажется чем-то само собой разумеющимся, представляются в данном отношении скорее недостаточными. Достижения предшественников не могут нас удовлетворить — даже если мы сделаем скидку на трудности, связанные с публикацией историй все еще живых людей. Мы слишком часто сталкиваемся с аморфными и бесконечными массами материала, скованного рамками предвзятых теоретических представлений. Нередки образцы анекдотических и сенсационных сообщений, а также рассказов о всякого рода терапевтических «чудесах». Настоящая биография должна дать позитивную картину целой жизни, рассмотренной со всех возможных точек зрения. Эта картина, в своем роде, должна быть единственной и репрезентативной; она должна обеспечить конкретную ориентацию благодаря тем психопатологическим догадкам и открытиям, которые нашли в ней свое отражение.

Если бы мы имели в своем распоряжении набор таких тщательно составленных биографических картин, это могло бы послужить наилучшим из всех возможных введений в психопатологию. Только биографическое представление развитых случаев способно со всей ясностью показать, что именно в общих понятиях все еще остается произвольным и недостаточно содержательным, какие моменты не выявляются при мимолетном, недостаточно тесном общении, а также в «усредненных» случаях.

(з) Искусство составления историй болезни

Истории болезни, попадающие в научные публикации, служат подтверждению некоторых общих положений. Как ни странно, их авторы обращают мало внимания на композиционный аспект изложения. Даже выдающиеся исследователи часто выказывают в этом вопросе явную неаккуратность. В данной связи уместно сделать несколько замечаний.

Важно, чтобы в распоряжение читателя была предоставлена картина, выполненная со всей тщательностью, шаг за шагом, предложение за предложением, абзац за абзацем. Отсюда вытекают следующие требования. Представляя нечто, мы должны каждый раз делать это по возможности исчерпывающе. Повторять одно и то же, пусть в других выражениях, нельзя; все, что в материале повторяется, должно быть сведено воедино. Любые перечисления должны быть сведены к минимуму (более того, собрания всякого рода данных лучше давать отдельно от изложения истории болезни в собственном смысле; простое, мнимо объективное воспроизведение заметок в больничном журнале следует считать дурным тоном). Лаконичность изложения способствует выразительности картины. Хронологические и психографические данные вполне могут обобщаться в виде таблиц. Но само изложение должно являть собой запоминающуюся, если не сказать незабываемую, картину.

Представление материала должно варьировать в зависимости от того, о чем идет речь в каждый данный момент. Сведения из области феноменологии, моменты психологически понятного развития, драматически насыщенные события, расширяющиеся круги фактов, свидетельствующих о переломе в жизни больного, демонстрация соматических данных — все это должно модифицироваться в биографических описаниях согласно тому, какова природа материала и с какой именно точки зрения он рассматривается.

Структура биографической истории болезни не должна следовать какой бы то ни было заранее заданной схеме. Скорее напротив, она должна диктоваться самим материалом. Теоретические понятия следует использовать только как средство, помогающее внятно описать наши наблюдения. Это означает, что наблюдатель должен всецело подчиниться эмпирике наблюдаемого. Благодаря нашему искусству видеть и непреложному характеру того, что мы видим, естественным образом формируется определенный порядок, и точные определения приходят сами собой. Ценность описания определяется тем, насколько тесно оно связано с действительностью; и избираемые слова должны непосредственно отражать действительность. Теоретические понятия используются для — структурирования того, что мы видим; они играют определенную роль как инструменты отбора и как способ осознания того, что именно служит предметом представления.

Частности могут быть отчетливо представлены только исходя из целого, из совокупности всех фактов. Поэтому работа осуществляется постепенно: от сбора данных, через их техническое упорядочение (в виде хронологических и психографических таблиц) — к их представлению во всех подробностях. После первой же попытки мы сможем лучше ощутить то, о чем сообщает нам наш материал. Поэтому в конце необходимо заново проверить и доработать изложение в свете того, что было забыто, обойдено вниманием, недостаточно подчеркнуто, не до конца обосновано эмпирическими данными.

§2. Биос как биологическое событие

Процесс непрерывного изменения целостного организма проявляется в виде последовательного ряда возрастов и в виде типичных рядов таких явлений, как припадки, фазы и процессы. У людей любое биологическое событие, находящее свое выражение в психике, так или иначе перерабатывается душой, модифицирует ход событий психической жизни, проявляет себя как нечто, относящееся не столько к биологии, сколько к сфере духа; оно усваивается духом, который либо способствует дальнейшему развитию оказанного им воздействия, либо тормозит это воздействие. В исследованиях человеческой души все чисто биологические моменты играют маргинальную роль; они постижимы лишь опосредованно, с помощью чего-то иного. Поэтому, обсуждая биологические события, мы всякий раз должны оглядываться на то, что не относится к биологии; аналогично, при обсуждении истории жизни индивида мы должны учитывать биологические факторы, ибо без них души как таковой не существует. В действительной жизни биологическое, душевное и духовное составляют неразрывное единство, но для науки их смысл принципиально различен. Научный подход предполагает их умозрительное разделение с последующим установлением взаимосвязей.

