АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Глава 28. Неизбранный президент (как его непочтительно прозвали в блогосфере) Декстер Митчелл обдумывал оставшиеся у него возможности

ВАНДЕРДАМП ПОБЕЖДАЕТ С МИНИМАЛЬНЫМ ПЕРЕВЕСОМ; ПОПРАВКА ОБ ОГРАНИЧЕНИИ СРОКА ПРАВЛЕНИЯ ГРОЗИТ ХАОСОМ; ВМЕШАТЕЛЬСТВО ВЕРХОВНОГО СУДА ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ «НЕИЗБЕЖНЫМ»

Неизбранный президент (как его непочтительно прозвали в блогосфере) Декстер Митчелл обдумывал оставшиеся у него возможности.

Главное, понимал он, не признавать себя побежденным. Как сказал Уинстон Черчилль, «никогда, никогда и ни в чем не сдаваться». Ну хорошо, заклинание у него имеется, теперь дело за стратегией. Басси Скрамп сказал ему: самое важное — показать всем, что ты не дрогнул и продолжаешь стоять на своем, — и потому на следующий же после выборов день Декстер бодро выступил перед прессой. Сколь ни твердо держался он мнения о том, что является законным президентом страны, называть имена членов его кабинета, решил Декстер, пока не время. Да и журналистов вообще-то интересовало совсем другое.

— Вы собираетесь обратиться в суд, сенатор?

Хороший вопрос. Но, собственно, с чем?

— Нет. Я хотел сказать… мы не… мы изучаем сейчас все аспекты сложившейся ситуации. Все мы… послушайте, каждый из нас прилагает все силы… ситуация очень сложная. Да. Да. Однако я…

— Правда ли, что вы решили прибегнуть к услугам Благгера Форкморгана, сенатор?

— Нет-нет. Нет. Вообще говоря, мы… эта возможность обсуждалась, однако…

— Десять минут назад агентство Рейтер сообщило, что вы наняли его, чтобы он защищал ваши права в суде.

— Мои права в защите не нуждаются. Послушайте, совершенно ясно, что Конституция не позволяет президенту Вандердампу снова занять в следующем январе место, которое он занимает сейчас. Для того чтобы заявить об этом, мистер Форкморган мне не требуется.

— В таком случае зачем вы его наняли?

— Пока я могу сказать лишь следующее. Послушайте, он является авторитетом по такого рода… выдающимся юристом. Да. Весьма выдающимся. Так почему же я не могу проконсультироваться с ним?

И действительно, почему? Благгер Форкморган, эсквайр, занимал в вашингтонском юридическом сообществе примерно такое же место, какое занимает в подводном царстве тигровая акула. Одного лишь заявления какой-либо корпорации о том, что ее интересы будет представлять в суде Благой (как его иронически именовали) Форкморган, зачастую хватало, чтобы припугнуть тяжущуюся с ней сторону, будь ею даже Министерство юстиции. Форкморган начинал как клерк Верховного суда (при Эрле Уоррене), был прокурором штата, федеральным атторнеем, заместителем министра юстиции и генеральным прокурором. В последние же десятилетия он возглавлял сверхдорогую частную юридическую практику и время от времени выступал в роли специального прокурора — извещение об этом неизменно сопровождалось громом правительственных литавр. За годы своей карьеры Форкморган ухитрился повергнуть в прах: вице-президента страны, двенадцать членов кабинета министров, двух губернаторов, восемнадцать конгрессменов, четырех сенаторов, четырнадцать донов мафии и двадцать восемь генеральных директоров корпораций. Федеральные тюрьмы были переполнены свидетельствами его успехов. Он отстаивал в Верховном суде 66 дел — и 54 из них отстоял. Он был «Человеком, с Которым Стоит Поговорить» — если, конечно, вам по карману поверенный, берущий за разговоры 2500 долларов в час.

Ответы Декстера на пресс-конференции были двусмысленными, однако на данном этапе то же самое можно было сказать и обо всем остальном. Даже Секретная служба и та пребывала в растерянности, не понимая, следует ли ей — теперь, когда Декстер, строго говоря, выборы проиграл, — лишить его охраны. Президент Вандердамп мирно и снисходительно приказал оставить ее при Декстере вплоть до полного прояснения ситуации. Между тем, едва лишь штат Огайо обеспечил победу своего любимого сына, Хейден Корк снял с телефона трубку и хрипло прошептал в нее: «Мистера Кленнденнинна, пожалуйста».

