АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 9. Стараясь умиротворить Бадди, Пеппер неустанно записывала один эпизод «Шестого зала суда» за другим

Стараясь умиротворить Бадди, Пеппер неустанно записывала один эпизод «Шестого зала суда» за другим. То обстоятельство, что это шоу вышло в стране — о чем Пеппер и уведомила сенатора Митчелла — на первое место, лишь ненамного подсластило уныние, в которое вгоняла Бадди перспектива утраты его звезды. Вел он себя так, точно выдвижение кандидатуры Пеппер в члены Верховного суда было и предательством, и большим неудобством сразу. Однако что именно представлялось Бадди более мерзким, первое или второе, Пеппер пока сказать не могла.

В свободное, если его можно было назвать так, время она пыталась зазубрить содержимое толстенного руководства, которое составили для нее подчиненные Хейдена Корка. Том этот содержал конспективный обзор важнейших постановлений Верховного суда и расшифровку стенограмм прежних слушаний, на которых решалась судьба того или иного из кандидатов в его члены, плюс «возможные ответы» на предположительные вопросы — ответы эти представлялись Пеппер подобиями дымовых шашек, предназначенных исключительно для того, чтобы доводить задавшего вопрос человека до помутнения рассудка.

Судья Картрайт, как вы относитесь к применению принципа stare decisis[36] в отношении дела «Роу против Уэйда»?

Ответ. Я очень рада возможности обсудить этот наиважнейший вопрос, сенатор. Stare decisis — концепция, разумеется, очень важная, существовавшая еще во времена Римской империи, в которой все говорили на латыни. Хотя мы, разумеется, делаем многое не так, как делали римляне. Мы не скармливаем преступников зверью, не распинаем их, не отправляем гребцами на галеры. Собственно говоря, мы даже галеры не используем, хотя, если бы мы поручили двум миллионам имеющихся у нас заключенных приводить в движение корабли нашего военно-морского флота, это могло бы дать значительную экономию энергетических ресурсов. Что же касается вашего вопроса…

Назначение таких ответов состояло, насколько смогла понять Пеппер, в том, чтобы вгонять сенаторов в сон. Она и сама-то клевала, читая их, носом.

Как-то вечером, после одного особенно утомительного дня, когда Пеппер, свернувшись калачиком на кушетке, корпела над очередным домашним заданием, вернувшийся с затянувшегося допоздна обеда Бадди объявил:

— Я не собираюсь переезжать в Вашингтон. Ты — пожалуйста. А я не стану.

Пеппер, оторвав взгляд от толстенного тома, ответила:

— Ладно.

— Да и дел у меня тут по горло, — сказал Бадди.

— Я понимаю.

— Там же ни одного хорошего ресторана нет.

Пеппер тихо вздохнула:

— Как хочешь, Бадди.

— Это все, что ты можешь сказать?

Пеппер, снова уткнувшаяся в книгу, поинтересовалась:

— А что я должна была сказать?

— Могла бы хоть огорчение изобразить.

— Бадди, милый, если тебе не терпится поскандалить, спустись вниз и дай по морде швейцару. А мне нужно заучить наизусть эту галиматью.

— То есть ты не хочешь, чтобы мы жили вместе?

— Конечно хочу. Но не хочу, чтобы ты чувствовал себя несчастным. К тому же Вашингтон расположен не так уж и далеко отсюда. Я буду приезжать к тебе на выходные.

— Отлично, — фыркнул Бадди. — Великолепно.

Пеппер сняла очки для чтения:

— Может, сыграем это сценку еще раз? Ты входишь и тоном владыки Священной Римской империи объявляешь, что не намерен жить со мной в Вашингтоне. Я отвечаю — ладно. Я как-то не припоминаю закона, согласно которому отсутствие хороших ресторанов является основательным поводом для расторжения супружеских уз. Вообще говоря, мне всегда казалось, что Вашингтон — город хотя бы наполовину цивилизованный, что в нем имеются рестораны по меньшей мере приличные и даже изысканные и пищу в них подают вполне съедобную. Однако я понимаю, что жить там тебе будет неудобно, и потому соглашаюсь с тобой. Делай как тебе лучше.

— Законница, — буркнул Бадди.

— И что это, черт побери, значит? — Она захлопнула книгу. — Нет, если тебе приспичило поругаться, пожалуйста. Насчет чего будем собачиться? Насчет твоей жизни, которую я погубила?