(а) Возрастная периодизация

О глубинном различии между событиями, происходящими в сфере живого, и событиями чисто механической природы свидетельствует то обстоятельство, что в развивающемся организме имеют место определенного рода эндогенные изменения: восходящее развитие в период роста и созревания, медленно сменяющие друг друга фазы в период зрелости, развитие вспять (инволюция) на завершающей стадии жизни. Чередующиеся периоды жизни различаются в аспекте соматических (морфологических и функциональных) характеристик, равно как и в аспекте типологии психической жизни. Поэтому любые болезни несут на себе печать того возраста, в котором они проявились. Некоторые болезни однозначно связываются с тем или иным возрастом.

1. Биологический возраст. Любой разновидности живого свойственна определенная типичная продолжительность жизни. Гигантские черепахи доживают до трехсот, слоны — до двухсот лет. Человек очень редко доживает до ста лет, в исключительных случаях — до ста восьми (Пюттер [Pьtter]). Срок жизни большинства животных короче; например, лошади живут около сорока лет. Жизнь бессмертна только благодаря способности к самовоспроизведению. Жизни любого существа неизбежно приходит конец — либо вследствие деления (если это существо одноклеточно), либо вследствие смерти. Смерть — результат односторонней дифференциации и специализации клеток многоклеточного организма. Из-за дифференциации клетки частично утрачивают способность к дальнейшему делению; что касается нервных клеток, то они утрачивают эту способность полностью. Любая неспособная к делению клетка через какое-то время гибнет. Естественный биологический процесс обеспечивает любой организм своего рода «внутренними часами», которые выполняют функцию регулятора. Эти «часы» определяют момент начала секреции половых гормонов при половом созревании, устанавливают срок «службы» неспособных к делению клеток и т. д. Процесс перехода от одной возрастной «конституции» к другой необратим. В критические моменты — в частности, в период полового созревания — имеет место своего рода «реорганизация» всего набора свойств индивида. Трудно определить, что именно в этом процессе беспрерывной трансформации остается неизменным: ведь это неизменное также, в свой черед, подвергается каким-то модификациям.

Целостную человеческую жизнь всегда было принято членить на отрезки — длиной в семь (Гиппократ), десять, восемнадцать (Эрдман [J. E. Erdmann]) лет или на отрезки какой-либо иной длительности. Но любое такое членение так или иначе учитывает три больших периода человеческой жизни: рост, созревание и инволюцию (заметим, что число периодов может быть увеличено, если принять во внимание переходы между ними и более мелкие деления). При этом реальный возраст, которому соответствует тот или иной переломный момент жизни, может колебаться в весьма широких пределах; так, менструации могут начинаться как в 10 лет, так и в 21 год (в среднем — в 14 лет), тогда как менопауза — в возрасте от 36 до 56 лет (в среднем — в 46 лет). Возрастные особенности психики часто описываются в соответствии с этим биологическим членением человеческой жизни.

Детство. Психическая жизнь ребенка характеризуется быстрым поступательным развитием, возникновением все новых и новых способностей и витальных чувств, высокой утомляемостью в сочетании со способностью быстро приходить в себя после любых расстройств, развитой способностью к обучению, открытостью посторонним влияниям, исключительной силой воображения, недостаточным развитием психических тормозов. В результате психическая жизнь ребенка оказывается чрезвычайно богата событиями; его аффекты очень сильны, а влечения — неуправляемы. Большинству детей и подростков свойственны эйдетические способности, обычно исчезающие по мере взросления.

Но самая главная особенность детского возраста — быстрый темп изменений, наступающих по мере развития. Последнее является не размеренным, монотонным процессом, а самоорганизующейся целостностью, ветвящейся и в то же время удерживающей исходное единство, расширяющейся и одновременно сосредоточивающейся. Различаются периоды интенсивного и экстенсивного соматического роста; типичные изменения структуры организма наблюдаются в возрасте 6—7, а затем и 12—15 лет. У детей эта целостность представляет собой не просто событие биологического (то есть чисто органического) роста, а психический и духовный процесс переработки и трансформации всего того, что обретается по мере умножения опыта, процесс установления дисциплинирующих обратных связей с опытом, приобретенным ранее. Различие между разработкой уже известного и внезапным обретением новой способности или нового знания, между духовной деятельностью и биологической стимуляцией этой деятельности настолько малозаметно, что в действительности мы не можем отделить одно от другого.

Половое созревание (пубертатный период). Равновесие, достигнутое к концу детства, нарушается в течение фазы полового созревания (когда развитие сексуальности выступает в качестве одного из множества факторов). Неравномерное развитие функций и направленности переживаний, хаотичный натиск нового, колебания между крайностями с явно выраженной тенденцией к преувеличениям — все это приводит к тому, что индивид перестает понимать себя, а мир становится для него проблематичным; индивид постепенно приходит к осознанию как своего «Я», так и окружающего мира. Схематически удается выделить несколько различных фаз полового созревания. Так, Шарлотта Бюлер различает «негативную» фазу (беспокойство, неудовлетворенность, раздражительность, неуклюжие движения, отвержение окружающего мира) и «подростковую» фазу (приятие жизни, жизнерадостность, надежды на будущее, обновление связей с окружающим миром, кульминационные моменты счастья — переход к взрослому состоянию). Тумлирц различает три возрастные фазы: «возраст вызова» (негативная установка по отношению ко всему на свете), «годы созревания» (приятие собственного «Я»), «годы юношества» (приятие окружающего мира). Описан ряд преходящих (кратковременных) явлений, сопровождающих процесс полового созревания: упоение различными настроениями, ложь ради защиты собственной личности и т. п.

