АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

II. Случаи, когда возможно объявление ничтожности

_ 144. Постановления нашего закона о том, когда возможно признание патента недействительным, редактированы весьма неаккуратно. Основная статья гласит: "Статья 29. Действие привилегий прекращается... 4) если судом будет признано, что привилегия выдана не по принадлежности или не согласно установленным правилам (ст. 26), и 5) если будет доказано, что приложенное к прошению о выдаче привилегии описание (ст. 6) недостаточно для приведения изобретения или усовершенствования в исполнение без помощи изобретателя".

Уже на первый взгляд может показаться странным, почему эта статья выделяет в специальный пункт (п. 5) случай неполноты и неясности описания, в сущности вполне подходящий под общую формулу п. 4: "не согласно установленным правилам". Ведь несомненно, что выдача патента по неполному и неясному описанию есть очевидное нарушение установленных ст. 6 правил. Я думаю, что выделение особого пятого пункта может быть объяснено разумным образом (т. е. вне указаний на редакционный промах) только тем, что в п. 4 есть ссылка на ст. 26, не повторяющаяся в пункте пятом. Ссылка же эта может иметь громадное практическое значение: ст. 26 вводит краткую двухлетнюю давность для исков о ничтожности патентов. И, следовательно, можно предположить, что Положение допускает иски о признании патента недействительным по истечении двухлетнего срока со дня его обнародования - в одном лишь случае недостаточного описания. Я считаю нужным, однако, отметить, что такое толкование *(1044) не подтверждается историческою справкою: ст. 17 Проекта III *(1045) не оговаривала специально случаев неполноты описания и устанавливала для всех привилегий, выданных "вопреки установленным правилам", единый двухлетний срок; теперешний 5-й пункт выделен Государственным Советом, по-видимому, из соображений редакционных, и журналы не содержат указаний на то, чтобы в мыслях законодателя это выделение соединено было с неподчинением данных исков о ничтожности общему сроку давности, установленному в ст. 26. Да и самый текст этой последней (также сочиненный в Государственном совете) отнюдь не благоприятен для предложенного выше толкования: статья эта категорически указывает, что "по истечении сего срока (т. е. двух лет) привилегия может быть признана недействительной только по приговору уголовного суда в случае возбуждения уголовного преследования". Между тем очевидно, что спор о недостатках описания будет разбираться не в уголовном, а в гражданском суде.

Из сказанного вытекает, что текст закона не дает точного ответа на вопрос: имеет ли какое-нибудь юридическое значение то противопоставление двух последних пунктов, которое сделано в ст. 29?

_ 145. A. Итак, первым и несомненным поводом к уничтожению патента является недостаточность приложенного к прошению о выдаче привилегии описания.

Появление этого повода ничтожности в русском Положении представляется довольно неожиданным. Конечно, недостаточность описания должна быть указана как причина ничтожности патента в тех странах, где патенты выдаются без предварительного рассмотрения: без нее, очевидно, не могло бы обойтись ни французское *(1046), ни итальянское *(1047), ни бельгийское *(1048), ни швейцарское *(1049) законодательства. Но в странах, где прошения о выдаче привилегий подвергаются более или менее строгому предварительному рассмотрению, где специальное учреждение устанавливает, что изобретение описано достаточным образом (Англия) или что изобретение не только описано достаточным образом, но еще и ново (Германия, Австрия, Россия), вторичное обсуждение в суде вопроса о ясности и точности описания представлялось бы, по-видимому, излишней строгостью по отношению к изобретателю. И действительно, мы видим, что ни одно из перечисленных иностранных государств не знает уничтожения патента вследствие недостатков описания *(1050): одна только Россия составляет в этом отношении исключение. Русский закон, значит, исходит из представления о возможности, что комитет установит новизну такого изобретения, которое и понять-то, в сущности, невозможно. Мне могут возразить, что комитет не гарантирует новизны патентованного изобретения: я скажу тогда, что во всяком случае комитет должен удостоверить, "что на то же изобретение или усовершенствование прежде того никому другому не было выдано привилегии" (ст. 20, п. 6). Каким же образом можно удостоверить отсутствие более раннего патента на такую вещь, которой из описания уразуметь невозможно *(1051)?