— Ты работай, работай, не отвлекайся.

— Малыш, — нежным голоском произнесла Пеппер. — Я хочу задать тебе серьезный вопрос.

— Валяй.

— Сознаешь ли ты, что с самого начала вел себя в этой ситуации как последняя задница?

— Вот как. — И Бадди издал горький смешок. — Понятно. Спасибо, что объяснила мне, кто я такой. Задница.

— Ладно, рада, что мы хоть о чем-то договорились, — отозвалась Пеппер и, вернув очки на нос, снова открыла книгу.

— А как, собственно, я должен был реагировать? — поинтересовался Бадди. — Визжать от восторга, глядя, как ты выбрасываешь на помойку все, над чем мы столько трудились?

— Малыш. Твою жену попросили занять место в Верховном суде. По-твоему, согласиться на это значит выбросить все на помойку? Послушай. У нас больше денег, чем у Господа Бога. У тебя денег больше, чем у Святой Троицы — в полном ее составе. К тому же сенаторы мою кандидатуру, скорее всего, не утвердят. Но если утвердят, ты примерно за двадцать секунд найдешь, кем заменить меня в «Шестом». А кроме него у тебя на ходу еще шесть шоу. И два из них входят в первую двадцатку.

— Ну да. Про людей, которые прыгают с мостов или обжираются до смерти.

— Милый, ты ведь сам же их и придумал. И зарабатываешь на каждом по состоянию.

— Они — дерьмо.

— Ну, не стоит судить себя так строго. Как-никак, ты привлекаешь внимание общества к проблемам, из-за которых люди прыгают с мостов. А Ч.О… тот эпизод о весящей семьсот пятьдесят футов составительнице кулинарных книг, как ее звали — миссис Стерн? — которую пришлось хирургическим путем отделять от ее кушетки, был просто-напросто… социально действенным. Готова поспорить, он затронул немало струн в душах страдающих ожирением людей, заставил их подняться с кушеток еще до того, как эти несчастные к ним приросли.

— Дерьмо это все. Вонючее. А «Шестой зал» — наша витрина. Не будет тебя, не будет и «Шестого». Если ты уйдешь, я лишусь настоящего класса. Вот так. Поняла? Усвоила суть проблемы?

— А то, что твоя жена заседает в Верховном суде, — это, по-твоему, не «класс»?

— Ну да. И теперь я, по-видимому, должен сказать тебе — в восемнадцатый раз, — как я тобой горжусь, правильно? Хорошо. Отлично. Я охеренно рад за тебя.

Пеппер закрыла книгу, уложила ее в кейс, затем поднялась с кушетки и удалилась в спальню, из которой через несколько недолгих минут с вышла небольшим чемоданом в руке.

— Замечательно. И что это ты делаешь? — осведомился Бадди тоном, позволявшим предположить, что ответ ему хорошо известен.

— Перебираюсь в отель, — сообщила Пеппер. — Там я хоть буду знать, что, если мне среди ночи вдруг страшно захочется, чтобы кто-то поздравил меня с моими достижениями, я всегда смогу позвонить консьержу, и тот пришлет какого-нибудь мужика, готового погладить меня по спине.

— Ну, давай, давай, — сказал Бадди. — Тебе уже не впервой бросать все и убегать, настоящей специалисткой по этому делу стала. Заходи как-нибудь в гости.

— Гостить я буду в отеле, — сердито ответила Пеппер, — но расплачиваться там стану по твоей кредитной карточке.

Нью-Йорк есть Нью-Йорк, и это означает, в частности, что всего в нескольких кварталах от дома Пеппер, немного не доходя до Колумбус-Серкл, находился пятизвездный отель. Пеппер получила номер на пятьдесят восьмом этаже, выдала проводившему ее туда посыльному чаевые и теперь стояла у огромного, от пола до потолка, окна, любуясь раскинувшейся перед ней черно-белой панорамой: миллионами огней, буксирами, тянувшими вверх и вниз по Гудзону большие суда, далеким, смахивающим на ниточку бус мостом Джорджа Вашингтона. Единственным, чего тут не хватало, была Гершвинова «Рапсодия в стиле блюз».

