АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

II. Первый период (до 1812 г.)

_ 44. До воцарения Петра I в России не существовало ничего похожего на современные привилегии *(289). Это, конечно, является вполне естественным, так как промышленность доимператорской Руси находилась в слишком зачаточном состоянии *(290), не допускавшем даже и возникновения вопроса о защите технических новинок. Все те акты, которые приведены в Полном собрании законов под общей рубрикой "Привилегии на промыслы, торговлю и изобретения в ремеслах и художествах" за период, предшествующий воцарению Петра I, представляют лишь грамоты на беспошлинную и свободную торговлю, выданные, в большинстве случаев, иностранцам: "пошлин не брать", "пропускать без всякой задержки *(291) ", "пропускать без всякой зацепки *(292) " и т. д.

Петр Великий с самого начала своего царствования убедился в том, что прочным основанием для всех его реформ может быть лишь поднятие благосостояния населения, основанное на всестороннем развитии "мануфактур и промышленности". "Понеже,- говорит он в одной из привилегий *(293),- Мы прилежное старание имеем о распространении в Государствах наших и пользы общего блага и пожитку подданных Наших, купечества и всяких художников и рукоделий, которыми ей прочие благоучреждения Государства процветают и богатятся: того ради повелели Мы и т. д..." Одним из важных средств для способствования развития торговли и промышленности признавалась в те времена на Западе выдача специальных привилегий людям, рискнувшим потратить труд и капитал на заведение новых промыслов. Не мудрено поэтому, что Петр позаимствовал у шведов и французов и этот институт промышленной политики.

Полная история петровских привилегий не представляется ни возможной, ни необходимой: она пока невозможна ввиду скудости доступного материала, а также ввиду полного отсутствия сведений о том, как исполнялись на практике многочисленные указы, касавшиеся данного вопроса; она здесь не является также и безусловно необходимой, ввиду того что привилегии первой половины XVIII века, несомненно, имеют лишь крайне отдаленное отношение к современным патентам на изобретения и, во всяком случае, касаются темы гораздо более широкой, чем предмет настоящего исследователя; полный анализ этого вопроса был бы уместен лишь в работе, посвященной широкому вопросу о свободе торговли и промышленности вообще.

Ввиду таких соображений я ограничусь здесь лишь немногими замечаниями, для того чтобы показать, что главный вывод, сделанный мною в главе 1 относительно западноевропейских привилегий первого периода, вполне применим и к русским привилегиям XVIII века.

_ 45. Основным моментом западноевропейских привилегий является их факультативность (ср. _ 24). Оказывается, 1) что и русские привилегии XVIII века также строго факультативны и 2) что в течение разбираемого периода их факультативность проходит несколько стадий весьма любопытной эволюции.

Для того чтобы доказать эти два положения, приходится, за неимением непосредственных материалов (подлинных дел коллегий и сената), обращаться к косвенным указаниям. Такие косвенные указания может нам дать весьма любопытная эволюция мотивировок привилегий. Подлинный текст каждой из них указывает, по каким соображениям правительство сочло нужным выдать данную привилегию: за какие заслуги оно сочло нужным вознаградить данное лицо. Развитие и изменение этих мотивировок дают драгоценный материал для истории факультативного принципа в России.

Первая привилегия, упоминаемая в Полном собрании *(294), выдана была полотским посадским людям на беспошлинную торговлю всякими товарами в городе Полотске (1654 г.); в тексте ее мотив выдачи сформулирован так: "В прошлом году, как пришел под Полотеск... Боярин и Воевода B. П. Шереметев... а они, Полочане, посадские люди, Нашей Государской Милости поискали, город Полотеск сдали, и подчинились под нашу Царского Величества руку; а потому Мы их пожаловали, велели им торговати всякими товары беспошлинно". В 1658 г. грамота грека М. Николаева *(295) " говорит глухо, что она выдана "за его к нам, Великому Государю, великую службу и работу". Зато грамота 1667 г. *(296), выданная татарину Мамаю Касимову, содержит очень подробную и любопытную мотивировку: "В нынешнем-де... году ездил он с товарами своими в Шемаху, и при немде приехали в Шемаху Вселенские Святейшие Патриархи... да он же, Мамай, служа Нам Великому Государю, тех Вселенских Патриархов провожал до Астрахани, а в дороге, надеясь на Наше Царского Величества милостивое жалованье, чинил им всякое вспоможение".

