АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 27. — Внутрисудебного , разумеется, — сказал Пеппер Деклан

ВЕРХОВНАЯ СУМЯТИЦА: СУД РАЗВАЛИВАЕТСЯ ПОД БРЕМЕНЕМ УТЕЧКИ ИНФОРМАЦИИ, РАССЛЕДОВАНИЯ ФБР, А ТЕПЕРЬ ЕЩЕ И МЕЖСУДЕБНОГО РОМАНА

— Внутрисудебного, разумеется, — сказал Пеппер Деклан. — Ползучая безграмотность. И это так называемая «газета высоких стандартов».

Заголовок на первой странице — отнюдь не то место, в котором Председатель Верховного суда мечтает обнаружить свое имя, проснувшись поутру. В третьем абзаце статьи говорилось, что доверие общества к Верховному суду как государственному институту «резко» падает. Статья завершалась более чем предсказуемым упоминанием о quis custodiet.

К полудню председатель суда получил от судьи Сантамарии памятную записку, такую же пылкую, как его знаменитые особые мнения.

Горестные размышления привели меня, и не меня одного, к выводу о том, что при нынешнем положении дел лучшее, что Вы можете сделать для суда, — это подать в отставку с поста его председателя, откровенно и честно признав для блага всех нас, и не в последнюю очередь для блага страны, что возникшие в последнее время обстоятельства превозмогли Вашу способность справляться с ними.

Мои чувства в этом отношении никак не связаны — скажу прямо — с безнравственностью Вашего недавнего решения, которое позволяет оправдать, более того, принять однополые браки (о чем сказано уже достаточно), с мерзостностью, неотъемлемой от решений по делу «Суэйл», а теперь и «Пистер». Однако настойчивость, которую Вы проявили, призвав ФБР для разбирательства того, чему надлежало остаться делом чисто семейным… окончательно подорвала мою веру в Вас и окутала тошнотворного оттенка пеленой наш благородный (в прошлом и, будем надеяться, в будущем) институт. А теперь еще и открытая, вопиюще внебрачная связь с коллегой? Какие новые сюрпризы запланировали Вы для нас? Оргии? Вакханалии? Экстатические неистовства в Большом зале? Да есть ли у Вас, Деклан, совесть, в конце-то концов?

Бог да охранит Высокочтимый Верховный суд Соединенных Штатов Америки.

Искренне Ваш,

Сильвио Сантамария, член Верховного суда.

— По-моему, Сильвио прошел мимо истинного его призвания, — сказал Деклан после того, как зачитал это послание Пеппер. — Призвания Великого инквизитора.

— А по-моему, — ответила она, — из всего этого следует — кроме того, что мы с тобой суть обреченные на адское пламя прелюбодеи, — только одно: утечка сведений о «Суэйле» — его рук дело. Подумай сам. Сильвио представляет себе Утопию так: ФБР ломится в каждую дверь, из-за которой слышится треск вскрываемой пачки презервативов. Почему же он так распаляется из-за вполне законного расследования ФБР? Да и меня он ненавидит всем своим нутром. За то, что я вообще появилась в суде. За «Суэйла». За то, что осадила его во время судейского совещания. Это точно он.

— Нет, — сказал Деклан, — в твоем силлогизме имеется некий нераспределенный средний член. Какой именно, я пока сказать не могу. Сильвио же не единственный, кто взвился из-за моего обращения в «гестапо». Одна только Пэги не выступила с пламенной речью на этот счет, да и то лишь потому, что ее ничем не проймешь. Пэги присуща истинная невозмутимость янки Новой Англии. Даже если начнется конец света, они всего-навсего глянут в небо и скажут: «Кажется, дождь собирается».

Он опустил взгляд на письмо Сильвио:

— Интересно, как скоро эта штука попадет на первые страницы газет?

— Если она туда попадет, — сказала Пеппер, — это окончательно докажет, что за утечкой стоит он. Ладно, шеф, что дальше?

— Ну, — сказал Председатель Верховного суда, — я бы с удовольствием расквасил его большой, толстый иезуитский нос. Но, поскольку на учебу в университете он зарабатывал, выступая на профессиональном ринге, да и весит фунтов на пятьдесят больше меня, не уверен, что это правильное решение. Ладно, за работу. Прилежание — враг печали.

— Ларошфуко или магнитик с холодильника?