Старость. В соматической сфере наблюдаются: обезвоживание, рост количества шлаков, рост кровяного давления, мышечная слабость, уменьшение жизненной емкости легких, плохое заживление ран, сокращение внутреннего психологического времени (один и тот же временной промежуток для ребенка богаче событиями, чем для человека пожилого возраста). Следы прожитой жизни становятся все более и более многочисленны. Обмен веществ замедляется: ведь «чем быстрее растут и гибнут частности, тем моложе целое».

Психическая жизнь в старости, в противоположность психической жизни в детстве, проходит спокойно; способности угасают, но на смену им приходит большой объем того, чем индивид устойчиво владеет. Торможения, упорядоченность жизни, умение владеть собой — все это подчиняет себе психическое наличное бытие и стабилизирует его. Вместе с тем часто имеют место такие явления, как сужение горизонтов, обеднение содержания психической жизни, ограничение сферы интересов, эгоцентрическая самоизоляция, соскальзывание в область инстинктивных потребностей повседневного существования, а также усиление признаков исходной личностной конституции (Anlage) — таких, как недоверчивость, мелочность, эгоизм, — прежде менее заметных благодаря «взлетам» молодого возраста.

Биологический возраст и способности. Методы экспериментальной психологии (психологии осуществления способностей) использовались для сравнения возможностей, присущих различным возрастным периодам. Была доказана правильность общепринятого мнения, согласно которому с возрастом уровень осуществления способностей падает; частично это удается объяснить изменением характера проявления способностей. Было обнаружено, что способность к быстрой адаптации уменьшается уже в возрасте 28 лет, память начинает ухудшаться с 30 лет, острота чувств и гибкость тела терпят упадок, начиная с 38—40 лет. Тесты, связанные с опытом повседневной или профессиональной жизни (чтение расписания поездов, составление отчетов, выполнение команд), показывают, что ухудшение начинается примерно с 50 лет и развивается очень медленно. Разница во времени между периодом биологической кульминации и максимумом проявления способностей прямо зависит от того, насколько активно духовные силы человека участвуют в его практической деятельности. Совпадение во времени имеет место только в спорте; у работников физического труда наилучшие результаты достигаются спустя 10, а у работников умственного труда — спустя 20 лет после прохождения точки биологической кульминации.

2. Биологическая связь между возрастом и психическим заболеванием. Любая болезнь претерпевает модификации в связи с возрастом больного. Некоторые болезни проявляются только в определенном биологическом возрасте. Например, среди параноиков никогда не бывает молодых людей, прогрессивный паралич возможен в любом возрасте, шизофрения у детей обнаруживается тем реже, чем меньше возраст ребенка. Наиболее разрушительные случаи шизофрении отмечаются преимущественно в юном возрасте. Возраст накладывает специфический отпечаток на любое болезненное состояние. На материале госпитализированных больных связь между возрастом и психозом может быть установлена статистически; для этого необходимо распределить по возрастам всю совокупность случаев, а также случаи, принадлежащие различным диагностическим группам, и сопоставить полученные цифры с цифрами по популяции в целом. Большинство заболеваний начинается между двадцатью и пятьюдесятью годами; после 55 лет количество пациентов, заболевших впервые, в сопоставлении с численностью популяции в целом постепенно уменьшается (Крепелин). Частота некоторых групп заболеваний резко возрастает в определенные десятилетия жизни. Объяснить все эти факты нелегко; ясно, впрочем, что существенное значение имеют не только биологические причинные факторы, но и условия жизни, социально навязываемые индивиду в том или ином возрасте.

Среди таких внешних условий — психические потрясения, испытываемые молодыми людьми, покинувшими родительский дом, насущная необходимость содержать себя, борьба за существование при отсутствии достаточных сил и возможностей в юном возрасте. Кроме того, особую роль играет повышенное напряжение всех сил и состояние перманентной возбужденности в период борьбы за свое место в жизни на третьем-четвертом десятке, пока человек не успел обеспечить себе более или менее надежное существование. В эти годы витальные силы человека достигают максимального развития. Как следствие, в эти же годы люди чаще всего заболевают сифилисом и алкоголизмом. Источниками эмоциональных потрясений и, значит, болезненных явлений становятся конфликты в супружеской жизни и в сфере любовных отношений. Годам к пятидесяти—шестидесяти значение жизненных разочарований и успехов, выпадающих на долю большинства людей, проявляется во всей полноте. Так, у несчастливых в браке женщин возраст может стать действенным источником разочарований и всякого рода нервных расстройств. С другой стороны, присущие старости спокойствие и надежность существования нередко ограничивают возможности проявления таких психических моментов, которые могли бы привести к расстройствам.

Как уже было отмечено, всякая болезнь в зависимости от возраста проявляется по-разному.