Неудобства, сопряженные с существованием п. 5 ст. 29, усугубляются его редакцией. Указанный пункт трактует об описании, приложенном к прошению о выдаче привилегии; и текст его настолько категоричен, что (несмотря на несомненную наличность редакционного промаха) комментатор принужден считаться с точным смыслом статьи. Дело в том, что в делопроизводстве комитета необходимо различать два описания: то, которое подается изобретателем при первоначальном прошении (вместе с эвентуальными приложениями, см. ст. 6, in fine), и то, которое печатается в своде привилегий и в выданном патенте. Совпадение этих двух редакций описания отнюдь не является, само по себе, необходимым. Нередко общее присутствие комитета, в качестве 2-й инстанции, перерешает дела и выдает патенты только потому, что в поданной жалобе оно усматривает "объяснение тех частей первоначального описания", которые были признаны неясными первою инстанцией: в этих случаях опубликованное описание по необходимости будет скомбинировано из того, что было в описании, поданном при прошении о выдаче привилегии, и того, что привнесла жалоба. Могут быть и обратные случаи: перед опубликованием описаний комитет подвергает их некоторым редакционным исправлениям с точки зрения стиля и терминологической правильности. Никто не может, однако, поручиться, что под видом редакционных исправлений комитет, по ошибке, не исключит совершенно без ведома изобретателя из первоначального описания существенных частей (практика показывает, что в данном отношении деятельность комитета сводится почти исключительно к сокращению текстов описаний).

Таким образом, печатное описание может быть и полнее, и эже того описания, которое было подано при прошении о выдаче привилегии. Текст п. 5 не дозволяет подставлять первое на место второго. Решающим является не то описание, которое доступно публике, а то, которое хранится в рукописном виде при делах комитета. Подобная постановка дела может повлечь, повторяю, массу неудобств: однако она является единственно возможной, если мы вспомним, что описания "редактируются" комитетом перед печатанием без ведома изобретателей *(1052). Несомненно, однако, что при точном соблюдении п. 5 указанная выше (см. стр. 388-389) практика общего присутствия является неправильной: quod initio vitiosum erat, не может convalescere путем добавок, изложенных в жалобе.

Итак: первой причиной, влекущей признание патента недействительным, является недостаточность того описания, которое было подано при прошении о выдаче привилегий, поскольку эта недостаточность не восполнена дополнительными прошениями, поданными в 3-месячный срок (но не иными какими-либо документами, в том числе и непечатным официальным описанием).

De lege ferenda желательно, чтобы официальное печатное описание редактировалось в окончательной форме с ведома и согласия изобретателя (как это ныне делается для патентных формул; см. т. I, стр. 388-389) и, затем, чтобы решающей являлась именно эта окончательная редакция, а не какая-либо иная. Сама желательность сохранения п. 5 является спорной.

_ 146. В. Вторым поводом к уничтожению привилегии является возможность оспорить "принадлежность привилегированного изобретения или усовершенствования в целом составе или в некоторых его частях" (ст. 26). "Привилегия прекращается, прибавляет ст. 29, если судом будет признано, что привилегия выдана не по принадлежности".

Относительно толкования термина "принадлежность изобретения", точно так же, как и соответствующего ему термина "присвоение изобретения" (ст. 10 и 15), мною высказано было в подробностях мое мнение в гл. 2 настоящей книги. Я показал *(1053): 1) что русский закон не знает американской системы ("привилегия выдается тому, кто первый сделал изобретение"); 2) что привилегии выдаются в России первому заявителю и 3) что под присвоением изобретений нужно разуметь нарушение тех договорных отношений, которые существуют между сторонами по поводу заявки.