— Уильям Ф. Бакли младший.[100]

За четыре месяца до ноябрьских всеобщих выборов президент Вандердамп обнаружил, что популярность его растет, и запаниковал. Теперь он отставал от лидера — Декстера Митчелла — всего на восемь очков.

— Что за чертовщина происходит с этими дурацкими цифрами, Чарли? — спросил он.

— Да как вам сказать, сэр, — ответил уже успевший привыкнуть к силлогистическим беседам со своим клиентом Чарли, — похоже, людям нравится, как ясно и определенно вы говорите о вашем нежелании оказаться переизбранным. Они понимают, что вы сражаетесь за принцип. И им это представляется интересным. Необычным.

— Ну хорошо, что предлагаете вы? — резко спросил президент.

— По поводу чего, сэр?

— По поводу цифр. Как мы могли бы — должен же существовать какой-то способ… сбить их. И чтобы наверняка.

Чарли изумленно спросил:

— Вы хотите, чтобы показатели вашей популярности пошли… вниз?

— Ну, я определенно не хочу, чтобы они шли вверх. При таких темпах я приду к дню выборов ноздря в ноздрю с президентом Любштилем.

То была дилемма, которая не давала обычно наслаждавшемуся крепким сном президенту спать по ночам. С одной стороны, мысль о том, что Декстер Митчелл и вправду станет президентом США, была для него нестерпимой. С другой — и мысль о новых четырех годах в… нагоняла на Дональда Вандердампа желание принять такую снотворную таблетку, которая была бы всем таблеткам таблетка, однако ребята из национальной безопасности сказали ему, что перед тем, как сделать это, он обязан предупредить их, дабы при возникновении критической ситуации они не тратили время на попытки разбудить его, а могли бы сразу обратиться к вице-президенту.

Чарли грустно покивал. Взгляд его стал задумчивым.

— Не знаю, сэр. Может быть, вам стоит притвориться, что вы хотите победить? Мы могли бы провести в средствах массовой информации массированную кампанию на тему опытности и лежащей на руле твердой руки. Возможно, она внушит людям мысль, что на самом-то деле… впрочем, нет. — Лицо Чарли посветлело. — Нет. Я понял. Да. Объявите о полной реорганизации кампании. Увольте меня. Увольте всю верхушку.

— С какой стати? Вы отлично справляетесь с вашим делом, особенно если учесть, какую задачу вам приходится решать.

— Это станет жестом отчаяния! — ответил Чарли, оживившийся к этой минуте так, как он не оживлялся уже многие месяцы. — Сигналом о том, что вы хотите победить. И считаете, что кампания идет не по тому пути, который…

— Забудьте об этом, Чарли. Хотя идея недурна.

Чарли вздохнул.

— Что ж, мы могли бы обнародовать перечень инициатив, с которыми вы собираетесь выступить, отбывая второй срок. Обычную болтовню на тему «с первого же дня моего правления» и прочее. Глядишь, людям и покажется, что вы помышляете о втором сроке.

— Все и без того знают, что у меня на этот срок задумано.

— Ну да. «Того же самого, но побольше». Это уже красуется на наклейках для бамперов. Волнующая картина. — И Чарли поднял перед собой раскрытые ладони. — Честно говоря, сэр, я не знаю, что вам посоветовать. Если вы действительно хотите проиграть, думаю, вам пора обратиться из лидера в политикана.

Президент Вандердамп взглянул в окно:

— Сколько еще штатов должны ратифицировать поправку?

— Три. Теннесси, Небраска, Техас.

Президент кивнул:

— Похоже, дело с ней подвигается быстро, с поправкой-то.

— Это профессиональные политики, сэр, и они сражаются за жирный кус. Рядовым гражданам вы нравитесь — по крайней мере, если судить по опросам. Возможно, вам, в конце концов, волноваться-то и не о чем. Если ее ратифицируют к дню выборов, вы, даже победив на них, вступить в должность не сможете. Я не знаток конституционного права, однако поправка к Конституции есть поправка к Конституции. И если вы не сможете остаться президентом на второй срок, значит, остаться президентом на второй срок вы не сможете.

Президент Вандердамп вздохнул:

— Да. Но это решение не очень изящное.

Декстер Митчелл тоже оказался в положении, которое обычным не назовешь.

