АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

РАЗГОВОР С «ВОСКРЕСШИМИ»

ак добродушно-шутливо называют тех, кто как будто заново начал жить после операции. Говорят, в каждой шутке есть доля правды. В этой шутке правды мно­го. В самом деле, человек умирал, у него не билось сердце, не дышали легкие, а теперь снова бьется сердце и вновь дышат легкие. Он «воскрес». Мальчишка не играл и не рез­вился, теперь он играет вместе со всеми детьми. Девочка не ходила в школу, не могла подняться на второй этаж, сейчас ее не от­личишь от других школьниц. Жизнь после операции, действительно, как бы начинается заново, другая жизнь. Старые церковные по­нятия — «воскресение», «воскреснуть», «вос­кресить» — приняли новый, живой смысл. Наука дала настоящую жизнь этому когда-то сугубо условному слову...

Я хочу посмотреть на «воскресших», пого­ворить с ними. Предо мною женщина с ребенком лет семи.

Она не может произнести ни слова, плачет, прикрывая лицо платком.

— Извините, — говорит она, успокаи­-
ваясь. — Я столько пережила. Нервы ни к черту стали. Я сама врач и всё понимала, знала, что Мишенька должен умереть. Он был плох... — Она притягивает мальчонку и целует его в маковку. А он недоуменно смо­трит то на меня, то на мать. — Видите, какой
он розовощекий? Ну, не совсем, но всё же. А то — вы не можете себе представить — ка­кой он был синий, будто чернила пил. На третий этаж на руках носила, одеться мальчик сам не мог — уставал. О, вы не представ­ляете, что это такое... Мишенька, иди погуляй, — говорит она, отпуская сына в кори­
дор. — Не представляете, как тяжело ждать смерти своего ребенка, понимать, что он ум­рет, сознавать свое бессилие. Вот это самое тяжелое — бессилие. Я приехала сюда из Пензы, упросила Петра Андреевича принять ребенка и самому прооперировать его. Три с
половиной часа длилась операция, а потом трое суток ребенок был без сознания. Очень плох был. Чего только не делали врачи. Петр Андреевич ночью приезжал... — Она снова плачет.

Из коридора доносится гудение, оно при­ближается. В дверях появляется Миша с красным автобусом в руках.

— Мама, — говорит он звонко. — Пойдем же, я за тобой приехал...

Учитывая первый опыт, следующий разго­вор, во избежание слез, пробую вести без мамы. Передо мною парнишка девяти лет. Грустные и большие глаза делают его чуть старше и серьезнее своих лет.

— Ну, Вася, как себя чувствуешь?

— Нормально. Пульс восемьдесят два, тем­пература тридцать шесть и шесть.

— Ух ты! Почти как доктор.

— Не-е, — он морщит нос. — Это я просто слышал.

— Ты сам-то откуда?

— Из Луги. Папа отставник, но теперь в конторе работает, отставать не хочет... А мама шьет и по дому хлопочет. У меня две се­стренки и брат в восьмом классе. Он в бас­кетбол играет, — добавляет Вася с гордо­стью и смотрит на меня внимательно: пони­
маю ли я, что значит играть в баскетбол?

—А ты не собираешься играть?

— Вот приду в норму, тогда... Сейчас еще слабость и мышцы некрепкие, — объясняет он деловито.

В дверь стучат. Входит женщина в синем халате, с ярко накрашенными губами. На бледном лице выделяются яркие губы.

— Простите, вы, кажется, интересуетесь работой профессора? Мы собирались напи­сать о Петре Андреевиче, да не знали как.
А вы напишите. Очень просим. О чем? Да вот обо мне и о них, — она показывает на полуоткрытую дверь.

Выглядываю в коридор и невольно делаю шаг назад. Перед дверью чуть-ли не вся кли-ника. Во всяком случае, все, кто мог прийти, пришли. Понимаю — врачи перестарались. Ошибка моя, и надо расплачиваться.

Больные все в один голос требуют напи­сать о профессоре самые лучшие слова. Они перебивают друг друга. Взрослые, как дети, говорят хором.

Истории очень похожи... Чувствовал себя плохо, никакие лекарства не помогали, ника­кие врачи не лечили. Вылечил и помог Петр Андреевич, его клиника, его сотрудники.

Наверное, можно было бы написать целую книгу о трагических судьбах этих людей, о потерянных надеждах на счастье и вновь об­ретенной жизни.

Женщина с ярко накрашенными губами отказала жениху, потому что не хотела его связывать. «Ведь я же нездорова была». К счастью, человек оказался достойным, ждал ее, верил, и вот теперь они скоро поже­нятся и, конечно же («Вы об этом, пожалуй­ста, напишите, чтобы Петр Андреевич не смог отказаться...»), пригласят на свадьбу профессора.

Каждому обещаю выполнить их просьбу. И вот пишу. Передаю самую горячую благодар­ность от «воскресших» профессору Куприя­нову.

Уже при выходе из клиники меня догнала солидная средних лет дама.

— Извините, — сказала она, перебарывая одышку. — Мне сказали, вы из газеты. Ну, всё равно, насчет профессора. Напишите, что я объехала восемь городов и только здесь моего мальчика спасли. Напишите, что про­фессор, он... как сказать? Он... как бог... Нет, вы этого не понимаете. У вас, наверное, нет детей...

