АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Когда в воде не тонешь

Шумела речка Запоздалых Попреков, к которой мы приближались, и вот уже из-за деревьев-трав блеснули ее бурливые воды.

— Через речку мы переправимся на плоту. Он привязан здесь, у поворота. На том берегу мы пойдем по следам скарабеев. Настигнем их, отберем вторую крупинку обратного роста, — сказал Думчев.

Длинными баграми (сухими иглами сосны) мы оттолкнулись от берега и поплыли.

Рядом с плотом плыли огромные водяные чудовища — живые «лодки» с веслами на уключинах.

Опытной рукой Думчев направлял плот к берегу. Вдруг мне послышалось, что недалеко кто-то ударяет веслами по воде. Оглянулся и… засмотрелся. Рядом с плотом плыли огромные водяные чудовища — живые «лодки» с веслами на уключинах. Эти «лодки» с большими пристальными красными глазами то высматривали что-то в воде — замирали и двигались очень медленно, то сразу устремлялись вперед. Весла, обросшие щетинками, били по воде, и с неизмеримой быстротой «лодки» неслись по глади реки. Гибель наша была бы неминуема, если бы хоть одна из «лодок» задела на ходу наш плот — он мгновенно перевернулся бы.

— Наблюдайте! Гладыш — прообраз весельной лодки. Задние ноги этого водяного насекомого — весла — держатся точно на уключинах, и концы их покрыты щетинками. Сильнее толкайте плот! — крикнул Думчев. — Гладыш настигает!

И почти тут же волна окатила нас. Плот закачался, завертелся. Думчев перебежал на другой конец плота. Равновесие трудно было восстановить. Плот сильно заливало водой. Он накренился, и один его край ушел под воду. Думчев выровнял его.

Опасная минута прошла. Думчев спокойно говорил, работая багром:

— Кто знает, не подсмотрел ли первобытный человек, как передвигается по воде гладыш? Посмотрел — и научился делать весла с уключинами…

Думчев не договорил. Толчок снизу! Плот встал отвесно, и мы оба оказались в воде.

Волны захлестывали нас и относили в сторону.

— Гладыш рядом! Ныряйте!

И Думчев исчез под водой. Я нырнул за ним.

Видение ли это? Под водой предо мной возник необычайный хрустальный терем. В этом тереме, на стволе какого-то дерева, спокойно сидел Думчев и знаками приглашал меня к себе.

Нет, это не видение! Вот и я оказался под прозрачным, точно хрустальным колоколом.

«Аргиронета! Серебрянка!» — сообразил я, вспомнив все, что читал о подводных аэростатах в записках Думчева.

— Дышите здесь спокойно, как на земле, — услышал я ровный голос Думчева, когда устроился рядом с ним на стволе.

Я стал осматриваться. Сквозь прозрачную оболочку терема, в котором мы сидели, я видел, как толстые стволы незнакомых мне подводных деревьев тянулись со дна речки, сплетались, переплетались, дрожали в зыбкой воде и уходили ввысь. Длинные боковые стебли стлались по течению, точно уплывали куда-то далеко-далеко.

Видно, мало стало места на земле могучей растительности Страны Дремучих Трав, и она ринулась в воду.

Вдруг за густыми переплетами водорослей, совсем недалеко от нас, я увидел горящие глаза. От ветки к ветке, от ствола к стволу потянулись канаты.

Мы сидели на сучках подводного дерева, скрепленных паутиной, и наблюдали странную, прихотливо-разнообразную жизнь подводного царства. Меж стволов, стеблей и ветвей мелькали тени каких-то животных. То плавно, то резко они рассекали воду.

— В этом колоколе мы можем пребывать спокойно, — сказал Думчев. — Понимаете ли вы, что это сооружение спасло нас от беды? Водолазный колокол, — указал он на сетку, сотканную аргиронетой из паутины, — паук постепенно освобождает его от воды и заполняет воздухом. Каждый пузырек воздуха, прикрепленный к паутине, вытесняет, как это известно из физики, равный объем воды. Теперь вы не сомневаетесь, что человеку незачем было мудрить там, где был перед ним уже готовый образец природы?

«Что за вздор!» — хотел я сказать. Но вспомнил наш недавний разговор о цементе, вспомнил об обиде, которую нанес Думчеву, и промолчал.

Он снова обратился ко мне, но я сослался на свое незнание водолазного дела.