Грейдон, находившийся на борту частного «Боинга-757» — он летел на встречу с эмиром Васаби, — новость к этому времени уже услышал и сам приказал пилоту развернуть самолет и взять курс на США.

Сохранить его появление в Белом доме в тайне было невозможно. Оно сопровождалось щелчками тысячи фотокамер. В Интернете немедля появилась сомнительная по вкусу виртуальная игра, главными персонажами коей были Кленнденнинн («Белый рыцарь») и Форкморган («Черный рыцарь»), сошедшиеся в «Верховной схватке». Пресс-секретарь Белого дома спокойно отметила, что мистер Кленнденнинн — «доверенный советник» президента и потому лишь естественно, что «при нынешнем», — она запнулась, подыскивая наиболее мягкое выражение, — «положении вещей» президент «обратился к нему за консультацией». Вообще-то говоря, ей следовало сказать «при нынешнем кризисе». Страна пребывала в смятении. За три дня цены на бирже упали почти на две тысячи пунктов, и продажу ценных бумаг пришлось прекратить. Когда биржа открылась на следующий день, масла в огонь подлил вице-президент, — фигура, как правило, большого влияния не имеющая, — произнесший короткую, но радостную речь о «неразрывности правления», на которую рынок отреагировал падением еще на семьсот пунктов. А особенно тревожными были смутные намеки воинствующих блогов на то, что «некоторые элементы Пентагона» развитием событий «недовольны».

— Черт знает что за каша, Дональд, — сказал Грейдон, заметно побледневший и ссутулившийся. И отмахнулся, что было для него абсолютно нехарактерно, от мартини. — Черт знает что.

Он тяжело осел в кресло, и президент едва ли не впервые заметил, насколько Грейдон стар.

— Я не пытался победить, — словно оправдываясь, сказал президент, сжимавший в ладони бокал уже согревшегося, но так и оставшегося нетронутым пива. — Однако какой теперь смысл стенать, скрежетать зубами и раздирать на себе одежды? Вопрос в том, что делать дальше.

— Понятия не имею, — ответил Кленнденнинн. — Мы заплыли в воды, которых нет на карте. У вас просто мания какая-то — заводить наш корабль в такие места. Не понимаю, как вам удавалось справляться со службой во флоте.

— У нас имелся радар.

— Ну так теперь нам одним радаром не обойтись, — сказал Кленнденнинн. — Он нанял Благого Форкморгана.

— Это точно?

— Форкморган сам позвонил мне в машину десять минут назад, — ответил, вытирая лоб, Кленнденнинн.

— О. Вот, значит, как.

— Да. Вот так. К бою, джентльмены.

— Да не хочу я никакого боя, — жалобно сообщил президент. — Я домой хочу.

— В таком случае вам стоило подумать о этом раньше, не так ли? — раздраженно произнес Кленнденнинн.

— Вот только не надо все валить на меня. Разве не вы приставали ко мне — боритесь, боритесь?

— Вы и боролись — и победили. Вы делали это из принципа. Ну и радуйтесь теперь. Только в окно не выглядывайте, потому что страна из-за вашего принципа стоит на рогах. И все это снова валится в конечном счете на мои плечи. Грейдон Кленнденнинн, личный президентский разгребатель навоза. Каждый раз, как вы ухитряетесь все изгадить, мне приходится тащиться в кокпит и говорить пилоту: «Забудьте о том, куда мы летели, и возвращайтесь в Вашингтон. Президент Вандердамп опять устроил черт знает что. Из принципа».

— Ах-ах-ах. Что же, по крайней мере, у меня имеются принципы. И прошу прощения за то, что помешал возглавляемой Грейдоном Кленнденнинном корпорации «Розничная торговля влиянием» — офшорной, должен добавить, корпорации — положить в карман очередной грандильон долларов.

— Пожалуйста, не могли бы вы оба просто-напросто взять и… заткнуться?