Ввиду того громадного значения, которое может иметь практически данный вопрос, я позволю себе дополнить приведенные три тезиса указаниями на те выводы, к которым пришел, разбирая те же статьи, г. К а т к о в *(1054). "Законы о привилегиях созданы с целью дать вознаграждение изобретателям...,- говорит он *(1055). Этого общего правила держится и наш закон. По ст. 2 Пол. привилегия выдается изобретателям". Однако, говорит автор, заявка как таковая с точки зрения общественных интересов "может быть большей заслугой, чем самый факт изобретения" *(1056). Поэтому вполне оправдывается "постановление нашего законодательства о том, что привилегия на изобретение или усовершенствование выдается первому лицу, заявившему о том ходатайство" *(1057). Затем, автор сейчас же оговаривается: "В такой общей форме, однако, правило это не всегда может быть справедливо. Нужны иногда исключения для поддержания основной тенденции патентных законодательств, в частности ст. 2 нашего Положения. Закон поэтому постановляет, что, в случае возбуждения против первого просителя обвинения в присвоении себе чужого изобретения или усовершенствования, делается исключение из общего (?) правила: дело о выдаче приостанавливается до решения суда по этому вопросу" *(1058).

Из приведенных отрывков явствует, что г. Катков не толкует Положение, а только сопоставляет отдельные его статьи, указывая правополитические моменты, могшие лечь в основание каждой из них. Он считает, например, что основной тенденцией нашего закона является выдача патентов изобретателям: но сам же признает, что эта тенденция осуществлена в законе практически - в крайнем случае - лишь в одном месте, в конце ст. 15 *(1059) (одновременные заявки). Таким образом, взаимное соотношение ст. 2 и 15 остается у г. Каткова совершенно невыясненным. Но главная ошибка автора заключается в том, что он все-таки предполагает возможным "возбуждение против первого просителя обвинения в присвоении себе чужого изобретения". Я позволю себе спросить: по какой именно статье Уложения будет предъявляться это обвинение? Деяние, которое указано г. Катковым в виде примера на стр. 56 (инженер-фабрикант и служащий), не подойдет ни под кражу, ни под мошенничество, ни даже под присвоение. Исходя, таким образом, из положения, что в России уголовный закон ни в какой форме не защищает незаявленного изобретения, я позволяю себе остаться при убеждении, что "присвоение изобретений" можно толковать только так, как это сделано мною выше (см. стр. 398 и т. I, стр. 329).

Следовательно, вторым поводом к уничтожению привилегии является возможность оспорить принадлежность изобретения, в смысле возможности доказать, что заявитель нарушил связывавшие его по отношению к протестующему договорные (или quasiдоговорные) отношения; об этих последних см. в подробностях вторую часть гл. 2 настоящей книги.

Возможность оспорить принадлежность изобретения есть повод только к уничтожению привилегии: важный недосмотр закона, с которым, однако, нужно считаться, пока он не изменен формально. По этому вопросу я также не могу согласиться с г. Катковым, утверждающим, что в законе будто бы "нет указаний на последствия успешного процесса" *(1060) для лица, возбудившего протест по ст. 10 или иск по ст. 26. Исходя из соображений, "что цель иска будет заключаться в желании получить участие в привилегии, а не в желании уничтожить ее" *(1061), г. Катков предполагает возможность ввести в наше право институт патентной суброгации, утверждая, что "ничто не мешает (суду) постановить в споре о принадлежности (ст. 26) решение об отчуждении патента действительному правопреемнику изобретателя" *(1062). К сожалению, в законе есть именно что-то, что мешает провести указанное толкование, как бы оно ни было желательно; и это что-то есть точный смысл ст. 29: "привилегия прекращается... если судом будет признано, что она выдана не по принадлежности".

De lege ferenda, конечно, было бы желательно ослабить строгость ст. 29 и допустить, чтобы в случае действительно оспоренной принадлежности изобретения патент не был уничтожаем, а переводился на имя оспаривателя *(1063).

_ 147. С. Третьим и последним поводом уничтожения патента является выдача не согласно установленным правилам. Этот пункт возбуждает еще больше сомнений, чем оба предыдущие.