Его жена, Терри, кое-как справилась с разочарованием, вызванным потерей maisonette на Пятой авеню. Ну и то обстоятельство, что ее муж боролся ныне за право стать следующим президентом Соединенных Штатов, также ее внимания не миновало. Денег в доме катастрофически не хватало, однако Терри дала мужу понять — через третьих лиц, — что готова присоединиться к его избирательной кампании. До этого времени официальным объяснением ее отсутствия были туманные «проблемы со здоровьем». Да, по правде сказать, никто в ней особо и не нуждался: с самого первого дня рядом с Декстером маячила в качестве ее суррогата Рамона Альвилар, и публика только радовалась, когда этот лакомый кусочек сочного мяса выходил вслед за кандидатом в президенты на сцену. Кое-какие предвыборные действия предпринимались и за сценой: у «Нимица», если можно так выразиться, работы прибавилось — будь здоров. Ну, это дело житейское, бывает. Главная сложность заключалась теперь для Декстера в том, как объяснить спутнице жизни, подруге его детства, матери его детей, что ее присутствие в избирательной кампании таким уж желательным не назовешь. Сами понимаете, тут требовалась определенная деликатность.

— Ты, собственно, о чем говоришь, Декстер? — спросила Терри (разговор велся по телефону). — Ты не хочешь, чтобы я была рядом с тобой?

— Нет, милая. Нет-нет. Нет. Ничего подобного. Послушай, это же не я решаю. Басс и его люди, они считают, что все должно идти так, как шло. Рамона обязана своей популярностью нашему шоу. Она привлекает латиносов, и правых, и левых. Наши показатели набирают…

— Декстер. Я твоя жена.

— Ну верно. Верно. Однако Басс и его люди, они говорят, что публика привыкла видеть меня с Рамоной. И, милая, давай не будем забывать — твое отсутствие в тот момент, когда я объявил о намерении участвовать в выборах, — это же была не моя идея. Ну ладно, не будем о прошлом. Суть в том, что все идет отлично и лучше этому не мешать. Сейчас самое главное — рейтинги. И Рамона помогает их повышать.

— Рамона — твоя телевизионная жена. А я — настоящая.

— И опять-таки верно. Очень верно. Никто и не спорит. Послушай, малыш, все это только до выборов. — И он добавил — с воодушевлением, фальшивость которого просто-напросто резала слух: — Милая, ты же ненавидишь избирательные кампании. Во время последней тебя приходилось чуть ли не волоком на сцену вытаскивать. Вот и относись к происходящему как к подарку. Да жены других политиков на убийство пошли бы, чтобы раздобыть какой-нибудь суррогат вроде Рамоны, который ишачил бы за них. Слушай, малыш, мне пора. Я должен выступить на съезде НСА. Этих людей держать в ожидании нельзя. Нет-нет. Вооружены до зубов! Ха-ха. Перезвоню при первой же возможности. Да, кстати, те мужики из Секретной службы, которых к тебе приставили, гоняй их в хвост и в гриву — по магазинам, в химчистку. Роскошно, а? Пока, милая. Люблю. Поцелуй от меня малышей.

И Декстер, опасаясь, что сотовый зазвонит снова, перебросил его помощнику. «Впереди минное поле, — думал он, направляясь в кольце помощников и агентов Секретной службы к подиуму, — это тебе не минирование границы с Мексикой». Впрочем, услышав шумок, который создавали две тысячи ожидавших его появления членов Национальной стрелковой ассоциации, Митчелл ощутил, как по жилам его заструился чистый адреналин. «Сконцентрируйся, — сказал он себе. — Сконцентрируйся. Сначала нужно провести мяч в зону защиты, а уж потом можно будет заняться вопросами второстепенными». Возможно, он проявил некоторую… да… неосторожность, пообещав Рамоне… «Но, Бог ты мой, такой бабец! Однако могут возникнуть осложнения… А, ладно, она же все понимает. Конечно. Дашь ей хорошее… в послы ее! Точно. Может, даже в Мексику. Угомонила же она тех латиносов, когда они разорались по поводу минирования границ… Да, тут она оказалась на высоте… взять те же интервью, в которых она говорила, что не во всем со мной согласна. Да. В Мексику. Или в Никарагуа, куда-нибудь туда. Ладно, Декс. Сконцентрируйся. Сконцентрируйся. НСА. Господи Иисусе, постой-постой… Техас. Техас голосует завтра насчет поправки. Огромный оружейный штат. ОРУЖЕЙНЫЙ. Отменно. А мои ребята устроили мне сегодня выступление перед НСА? Здорово сработали, молодцы. Хорошо. Сосредоточься. Оружие. Все мы любим оружие. Оно такое… американское. Но давайте все-таки договоримся: с оружием необходимо быть поосторожней. Тот мелкий инцидент в торговом центре Орландо… журналисты назвали его бойней — слово, по-моему, слишком сильное, и все-таки, чуть большее усердие при проверке прошлого тех, кто покупает оружие, нам, пожалуй, не помешает, верно? Тот малый провел последние шесть лет в тюремной психиатрической больнице. Разве можно было продавать ему оружие, да еще такое? Мне, пожалуйста, биг-мак, большую жареную картошку и револьвер 38-го калибра. Что ж, любое явление следует рассматривать с двух сторон. И в данном случае главная состоит в том, что… не оружие убивает людей… Людей убивают пули… Да. Без пуль… Хотя, если смотреть в самый корень, людей убивают люди. Кто виноват — оружие или человек, который наводит его на другого человека?.. Да, точно. Почему бы нам в таком случае не отменить заодно и людей?»