Детство. Некоторые нервные расстройства у детей могут пониматься как преувеличенные разновидности нормальных психических проявлений, присущих данному возрасту. Так, свойственная детям тенденция к «патологической лжи» на самом деле имеет своим источником необузданную детскую фантазию. Присущая детскому возрасту склонность к истерическим механизмам естественна и не дает оснований для неблагоприятного прогноза на будущую жизнь. Вероятно, личность в детстве может претерпеть фундаментальное изменение вследствие чисто соматической болезни — тогда как во взрослом состоянии такая трансформация личности наступает только как результат настоящего психотического процесса. У детей даже легкие инфекции зачастую приводят к тяжелым психическим изменениям, делириям и судорожным припадкам; но последствия эти проходят столь же легко, не оставляя никаких следов.

Половое созревание и менопауза. Две главные эпохи половой жизни — период полового созревания и менопауза — имеют немалое патогенное значение. В норме они сопровождаются значительными нарушениями физического и психического равновесия. Эндогенные психозы очень редко начинаются до начала пубертатного периода. Во время полового созревания наблюдаются смутные, неустойчивые настроения, заметные психические изменения с благоприятным прогнозом, кратковременные судорожные расстройства, в том числе и эпилептиформные; но в это же время начинаются процессы, в дальнейшем приводящие к устойчивым изменениям личности с явными признаками переходного возраста (такими, как дурашливость, склонность к розыгрышам, сентиментальная погруженность в мировые проблемы). Такие события, часто протекающие без острых, требующих госпитализации психотических явлений, рассматривались как остановка развития на пубертатной стадии. Геккер, однако, распознал в них симптомы прогрессирующего «гебефренического» процесса.

Менопауза — прекращение менструаций и инволюционное развитие гениталий у женщин — сопровождается соматическими и нервными жалобами и изменениями психической жизни, выступающими у некоторых женщин в весьма отчетливой форме. Преобладают следующие явления:

Сердцебиение, тяжесть в груди, приливы крови к голове, преходящее ощущение жара, рябь в глазах, приступы головокружения, аномальное потение, дрожь, бесчисленные неприятные ощущения; состояния беспокойства и крайней раздражительности, тревога, ощущение тяжести и оглушения, бессонница, повышенное половое влечение и связанные с этим психические расстройства («опасный возраст»); изменчивость настроений, склонность к депрессии и т. п.

Связь климакса с психозами не вызывает сомнений; но природа этой связи неясна. Термином «климактерические психозы» обозначались случаи меланхолии у женщин на шестом десятке. Нервные недомогания, на короткое время появляющиеся у мужчин того же возраста, также часто относятся на счет климакса, но для этого нет никаких оснований. Климакса у мужчин не бывает; в связи с такими жалобами речь должна идти либо о явлениях, сопровождающих старение, либо о невротических расстройствах у тех, кто не хочет стареть (и, в особенности, противится снижению потенции).

Старость. Усиление неблагоприятных признаков в старости может принимать ряд перетекающих друг в друга форм, от брюзгливого старческого деспотизма до тяжелых дефектных состояний и разрушительного старческого слабоумия (хотя в некоторых случаях возможен скачок в настоящую психическую болезнь- «процесс»).

С этой возрастной фазой явно связаны некоторые соматические изменения. Подобно всем остальным органам, мозг также претерпевает регрессивные изменения: при патологоанатомическом исследовании мозга старых людей часто приходится наблюдать атрофию клеток, пигментацию, повышение содержания кальция, жировые новообразования, некротические очаги. Но связь между разрушением психики в старости и масштабом таких морфологических изменений в мозгу все еще остается не вполне ясной. Взаимное соответствие наблюдается далеко не всегда. Ситуация в целом напоминает отношение соматических признаков вырождения к психопатической предрасположенности. Количественный рост признаков разрушения психики делает психическую аномалию более вероятной; но об однозначной причинно-следственной связи говорить все-таки не приходится. Чем серьезнее изменения, затронувшие мозг, тем выше вероятность упадка психической жизни; и вместе с тем даже у очень старых людей с серьезными сенильными изменениями в мозгу признаки психического упадка могут полностью отсутствовать.

Сенильные изменения вещества мозга следует отличать от специфических атеросклеротических изменений. Последние приводят к психическим последствиям, обычным для любых органических заболеваний мозга, при которых имеет место распространенное вторичное повреждение тканей.

Как сенильный упадок психики, так и характерные для старческого возраста атеросклеротические изменения могут наступать преждевременно. Вместо медленного развития они могут приобретать характер тяжелого болезненного процесса, результатом которого становится картина, напоминающая прогрессивный паралич. Причины такой аномальной сенильности неизвестны.

Следует различать болезни, обусловленные старостью, и болезни, имеющие место в старости. Психозов, которые действительно могут быть приписаны старению, становится все меньше и меньше. Возможно, старческое слабоумие — это единственная специфическая болезнь старческого возраста; в ее основе лежит прежде всего наследственная предрасположенность. Остальные психические заболевания, характерные для старческого возраста, — это в основном «наследственные расстройства, наделенные особой спецификой». Среди симптомов преобладают тревога, депрессия, ипохондрические состояния, беспокойство, тогда как кататония, буйство, навязчивые явления почти не встречаются. В связи с прогрессивным параличом описывались: сокращение инкубационного периода, сокращение продолжительности жизни, состояния повышенной тревоги, единообразные ипохондрические картины. При циркулярных расстройствах меланхолия встречается чаще, тогда как мания — реже.