Вынырнув из колокола, мы всплыли на спокойную гладь воды. А потом с большим трудом вскарабкались на обрывистый берег.

— Итак, начинаем охоту за скарабеями, — сказал Думчев. — Ведите же меня туда, где в последний раз видели скарабеев с шаром, в котором была крупинка.

Я всматривался, размышлял.

— Видел я скарабеев два раза. Один раз, когда они закатали крупинку в шар, покатили этот шар за гряду холмов, а другой раз на этом берегу. С крутого обрыва я и свалился в речку.

— Где же вы свалились? Укажите место. Я повел Думчева вдоль берега:

— Там был обрыв… изгиб… поворот реки, — говорил я.

Думчев привел меня на крутой обрыв:

— Это было здесь? Или, может, вон там, у того изгиба? Там тоже обрыв. Или налево — у поворота реки?

Я не знал, что ответить. Все обрывы и изгибы реки были для меня здесь схожи.

— Не смущайтесь! Укажите мне хоть направление, по которому вы из леса пришли к речке, — сказал Думчев.

Я повел было Думчева в ту сторону, где какой-то куст и стоящее рядом с ним дерево показались мне знакомыми. Подошел поближе и увидел, что ошибся. Проплутав по берегу, я убедился, что мне не найти того места, откуда я свалился, спасаясь от скарабеев.

Но мог ли я отказаться от поисков крупинки, цена которой — возвращение в большой мир? И в эту минуту я подумал, что здесь, на берегу, возможно, были совсем другие скарабеи. А похитители остались там, за грядой холмов. Предположение неожиданное и ничем не обоснованное. Но расстаться с этим предположением не мог, а может быть, не хотел: оно меня успокаивало, выводило из мрачного состояния. И я поверил в собственную выдумку.

Своими мыслями я поделился с Думчевым. Он посмотрел на меня пристально и внимательно:

— Вы предлагаете поход за гряду холмов? Хорошо. Я согласен.

Неожиданные вопросы Думчева

Чем дальше мы шли, тем больше я начинал раздумывать: ведь Думчев собирается раздобыть чернила и, видимо, остаться в Стране Дремучих Трав, продолжать исследования и заново писать свой дневник. Все это тягостно, непонятно. И почему он уклоняется от разговора о главном, о возвращении? Почему не спрашивает о моих дальнейших намерениях?

Наверное, вид у меня был понурый и растерянный. Я об этом догадался потому, что Думчев с беспокойством часто оборачивался и поглядывал на меня. Он остановился и, желая отвлечь меня от мрачных мыслей, сказал:

— Вы, конечно, знакомы с нотной грамотой?.. Так знайте: уже подсчитано количество ударов крыла насекомого в минуту.

Я не сразу понял, о чем он говорит.

— Слышите? Летит пчела… Она издает при полете звук… Прислушались?

— Ля!

— Правильно. И это соответствует четыремстам сорока двойным колебаниям в секунду. Прислушайтесь же к новым звукам.

— До!

— Этот звук соответствует тремстам тридцати колебаниям крыльев пчелы в секунду: Не четыреста сорок, а триста тридцать, на сто десять, меньше. Пчела, видно, сильно утомлена. В Стране Дремучих Трав, закрыв глаза, я в любую минуту по звукам знаю всё, что делается вокруг меня: утомлены ли, обеспокоены, ли обитатели, летят ли с ношей или налегке, куда направляются. Здесь я проверил таблицу высоты звуков, производимых разными насекомыми. С таблицей я ознакомился еще давным-давно, в лаборатории. Насекомые взмахами крыльев рождают разные звуки. Частые взмахи — одной высоты, редкие взмахи — другой. Еще с детства я научился определять высоту звуков различного тембра. Ведь всякий музыкант сразу скажет, какой высоты ноту взяла певица или певец. Здесь все это мне пригодилось. Крылья здешних обитателей! Что может быть интереснее и поучительнее для людей, чем наука о крыльях и полетах!

Думчев, резко повернув в сторону, повел меня к полянке, видневшейся сквозь чащу трав. К дереву на краю полянки было привязано крылатое существо.

Думчев подошел поближе и начал объяснять. В рассказ вплетались воспоминания о его первом, единственном, давнишнем полете на ярмарке.

— Вот видите, видите! — говорил он. — Вот как надо строить машину для полетов в воздухе! Это стрекоза с двумя парами крыльев: одна пара расположена немного выше другой. Каждая пара крыльев у стрекоз развивает как подъемную, так и тяговую силу. Эти крылья не только поддерживают, но и двигают аппарат. Даже слабое движение длинных крыльев развивает большую тяговую силу. Эту сильную стрекозу называют «коромысло».