— Леди и джентльмены, вы знали его как сенатора Декстера Митчелла, председателя сенатского Комитета по вопросам судоустройства. Вы знали его как президента Митчелла Любшторма из популярнейшего сериала «Пресош». Вскоре вы узнаете его как президента Соединенных Штатов. Поприветствуем…

Ах, как я это люблю.

Кто-то крикнул из зала:

— Отправьте туда «Нимиц»!

Ты все понял правильно, друг.

Пеппер сидела в своем кабинете, мрачно глядя на экран телевизора. Вообще говоря, просмотр дневных программ не был у членов Верховного суда рутинным обыкновением, однако эта была из тех, которые действительно «следует посмотреть». Пеппер наблюдала за голосованием законодательного собрания штата Техас.

Многомудрый Техас откладывал голосование по поправке об ограничении срока президентства до момента, в который стало ясно: он-то, Техас, и окажется штатом, определившим исход ее ратификации. И без того уже острый интерес Пеппер к этому голосованию еще и обострился после того, как Джи-Джи, который перестал разговаривать с ней из-за «Суэйла», оказался введенным губернатором Техаса в состав сената, заняв до окончания выборного срока место сенатора, пойманного на том, что принадлежащая ему компания грузовых перевозок контрабандой доставляла в страну мексиканцев.

По мере того как неминуемая ратификация поправки становилась предметом все более разгоряченных дебатов в разного рода ток-шоу, страна начинала осознавать возможность возникновения неминуемого же тупика: что будет, если и поправку ратифицируют, и президент Вандердамп победит на выборах? Сможет ли он — законным порядком — вступить в должность?

Споры на этот счет выдвинулись теперь на самый передний план. Проводились, как это заведено, «круглые столы» ученых и экспертов; равно как и «круглые столы» людей мало что в этой истории понимавших, однако умевших высказываться со знающим видом.

Один ведущий (действительно ведущий) специалист по конституционному праву написал для страницы политических комментариев «Нью-Йорк таймс» наделавшую шуму статью, в которой пришли к выводу о том, что дилемма эта «вполне может оказаться неразрешимой — самой настоящей конституционной бурей».

Он писал:

«Ситуация столь беспрецедентная и даже гротескная Конституцией США не предусматривается. Да и невозможно винить отцов-основателей за то, что они не учли неизбывную, твердолобую невоздержанность американского народа, который, как и всегда, хочет всего и сразу: снижения налогов и расширения предоставляемых государством услуг; отказа от опоры на иноземную нефть и запрета на сверление скважин в нашей стране; бесплатного медицинского обслуживания, за которое, по определению, должен платить кто-то другой; сокращения денежной эмиссии и приобретения огромных автомобилей; использования энергии ветра, но без ветряков на наших задних дворах; запрета применения пыток к террористам и полного уничтожения терроризма; строгого контроля границ, но чтобы при этом Мануэль и Иоланда продолжали постригать наши лужайки и ухаживать за нашими детьми, получая 5 долларов в час и не получая (o siento) [101]никаких льгот; и так далее, ad nauseum и ad absurdam. [102]Пока же будем надеяться (да, собственно говоря, и молиться), что законодатели штатов и национальный электорат не загонят нас в угол, выход из которого неопределен, но совершенно определенно неприятен».

Пеппер читала эту статью, одновременно следя за голосованием в Остине. И внезапно у нее свело живот, ибо она поняла, с большей, возможно, ясностью, чем кто-либо еще во всей стране, что эта дилемма, эта крыса, которая вот-вот испустит дух на полу национальной гостиной, в конце концов попадет сюда, в мраморный дворец, в недрах которого сидела сейчас она, Пеппер.