Конечно, в отеле ей было спокойнее, чем в квартире, рядом с вечно ноющим Бадди. И все же она отыскала глазами свой дом, возвышавшийся среди других зданий на краю парка. Отсюда различались окна супружеской спальни и ее кабинета. В какой из комнат сидит сейчас Бадди? И что он думает? «Я и вправду задница» или «Ну и сучка»? Ответа Пеппер не знала, и это, если вдуматься, было не очень весело. Они провели вместе семь лет. Бадди сделал ей предложение в тот день, когда их шоу приняли для показа. И сейчас, оглядываясь назад, она сообразила, что согласилась на его предложение почти автоматически, без особой радости. И ей впервые пришло в голову, что чувства, которые она питала к Бадди, могли бы быть чуть более… последовательными, что ли? Или — голова Пеппер работала сейчас четко и ясно — ей самой следовало относиться к себе с чуть большим уважением? Из человека, попавшего на телеэкран, нередко вылезает наружу сидящий в нем Нарцисс. Действительно ли они любили друг дружку — или любили всего лишь успех, который принесли один другому? Прозрение не из приятных, унизительное, вообще-то говоря, прозрение, и Пеппер решила больше на нем не задерживаться — пока. Что, тут же поняла она, и было лишь подтверждением его вероятной, сущностной истинности. «Ладно, к черту, — подумала она. — Да, ты пустышка. И заслужила все, что получила, до последней капли. Каждый пинок в зад. Никакого брака у тебя не было. А было деловое соглашение».

Запел сотовый. Пеппер торопливо порылась в сумочке и, вытащив телефон, увидела: звонит Джи-Джи.

— Привет, — сказала она.

— Что не так? — спросил он.

— Да ничего. Как ты?

— Ничего по фамилии Биксби? — Большим поклонником Бадди Джи-Джи никогда не был. Он вообще с подозрением относился ко всякому, кто подвизался на телевидении, делая исключение только для внучки.

— Он стал настоящей занозой в заднице. Однако из дома ушла я. Впервые в жизни.

— И где ты?

— В отеле.

— В отеле? Где это?

— Неподалеку от моей квартиры. Мне оставалось либо убраться из дому, либо дать Бадди по кумполу одной из моих «Эмми». Только не думай, что у меня не было такого искушения.

— Черт, надо было его в отель отправить. Пфт. — Произносимые Джи-Джи фразы обычно перемежались этим коротким звуком, сообщавшим, что он сплюнул скопившуюся у него во рту табачную жижу.

— Не волнуйся. Я расплачиваюсь по его пластиковой карточке, — сказала Пеппер.

— Надеюсь, отель ты выбрала достаточно дорогой.

— О да. Я собираюсь слопать все австралийские орешки — макадамия, знаешь? — какие найдутся тут в мини-баре. Это добавит к счету около тысячи баксов. Ладно, что там у вас-то творится?

— У нас тут все бьются в совместном припадке, вынь им да положь этот дурацкий билль о минировании границы, — ответил Джи-Джи. — Пфт.

Сенатор штата Техас выступил с законопроектом, предлагавшим штату заминировать его границу с Мексикой, — на том основании, что федеральному правительству остановить приток незаконных иммигрантов не удается. Все началось как чисто символический протест, однако Америка есть Америка — а уж Техас-то это точно Техас, — и потому идея, появившись на свет, зажила собственной жизнью, и теперь у билля набралось столько приверженцев, что он вполне мог пройти через сенат на предстоящей его сессии. Пфт.

— Мне иммиграция тоже не по душе, не меньше, чем другим, — сказал Джи-Джи, — да только не думаю, что взрывать мексиканцев — это правильное решение. Тут может такая каша завариться. Однако что-то делать надо. Хотя Хуаниту эта история здорово злит.

— Да уж наверное, — отозвалась Пеппер. Хуанита была подругой Джи-Джи. Пока не умерла его жена, Перл, Хуанита прибиралась и стряпала в их доме. Собственно, она и сейчас прибиралась и стряпала в нем, просто к этому добавились и кое-какие другие обязанности.

— Постой-ка, — сказала Пеппер. — По-моему, у меня должно быть мнение на этот счет. У меня обо всем должно иметься мнение, даже о спутниках Юпитера. Сейчас, погоди…

Пеппер раскрыла свой талмуд, перелистнула несколько страниц.

— Вот оно. Послушай-ка это пустозвонство.

И она стала читать вслух:

— Вопрос. В случае, если инициатива по укреплению границ Техаса (ИУГТ) стала бы законом штата, который был бы оспорен в федеральном суде, — как почти наверняка и случится, — за какое решение вы отдали бы ваш голос?