(б) Типичные формы течения болезней

Периодические колебания общего состояния (припадки, фазы, периоды), равно как и необратимые, вторгающиеся процессы, приводящие к изменению человека в целом, проявляются на всех участках возрастной кривой.

А. Припадок (приступ), фаза, период. Течение жизни перемежается фазами, во время которых психическая жизнь претерпевает изменения. Если эти фазы выступают в явной, отчетливой форме, они обычно становятся предметом психопатологического исследования. Если они коротки (длительностью от нескольких минут до нескольких часов), мы говорим о «приступах» или «припадках»; если же они повторяются в одной и той же форме через регулярные промежутки времени, мы говорим о «периодах». Припадок, фаза и период — понятия, указывающие на нечто эндогенное; их причина, как правило, неизвестна.

О некоторых припадках и фазах принято говорить как о «спровоцированных», то есть обусловленных какими-то случайными внешними обстоятельствами (например, усталостью), — причем связь между внешним «толчком» и наступающей вслед за ним фазой непонятна психологически и не может быть объяснена в терминах наших представлений о причинности. Но между такими ситуациями и реакциями в собственном смысле существуют переходы — например, переход от чисто эндогенной депрессивной фазы, через случаи «спровоцированной» депрессии, к реактивной депрессии, вызванной тяжелыми душевными переживаниями.

Определим понятия, вынесенные в заголовок настоящей главки. Фазы — это изменения психической жизни, наступающие эндогенно или вызываемые какими-либо случайными, неадекватными стимулами. Фазы могут длиться неделями, месяцами и даже годами, но всегда заканчиваются; по истечении фазы восстанавливается предшествовавшее ей состояние. Припадки — это очень короткие фазы. Фазы периодичны, если, помимо эндогенного происхождения, они отвечают следующему условию: отдельные фазы отделены друг от друга регулярными промежутками времени и выказывают отчетливое сходство друг с другом.

Известно немало случаев, когда у одного и того же индивида бывает множество совершенно непохожих друг на друга припадков и фаз. В случаях, когда все эти припадки и фазы могут быть обоснованно приписаны некоей единой основе (то есть определенного рода предрасположенности или болезненному процессу) — основе, различные проявления которой суть всего лишь модификации, обусловленные различиями на уровне внешних, преходящих обстоятельств, — мы говорим об эквивалентах. Понятие «эквивалентности» было введено Замтом в связи с фазами и припадками при эпилепсии, а затем распространено на другие разновидности фаз и припадков — например, на расстройства настроения и расстройства, обусловленные аффективными причинами (психореактивные состояния). В качестве эквивалентов (в особенности при эпилепсии) мы можем рассматривать также такие чисто соматические припадки (petits maux, мигрени и т. п.), которые, как предполагается, служат «замещению» настоящих эпилептических припадков.

Начало и конец фазы в разных случаях могут выглядеть совершенно по-разному. Иногда фазы развиваются очень медленно; иногда самые тяжелые и острые психозы (в особенности аменции) начинаются внезапно, ночью. В некоторых случаях развитие фазы происходит постепенно и плавно; в других же случаях наблюдаются резкие колебания от полной спутанности до достаточно хорошей ремиссии с ясным сознанием и внешними признаками здоровья (так называемые lucida intervalla — светлые интервалы).

Относительно короткие фазы и припадки именуются также особыми состояниями (Ausnahmezustдnde). Имеются в виду определенного рода кратковременные изменения, происходящие в личности, чье обычное состояние (независимо от того, является ли оно нормальным или аномальным) выглядит совершенно иначе.

С точки зрения содержания припадки, фазы и периоды при различных болезненных процессах отличаются исключительным многообразием. Попытаемся дать схематический обзор этого многообразия.

I. Приступы или припадки у лиц с психопатической конституцией могут принимать вид изолированных симптомов, поражающих воображение наблюдателя; припадки каких угодно видов выступают в качестве обычных проявлений самых разных болезненных процессов.

1. У лиц с психопатической конституцией наблюдаются похожие на припадки колебания настроения (так называемые дисфорические состояния); при этом имеют место такие феномены, как изменение восприятия мира, навязчивые мысли и т. п. Наступившее изменение представляет собой своего рода «провал» в аномальное состояние; переживание этого изменения очень часто сопровождается острым чувством тревоги. В описаниях Жане такие аномальные состояния обозначаются терминами «психолептический кризис» (crise de psycholepsie) и «ментальный провал» (chute mentale). Курт Шнайдер описал кратковременные, быстро наступающие и столь же быстро проходящие трансформации настроения у «лабильных психопатов».

Изменение состояния чувства может дать толчок развитию таких явлений, как фуги, пьянство («периодическая дипсомания»), мотовство, страсть к поджогам, воровству и другим преступным действиям; именно подобные действия служат выходом для трансформированного настроения индивида. По окончании припадка индивид рассматривает свои влечения — которые еще недавно были для него непреодолимы — как нечто абсолютно чуждое. В период измененного настроения индивид всецело находится под властью страха, нигилистического чувства (когда все безразлично) или какого-то неопределенного влечения («биения в крови»). Следствия этого состояния — дезертирство, фуги, всяческого рода эксцессы.

2. Состояния типа припадков особенно обычны при эпилептических и эпилептоидных клинических картинах.