Подобная же мотивировка встречается и в актах начала XVIII века. Так, привилегия 1700 г. выдана голландцу Тесенгу (на исключительный ввоз книг и карт в Россию) за учиненные великому русскому посольству "верные службы" *(297). Привилегия 1703 г. выдана иллирийскому шляхтичу C. Владиславичу "за его к нам, Великому Государю, верное служение" *(298), а привилегия 1705 г. за "его к нам радение" *(299).

Но уже довольно рано появляются указания и на несколько иную тенденцию. А именно, сущность даруемого исключительного права начинает мало-помалу приводиться в связь с характером оказанной услуги. Так, в 1700 г. гости Баженины подают челобитье с указанием, что "в родовой вотчине их, в деревне Вавчюге, построили они с немецкого образца водяную пильную мельницу, без заморских мастеров, собою", а также, что "из многих-де лет есть у них намерение строить из тех досок кораблики и яхты, для отпуску тех досок и иных товаров за море"; что же гарантирует Бажениным выданная правительством привилегия? *(300) "Как и у них то корабельное дело зачато строиться будет, и для того новозачатого корабельского дела не велеть бы их ни в какие службы выбирать и в отсылки посылать, чтобы тому корабельному делу остановки, а им убытку никакого не учинить". А на построенных судах "пушки и зелье держать безпенно" (от воровских людей!), а товары "вывозить беспошлинно". Все эти поощрения выдать, "дабы на то смотря, иные всяких чинов люди в таком же усердии Нам, В. Г., служили и радение свое объявляли".

Выданная привилегия приводится, следовательно, в генетическую зависимость от оказанной государству услуги. Поводом к этому могли служить три соображения: 1) с одной стороны, инстинктивная антипатия ко всяким исключительным правам и преимуществам, свойственная всем временам и народам, должна была побуждать правительство избирать иные способы вознаграждения за услуги, оказанные патриархам, посольству, войску и т.п.; 2) с другой стороны, вполне естественно было, что правительство старалось утвердить в народе сознание о зависимости поощрения от услуги *(301) (дабы и другие радение свое объявляли), ставя первое в возможно более тесную связь со второй (напр., построенный корабль возил товары беспошлинно); наконец, 3) некоторую роль должно было также играть соображение о возможности соразмерять указанным путем вознаграждение с услугой и заставить облагодельствованного стараться и напредки (иначе, он не извлек бы пользы из дарованного права).

Несколько примеров позволят мне точнее определить мою мысль. В 1701 г. Петр I предложил Иоганну Григорию построить в Новонемецкой слободе, своими проторьми, аптеку и наполнить ее всякими принадлежащими лекарствами и снадобьями; в вознаграждение за это, понеже Григорий был принужден не только положить имение свое и пожиток на покупку лекарств, но еще и долг на себя присовокупить, государь выдал ему жалованную грамоту, чтобы, кроме него, в этой слободе иным никому вновь аптек не заводить и из домов лекарства тайно не продавать *(302). Как бы неразвито ни было в те времена юридическое мышление, оно все-таки понимало границу, существующую между Мамаем, помогавшим патриархам, и Григорием, заводившим аптеку. Во всяком случае, к двадцатым годам XVIII века привилегии с мотивировкой, как у Мамая, начинают мало-помалу исчезать; привилегии же, вроде Григорьевой растут в числе.

Так, в 1718 г. Алексей Нестеров с товарищами обратился к Петру с челобитной, указывая, что при всех усилиях они не могут произвести отданный им полотняный завод в государственную пользу и в прибыль самим себе. Снисходя к их просьбам, государь приказал выдать им, за их труды, специальную привилегию и даже запретить ввоз полотна из-за границы, когда они в состоянии будут изготовлять такового достаточное количество *(303). В том же году фабриканту Алексею Милютину дана была грамота *(304), освобождавшая его от уплаты податей ввиду тех расходов, которые он сделал на постройку завода и на наем мастера-гамбургца и рабочих-учеников.

Мало-помалу, следовательно, вырабатывается убеждение, что не всякая услуга, оказанная государству, может быть вознаграждаема именно путем выдачи привилегий; и, судя по Полному собранию, мы должны предположить, что во второй четверти XVIII века уже не встречается выдачи торгово-промышленных привилегий иначе как за соответствующие по характеру заслуги.