Президент Соединенных Штатов и Грейдон Кленнденнинн мгновенно умолкли и, повернувшись к двери Овального кабинета, уставились на Хейдена Корка, произнесшего эти резкие, повелительные, непривычные в его устах слова.

— Прошу прощения? — произнес президент.

— Извините, — сказал Хейден. — Но не пора ли нам заняться делом — или вы так и собираетесь реветь друг на друга, точно парочка престарелых буйволов?

— Пожалуй, я бы все-таки выпил мартини, — сообщил, промокая лоб, Кленнденнинн.

Перспектива того, что дело «Митчелл против Вандердампа», или «Вандердамп против Митчелла», или «Народ против Конституции США» — не так уж и важно, как поименует себя сей юридический Франкенштейн, — в конце концов придется рассматривать Верховному суду, привела к тому, что три с чем-то сотни обитателей его мраморного дворца обуяло жутковатое спокойствие.

Монастырское безмолвие опустилось на этот дворец. Разговоры в его коридорах умолкли. Кафетерий обрел сходство с похоронной конторой. Даже прохожие, приближаясь по тротуару к зданию суда, переходили на шепот, бросали на него косые нервные взгляды и убыстряли шаги. Что ни час, к нему подъезжал очередной грузовой фургон с аппаратурой спутникового телевидения. И понемногу здание это начало обретать сходство с древним мраморным эпицентром неминуемого взрыва — с храмом, в котором вскоре сойдутся в схватке разъяренные боги. Вот такая обстановка сложилась здесь к тому вечеру, когда Пеппер услышала, как зазвонил ее сотовый телефон, номер которого, не значившийся ни в каких справочниках, был известен лишь горстке людей.

— Судья Картрайт?

Голос показался ей смутно знакомым, и Пеппер разозлил сам тот факт, что звучит он в трубке именно этого телефона.

— Кто вы?

— Джо Лодато, мэм. ФБР. Мы познакомились в вашем офисе — помните? И немного поговорили перед тем, как я ушел.

— Откуда у вас этот номер?

Негромкий смешок. А, так он еще и смеется? И Пеппер почувствовала, что у нее краснеет лицо.

— Простите, мэм. Довольно смешно задавать такой вопрос агенту ФБР.

— Что вам нужно?

— Хочу попросить вас о встрече. Где-нибудь вне суда.

— Речь идет о деловой встрече?

Еще один смешок.

— Мэм, я, может быть, и не самая умная в нашем бюро голова, но все-таки не настолько глуп, чтобы клеиться к члену Верховного суда.

— Тогда почему бы вам не прийти сюда?

— Обстановка у вас, насколько я понимаю, сейчас нервная. Зачем вам еще и рыскающая по вашим коридорам горилла из ФБР, верно? На Капитолийском холме есть одно заведение, «Казенный пирог» называется, это…

— Я знаю, где это.

Они заняли кабинку в глубине зала, заказали кофе.

— Я понимаю, для вас это чувствительная тема… — извиняющимся тоном начал фэбээровец.

— Агент Лодато, — перебила его Пеппер, — с этим я как-нибудь справлюсь. Вы затащили меня в бар лоббистов посреди рабочего дня. Так в чем дело?

Агент Лодато извлек из кармана листок бумаги, в котором Пеппер мгновенно узнала исписанную замечаниями страницу ее проекта решения по делу «Суэйл».

Агент Лодато ткнул пальцем в самый верх страницы, и Пеппер увидела слова, напечатанные ею прописными буквами: «ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ В ЖОПУ».

Она застыла.

— Нет, — сказала она. — Нет. Постойте. Что-то не так. Я же это стерла.

Агент Лодато указал на правый нижний угол страницы:

— Вам знакомы эти инициалы и почерк?

Пеппер пригляделась. «ИХ». Исигуро Харо. Рядом с инициалами стояла дата.

— Мне говорили, что он ставит свои инициалы и дату на каждом прочитанном им документе.

— Не понимаю, — сказала Пеппер. — Да, я написала эти слова, но я их стерла.

Теперь ее мысли бежали наперегонки.

— Он послал мне свои замечания по «Суэйлу». Они показались мне покровительственными, надменными и я… напечатала вот это. А потом сходила в спортзал, поостыла и, вернувшись, стерла «Поцелуй меня в жопу» и напечатала…

Агент Лодато кивал — ни дать ни взять метроном.