Основным началом законодательной техники по вопросу об уничтожении выданных патентов является возможно большая точность и определенность поводов к такому уничтожению. Если отказ в выдаче просимого патента может иметь весьма невыгодные последствия для изобретателя, то во сколько раз большее потрясение всего экономического положения данного лица может произвести уничтожение такого патента, который уже был выдан, на основании которого уже проводилась фабрикация и в силу которого уже исчислялись торговые конъюнктуры? Напомню пример брака: отнюдь не все impedimenta влекут за собой признание брака, совершенного вопреки их постановлениям, ничтожным; законодательство может произвольно умножать их количество; но тем более скупо выделяет он некоторые (точно определенные!) в категорию dirimenta. То же самое, хотя и в более слабой степени, применимо и к патентам. Можно не допускать, по тысяче причин, возникновения патентного отношения: но раз оно возникло, раз с ним считаются установившиеся интересы, невозможно быть достаточно скупым и определенным в исчислении поводов, могущих повлечь уничтожение того, что было. Руководясь этим принципом, новейшие законодательства и доктрина идут путем, прямо противоположным *(1064) тому, которому следует наше Положение *(1065). Французские юристы выражают новейшую тенденцию максимой: toutes les nullitйs sont de droit strict *(1066).

Уничтожение привилегий, выданных вообще не согласно установленным правилам, является, таким образом, резким диссонансом. И задача толкователя должна свестись к тому, чтобы выяснить возможно точнее *(1067), какие именно нарушения правил наш закон облагает столь суровой карой. Ибо не нужно забывать, что указанная широкая формула обнимает собой нарушения каждой из ничтожнейших норм, заключающихся в тридцати одной статье Положения, не считая инструкций. Между тем очевидно, что, напр., привилегия, выданная с нарушением правил о гербовом сборе, не может быть уничтожена только потому, что комитет позабыл своевременно потребовать с просителя недостающую гербовую марку в 60 коп. на первоначальное прошение.

Аналогично с только что указанным нарушением гербового сбора следует обсуждать, очевидно, и другие мелкие нарушения правил той же категории. Поэтому привилегия не может быть уничтожена только потому:

1) что прошение, чертежи или доверенность не были составлены согласно с инструкцией 20 мая 1896 г. (раз они были приняты комитетом);

2) что прошение, описание или чертеж не были подписаны просителем;

3) что к описанию не было приложено патентной формулы (ср. _ 135);

4) что к прошению не были приложены копии иностранных патентов, полученных на то же изобретение;

5) что прошение было непосредственно принято от просителя, проживающего за границей.

Указанные случаи, взятые из инструкции, не возбуждают никаких сомнений: все перечисленные нормы касаются мелких делопроизводственных приемов, не могущих иметь значения для третьих лиц. Раз комитет случайно не заметил их несоблюдения - дальнейшее производство покрывает собою допущенный промах.

Из самого Положения можно извлечь следующие постановления, нарушения, коих также не было бы признано поводом к ничтожности патента:

1) привилегия выдана без приложения печати Отдела промышленности (ст. 20);

2) при выдаче привилегии нарушено постановление ст. 14 о том, что все постановления комитета должны быть мотивированными, и т. д.

Критерием и в этих случаях может быть только указанный выше принцип: значение каждого данного правила для третьих лиц. Если норма создана с целью обеспечить права добросовестных конкурентов изобретателя, несоблюдение ее должно влечь за собой ничтожность патента. Поэтому я не могу согласиться с г. Катковым, который выставляет в качестве критерия деление на правила формальные и материальные *(1068). Несомненно, что нарушение многих чисто формальных условий все-таки может повлечь ничтожность патента: представим себе, что комитет не опубликует своевременно о подаче прошения и о выдаче охранительного свидетельства (ст. 7), и тем лишит третьих лиц возможности воспользоваться принадлежащим им правом протеста (ст. 10).

_ 148. С точки зрения указанного критерия я позволю себе подробнее разобрать несколько сомнительных случаев.

1. Непредставление квитанции во взносе 30 руб. пошлины или освобождение министром финансов от уплаты таковой лица, не имеющего на то права (ст. 5), очевидно, не затрагивают права третьих лиц и потому не могут повлечь ничтожности выданного патента.

2. Несоблюдение требования инструкции относительно того, что "наименование изобретения не должно вводить в заблуждение относительно истинного объема и сущности предлагаемого изобретения". По этому вопросу нужно различать то наименование, которое помещается в самом патенте, и то, которое предлагается просителем в первоначальном прошении. Первое устанавливается по письменному соглашению комитета с просителем - и поэтому виноватым в его неточности может быть только комитет; карать же изобретателя за чужую вину, очевидно, невозможно. Второе есть результат свободного волеизъявления просителя: я указывал выше (см. _ 135) все те неудобства, которые проистекают из этой свободы; однако, если признать, что, по точному смыслу закона, проситель волен заставить Комитет выдать ему охранительное свидетельство с явно вводящим в заблуждение наименованием *(1069),- то тогда придется последовательно признать, что патент, выданный по такому охранительному свидетельству, должен быть впоследствии объявлен ничтожным *(1070).