Но и этим эволюция мотивировок не заканчивается, и приблизительно во второй четверти XVIII века вырабатывается убеждение, что из промышленных заслуг также не все должны быть вознаграждены именно путем привилегии. Это новое сужение мотивов впервые проглядывает еще в привилегии, выданной в 1699 г. голландцам Брансу и Любсу *(305) на закупку во всем Российском государстве и вывоз новоприисканного от них товара овечьей шерсти. В подчеркнутом слове "новоприисканный" заключается совершенно особенная, ранее не проявлявшаяся мысль: труд двух голландцев на поприще торговли был трудом особенно удачным, потому что он повел к открытию чего-то такого, что раньше никому не приходило в голову (мысли, что овечьей шерстью можно торговать); правительство дает поэтому голландцам привилегию. И хотя правительство указывает в мотивах его подчеркнутый признак лишь вскользь, однако упоминание о новоприисканном товаре все-таки является для нас важным моментом: значит, уже в конце XVII века квалифицированный (по результатам) труд мог ставиться наряду с "знатными затратами" и "проторями". Понятию новоприисканного товара пришлось пройти сложную эволюцию и затем пережить все остальные мотивы выдачи привилегии. В этом нельзя не видеть простого проявления историко-юридической закономерности: совершенно естественно, что дольше всех остальных могут продолжаться привилегии на новоприисканные товары именно потому, что монополия на новый товар производит меньшее потрясение в системе народного хозяйства, чем монополия на товар, уже обращающийся на рынке. И первая поэтому возбуждает меньше нареканий.

Впрочем, понятие нового товара в XVIII веке, было, конечно, гораздо шире, чем понятие нового изобретения в наше время,- и прошло много десятков лет раньше, чем мотивация достигла такого окончательного фазиса своего суждения.

В 1718 г. привилегия ландрату Савельеву и купцам Томилиным выдана: 1) "за прииск купоросной руды в Московском уезде" и 2) "за строение заводов и положенное в том иждивение" *(306); таким образом, в этой привилегии факторы материальный (иждивение) и интеллектуальный (приискание руды) поставлены на совершенно одинаковом уровне, а понятие нового товара распространено на руду, которая была "новою", очевидно, лишь для данного места. Эта же привилегия впервые употребляет выражение "если будет изобретена руда в иных местах"; такое словоупотребление не соответствует, конечно, современному, но основная идея уже довольно близко подходит к принципам нашего патентного права. При учреждении Берг-коллегии, в 1719 г., было подтверждено, что всякому указавшему на новообретенные руды будет даваться привилегия на разработку их *(307). Привилегия Прядунову выдана на эксплуатацию отысканной им серебряной руды, "за полезный и прилежный труд и за п р и о б р е т е н и е" (П. С. З., N 6403). Привилегия Курту фон Шембергу выдана со следующей знаменательной припиской: "и яко оные (горные) заводы первые суть, которые в нашем Государстве... произведены быть имеют; того для оные заводы Мы приемлем в Нашу особенную Всемилостивейшую протекцию" (П. С. З., N 7767).".

Первым актом, в котором понятие изобретения и изобретательского права высказывается с совершенною ясностью, является привилегия, выданная 13 декабря 1749 г. купцам Сухареву и Беляеву на заведение красочного завода *(308). Мотивирована эта привилегия очень подробно и настолько любопытно, что я позволю себе сделать из нее более длинные выписки; они могли бы и ныне целиком войти в рассуждение о юридическом основании патентного права. Завел я, говорит Сухарев, красочную фабрику, какой доныне ни от кого заводимо не было; работая над ее заведением, оставил я природный купеческий промысел, был в химической практике три года, на изыскивание курьезных секретов употребил много неусыпных трудов, потерпел убытки, весь свой купеческий капитал (хотя и не всуе) истратил и пришел в крайнее капитала изнеможение. Зато, прибавляет он с гордостью, путем всех перечисленных усилий краски я и прочие вещи уже фундаментально нашел; притом нашел я их без всякой помощи со стороны правительства. Поэтому если государство вознаграждает тех, кого посылают в иностранные государства для изучения заморского искусства, то не должно ли оно отнестись со вниманием и к такому человеку, который "за границей нигде не обучался, но только натуральной практикой искал неусыпно по ревности своей, не имея в оном искании покоя, от вещи к другой доходя и применяясь натурально по натуре вещей"; который "в оном прилежательном искусстве был без мала шесть лет" и который ныне "оное искусство желает в Российской империи вкоренить совершенно", научая таковому товарищей. Я думаю, что и современный юрист затруднился бы написать более красноречиво в пользу необходимости выдавать привилегии на изобретения. В заключение своей просьбы Сухарев чрезвычайно рельефно формулирует и те опасности, которые грозят не защищенному монополией изобретателю: "А оной фабрики без работных людей размножить и в довольное распространение привесть, дабы сысканный им неусыпными трудами и немалым капиталом посторонним разнесен не был, никак невозможно, да и работные люди, не токмо наемные, но и крепостные, без сомнения, ежели, будучи с ним при работах, те секреты присмотрят, из малого лакомства посторонним продать могут".