И именно в эту минуту, пока она, сжимая руками живот, вглядывалась в экран телевизора (за — 43, против — 21), позвонила ее секретарша, сообщившая, что пришли посетители, которым было назначено на три часа дня.

Дверь кабинета отворилась, вошли двое агентов, директор вашингтонского отделения и, подумать только, сам второй заместитель директора ФБР. Впрочем, его присутствие, догадалась Пеппер, было не более чем уважительным жестом. В конце концов, они пришли не куда-нибудь, а в Высокочтимый Верховный суд страны.

Обмен любезностями, предложение кофе, вежливый отказ от него, затем Пеппер сказала:

— При всем моем уважении к вам идея втянуть в эту историю ФБР принадлежала не мне. Я бы просто махнула на все рукой.

Второй заместитель кивнул:

— Понимаю и одобряю, судья. Однако председатель суда Хардвизер официально попросил нас провести расследование, так что этот поезд уже ушел.

— Ну хорошо, — сказала Пеппер и покосилась на телеэкран (за — 51, против — 25). — Так чем я могу вам помочь?

Один из агентов спросил:

— Имеются ли у кого-либо из членов суда мотивы для того, чтобы поставить вас в неприятное положение?

Пеппер улыбнулась:

— Да. Такие мотивы имеются, в той или иной мере, практически у каждого из них.

Агент покивал, явно недоумевая.

— Вы же читаете газеты, — сказала Пеппер. — Ни для кого не секрет, что меня воспринимают здесь как… (она едва не сказала «никчемушницу») как причину раздора. Хотя в нашем не отличающемся особым единодушием Суде я — единственное, возможно, явление, о котором все держатся одного мнения.

— А возникали у вас личные осложнения с кем-нибудь в частности?

— Не хочу показаться вам грубой, — ответила Пеппер, — но это, вообще говоря, не ваше дело.

Агенты переглянулись.

— Мы всего лишь пытаемся…

— Мальчики, — улыбнулась Пеппер, — я едва ли не с пеленок вращаюсь среди стражей порядка. И прекрасно понимаю, что именно вы «всего лишь пытаетесь» сделать. Бросьте. В эту сторону я с вами не пойду.

Агенты перевели взгляды на экран телевизора.

— Это голосование в Техасе, — сказала Пеппер. — Не Опра.

— Я понимаю и принимаю сказанное вами, — произнес второй заместитель, — но нельзя ли мне задать вам прямой вопрос?

— Задать можно, — ответила Пеппер.

— Имеются ли у вас какие-либо причины полагать, что утечка могла произойти из офиса судьи Сантамарии?

— Решительно никаких, — ровным тоном ответила Пеппер, — судья Сантамария — человек прямой, честный и обладающий незапятнанной репутацией.

Взгляд второго заместителя выразил удивление.

— Но, насколько я понимаю, отношения между вами сложились непростые?

— Мы — коллеги. А коллеги всегда в чем-то приходят к согласию и в чем-то не приходят. У нас состоялся полезный, открытый, не лишенный некоторой остроты обмен мнениями по вопросам права — такой же можно найти, ну, скажем, на страницах платоновского «Государства». Бросьте, джентльмены. То, чем вы занимаетесь, сильно смахивает на рыбалку. Вы разбрасываете подкормку, которой у меня уже весь кабинет провонял. Ну так вот — я не знаю, от кого исходила утечка, и знать этого не хочу. Тех дел, которые загромождают мой стол, хватит, чтобы наградить меня язвой на ближайшую тысячу лет. Я понимаю — вы выполняете вашу работу, и ничего, кроме благодарности к вам и уважения к ФБР, по этому поводу не испытываю. А теперь — хватит. Это все, что вы от меня услышите, не считая самых добрых пожеланий.

Фэбээровцы встали:

— Спасибо, что уделили нам время, судья Картрайт.

— Пожалуйста. Спасибо, что потратили на меня ваше.

Агенты удалились — все, кроме одного, сказавшего:

— Мэм?

— Да? — отозвалась Пеппер — с опаской, поскольку именно в такой момент детективы обычно и произносят что-нибудь вроде: «Не могли бы вы объяснить, как появилось на вашем ковре вон то большое пятно крови и почему так покорежен один из стоящих на вашей каминной полке серебряных подсвечников?»

— Я всего лишь хотел сказать вам, что «Шестой зал» был моим любимейшим шоу. Он был лучшим. Попросту лучшим.