3. Несоблюдение требования ст. 28 относительно порядка выдачи зависимых привилегий. Как будет указано ниже (см. _ 186), зависимые привилегии имеют значительно меньшую экономическую ценность, чем привилегии основные, по той простой причине, что держатель зависимой привилегии, для того чтобы пользоваться описанным в ней усовершенствованием, должен испрашивать разрешения у держателя основного патента. Статья 28 предписывает комитету объявлять привилегии зависимыми во всех тех случаях, когда он найдет, что предположенное изобретение "изменяет или дополняет ранее выданную привилегию". Следовательно, постановление комитета может существенно нарушить интерес двух категорий лиц: 1) или объявив зависимость такой привилегии, которая, по мнению изобретателя, должна быть выдана как самостоятельная, 2) или не объявив зависимости такой привилегии, которая, по мнению держателя более раннего патента, составляет лишь "изменение" его изобретения.

Первый случай не возбуждает сомнений. Объявление "зависимости" есть одно из тех "ограничений", о которых говорит ст. 14 и на которые открыт путь жалоб во вторую инстанцию (ст. 18).

Второй случай представляется более сложным. Представим себе, что предъявленное к привилегированию изобретение представляет ацетиленовый аппарат, не могущий функционировать иначе как с применением такого поплавка, который ранее патентован за другим изобретателем. Выдав самостоятельную привилегию на этот аппарат, комитет безусловно нарушит ст. 28 (in fine). Правильным исходом из этого положения было бы предоставление собственнику патента на поплавок права вчинить в суд иск об объявлении второй привилегии зависимою от той, которая имеется в его руках. Такой иск предусмотрен, например, в ст. 30 нового австрийского закона. У нас в России ничего подобного Положением не предусмотрено, и потому казалось бы, что единственным исходом у нас может быть объявление выданной привилегии недействительной. Однако уничтожение привилегии на целый аппарат, может быть, имеющий громадное значение, только потому, что в этот аппарат входит как необходимая составная часть какой-нибудь ничтожный поплавок, может показаться большой несправедливостью *(1071) Мне кажется, что более соответствующий современному правовоззрению исход мог бы быть конструирован, если бы суды отказались от одной ложной точки зрения на принципиальный вопрос о сущности прав, даруемых патентом. А именно, стоит предположить, что патент имеет исключительно запретительное значение *(1072) для того, чтобы правильный исход из указанного выше затруднения показался сам собою. В самом деле. Если патент, выданный на аппарат, дает право запрещать всем и каждому изготовление и эксплуатацию этого аппарата, но отнюдь не решает вопроса о том, дозволено ли самому держателю этого патента эксплуатировать свое изобретение (отсутствие permissiv'ной функции), то мы рассудим отношение держателя (А) quasicамостоятельного патента на аппарат к держателю (В) патента на поплавок следующим образом: (В) имеет право запретить (А) пользоваться поплавком; (А) имеет право запретить (В) пользоваться аппаратом; вопрос о том, может ли (В) пользоваться поплавком, решается не патентом, а теми узаконениями, которые вообще регулируют производство поплавков в данный момент *(1073)

изобретение, не предрешается тем, что ему выдана на данный аппарат привилегия. Патент не дает разрешения работать. Следовательно (А), несмотря на наличность quasicaмocтоятельного патента, не может изготовлять нужных ему поплавков, потому что это запрещено ргоhibitiv'ной силой другого патента. С этой точки зрения, т. е. если рассматривать объявление зависимости по ст. 28 не как конститутивное, а лишь как декларативное *(1074), мы можем утверждать, что несоблюдение правила о необходимости объявлять зависимость патентов в определенных законом случаях нарушает не права третьих лиц, а интерес держателя quasiсамостоятельного патента, коему комитет упустил сделать существенное предупреждение.