Итак, прошение Сухарева содержит в себе следующие два принципа: 1) изобретатель имеет право на вознаграждение за потраченные им усилия и 2) этого вознаграждения он не может себе обеспечить иначе как при содействии государства, так как в противном случае его секрет может быть разглашен рабочими за "малое лакомство". Ввиду этого я, не колеблясь, утверждаю, что привилегия 13 декабря 1749 г. есть первый акт, содержащий в себе все основные начала современного патентного права.

Двумя годами позже оба эти принципа воспроизводятся в привилегии Тавлева, Дедова и др. *(309) (25 октября 1751 г.), причем рельефность их становится гораздо более выпуклой. Тавлев с товарищами изобрел секрет делать синюю брусковую кубовую краску и собрался устроить во Ржеве соответствующий завод. Привилегия указывает, что необходимо "поощрить" Тавлева за его усердие, яко первого сыскателя той брусковой краски секрета. За понесенные труды и убытки он-де не должен остаться без "удовольствия": иначе он может ослабить в размножении тех государству нужных и полезных фабрик и вообще прекратить "поступки наивящей ревности и усердия". А потому "в награждение его многих трудов и понесенных убытков" дается ему привилегия. Второй момент (помощь государства) развивается уже до необычайных пределов: не только запрещается всем и каждому, кроме Тавлева, заводить в течение 30 лет такие же заводы, но и самый "секрет" получает сугубую защиту. Если кому из своих родственников Тавлев сообщит "секрет" - тех лиц обязать письменно никому секрета не разоблачать под страхом наижесточайшего истязания. Вместо рабочих же дать Тавлеву не вольных людей, а 20 человек колодников, осужденных на натуральную и политическую смерть. Тавлев выстроит для этих колодников крепкий двор, а государство предоставит в его распоряжение стражу, 12 человек солдат и одного капрала. Администраторы XVIII века если уж брались за дело, то брались всерьез.

Наконец, в 1752 г. выдана была профессору Ломоносову (14 декабря) такая привилегия на делание разноцветных стекол, бисеру, стеклярусу и других галантерейных вещей, которая может быть признана окончательным и вполне точным прототипом современных патентов. "Дабы он, Ломоносов, как первый в России тех вещей секрета сыскатель, за понесенный им труд удовольствие иметь мог: того ради впредь от нынешнего времени 30 лет никому другим в заведении тех фабрик дозволения не давать". Современные патенты также даются для того, чтобы первый сыскатель получил за понесенный труд удовольствие *(310).

В последней привилегии, выданной в разбираемый период (27 августа 1797 г., Гатгенбергеру) сказано: "В поощрение всем в полезных для общества изобретениях упражняющимся, приняв с благоволением нашим представленный фасад железоплавильного горна, изобретенного профессором Гаттенбергером и т. д., жалуем ему десятилетнюю привилегию".

Изложенная эволюция мотивировок позволяет мне утверждать, что русские привилегии разбираемого периода были факультативны.

В самом деле. Правительство - в этом периоде - еще не окончательно выяснило себе даже вопроса, в каких случаях следует выдавать промышленно-торговые привилегии. В самом начале периода оно совершенно разбрасывается: и за сдачу города, и за помощь патриархам, и за заведение аптеки выдает оно монополии, как удобную и (на первый взгляд) ничего не стоящую правительству награду. Но затем умножающиеся монополии начинают оказывать вредное влияние на народное хозяйство, мешая его нормальному развитию. Правительство тотчас же предпринимает меры к тому, чтобы, по возможности, ограничить выдачу монополий случаями "новоприисканного" товара (дабы не слишком учащать торговые кризисы).

Но понятие новоприисканного товара есть понятие растяжимое: под него подойдет и овечья шерсть, и руда, и даже новый театр. Происходит новый процесс сужения монополий: новоприисканный товар заменяется более редко встречающимся понятием нового изобретения. С середины XVIII века можно наблюдать уже некоторую преемственность в формулировке привилегий, выданных изобретателям. Это не мешает им, однако, быть строго факультативными: прецедентов еще имеется слишком мало; новый проситель фактически не имеет возможности сослаться на большое количество получивших защиту изобретателей. Он все еще просит милости, а не своего права. Правительство же все еще обсуждает вопросы о выдаче или невыдаче привилегий - с точки зрения целесообразности монополизировать данный продукт в пользу данного лица за данный сорт заслу г.