Ответ. Я очень рада, что вы подняли этот вопрос, сенатор. Проблема нелегальной иммиграции действительно очень сложна и чревата серьезными последствиями на любом уровне — федеральном, уровне штата и определенно на локальном. С моей стороны было бы неуместным комментировать это, да, собственно, и любое другое гипотетическое дело, какое могло бы рассматриваться высоким судом, тем не менее я хотела бы указать на то, что в ходе слушания в Девятом судебном округе дела «Хименец против штата Калифорния», касавшегося найма самолета базирующейся вне пределов штата корпорацией, было указано, что законы штата позволяют обстреливать с бреющего полета нелегальных чужаков, нарушающих «Временно приостановленное положение о торговле». С другой стороны, в деле «Монтец против народной милиции штата Аризона», Пятый судебный округ, рассматривался еще один случай, связанный с наймом частного самолета базирующейся вне пределов штата корпорацией, и при этом был применен раздел 14-266 аризонских «Статутов с внесенными в них поправками 19b», допускающий сбрасывание зажигательных устройств на нелегальных иммигрантов, нарушающих «Временно приостановленное положение о торговле». Так вот, для того чтобы примирить эти противоречащие одно другому положения…

— Что это за чертовщина? — спросил Джи-Джи. — Я ни единого клятого слова не понял.

— А это мое домашнее задание, — ответила Пеппер. — Я обязана выучить наизусть и эту страницу, и еще с тысячу таких же.

— Иисусе Христе! Ты уверена, что тебе так уж нужна эта работа?

— Да вроде бы.

— Вроде бы? Что-то я не слышу в твоем голосе никакого восторга.

— Я не знаю, Джи-Джи, — сказала Пеппер и вдруг почувствовала, что того и гляди расплачется. — Это же Верховный суд, так? Разве я не должна стремиться попасть в него?

— Мне-то без разницы, попадешь ты туда или нет. Мы гордимся уже и тем, что тебе предложили сделать это. Хуанита даже новое платье купила, чтоб было в чем покрасоваться на слушаниях. Ах да, она хотела, чтобы я спросил у тебя — следует ей приседать в реверансе при встрече с президентом?

— Нет, Джи-Джи. Это Америка. Тут никто ни перед кем в реверансе не приседает. Ради этого мы и сражались когда-то.

— Вот и я ей так сказал. Пфт. Но ты же знаешь, какая она. Черт, да она первый в ее семье человек, у которого есть во что обуться.

— В общем, скажи ей: никаких реверансов. Скажи, что я так сказала. Послушай, а с епископом ты разговаривал?

Епископом Пеппер и Джи-Джи называли между собой преподобного Роско.

— Да позвонил ему в понедельник. Пфт. А он перезвонил мне аж в четверг. «Я так давно звонил тебе, — говорю, — что уж и не помню зачем». У этого малого манеры…

— Ну перестань, Джи-Джи, — сказала Пеппер. — Ты же знаешь, у папы всегда дел по горло.

Пфт.

— Это я знаю. Он вроде как почувствовал, что виноват. Предложил подбросить меня с Хуанитой до Вашингтона на этом его самолете. — Джи-Джи мрачно хмыкнул. — Проповедник с собственным самолетом. Я у него спрашиваю: «А двенадцать апостолов на каком самолете летали?» Даже не засмеялся.

Отношения между Джи-Джи и его сыном Роско были далеко не простыми. Дед никогда ей об этом не говорил, однако Пеппер подозревала, что коллеги-полицейские здорово изводили Джи-Джи шуточками насчет того, как его сын показал Джеку Руби место, с которого будет удобнее всего пристрелить Ли Харви Освальда. Джи-Джи был человеком земным, вернее, приземленным — как тротуар. Какие-либо религиозные чувства возникали у него только при виде красивого заката, а все его религиозные отправления сводились к обыкновению снимать шляпу при встрече с катафалком. К священничеству же сына с его сомнительного толка церемониями, телевизионными воскресными проповедями, личным реактивным самолетом ценой в 20 миллионов долларов и женским хором, который выглядел как компания переодевшихся ангелами далласских девушек-ковбоев, он относился скептически.

— Да ладно, Джи-Джи, — сказала Пеппер, — когда тебе потребовалось слетать с приятелями в Монтану на ловлю форели, ты небось от его самолета не отказался.