Думчев отвязал стрекозу. Она сразу взлетела и исчезла из виду.

— Что, хороша в полете? Смотрите, вот еще одна такая же на привязи. Передняя лобовая часть крыльев — жесткая, а задняя — гибкая. Таким образом, крыло автоматически меняет угол встречи с потоком воздуха, в зависимости от того, куда направляет стрекоза свой полет: вверх, вниз, вправо, влево. Что, хороша?

Думчев вопросительно поглядывал на меня

Я молчал. Он по-своему понял мое молчание.

— Удивлены? А теперь я покажу вам нечто непревзойденное. Видите, вот другая стрекоза — из семейства либеллюла. Смотрите, как распластаны ее широкие крылья. Это весьма проворный и самый мощный летун. А размеры крыльев! Размеры!

Я прикинул: размах крыльев был вдвое больше самого насекомого. Но меня поразила окраска. И я сказал:

— Какая серьезная и добротная окраска! Задняя пара крыльев имеет при основании широкую темно-коричневую полосу того же цвета, что тело…

Думчев прервал меня:

— Вы дитя, что ли? Не на окраску смотрите, а следите за полетом. Видите, она отдыхает. Сидит, но к полету готова. Она держит крылья в горизонтальном положении. Готова всегда… Сидит против ветра! Итак, в полет! — крикнул Думчев.

Развязав узлы канатов, он толкнул стрекозу своей саблей — жалом осы. Либеллюла взлетела. Это был не полет. Это была головокружительная, но вместе с тем грациозная игра в воздухе.

— А ловкость, ловкость-то какова! А мощность!.. Теперь глядите! — воскликнул Думчев.

Действительно, было чем восторгаться. Стрекоза, преследуя какую-то добычу, перевернулась на миг спинкой вниз. Затем резко выровнялась, последовал поворот за поворотом, и она схватила добычу.

— Сергей Сергеевич, — начал я, — все это интересно, но…

Я хотел было рассказать о современной авиации, о том, что человек уже обрел крылья и стал хозяином воздуха, но Думчев не дал мне вымолвить ни слова.

— Пусть же люди учатся построению своих летательных машин у стрекоз! — назидательно закончил он.

«Сегодня же вечером, — подумал я, — надо будет рассказать обо всем, что произошло в нашей стране за годы его отсутствия… О нашей великой революции, о могучем движении науки вперед, о сказочном скачке техники… Надо сделать это осторожно, постепенно. Он будет ошеломлен, огорошен, потрясен услышанным. Ведь многое, что он собирается принести в дар Родине, уже найдено, открыто, изобретено, изучено…»

Мы начали подниматься на пологий холм.

— Видите? — спросил Думчев и остановился на самой вершине холма.

— Вижу. Два туманных полукруга в воздухе. Вот они висят в одном месте, а вон и в другом месте два таких же полукруга. Странное явление…

Думчев усмехнулся:

— Эти два полукруга образуются крыльями насекомого, работающими безотказно, с определенной быстротой. Присмотритесь получше…

— Они, эти мухи, не летают, а… — начал я.

— Договаривайте, договаривайте! — крикнул Думчев.

— Они стоят в воздухе!

— Да, мухи висят в воздухе! Они останавливаются в любой точке воздушного пространства.

— Птицы летают… — начал было я.

— Что птицы! — махнул рукой Думчев. — Птицы только и умеют летать, планировать и падать камнем вниз.

— Пикировать, — подсказал я, подумав о пикирующих бомбардировщиках.

— Что? Пикировать? Странное слово… — сказал он в раздумье и улыбнулся иронически. — Учиться у птиц! Не придется ли тогда чересчур мудрить? Навесить летательному аппарату хвост… Придумать тяговое устройство.

— Пропеллер, — подсказал я. — Воздушный винт.

— Не понимаю… Вся тайна полета — только в крыле. Крыло! Тут и подъемная сила, и сила тяги, и управление. Этому научит человека не птица, а стрекоза, пчела, муха! Они выключают то одно, то другое крыло — и сразу резкий прыжок в сторону, вверх, вниз. А если надо, висят в воздухе. Почему же ты, человек, не присматриваешься, не копируешь механику их полета?

Я не сводил глаз с насекомых, стоявших в воздухе.