И лучшим доказательством может служить тот факт, что с 1797 по 1811 г. правительство отказывает в защите всем изобретателям без исключения: Екатерина II в конце своего царствования приняла явно враждебное отношение к монополистам *(311); ее примеру последовали Павел I и Александр I (в начале его царствования). И потому в течение целых 14 лет русское правительство не выдало ни одной привилегии: факт, возможный только при полной факультативности защиты *(312).

III. Второй период (1812-1870 гг.). А Внешняя история *(313)

_ 46. Издание первого в России общего закона о привилегиях на изобретения (Высочайший манифест от 17 июня 1812 г., Полное собрание законов, N 25143) было вызвано следующими специальными обстоятельствами *(314). В 1810 г. иностранцы Герен и Елглунд обратились с прошением на Высочайшее имя о даровании им привилегии на винокуренный прибор, изобретенный иностранцами Адамом и Бераром. Высочайшим рескриптом на имя министра финансов, последовавшим 3 июля 1811 г. *(315), пожаловано было Герену и Елглунду исключительное право пользоваться означенным способом винокурения вплоть до 1 мая 1820 г.,- причем повелено было Комитету министров установить условия пользования означенной привилегией.

Дарование привилегии в такой странной форме - а именно с тем, чтобы объем ее был установлен впоследствии,- являлось несомненной ошибкой, вполне выяснившейся позже, при обсуждении дела в Комитете министров. Архив Государственного совета не дает материала для разрешения вопроса, почему даровано было такое странное право; но часто упоминаемые имена одного камергера и высокопоставленных лиц - членов компании дозволяют предполагать, что привилегия была дарована не без личного чьего-либо заинтересованного воздействия на Императора.

Комитет министров отнесся к указанному делу весьма серьезно и прежде всего предписал особой комиссии отобрать от изобретателей ответы на ряд вопросов, касавшихся их изобретения и дарованной им привилегии. Некоторые вопросы и в особенности ответы настолько характерны для разбираемой эпохи, что я приведу их целиком. Читая их, так и видишь: с одной стороны, недоброжелательное отношение комитета к "монополии" и желание, по возможности, поставить ее в узкие границы, а с другой - самодовольное и полное сознания своей силы отношение изобретателей, опирающихся на Высочайше дарованную им совершенно неопределенную милость.

"Существо даруемого компании исключительного права,- спрашивает в первом вопросе комитет,- требует непременно всевозможной ясности и определительности во всех обстоятельствах этого, чтобы избежать всякого недоразумения в случае жалоб со стороны компании или других заводчиков; почему и нужно иметь подробное описание всего делопроизводства, орудий и принадлежностей его нового винокурения".

На такое, совершенно правильное, даже с современной точки зрения, требование компания дает ответ, в котором каждая фраза составляет или нелепость, или нарушение самых основных начал патентного права. "Винокурение, на которое дана привилегия, с первого взгляда отличить можно. Оно состоит в том, чтобы прямо гнать со всякой бродильной жидкости или браги не только полугарное вино, но и спирт какой крепости угодно, что и составляет самое существо изобретения... *(316). А потому дальнейшее описание делопроизводства было бы излишне (!), и притом и не можно дать еще точного описания оному, доколе не приведен будет в действие какой-либо винокуренный завод по правилам привилегии" *(317).

В третьем вопросе комитет опять-таки совершенно правильно формулирует свои сомнения о том, не потеряло ли уже изобретение Адама необходимой для привилегирования новизны. "Имеет ли компания в виду,спрашивает комитет,- что об изобретении Адама некто Дюпортал обнародовал на французском языке книгу, через что изобретение это сделалось всем общим и известным. А как книга сия, может быть, переведена будет и на российский язык, то приводимым в ней улучшениям не встретится ли совместничества с тем способом, который компании привилегирован?"

В ответ на это компания, опираясь на опрометчиво дарованное ей право, ограничивается заявлением, что она "не допустит вступить с нею в совместничество, кто бы на то ни покусился". Таким образом, она оставляет без всякого ответа самую сущность предложенного вопроса, сущность плохо формулированную, но все-таки несомненно ясную: вопроса о том, возможно ли осуществлять дарованную привилегию, не нарушая прав третьих лиц?

