Глава 25. В тысячный (или уже в двухтысячный?) раз за время его политической карьеры Дональд Вандердамп сидел в «артистической»
В тысячный (или уже в двухтысячный?) раз за время его политической карьеры Дональд Вандердамп сидел в «артистической», размышляя — на этот раз — о превратностях судьбы, которая привела его сюда, в то время как его огайское существо всеми своими фибрами стремилось к возвращению на Вапаконета-лейн. Он думал об ощущении, которое оставляет в ладони медленно натягиваемая лайковая перчатка, о спортивных туфлях, облегающих ступни совершенно как туфли балетные, о погромыхивании шаров, катящихся по полированного дерева дорожкам, о грохоте валящихся кеглей и вновь устанавливающей их машинки, о торжествующих выкриках «Страйк!» и стонах разочарования, о маслянистом запашке попкорна, о горячих жареных сосисках и шипящих гамбургерах, от которых наполняется слюной рот, о ледяном пиве, о внуках, которые льнут к деду, пока тот объясняет им, как подсчитываются очки… Если загробный рай существует, он именно так и выглядит, верно? Человеку следует самому создавать и сохранять свой хор небесных архангелов. Пока же он сидит здесь, по другую — совсем по другую — сторону от рая, готовясь выйти на сцену и вступить в открытые дебаты с бывшим сенатором Декстером Митчеллом, а ныне президентом Любштилем, оспаривая награду, которая ему, Дональду Вандердампу, вовсе не нужна. Как, дивился он, дело дошло до этого?
Менеджер его кампании продолжал что-то говорить. Может, послушать его? Но зачем? Ну хотя бы из вежливости.
— Верно, — сказал президент. — Это хороший довод.
— Простите, сэр? — переспросил менеджер кампании.
— То, о чем вы сейчас говорили. Полностью с вами согласен. Я постараюсь выжать из этого довода все что можно.
— Да, — неуверенно произнес менеджер. — Хотя, возможно, «Пресоша» вам лучше не трогать. Это может вызвать вопросы насчет Картрайт — ну, вы понимаете. Так вот, по поводу минирования границ. Соотношение его сторонников и противников…
Президент, мгновенно насторожившись, сказал:
— Чарли.
— Я знаю, сэр, однако…
— Меня это соотношение не интересует.
— Я лишь хочу сказать…
— Чарли. Пусть даже все граждане — мужчины, женщины и дети — Техаса, Нью-Мексико, Аризоны, Калифорнии, да хоть Гуама, выскажутся в пользу минирования треклятой границы с Мексикой, мне на это наплевать. В Конституции Соединенных Штатов большими неоновыми буквами прописано, что отдельный штат не может проводить собственную внешнюю политику. Тут просто-напросто нечего обсуждать.
— Возможно, и так, сэр, однако законодательные собрания четырех штатов того и гляди…
— Сваляют дурака.
— Согласен. Я предлагаю только одно… небольшая тактическая двусмысленность позволила бы нам сильно продвинуться в…
— Тактическая двусмысленность? Чарли. Так вот какого мнения вы держитесь на мой счет?
— Нет, сэр. И никогда не держался.
— Я благодарен вам за то, что вы для меня делаете, Чарли. Правда. Я понимаю, это очень необычная кампания.
— Выйдя на сцену, вы должны подойти друг к другу, встретиться в самой ее середке, обменяться рукопожатиями и разойтись по своим трибункам. Мы уже дали ясно понять его людям, что объятия и хлопки по спине для нас нежелательны, однако я им не доверяю. Поэтому, когда будете пожимать ему руку, постарайтесь сделать так, чтобы он не смог дотянуться до вашего плеча.
— А может, мне поцеловать его? — сказал президент. — В губы. Наши языки растают, встретившись друг с другом, наши тела соприкоснутся, сольются в единое целое, воспаряя…
Чарли вытаращил глаза.
— Я прочитал это в одной книжке, когда мне было пятнадцать лет, — пояснил президент Вандердамп. — В шпионском романе. Не из лучших. Однако в то время это описание показалось мне самым сексуальным и эротичным, какое только можно себе представить. А сейчас, господи боже, невозможно включить телевизор и не увидеть при этом переплетенные тела. Я люблю нашу страну, Чарли, но мне тревожно за нее. То, что видят теперь молодые люди… Ну ладно, — улыбнулся он. — Я постараюсь воздержаться от проявлений безумной, страстной любви к президенту Любштилю.