— Как их зовут?

— Сирфы, — ответил Думчев. — Личинки сирфов питаются тлями. Для них я тут развел колонию тлей. В воздухе могут стоять и бабочки-бражники и многие другие насекомые…

Что ж, и сейчас, как и прежде, Думчев показывал мне то, что людям уже много лет известно. Да, он хочет изумить мир открытиями, которые давно уже открыты. Вертолеты, висящие на месте… Реактивные самолеты… Об этом я пока ни словом не обмолвился, сдержался, вспомнив, как я невольно обидел Думчева в разговоре о цементе и когда назвал обитателей этой страны «низшими организмами».

Но разве можно сравнивать насекомое, стоящее в воздухе, с вертолетом? Впрочем… Вертолет висит в воздухе, это правда, но он висит совсем иначе, чем насекомое. Винт вертолета вращается в горизонтальной плоскости — и вертолет висит. А насекомое, стоя в воздухе, свободно и легко машет крыльями. Не начинается ли здесь путь к неожиданным открытиям? Так, может быть, Думчев в чем-то и прав?

И я не удержался и сказал:

— Самолеты, созданные людьми, летают со скоростями в восемьсот, тысячу и больше километров в час.

Думчев остановился. Внимательно посмотрел на меня и, мне показалось, побледнел. Через мгновение он усмехнулся и хитро сощурился:

— А вы, батенька, оказывается, мечтатель и мистификатор! «Самолеты»! Гм… гм… Словечко неплохое придумали. Ну ладно, допустим… Но не считаете ли вы меня таким чудаком, который советует человеку во всем копировать насекомое? Поймите меня правильно! Когда я говорю: человек, учись у обитателей Страны Дремучих Трав, я разумею только одно: человек, вникай, познавай, изучай природу, травы! Наклонись! Взгляни на то, что ты топчешь ногами. Не будь высокомерен! Вот ваши фантастические самолеты летают в час… С какой скоростью?

— Пятьсот, семьсот, тысячу и больше километров..,

— Плохо! Извольте учиться у шмеля, у мухи! — воскликнул Думчев. — Шмель пролетает в минуту расстояние в десять тысяч длин своего тела. Посчитайте, сколько же своих длин покрывает в минуту ваш самолет?

Думчев выжидательно и хитровато смотрел на меня.

Я стал считать в уме: принял длину самолета в десять метров, и получилось, что самолет покрывает в минуту свою длину тысячу шестьсот — две тысячи раз. Феноменальное отставание от шмеля! Тогда я принял длину самолета в сто метров, и при этой же скорости оказалось, что в минуту самолет покроет только сто шестьдесят — двести своих длин. А шмель — десять тысяч. Десять тысяч!

Конечно, нельзя сравнивать насекомое и машину — мир живой и мир техники. Дело еще и в том, что мелкие и мельчайшие размеры насекомого ставят его в очень выгодные аэродинамические условия. А если «увеличить линейные размеры тела насекомого, то вес его возрастет в геометрической прогрессии, иначе говоря — простое увеличение насекомого, скажем, в десять или сто раз ничего не даст, так как нагрузка увеличится в 103 или в 1003 раз.

А Думчев говорил:

— Комар, простой комар одним движением — только одним движением! — ударяет всей широтой поверхности крыла сверху вниз. Кажется, просто. А построил ли человек летательный аппарат с машущим крылом?

И опять я не знал, что ответить.

— А научились ли люди у насекомого, — говорил Думчев, — строить такие аппараты, чтобы они, как насекомое, отбрасывали крыльями токи воздуха в любом направлении и умели подниматься на них под любым углом и с любой скоростью? Отвечайте: додумались ли вы до таких самолетов?

И на этот вопрос я не знал, что ответить. Промолчал.

И тогда тихо и просто Думчев сказал:

— Нет, не этот молодой человек расскажет людям все, что он здесь видел… О, если бы я сам мог явиться к инженерам: смотрите — вот чертежи!.. Вчера случайно я нашел то, что, кажется, поможет поставить опыт…

«О какой находке говорит Думчев?» — с недоумением подумал я.

— Пойдемте же к гряде холмов за второй крупинкой! — сказал я, сделав вид, что не слышал его странной последней фразы.

— Да, да, надо идти, — ответил Думчев. Но подъем будет трудный. Подождите здесь. Я сейчас вернусь.

Дата добавления: 2015-11-25 | Просмотры: 475 | Нарушение авторских прав