С этой точки зрения, следовательно, нарушение правил ст. 28 о порядке выдачи зависимых привилегий не будет признано поводом к уничтожению выданной quasi-самостоятельной привилегии.

4. В случае выдачи патента на такие предложения, которые противоречат установленным в законе требованиям о наличности изобретения *(1075), новизны *(1076), технической применимости *(1077) или об отсутствии законом установленных исключений *(1078), а также во всех случаях нарушения норм, определяющих понятие субъекта права на патент *(1079), нарушение прав третьих лиц является очевидным и уничтожение выданного патента - необходимым.

5. Несоблюдение правила ст. 3 о том, что в один патент не может быть включено больше одного изобретения, нарушало бы только фискальные интересы государства (ежегодные пошлины будут уплачиваться по нескольким изобретениям вместе, а не по отдельности) и потому не может быть признано поводом к уничтожению выданного патента.

6. Выдача последовательно двух патентов на одно и то же изобретение нарушает права третьих лиц уже потому, что каждый из таких патентодержателей мог бы, независимо от другого, преследовать контрафакторов, коим пришлось бы возмещать убытки дважды. Поэтому второй патент должен подлежать безусловному уничтожению *(1080).

III

_ 149. Признание патента ничтожным совершается путем иска, относящегося к категории отрицательных исков о признании (nйgative Feststellungsklage). Иск этот вчиняется: (а) лицом, имеющим интерес в признании ничтожности патента, (b) в общих судебных установлениях, (с) против держателя подлежащего уничтожению патента.

ad a. Наличность юридического интереса истца обсуждается по общим началам *(1081). Не все иностранные законодательства expressis verbis требуют наличности такого интереса; но суды везде толкуют соответствующие постановления в только что указанном смысле.

В группе законодательств, содержащих специальные нормы по разбираемому вопросу, типичным является французский Закон 5 июня 1844 г., ст. 31 которого гласит: "Иск об уничтожении патента... может быть вчинен всяким лицом, имеющим в том интерес". Постановление это было введено по предложению Рh. Dupin, для того чтобы не нарушать основного принципа французского судопроизводства, коим запрещается actio popularis. При этом анализ французской судебной практики, касающейся данного вопроса, показывает, что понятие непосредственного интереса толкуется французскими судами весьма широко. Поэтому суды признают наличность интереса не только у тех лиц, которых патентодержатель в данный момент преследует за контрафакцию *(1082), но и у тех, которым он грозит таким преследованием или которым просто запрещает фабриковать данное изобретение *(1083); далее, у тех лиц, которые вообще занимаются аналогичным производством *(1084), хотя бы патентодержатель и не осуществлял по отношению к ним своего права запрета; и, наконец, даже у тех, которые работают в иной области промышленности, но косвенно выиграли бы от того, что патентодержателю создана была бы конкуренция *(1085). Таким образом, сомнения относительно наличности интереса могут возникать во Франции только по отношению к искам, возбуждаемым потребителями данного продукта. Но и по отношению к ним большинство французских комментаторов высказывается утвердительно, признавая, следовательно, у них наличность интереса во всех тех случаях, когда они приобретают патентованный продукт для потребностей своего собственного производства *(1086). Один только simple particulier лишен во Франции права иска: хотя, рассуждая последовательно, нет разумных оснований для того, чтобы отрицать наличность его интереса покупать дешевый продукт вместо дорогого патентованного.

В группе законодательств, не оговаривающих специально необходимости иметь юридический интерес, типичными являются Италия и Германия. Несмотря на это, комментаторы и в Италии *(1087), и в Германии *(1088) стоят на той же точке зрения, что и во Франции.

ad b. Иск о признании патента ничтожным должен быть вчинен в общих гражданских судебных установлениях, и притом в очень краткий срок (2 г. со дня обнародования патента, ст. 26).