На соматическом уровне наблюдаются: «grand mal», то есть классический судорожный припадок (внезапное, неспровоцированное событие, часто сопровождающееся криком; полная потеря сознания на несколько минут; полная амнезия), «petit mal» (мгновенная судорога и «выпадение из действительности»), абсансы (от французского absence — «отсутствие»: приступ головокружения и мгновенная потеря сознания, без изменений в поведении, без падения), нарколептические состояния (неспособность говорить и осуществлять координированные движения, сопровождающаяся мгновенным изменением сознания с сохранением способностей к восприятию и апперцепции), приступы простой сонливости, многообразные соматические сенсации,

3. Примером приступов, связанных с известным органическим заболеванием, могут служить постэнцефалитные судороги взора (Blick-krumpfe).

Тело делается тяжелым, возникает ощущение вялости; взгляд постепенно застывает; больному кажется, что его движения замедлились, так же как и движения окружающих его людей. Импульсы к движению исчезают, или же начатые действия становится невозможно остановить. Больной не может удержать предметы в руках; окружающее кажется плоским, ненастоящим, чуждым. Движения людей вокруг — механические, как у марионеток; предметы готовы вот-вот упасть на голову. Контуры предметов видятся двойными и расплывчатыми или отливающими всеми цветами радуги. Кажется, что предметы приближаются, увеличиваются в размерах, несут в себе нечто зловещее. Стены комнаты сходятся; больной чувствует, что они его вот-вот раздавят, и пытается прорваться сквозь них; он бесцельно кружит по комнате и испытывает желание пробить стены головой. На него словно обрушился водопад. Больной ведет себя агрессивно по отношению к окружающим и в этом состоянии вполне способен совершить попытку самоубийства. Больной чувствует себя опустошенным и отупевшим, его охватывает чувство отсутствия мыслей — или наоборот, в его голове проносятся тысячи мыслей. Больному может казаться, что это не он сам, а кто-то другой изнутри него говорит: «Действительно ли я — то самое лицо, чье имя я ношу?» Вскоре после начала приступа вдоль позвоночника начинает словно что-то течь. Больной испытывает страх, ему кажется, что он сошел с ума.

4. Наконец, состояния, похожие на припадки, наблюдаются при шизофренических клинических картинах. Во-первых, имеют место приступы «оцепенения», неспособности осуществить какое бы то ни было движение — при том, что сознание остается сохранным (ср. главку «в» §6 главы 1 первой части). Во-вторых, наблюдаются короткие приступы, описанные Клоосом: мысли обрываются одновременно с изменением телесного чувства.

Больной внезапно падает посреди разговора; через три секунды он встает и сразу говорит: «Мой разум вдруг исчез; мысли отключились, словно электричество; моя голова сделалась совершенно пуста». Одновременно он почувствовал, что его тело стало очень легким, практически невесомым. Поэтому он, по его словам, забыл, как удержать собственный вес на ногах, позволил ногам расслабиться и в результате упал. Он не потерял сознания и помнил все во всех подробностях. Другой больной, управляя велосипедом, наехал на автомобиль; по его словам, он внезапно исчез, словно его поразила молния, и уже не мог ни мыслить, ни действовать. При этом его рассудок сохранял полную ясность. Подобного рода припадки происходят только на острых стадиях, преимущественно в их начале.

В-третьих, случаются припадки, при которых наступает внезапное изменение всего соматического и психического состояния; они длятся один или два дня и часто бредоподобно трактуются больными как результат отравления. Больные чувствуют себя при смерти, падают, лежат в постели в самом жалком состоянии, испытывают невыносимые боли, вынужденно ворочаются, терзаясь ощущением беспомощности и обливаясь потом. Некоторые больные утверждают, будто их «одурманили». В-четвертых, при хронических состояниях наблюдаются длящиеся до нескольких часов приступы, во время которых больной кричит, впадает в бешенство, наносит удары, плачет, бурно выражает свои эмоции; во время таких приступов имеют место также «сделанные» явления, «состояния буйства». В-пятых, в форме припадка нередко выражаются субъективные состояния чувств — например, чувство блаженства, когда больной словно окружен святыми или ему кажется, будто за ним стоит некто, являющийся источником неописуемого чувства счастья. Или наоборот, больной может испытывать тревогу, чувство собственной отверженности, мучительное беспокойство. В отличие от чисто психопатических состояний, при состояниях подобного рода часто приходится наблюдать самопроизвольное нарастание чувств, неспособность вынести происходящее, специфическую отчужденность. Такие приступы время от времени происходят у больных-хроников, в обычное время ведущих себя вполне упорядоченно и разумно. В-шестых, случаются краткие приступы с богатыми фантастическими переживаниями и полным отчуждением действительности — при том, что больные продолжают бодрствовать. Такого рода приступы имеют место посреди состояний, характеризующихся нормальным, разумным поведением, и Длятся обычно не больше нескольких минут. Проиллюстрируем их на нескольких примерах.