— Это другое дело, — сказал Джи-Джи.

Пеппер рассмеялась:

— Чем же оно другое?

— А тем, что самолет использовался для достойной цели. Я же не возражаю, когда он доставляет самолетом в больницу заболевшего раком ребенка или еще что, но по большей-то части он ссужает его политиканам, чтобы те дали его церкви очередное налоговое послабление. Хотя на хрена ему очередное послабление, я и понятия не имею. Черт, у него уже такая куча зеленых, что на ней можно мокрую собаку дотла сжечь.

— Люди президента попросили меня, чтобы я постаралась держать его подальше от слушаний, — сказала Пеппер.

— Не могу их за это винить.

— Они боятся, что журналисты снова начнут копаться в идиотской истории с Руби. Но я сказала им, что не стану делать это ни под каким видом. И что им следует стыдиться такой их просьбы. Он, может, человек не совсем обычный, но он — мой отец и на слушаниях присутствовать будет.

Джи-Джи всхрапнул:

— «Не совсем обычный». Это ты в самую точку попала.

— Но только послушай меня, Джи-Джи Картрайт, — сказала Пеппер. — Было бы очень мило, если бы вы, пока сенаторы будут сдирать с меня шкуру, не сидели за моей спиной, таращась друг на друга, как два покусанных змеями петуха.

— На этот счет не беспокойся. Мы будем мирными, как мертвый индеец. Сенаторы, — это слово Джи-Джи произнес с презрением, — они если чего и умеют, так это голоса подсчитывать. А ты, по-моему, единственная, за кого вся страна горой стоит.

— Ну-ну, — зевнув, сказала Пеппер, — посмотрим. Ладно. Мне еще нужно слопать орешков на тысячу долларов и заучить сорок страниц этого дерьма. Люблю тебя.

— И я тебя, Пеп.

В шесть часов и пятнадцать минут следующего утра Пеппер сидела с закрытыми глазами перед зеркалом на съемочной площадке «Шестого зала суда», ожидая, когда с ней закончит возиться гримерша, и тут в артистическую зашел Боб, режиссер-постановщик, и, явно смущаясь, сказал, что у него имеется «пара указаний».

— От Бадди, — пояснил он. — Не от меня. Просто чтобы ты знала.

Пеппер осторожно приоткрыла один глаз. Над книгой наставлений Корки, не уступавшей размерами Библии Гутенберга, она просидела вчера допоздна, толком отдохнуть не успела, да и австралийские орешки лежали в ее животе нелегким грузом.

— Он хочет, чтобы ты вынесла обвинительный приговор по делу Робинсон. И по делу Боффердинг тоже. А по делу «Нгуен против „Райт-Эйд“» оправдательный.

Пеппер, открыв теперь уже оба глаза, склонила голову набок. Боб ей нравился. Обходительный старый профессионал лет шестидесяти с лишком, которому уже не нужно было доказывать свои профессиональные достоинства, тем более что избытком самолюбия он не страдал. За шесть лет работы Боб и Пеппер поссорились раза, может быть, три, и каждая ссора оказывалась забытой ими уже через час.

— Боб, — сказала Пеппер, — в чем, черт побери, дело?

Боб пожал плечами:

— Я же говорю, указания исходят от Бадди. Я сказал ему, что ты, наверное, захочешь услышать все лично от него, но он потребовал, чтобы передал их тебе я. Вот я и передаю. Кстати, отлично выглядишь сегодня.

— Он кем себя возомнил… Хаммурапи? С каких это пор он диктует приговоры?

— Я понимаю. Но…

— Ладно, скажи нашему продюсеру, что он может поцеловать мою техасскую…

Боб улыбнулся и поднял перед собой ладони — универсальный жест, говорящий: «Ну, честное-распречестное слово, я в это ввязываться не хочу».

Пока снимался эпизод, посвященный делу Робинсон — разбирательство это было связано с непристойным (предположительно) использованием машинки для сдувания опавших листьев, — Бадди сидел, как обычно, в своем кресле за спиной Боба, однако не наблюдал за происходящим, но демонстративно тыкал пальцами в клавиши «БлэкБерри». Пеппер старалась сосредоточиться на деле. И, когда пришло время вынести приговор, она объявила — немного громче обычного:

— Невиновен. — И добавила: — Кроме того, я вынуждена взыскать все издержки с истца, заставившего суд попусту тратить время. Стыдно, сэр. И вам придется извиниться — здесь и сейчас — перед мистером Гомецем.