Известно ли компании, спрашивает, наконец, комитет, что медник Сидоров, в Академических Ведомостях от 20 октября, предлагает медные кубы похожего устройства? И в этом вопросе опять звучит как бы сожаление, что компании даровано было столь убыточное для третьих лиц право. Компания же отвечает, что Сидоров, очевидно (?), похитил идею изобретения. И "если он захочет воспользоваться таким похищением (?), то компании нетрудно будет обличить его в том. Ибо прямо гнать из браги полугарное вино или спирт есть столь явный признак исключительного права, Высочайшей властью пожалованного ей, что никакое ухищрение не в силах скрыть его". Таким образом, компания не допускает даже и возможности, чтобы медник Сидоров сам дошел до мысли гнать спирт прямо из браги, и, следовательно, старается расширить дарованное ей право свыше всякой меры.

15 ноября 1811 г. дело о привилегии Адама обсуждалось в комитете, причем государственный канцлер гр. Румянцев высказался вообще против привилегии, приводя почти все те аргументы, которые впоследствии на Западе развивались вожаками антипатентного движения. "Привилегии этого рода,- объяснил он,- воспрещая духу изобретения достигать до полезных открытий, а особенно до таких, к которым некоторые следы уже проложены, суть совершенно стеснительны", и поэтому "особенная будет монаршая Его Императорского Величества милость к подданным, когда поставлено будет за правило не давать ни в каком случае привилегии и предоставить каждому полную свободу доходить умом своим до всякого изобретения; и, что гораздо справедливее, пристойнее и полезнее для поощрения - вознаграждать изобретателей от правительства по мере общей выгоды, какую изобретения их принести могут".

Но другие члены комитета справедливо возражали канцлеру, что, при всей правильности его рассуждений, они не могут быть распространены на данное дело, ввиду уже состоявшегося Высочайшего повеления. Поэтому пять членов предложили запретить выдачу привилегии на будущее время, но оставить за компанией, в виде исключения, Высочайше дарованное ей право. Четыре же члена полагали, что выдача привилегий иногда может быть полезна, но под непременным условием, что предварительно составлены будут точные о том правила. Сперанский остался при особом мнении.

Александр I приказал последнему приготовить по данному делу специальную докладную записку. Записка эта была составлена Сперанским, но, ранее доклада, всемогущий министр подвергся опале; по крайней мере, в разбираемом деле архива Государственного совета она помечена, как "найденная Главнокомандующим в столице, в бумагах, коих разбор был ему поручен". Опала автора не помешала, однако, успеху записки: уже 8 мая 1812 г. внесен и рассмотрен был в Государственном совете приложенный к ней проект общего закона, а одновременно заслушано было и дело о привилегии Герена, причем в состоявшемся постановлении Государственного совета опять-таки можно заметить некоторую протестующую нотку против "исключительного сего права". "Хотя предмет привилегии,- гласит журнал 8 мая 1812 г.,- даруемой этой компании, и не может считаться изобретением или открытием, ей принадлежащим, но так как, невзирая на сие, Государю Императору благоугодно было изъявить точную и определительную свою волю на предоставление компании исключительного права курить вино именно по системе Адама и Берара, то Соединенные департаменты законов и экономии положили: обнародовать этот Высочайший рескрипт посредством Правительствующего сената, с тем, однако же, что если кто-либо в России, прежде нежели состоялся сей Высочайший рескрипт, производил винокурение по той же самой системе Адама и Берара, то компания не может лишить его права продолжать производство сие по сей системе". При подписании журнала, 13 мая, в постановлении были заменены слова "прежде нежели состоялся сей рескрипт" - еще более ограничительной оговоркой: "до обнародования сего рескрипта"! Таким образом, если принять в соображение, что сделана была указанная оговорка, а также, что изданный в тот же день общий закон обязывал всех патентодержателей сообщать описание своих изобретений (_ 5) и распространял это требование и на ранее выданные привилегии (_ 24),- то можно сказать, что, выдавая иностранцам Герену и Елглунду привилегию, Комитет министров и Государственный Совет сделали все, бывшее в их власти, для ограждения прав третьих лиц.