Постановление о двухлетнем сроке - одна из самых неудачных, если не самая неудачная во всем Положении норма,- заимствовано было из немецкого Закона 1891г. и мотивировалось следующего рода соображениями *(1089): "Ограничение права оспаривать и, как следствие этого, прекращать по суду привилегии представляется имеющим действительное значение с точки зрения распространения изобретений и успехов промышленности. В самом деле, на практике весьма возможны случаи оспаривания привилегий, предвидеть которые не представляется никаких данных. Эта-то возможность и не дает уверенности как изобретателю, так и капиталисту, пожелавшему эксплуатировать привилегию, в прочности права владения ею; отсюда проистекает известная боязнь затрачивать капиталы в предприятие, будущность коего не вполне гарантирована от случайностей. Совершенное воспрещение оспаривать принадлежность и правильность выдачи привилегий нельзя признать основательным вследствие всегда возможных ошибок со стороны выдающего привилегии учреждения, за неимением средств точно установить принадлежность каждого изобретения и его известность или эксплуатацию кем-либо. С другой стороны, по прошествии известного, притом довольно большого срока, со дня выдачи привилегии подобного рода заявление представляется вообще маловероятным, если только просьба о прекращении привилегии не будет заявлена злоумышленно, для достижения каких-либо целей. В германском законе о привилегиях установлены подобные же правила, и опыт указывает на их практичность".

По поводу этой мотивировки позволю себе заметить следующее. Во-первых, в германском законе, в котором будто бы "установлены подобные же правила", имеется, в ст. 28, срок в 2? раза больший, чем тот, который установлен ст. 26 (5 лет, а не 2 г., что может иметь колоссальное практическое значение; см. ниже). Во-вторых, в том же законе пятилетняя давность установлена только для тех исков о ничтожности, которые основаны на ст. 10, п. 1 (т. е. на отсутствии новизны или патентоспособности); у нас же через два года запрещены все иски без различия. Таким образом, получается, что немецкий закон имеет некоторое разумное основание *(1090); наше же Положение, воспроизведя немецкую ст. 28 в гораздо более грубой форме, лишило ее этого последнего; в самом деле, если предположить, что комитет по ошибке выдал привилегию второму из двух разновременных заявителей (ср. ст. 15), то окажется, что по истечении двух лет первый заявитель, может быть, вовсе еще и не получивший своего патента, будет лишен возможности уничтожить патент конкурента. В-третьих: мотивы утверждают, что в Германии "опыт указывает на практичность" правил о пятилетней давности. Я не знаю, где мотивы взяли материалы для такого утверждения. Насколько мне известна немецкая литература, в ней, кроме одного-единственного исключения *(1091), проходит как бы единый стон по поводу ст. 28 *(1092). При редактировании нового австрийского закона (1897 г.) поэтому прежде всего была отмечена необходимость не воспроизводить неудачного постановления ст. 28.

Итак, копируя немецкий закон, авторы Положения 1896 г. усугубили вредное значение краткой давности тем, что, с одной стороны, сократили ее больше чем вдвое, а с другой - распространили ее на все иски об уничтожении *(1093). В результате же получается ныне совершенно нестерпимое положение, которое сознается заинтересованными лицами как некоторый юридический скандал. В самом деле, достаточно патентодержателю "притулиться" и суметь не обратить на себя внимания в течение двух лет; достаточно ему пожертвовать двумя годами из пятнадцати и не преследовать конкурентов тотчас по получении патента - для того чтобы через два года его привилегия сделалась несокрушимой и неоспоримой. Можно будет иметь в руках другой русский патент, ранее выданный на то же самое изобретение,- и все-таки прошедшая двухлетний искус привилегия останется в силе. Нетрудно представить себе, какие злоупотребления могут быть соединены с разбираемой нормой. Уничтожение ее является поэтому настоятельной необходимостью *(1094).

ad с. Иск об уничтожении патента, конечно, должен быть предъявлен к держателю этого патента. Вопрос о том, кто именно является держателем патента (в особенности в случаях передачи), а также о том, как определяются взаимные отношения нескольких патентодержателей, будет рассмотрен ниже *(1095).

Значение состоявшегося решения о признании патента ничтожным является абсолютным; наше законодательство не знает понятия nullitй entre parties, существующей во Франции и практически почти сводящейся к абсолютной ничтожности.

Патент, признанный ничтожным, должен быть рассматриваем как никогда не существовавший: поэтому, например, наказуемость деяний, совершенных хотя бы и до момента постановления решения, отпадает ipso facto.

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 700 | Нарушение авторских прав