— Сэр?
— Да?
— Если честно, в этой кампании все идет как-то через задницу. Я ничего не могу в ней понять. Но, чем бы она ни закончилась, я хочу сказать, что работать с вами — большая честь. Вы порядочный человек.
— Спасибо, Чарли, — улыбнулся президент. — Если меня все-таки изберут, что маловероятно, я обращу это в лозунг моего правления. «Порядочный человек».
Один из его помощников отворил дверь:
— Можно начинать, господин президент.
Президент Вандердамп встал, застегнул пиджак, поправил галстук.
— К бою готов. Так полагалось рапортовать в военном флоте. Конечно, то были всего лишь учения, но у меня от этих слов всегда мурашки бежали по коже. «К бою готов»…
— Да, и еще…
— Мм?
— Насчет «Нимица». Может быть, лучше избегать…
— Так точно, Чарли, — сказал президент.
— Я знала, что все закончится десертом, — сказала Пеппер. — Человек не может жить на одних entrée. [98]
Разговор происходил в отеле. В хорошем, но стоящем в изрядном удалении от Туманного дна.[99]Пеппер, размер личного капитала которой раз в двадцать превышал размер Декланова, забронировала номер с помощью своей кредитной карточки. В отеле они появились по отдельности, с промежутком в полчаса, чтобы никто не увидел их вместе. Для такого рода скрытности имелась веская причина: фотографы, вдохновленные статейкой об их уютном обеде в «Силе прецедента», установили дежурство у квартиры Деклана в Калораме и у Пепперовой, на Коннектикут-авеню, неподалеку от зоопарка, надеясь заснять их выходящими ранним утром — может быть, держащимися за ручки или прихлебывающими из одной чашки пенистый капучино.
— Тебе все это кажется… нечистым? — спросила Пеппер.
— Точное слово я подобрать не могу, — ответил Деклан. — Однако ощущение странное.
— И у меня тоже. Ладно, может, достанем наши большие судейские блокноты и проанализируем его?
— Дело не в том, что мне не хочется быть здесь, — сказал, глядя в окно, Деклан. — Хочется, да еще как.
— Нет ничего более сексуального, чем делить ложе с законоведом. Я вся дрожу.
Деклан вдруг побледнел.
— Что? — спросила Пеппер.
— Тони как-то сказала мне то же самое. И я не смог… — щеки его приобрели новый оттенок: красный, — ничего не смог.
— Милый, она была лесбиянкой. Я бы на твоем месте сильно себя не корила.
— Может, и вправду стоит все проанализировать. А вдруг нас ожидает настоящее открытие?
— Думаю, оно ожидает нас под одеялом. Малыш?
— Да?
— Может быть, ты все-таки снимешь пальто? А то мне начинает казаться, что я собираюсь заняться этим с эксгибиционистом.
— Хорошая мысль. Господи, Пеп. — И он прочувствованно вздохнул.
— Ты пальто-то снимай, снимай. Вот так. А как насчет пиджака? Умница…
— Всего полгода назад я состоял в счастливом браке.
Пеппер слегка повращала глазами:
— В браке — да. В счастливом? Следует обдумать. Но не перебраться ли нам из прошлого в настоящее?
— Прости. Я иногда бываю черт знает каким бестактным. Ты где предпочитаешь находиться — наверху или внизу?
Пеппер окинула его насмешливо-удивленным взглядом:
— Мы же с тобой не в летнем лагере и не места на многоярусной койке выбираем. Послушай меня, шеф, мы взрослые люди, коллеги, мы обнаружили, что нас тянет друг к другу. Мы никому не изменяем, поскольку наши супруги — и мой, и твоя, — подали на развод. Мы оба гетеросексуальны…
— А это что должно означать?
— Это констатация факта, имеющая назначением установить между мной и твоей предыдущей партнершей различие, каковое облегчит для тебя… о, иди сюда… начальную эротическую игру… мм… да… и стимулирует… мммм… сти… му… ли… рует… твои чувства таким образом, что ты… о да… да… видишь, ты еще не забыл, как доставить девушке радость… ох… таким образом, что ты… дальше… забыла… о да… да… oyez…
— Ты сказала oyez?
— О да.
Дата добавления: 2015-09-18 | Просмотры: 460 | Нарушение авторских прав
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 |
|