— …и напечатала что-то вроде «Хорошо, спасибо, все поняла, отличная мысль, замечательно, все верно» и…

Голос Пеппер пресекся. Она взглянула на Лодато. «О, черт!»

— Это случается сплошь и рядом, — пожал плечами агент Лодато. — Вы думаете, что закрываете файл, а вместо этого нажимаете кнопку «Send»[103]и не успеваете опомниться, как… Я вам такие истории могу порассказать.

У Пеппер стучало в висках.

— А у вас-то это откуда?

— Мэм, — улыбнулся он. — Я агент ФБР. Работа у меня такая.

— Но вы же не можете просто-напросто взять и… это все-таки Верховный суд.

— Не для протокола — судья Харо, похоже, не пользуется у своих клерков большой популярностью.

— Ну ладно, — сказала Пеппер, — но что это доказывает?

Агент Лодато достал из внутреннего кармана пиджака еще один сложенный листок, расправил его и положил перед Пеппер на стол. Счет за разговоры по сотовому телефону. С одной помеченной желтым маркером строкой.

— Это счет, выписанный на имя некой Авроры Фонасье, — сказал Лодато. — Номер, который стоит в подчеркнутой строке, принадлежит репортеру газеты «Вашингтон таймс» — автору анонимной заметки о «Суэйле». Имя автора газета не указала, чтобы оградить его от судебного преследования, хотя, насколько мне известно, Министерство юстиции подумывает о том, чтобы отдать под суд редактора газеты, ее издателя и председателя правления директоров. Видите дату разговора? Он состоялся через день после того, как Харо прочитал и пометил своими инициалами ваше «поцелуй меня…» на его замечаниях.

— Кто такая Аврора Фонасье?

— Домашняя работница судьи Харо.

Пеппер молча смотрела на Лодато.

— Филиппинка. Очень милая, как мне удалось выяснить, женщина. По-английски изъясняется с трудом. Тихая работяга. И потому возникает вопрос: о чем она могла двадцать две минуты разговаривать по телефону с репортером, который освещает в «Вашингтон таймс» работу Верховного суда?

Пеппер устало откинулась на жесткую деревянную стену кабинки и, помолчав пару секунд, спросила:

— Что вы собираетесь предпринять?

— Как видите, мэм, я решил попросить совета у вас.

— Кто об этом знает?

— В настоящий момент только вы и я.

— Разве вы не обязаны докладывать обо всем начальству?

Агент Лодато улыбнулся:

— Обязан, мэм. Но, поскольку вы — член Верховного суда, я решил, что мне будет позволительно проявить инициативу. Начальство это одобряет. До определенной черты. Насколько я понимаю, для всех, кто работает в суде, вот-вот настанет время суровых испытаний. И я подумал: если из этого, — Лодато пододвинул два листка поближе к Пеппер, — вырастет дело, пусть им займется «Шестой зал суда».

Он встал.

— Мне всегда нравились разбирательства судьи Картрайт. Хотя, если говорить честно, теперь веры в нее у меня поубавилось, особенно после голосования по «Суэйлу»… — Он изумленно присвистнул. — Но я решил, что стоит дать ей еще один шанс. Спасибо, что уделили мне время.

Если Благгер Форкморган и полагал, что ему предстоит сражаться с другими богами юриспруденции в утонченной атмосфере, осеняющей вершину Олимпа, то теперь он обнаружил себя топчущимся по пояс в грязи и овечьем помете, которым усыпано подножие этой горы. А стоит отметить, что Декстер Митчелл, позвонив Форкморгану в ночь выборов (точнее — в четыре утра), пообещал ему нечто совсем иное.

Клиент Форкморгана сидел перед ним, то и дело меняя местами скрещенные ноги, — нервничающий, потеющий, мертвенно-бледный.

— Вот именно этого я ей не говорил, — торопливо бормотал Декстер, — по крайней мере, я почти никогда… чтобы в таких словах… черт, не могу же я помнить все, что говорил разным людям… каждое обещание, которое давал каждой группе…

Глаза Форкморгана всматривались в него из-под набрякших век — глаза сокола, наблюдающего за кротом, который ковыляет по раскинувшемуся внизу полю.