Больному, доктору Менделю (Mendel), привиделось нечто вроде сна, но он не дремал; он бодрствовал с закрытыми глазами и в полной мере сознавал положение собственного тела. Внезапно он испытал приступ головокружения и ощутил сумбур в голове; он пережил какую-то «трансформацию» и, продолжая бодрствовать, со всей живостью увидел в воображаемом пространстве, как официант принес в комнату бокал вина и как больной от него отказался. Затем наступила другая «трансформация», и в темном поле зрения он увидел череп. Он всмотрелся в него, улыбнулся и почувствовал себя более сильным. Череп лопнул; после него остался похожий на глаз последовательный образ, который быстро исчез. Потом больному показалось, что его собственная голова — это также голый череп. Он почувствовал, как исчезает скальп, как щелкают кости и зубы. Он наблюдал за всем этим без всякого страха, как за каким-то любопытным феноменом. Он только хотел узнать, что же произойдет дальше. Но все внезапно кончилось. Он открыл глаза; все стало таким, каким было перед приступом. Все состояние длилось не более тридцати секунд, и в течение всего этого времени он бодрствовал.

Один из больных Kenne (Koppe) сообщает: «Я часто вижу мужчин, днем черных, по ночам — огненных. Все это начинается само собой. Все начинается с вращения, и затем я начинаю видеть: мужчины ходят по стенам и крадутся, точно похоронная процессия; по ночам я не вижу кровати и окна; все черным-черно, а мужчины — огненные, подобно тому как небо ночью черно, а звезды — огненные. Они движутся один за другим, вытягивают лица, кивают мне, корчат издевательские гримасы, а иногда принимаются прыгать и плясать. Я также вижу змей, тонких, как соломинка, и ползущих строго по порядку, одна за другой; по ночам змеи тоже огненные. Они появляются и днем; тогда я вижу как мужчин, так и змей черными; даже когда я здесь, в палате, рядом с другими, они движутся по стене. Все это длится несколько минут, пока я, наконец, не осознаю, что я нахожусь здесь среди других больных. Когда это начинается, мой разум словно исчезает наполовину; это происходит совершенно неожиданно. Я внезапно ощущаю биение пульса в артериях рук и шеи; оно достигает кульминации, я прячусь под одеяло, но даже там я могу их видеть. Затем кровать и стулья начинают вращаться».

П. Фазы. В норме общее психическое состояние (диспозиция) незначительно колеблется, причем это происходит либо самопроизвольно, либо под воздействием переживаний или событий соматической жизни. Аналогично, внутренне присущий нам способ реагировать на происходящее может постоянно менять свою интенсивность под влиянием впечатлений и событий; кроме того, колеблется и наша способность поддаваться воздействию физических агентов — например, ядов. В одних случаях вспышка гнева доводит нас до отчаяния, тогда как в других — проходит без следа; в одних случаях алкоголь сообщает нам веселое настроение и оказывает стимулирующее действие, тогда как в других он делает нас угрюмыми и сентиментальными. В случаях, когда такие различия не обусловлены причинами физиологического порядка (так, во время физической работы алкоголь действует слабее, чем во время отдыха), их причину следует искать в колебаниях общей диспозиции психики — диспозиции, составляющей непосредственную основу нашей сознательной душевной жизни. Незначительные колебания диспозиции не являются предметом психиатрии и не подлежат лечению; но существуют переходные формы, которые ведут от них к действительно тяжелым заболеваниям, проявляющимся в виде одной или нескольких фаз и давно и широко известным, особенно в области аффективной жизни. Поскольку речь идет о фазах, окончательный прогноз всегда благоприятен. Известны случаи, когда болезнь (меланхолия) длилась до десяти лет и все же заканчивалась излечением. Правда, аффективные расстройства, маниакальные и депрессивные состояния — это наиболее удивительные из всех «фазных» болезней; но у нас нет оснований полагать, будто аффективные изменения, которые сопровождают почти все фазы, — это единственный по-настоящему существенный момент последних. Известны фазы, при которых доминируют всякого рода навязчивые явления; фазы могут заключаться и в простой ретардации (торможении) без выраженной депрессии, или в соматических жалобах без сколько-нибудь заметных изменений на уровне психики, или, наконец, в психастенически-невротических состояниях либо аффективных состояниях, которые не удается однозначно локализовать в рамках оппозиции «удовольствие—неудовольствие».

Хотя термин «циркулярное расстройство» применяется главным образом по отношению к маниакально-депрессивным психозам, фазы и периоды служат обычными формами проявления не только расстройств этого типа, но и большинства других заболеваний.

III. Периоды. Если мы будем понимать термин «периодичность» в самом узком, чисто математическом смысле, мы не сможем найти ни одного психопатологического явления, к которому его можно было бы приложить. Отдельные фазы у одного и того же индивида никогда в точности не повторяют друг друга; интервалы между фазами также никогда не бывают абсолютно равными. Грань между периодичностью и нерегулярными фазами достаточно произвольна.

Едва заметная периодичность — это та универсальная форма, в которой протекают все психические процессы. Постоянные кратковременные флюктуации внимания, которые могут быть установлены лишь экспериментальным путем, колебания работоспособности, обнаруживаемые на ежедневных кривых (например, когда кульминация работоспособности приходится на утренние и послеполуденные часы и т. п.), периодические колебания витального настроения и производительности, которые обнаруживает у себя всякий более или менее наблюдательный человек, — все это примеры периодичности нормальной психической жизни, с которой мы пока еще недостаточно знакомы. Относительно хорошо известный пример — периодичность у женщин, связанная с функционированием половых органов.