_ 47. Что касается самой записки Сперанского, то она имеет высокий интерес для всякого, изучающего историю русского патентного права. На четырех небольших страничках *(318) излагается весь вопрос со свойственной Сперанскому лапидарностью стиля и с необычайной, для того времени, полнотой. "Всякое изобретение есть собственность изобретателя,- говорит автор записки.- К удостоверению этой собственности есть два только способа: 1) тайна и 2) покровительство Правительства. Часто первый способ бывает недостаточен, а потому прибегают ко второму. Отсюда возникли привилегии". "Главные пользы привилегий состоят в следующем: 1) (они) служат весьма важным поощрением; 2) они освобождают изобретателя от хранения тайны, всегда трудного... и 3) они удостоверяют общество, по истечении известного срока, к пользованию изобретением". "Что касается порядка выдачи, то исходным принципом должно быть признаваемо начало, что Правительство не может никогда ручаться ни в первенстве изобретения, ни в пользе его, ни в успехах. Чтобы ручаться в первенстве изобретения, посему должно знать все открытия и изобретения не только доселе бывшие, но и постепенно во всей Европе открываемые; знание - почти невозможное. В пользе и успехах изобретения Правительство также ручаться не может потому, что сие зависит от обстоятельств, ему не подвластных. Следовательно, привилегии выдаются без всякого предварительного рассмотрения". Из обязанностей лица, получившего привилегию, Сперанский указывает только одну - опубликование изобретения; но на этой одной обязанности он останавливается особенно подробно, как бы имея в виду компанию Герена, не желавшую сообщить свой секрет. "Привилегии не даются на изобретения, в тайне содержимые, ибо: 1) нельзя покровительствовать того, что неизвестно; 2)...; 3) нельзя разрушать споров, не обнаружив тайны; 4) два лица могут сделать одно и то же открытие; если изобретение было в тайне, то нельзя определить первенства... и 5) привилегии на предметы тайные не имеют никакой цели: ибо, если тайна непроницаема, то нет нужды в привилегии. Если же она может быть открыта, то привилегия не будет действительна. Открывший сию тайну всегда может доказать, что он сам собою дошел до изобретения". Я думаю, что и современный юрист не мог бы лучше доказывать необходимость опубликовывать описания патентуемых изобретений.

Что касается проекта статей, приложенного к "записке", то я подробно на нем останавливаться не буду, ибо - за некоторыми незначительными редакционными изменениями - он был принят Государственным советом, утвержден Александром I и опубликован в виде "манифеста" от 17 июня 1812 г. *(319). Этим законом устанавливалась выдача привилегии на собственные и ввозимые из-за границы изобретения (brevets d'importation) на 3, 5 и 10 лет, по явочной системе, через министра внутренних дел. Приоритет был установлен с момента выдачи привилегий, а не с момента подачи прошения - но с правом доказывать на суде факт более раннего изобретения. Выданную привилегию можно было оспаривать судом в случае отсутствия новизны. Пошлина взималась соответственно в 300, 500 и 1500 рублей. Опубликование описания должно было быть произведено самим изобретателем *(320). Последнее постановление почему-то и было введено Государственным советом, вопреки записке Сперанского, устанавливавшей публикацию ех officio. Впрочем, неудобства системы добровольной публикации скоро обнаружились,- и уже 4 августа 1814 г. министр внутренних дел (О. Козодавлев) вошел в Государственный совет с представлением *(321) о необходимости перейти к системе официальной публикации, т. е. вернуться к проекту Сперанского. Составленное в этом смысле мнение Государственного совета было утверждено 19 октября 1814 г. *(322).

Если не считать только что указанного закона 19 октября 1814 г. да еще закона 11 сентября 1812 г. о порядке уплаты пошлин *(323), то можно сказать, что в области русского патентного права происходит, после издания закона Сперанского, затишье вплоть до начала 30-х гг. И действительно, опубликованные до этого периода времени законы и сохранившиеся дела Архива Государственного совета показывают нам, что в течение двадцати первых лет применение закона о привилегиях только один раз у чиновников министерства внутренних дел возникло крупное недоумение. Громадная переписка была создана по вопросу, так никогда и не решенному окончательно и гласившему: с какой каемкой выдавать грамоты на привилегии? Дело в том, что уже в сентябре 1812 г. на утверждение Государя был представлен рисунок грамоты *(324), не понравившийся Александру I *(325). В марте 1814 г. ему представлен был новый рисунок, но "по занятию Его Императорского Величества важнейшими делами *(326), разрешения на то не последовало". А между тем министру внутренних дел надо было как-нибудь выдавать привилегии тем изобретателям, которые имели на то право и терпели от замедления убытки. В ноябре 1813 г. Государственный совет разрешает *(327) поэтому выдавать грамоты временные, без рисунка, чтобы их можно было обменять на окончательные патенты, когда будет утвержден рисунок. Но в декабре того же года министр внутренних дел входит с новым представлением и указывает, что он затрудняется применить такой порядок делопроизводства к привилегии Фультона, "ибо возвращать из Америки патент, для перемены на другой, было бы неудобно". Государственный совет, видимо, признав справедливость такого замечания, предписал тогда выдавать грамоты с простой черной линией по краям *(328). Тем это удивительное "дело" и кончилось *(329).