Бадди оторвался от «БлэкБерри», похлопал Боба по плечу и провел ребром ладони по горлу.

— Снято, — сказал Боб.

Бадди что-то пошептал ему. Боб встал, подошел к Пеппер, склонился к ней, оставшейся сидеть за судейским столом:

— Извини, девочка. Босс говорит, ты должна признать этого дяденьку виновным.

Пеппер, чувствуя, как у нее поднимается давление, спокойно ответила:

— Он невиновен. Он всего лишь сдувал листья с лужайки. И специально под юбку миссис Робинсон не метил. Да ты посмотри на него. С тех пор, как мистер Гомец покинул Сальвадор — а это было лет тридцать пять назад, — ему, скорее всего, ни одна сексуальная мысль и в голову-то не приходила.

Боб покивал, поморщился.

— Вот и я тоже… нет, правильно. Все правильно. Но он — продюсер. А я всего-навсего придурок режиссер.

— А я — судья, которому поручено принимать в этом зале решения.

— Nolo contendere. [37]Но, повторяю, я всего лишь придурок на жалованье.

— В таком случае, — сказала Пеппер, — повтори нашему продюсеру то, что я сказала тебе в гримерной. Окончание фразы можешь придумать сам.

Боб улыбнулся:

— М-да, попал-таки я между волком и собакой.

— Так иди и объясни волку, что я ему предлагаю проделать.

— Ты хочешь, чтобы я посоветовал волку поцеловать собаку в задницу?

Пеппер встала.

— Ладно, — сказала она, — держись в сторонке.

И она направилась к Бадди, понимая, что к ней сейчас прикованы взгляды всей съемочной группы и «публики», сидящей в зале суда. Бадди уже вернулся к прежней его возне с «БлэкБерри».

— Не помешаю? — негромко осведомилась Пеппер.

— Что-то не так? — не поднимая глаз, спросил Бадди.

— Все так, если ты позволишь Бобу и мне заниматься нашим делом.

— У тебя есть мои указания.

— Давно ли ты надумал диктовать мне мои приговоры? Мы, по-твоему, где живем — в Северной Корее?

— Нет, у меня такое впечатление, что живем мы в Нью-Йорке. В городе, в котором актеры подчиняются требованиям, перечисленным в их контрактах.

— Понятно. Вот, значит, в чем дело. Что ж, выходит, я просто старая дура. Я почему-то думала, что мы должны решить, лез ли мистер Гомец под юбку миссис Робинсон.

— Это мы попозже обсудим, — скучающим тоном пообещал Бадди. — Боб, начни с «Мистер Гомец, суд пришел к выводу о том, что вы нарушили и так далее, и так далее, используя воздуходувную и так далее, в непристойных целях, и приговаривает вас и так далее». — Затем он повернулся к Пеппер: — И не могла бы ты вести себя малость посексуальнее? А то ты нынче какая-то квелая.

Боб взглянул на Пеппер. Пеппер смерила Бадди взглядом и вернулась на место судьи.

— Тишина на площадке, пожалуйста. Пять секунд. Три, две, одна и… начали.

— Мистер Гомец, — начала судья Картрайт, — суд пришел к выводу о том, что продюсер данного телевизионного шоу переполнился веществом, поименовать которое вслух я, поскольку шоу у нас семейное, не могу; вследствие этого суд постановляет, что продюсеру надлежит вставить шланг вашей воздуходувной машинки в ту часть его тела, которую я также поименовать не могу. Дело закрыто. Простите, что заставили вас поволноваться.

Покидая площадку, она спросила у Бадди:

— Тебе хватило сексуальности?

Чем съемочный день и завершился.

Пеппер снова вселилась в отель, из которого выписалась утром. Регистратор поинтересовался, надолго ли она останется у них на этот раз.

— Дьявольски интересный вопрос, — сказала Пеппер.

«Ладно, — думала она, поднимаясь на пятьдесят восьмой этаж, — по крайней мере, у меня будет куча времени для подготовки к слушаниям».

Происшествие на съемочной площадке телевизионного шоу «Шестой зал суда» за несколько минут стало достоянием блогосферы и Интернета в целом, а на следующий день получило широкое освещение и в прессе. На «Шестой странице», к примеру, было напечатано следующее:

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 427 | Нарушение авторских прав