Периодичность действует — пусть иногда едва заметно — почти во всех аномальных событиях психической жизни. Приведем несколько примеров:

1. Любые психопатические аномалии — навязчивые состояния, pseu-dologia phantastica, дистимические состояния и т. д. — тяготеют к периодичности.

2. Тяжелые аффективные расстройства, часто проявляющиеся в форме нерегулярных фаз, также могут выказывать периодичность. Различаются: «folie д double forme» (франц. «помешательство, имеющее двойную форму»: мания, меланхолия; интервал; мания, меланхолия; интервал и т. д.) и «folie alternante» (франц. «перемежающееся помешательство»: мания, меланхолия; мания, меланхолия и т. д.).

3. Периодичность некоторых симптомов бывает видна и на фоне прогрессирующего болезненного процесса. Периодическое возобновление шизофренического процесса иногда приводит к ошибочному диагнозу. При конечных хронических состояниях также иногда могут наблюдаться периодические скачки возбуждения, галлюцинаторные приступы и другие аналогичные явления. Такую периодичность можно в принципе отличить от периодичности шубов, имеющих место при процессах — когда между отдельными шубами возможны ремиссии (улучшения состояния) или даже интермиссии (моменты кажущегося полного выздоровления).

Б. Процесс. То новое, что вырастает из изменения, наступившего в психической жизни, и контрастирует со всем предыдущим течением жизни, может представлять собой фазу. Но если изменение психической жизни носит устойчивый характер, мы говорим о процессе. Существует эвристический (но все еще, строго говоря, не доказанный) принцип, согласно которому преходящие фазы должны принципиально отличаться от процессов, ведущих к устойчивому изменению психической жизни. В пользу такого принципиального различения свидетельствует то обстоятельство, что во многих случаях психические изменения с шизофреническими признаками характеризуются устойчивостью. Возможно, сказанное должно быть отнесено ко всем, без исключения, случаям шизофренических изменений. Среди процессов следует различать, с одной стороны, отдельные «сдвиги» (Verschiebung), трансформации, «помешательства» (Verrьckung), приводящие к возникновению новых состояний, и, с другой стороны, неуклонную прогредиентность. Впрочем, последняя в определенный момент прекращается и переходит в конечное состояние (Endzustand).

В настоящее время мы придерживаемся схемы, согласно которой процесс отличается от излечимой фазы. Термином шубы мы обозначаем те острые события, которые приводят к устойчивым изменениям и сопровождаются бурно протекающими явлениями, а также все позднейшие события, приводящие к дальнейшему усилению изменений. В промежутке между отдельными шубами, когда устойчивое изменение выступает в качестве, так сказать, новой конституции и новой предрасположенности, фазы и реакции имеют место совершенно так же, как и у нормальных индивидов; эти фазы и реакции в принципе должны отличаться от шубов — хотя далеко не во всех случаях подобная дифференциация оказывается возможна на практике.

Понятием «процессы» охватывается весьма обширная группа психических болезней, включающая многообразные, существенно отличающиеся друг от друга формы. Процессы, обусловленные органическими мозговыми заболеваниями, протекают более или менее единообразно. К ним принадлежат известные мозговые процессы и ряд заболеваний, которые мы все еще не в состоянии выделить из группы dementia praecox. Течение этих процессов всецело определяется событиями, происходящими в мозгу. Психическое содержание характеризуется пестротой и многообразием, но имеет один общий признак, а именно — грубое разрушение психической жизни. При таких процессах возможны ремиссии, остановки, в некоторых случаях — выздоровление.

Кроме того, существует множество совершенно иных процессов. Они образуют группу, объединяемую признаком, наличие которого позволяет отличить их от всех мозговых процессов: изменение психической жизни при них не сопровождается разрушениями на соматическом уровне и обычно включает психологически понятные взаимосвязи. О причинах таких процессов ничего не известно. В случаях органических процессов мы обнаруживаем беспорядочную смесь психических явлений, которую невозможно понять психологически; здесь же число обнаруживаемых понятных связей возрастает по мере того, как мы углубляемся в анализ конкретного случая. Если органические процессы, с точки зрения своего психологического наполнения, протекают случайно и непредсказуемо, то здесь мы имеем возможность выявить психологически типичные, закономерные, последовательно связанные события. От легкого процессуального расстройства остается впечатление, будто однажды, в определенный момент жизни человека, в развитии случилось внезапное отклонение, на фоне которого жизнь продолжила идти своим нормальным, прямым путем, — тогда как при органических процессах события протекают неупорядоченно, и никакое психологически закономерное развитие в них не просматривается. Не притязая на теоретические обобщения и имея целью лишь обозначить фактическую сторону явления с учетом того, что любые подходы к нему возможны только с позиций психологии, мы, в качестве оппозиции органическим процессам, вводим термин психические процессы и используем его как граничное, а не родовое понятие. Вместо «психических процессов» мы могли бы говорить о «целостных биологических событиях», — но только при условии, что под словом «биологические» мы не станем подразумевать ничего конкретного, доступного нашему познанию. Так или иначе, слова в данном случае служат только внешнему оформлению загадки, но отнюдь не ее объяснению.

Дата добавления: 2015-11-02 | Просмотры: 670 | Нарушение авторских прав