Он налил в стакан граненого хрусталя холодной воды, протянул его Декстеру, тот принял стакан и выпил до донышка — скорее из послушания, чем от жажды.

— Избирательная кампания, — успокоительно произнес Форкморган, — неизменно изобилует обещаниями. Для нас значение имеет лишь следующее: действительно ли вы сказали мисс Альвилар, что собираетесь оставить вашу супругу и жениться на ней?

— Нет. Нет-нет. Нет. То есть… а-ак. — Декстер вздохнул. — Может быть… я не… в пылу… я… послушайте, иногда в пылу… в общем, говоришь… это просто вырывается… само собой… Это же не значит, что ты действительно…

Коротко говоря: ты пообещал твоей телевизионной жене и, скорее всего, во время полового акта, совершавшегося в разгар избирательной кампании, что разведешься с нынешней женой, женишься на ней, на телевизионной, и сделаешь ее первой леди Соединенных Штатов.

— Да, — подтвердил Форкморган, — бывает.

— Да. Бывает. Да, — залопотал Декстер. — А она, сами понимаете, латинянка…

Форкморган вопросительно приподнял бровь.

— Эмоции, понимаете? Сплошные эмоции. Говорливость.

Форкморган кивнул:

— Да, им порою недостает нашей англосаксонской сдержанности и благовоспитанности.

Декстер нахмурился.

— Ну, что-то вроде этого, — неуверенно произнес он. — Я ей все объяснил, сказал: «Послушай, Рамона, ради всего святого… сейчас не время говорить об этом. Давай продвигаться постепенно, шаг за шагом, идет?» А что я должен был сделать — объявить посреди разбирательства в Верховном суде, что бросаю Терри?

— И как она отреагировала на ваши доводы?

— Взбеленилась, понесла какую-то херню. Пригрозила, что обратится в газеты. — Декстер покачал головой, словно жалуясь на несправедливое обхождение. — Тогда-то она и сказала, что у нее все записано на пленку.

Глаза Благгера Форкморгана округлились.

— А у нее действительно имеется запись?

— Я не знаю, — ответил Декстер. — Господи боже, это же произошло, ну, в самый разгар кампании.

— Да, — сказал Форкморган. — Я понимаю, голова у вас была занята… другим. Хорошо, давайте выясним, существует ли эта запись на самом деле.

И он сделал в блокноте пометку.

— Теперь о вашей жене. Какие отношения сложились между вами к настоящему времени?

Декстер снова вздохнул — вздохом мужчины, размышляющего о женском коварстве.

— Терри? Ну, она тоже взбеленилась. С другой стороны, она все же не jalapeño [104] вроде Рамоны. Беленится, конечно, но способности мыслить логично не теряет. И понимает, что сейчас не время хвататься за руль нашего автобуса и направлять его в пропасть.

— Вы сказали ей, что не собираетесь разводиться и вступать в брак с мисс Альвилар?

— Сказал, и совершенно недвусмысленно.

— Припомните, пожалуйста, в каких именно выражениях.

— Я сказал ей: «Об этом не беспокойся. Нам следует держаться друг за друга. Команда Митчелла. Команда Митчелла».

Форкморган покивал:

— Дала ли она вам основания для уверенности в том, что действительно состоит в «команде Митчелла»?

Декстер пожал плечами:

— Ну, при последнем нашем разговоре она немного разнервничалась, понимаете? Однако ей хочется стать первой леди, так что она вряд ли станет совать мне палки в колеса.

— Да, — согласился Форкморган. — Этим, скорее, будет заниматься мисс Альвилар.

— Я вот думаю, — сказал Декстер, и в голосе его вдруг явственно проступили интонации прожженного политикана, — может, предложить Рамоне место посла? В какой-нибудь теплой стране, где все говорят по-испански. Там она стала бы героиней. Королевой. Латиносам понравилось, как она не согласилась со мной насчет минирования границы…

Форкморган покачал головой:

— Нет, думаю, пока что с мисс Альвилар хватит и тех обещаний, которые она уже от вас получила. Не говоря уж о том, что это незаконно.

— Я же не утверждаю, что такое решение идеально, — фыркнул Декстер.

Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 438 | Нарушение авторских прав