— Ну что же, спасибо, — ответила Пеппер. — Агент…

— Лодато. Джо.

— Спасибо, агент Лодато.

Он закрыл за собой дверь. Пеппер перевела взгляд на экран телевизора: «за — 66, против — 32. Поправка принята».

Ладно, подумала она, все равно Вандердамп отстает от Декстера на десять пунктов. Может быть, ситуация разрядится сама собой. Однако и этой мысли боль в ее желудке умерить не удалось.

Президент Вандердамп настоял на том, что ночь после выборов он проведет в своем доме в Вапаконете, где он, собственно говоря, надеялся провести и следующие четыре года, и четыре следующих за ними, и так во веки веков и до скончания его дней, аминь.

Чарли предупредил его, что ночь может оказаться долгой. Результаты выборов были «почти непредсказуемыми». Поллстеры, промахнувшиеся с тремя предыдущими выборами, вели себя с непривычной сдержанностью и исход этой ночи предрекать отказывались, лишь повторяя, что она «заставит всех поволноваться».

Президент же сказал поскучневшему менеджеру своей кампании: «Чарли, я практически каждый вечер ложусь в десять. Лягу и в этот». Он составил прощальную речь, в которой поздравил «избранного президента Митчелла» с победой и пообещал «лучшую передачу власти за всю историю страны». Писать речь, которую «кто-то произнесет, если победитель определится после десяти часов вечера», пришлось сотруднику Белого дома, специально для сочинения речей и нанятому. Этот бедняга, коему демонстративные надежды его шефа на проигрыш внушали чувства самые мрачные, первым делом напечатал слова: «Наконец-то свободен. Наконец-то свободен. Хвала Всемогущему Господу — я наконец-то свободен», но затем стер их, заменив шаблонной трепотней относительно «нового начала».

Последние недели предвыборной кампании выглядели странными даже по американским политическим меркам. Ратификация Двадцать восьмой поправки, ограничивавшей срок правления президента единственными четырьмя годами, привела к результату превратному — или, во всяком случае, обратному — росту симпатий к президенту Вандердампу. На следующий же день после голосования в Техасе отставание Вандердампа от Декстера сократилось до двух пунктов.

В результате представители Митчелла оказались в положении крайне невыгодном, им пришлось говорить, что, даже если президент Вандердамп выиграет, вновь обосноваться в Овальном кабинете он, по закону, не сможет. Подразумевалось при этом следующее: так что голосуйте за нас, какая вам разница? Беда состояла в том, что это самое «Голосуйте за нас, какая вам разница?» нисколько не походило на боевой клич, приятный политическому слуху Америки.

И потому в первый вторник ноября охваченная волнением нация глубоко вздохнула, пришла на избирательные участки, полюбовалась на избирательные машинки, клеточки в бюллетенях, перфокарты, поскребла в затылках и сказала себе: «Да какого…»

Бывший сенатор Митчелл провел ночь после выборов в декорациях «Пресоша» — и с обеими, если можно так выразиться, первыми леди — Рамоной и Терри. Две женщины заключили временное перемирие, однако выглядели способными в любую минуту выхватить пилки для ногтей и вонзить их одна другой в яремные вены. Эта неправдоподобная, хоть и вполне каноническая троица казалась словно нарочно созданной для захватывающего фоторомана. Один телевизионный комментатор сказал, что она поднимает известную шуточку, произнесенную президентом Клинтоном в 1992 году: выберете одного, вторую получите даром — «на новый уровень».

Верный своему слову президент Вандердамп поступил вопреки мольбам и протестам членов его избирательной команды: поблагодарил их и сразу после десяти вечера улегся спать. Следует отдать должное спокойствию разума и силе характера этого человека — к одиннадцати он и вправду заснул; впрочем, должное следует отдать также и проглоченной им таблетке снотворного. Попросить своего военного советника, чтобы тот уведомил Комитет начальников штабов о том, что главнокомандующий впал в спячку, он не потрудился.

Вскоре после часа ночи президента разбудила, легко похлопав его по плечу, первая леди.

— Мм?

— Дональд?

Что случилось, он понял сразу — едва увидев лицо Матильды.

— Мне очень жаль, милый, — сказала она.

Дональд Вандердамп принял вторую таблетку снотворного. Пусть на страну нападает враг. В этот миг и Армагеддон показался бы президенту милостью Божьей.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 402 | Нарушение авторских прав