Впрочем, вполне естественно, что первые 20 лет применения русского патентного закона оставили так мало письменных следов. Закон 1812 г. был основан на системе явочной, без предварительного рассмотрения,- и поэтому очевидно, что в административных учреждениях и не могло скапливаться такого материала, которым в состоянии были бы воспользоваться впоследствии историки права. Вся процедура была чисто формальная. Положение дела изменяется с изданием Закона 1833 г.

_ 48. Уже в конце двадцатых годов стала серьезно сознаваться неудовлетворительность и недостаточная полнота большинства постановлений Манифеста 1812 г.

Но только 29 сентября 1830 г. *(330) поручено было министру финансов, особо состоявшимся мнением Государственного Совета, "сообразив правила в Высочайшем манифесте 1812 года... постановленные,- с настоящим ходом и направлением у нас мануфактурной деятельности и успехами отечественной изобретательности", составить проект нового и "во всех отношениях удовлетворительного закона о привилегиях". Особенное внимание было при этом обращено Государственным советом на то обстоятельство, что "в течение последних 20 лет фабричные и мануфактурные заведения наши, распространяясь с невероятной быстротой, получили выгодное направление при видимом усовершенствовании отечественных изделий" - и что поэтому "ныне уже с большею разборчивостью надлежит допускать разнородные монополии, тем паче когда на оные простирают домогательство лица, которым стоит только взять список изобретенного в чужих краях процесса, дабы получить привилегию" *(331). Вообще, по мнению Государственного совета, Закон 1812 г. допускал слишком "много облегчений к получению права на исключительные привилегии" - и потому более не соответствовал состоянию русской промышленности, не нуждавшейся в прежних особенных способах поощрения *(332).

Еще ранее, чем состоялось это распоряжение Государственного совета, министр финансов (гр. Канкрин) поручил недавно перед тем образованному Мануфактурному совету начать предварительные работы по составлению проекта.

Эти работы вылились прежде всего в форму особого рода enquкte: был составлен вопросный лист из двенадцати пунктов, и членам совета и московского его отделения поручено было дать подробные ответы. Вопросы эти были составлены умелой рукой и, для той эпохи, содержат интересные мысли *(333); ответы же получились - даже после общей сводки - весьма жидкие, напр.: "XII. Какими правами должны пользоваться лица, получившие привилегию?" - Ответ: "Правом собственности" *(334). На основании сведенных ответов предложено было составить предварительный проект особому комитету из четырех членов совета *(335).

Основная мысль этого проекта, одобренного Советом в заседании 4 июня 1830 г., выражена в следующих словах объяснительной записки. Не отрицая пользы привилегий вообще, "Совет не может, однако, не признать, что поелику всякая привилегия есть некоторый род монополии, то и нужно соответствующими постановлениями отвратить вредные следствия оной, дабы извлечь из самой сей монополии, елико возможно, большую выгоду для общества и сохранить полную свободу изобретательным умам". В развитие этой мысли совет и вводит целый ряд - частью новых - постановлений: 1) привилегии выдаются на возможно более краткие сроки, 2) пошлины за них взимаются высокие, 3) привилегии не могут быть переуступаемы компаниям на акциях (!), 4) вводится обязательное эксплуатирование привилегий, 5) вводится предварительное рассмотрение изобретений, 6) не привилегируются "основные начала (principes) или действия без применения их к какому-либо искусственному предмету" (!), 7) привилегии не выдаются, если на одно и то же изобретение они будут испрашиваться разными лицами, "так как это доказывает известность предмета", и т. д.

В конце 1830 г. проект был внесен в Государственный совет, но был возвращен министру финансов для дополнения его некоторыми мелкими постановлениями (два главных из них касались: 1) сроков для brevets d'importation и 2) ведения реестров выданных привилегий для сообщения справок публике). В январе 1833 г. проект был внесен окончательно, а затем и утвержден 22 ноября 1833 г.

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 759 | Нарушение авторских прав