На этот раз я выходил из клиники с ка­ким-то новым для меня чувством благогове­ния. Давно уже я не испытывал такого. За последнее время много слышал я жалоб на медицину и врачей, скептических замечаний и сетований на то, что «медицина мало мо­жет», а «врачи совсем отстали». И горько мне было за почитаемое дело, за своих товари­щей. И радостно сейчас за человека, сумев­шего отстоять и высоко поднять престиж и авторитету медицинской науки.

слово к молодым

днажды я был свидетелем разговора Петра Андреевича со своими сотруд­никами. Речь шла о привлечении школьников-старшеклассников для работы в лабораториях.

— Почему они только на заводы идут? У нас ведь тоже интересные дела есть. Пусть привыкают, учатся, а потом к нам работать приходят. Наша святая обязанность заин­тересовать, привлечь молодежь, привить им любовь к медицине, к медицинской тех­нике.

Признаюсь, меня приятно удивил тогда этот разговор. Впервые я слышал, как хи­рург-профессор активно думает о смене, о молодежи. Да, я раньше слышал и видел, как заведующие кафедрами, директора институ­тов «воевали» за молодых врачей, но «бой» шел уже за сложившихся специалистов, за ассистентов, преподавателей — за людей, об­наруживших наклонность к науке. А тут

говорилось о совсем-совсем зеленых подрост­ках, школьниках, которые еще ничего не имели, кроме своей молодости. Но именно из них — если увлечь, если взять в добрые руки, если научить — именно из них могут выйти будущие Боткины и Пироговы.

По опыту я знал, что большая беда подго­товки медицинских кадров состоит в том, что нередко в институты идут люди, не любящие свое дело, ради диплома. А медицина — спе­циальность, требующая от человека всей жизни, самоотверженности и огромной люб­ви. Не каждый может стать врачом. Хороший врач — это фанатик своего дела. Фанатик — в лучшем понимании этого слова...

Второй раз я удивился, когда Петр Андре­евич отказал мне в просьбе сказать несколь­ко слов молодежи.

— А какое я имею на это право? Я, знае­-
те, не гожусь в пророки.

— Но у вас есть опыт, знания, любовь к
делу. Могли бы вы поделиться с более моло-­
дыми, с теми, кто лишь начинает свой путь.

— Лучше, чем сказал Иван Петрович Пав­
лов, не скажешь.

Настаиваю, прошу, доказываю.

— Ну, что сказать? — спрашивает профес-­
сор. — Честность — пожалуй, самое главное
для тех, кто хочет стать врачом. Честность
по отношению к себе, к людям, к делу. Но
что такое честность?

Наконец, удается расшевелить Петра Ан-

дреевича. Он оживляется и говорит так, что я едва успеваю записывать.

— Вы правы. С отбором студентов у нас не всё благополучно. Бывает, что молодой товарищ влюблен в медицину, но на экзаме­нах, волнуясь, сделал в сочинении на две ошибки больше, чем положено. И не попал в институт. А волновался человек потому, что решался вопрос его жизни. Это понятно. А другой товарищ, для которого безразлично куда поступить — лишь бы диплом получить, был спокоен и не сделал ошибок в сочине­нии... Призвание должно воспитываться в школе и в семье. Всё это сложно, не просто. Вот ко мне не так давно обратились два че­ловека, два юноши. Один после окончания школы служил в армии. Прочтя статью о хи­рурге, который спас человека, решил и сам посвятить свою жизнь медицине. Я ему сра­зу написал, что дело наше трудное, ответст­венное, что неудач и неприятностей больше, чем удач. В общем, напугал парня. А он не испугался. Всё-таки поступил в институт. Наверное, неплохим врачом будет... Второй из Москвы. Учится в баумановском институ­те. Разочаровался в технике, потянуло на медицину. Я ему объяснил, что медицина в наше время ото тоже техника. Пусть изучает технику, близкую нам, вот и будет на меди­цину работать...

Вот еще случай. Это уже касается врача. Тринадцать лет назад пришел ко мне моло-

дой коллега. Пренебрег материальными бла­гами в другой клинике, ничего не требовал. Был у меня в положении «обсевка». Что же вы, спрашиваю, ведь у меня трудно, бедно, а у вас семья? Ничего, отвечает, проживу, только не выгоняйте. Наблюдаю за ним. Хо­роший человек, настоящий. Всё отдает кли­нике, больным. Это мой. И уже я начинаю о нем заботиться, за него бороться. Делаю его младшим научным сотрудником, затем стар­шим. Он защищает кандидатскую, доктор­скую диссертации. Сейчас конкурирует на должность заведующего кафедрой. Вот вам, пожалуйста. Каков вывод для молодежи? Очень простой. Дело врача бескорыстное, тре­бующее от него всей жизни. Думай о чело­веке, которого лечишь, остальное приложится.

Вы спрашиваете об этике? Этика вра­ча — дело тонкое, особое. Как-то меня по­просили выступить с докладом на тему «Что такое врачебная этика?» Я отказался. Да, сложно. Я не могу встать в позицию чело­века, преподающего каноны...

Ну вот, скажем, один из элементов вра­чебной этики. Недавний случай. Назначается больной на операцию. Мне подастся на ут­верждение список бригады врачей, участни­ков этой операции. В качестве оператора зна­чится молодой врач, в качестве ассистента — более опытный. Л ребенок, которого надо оперировать, тяжелый, операция предстоит сложная. Я не очень надеюсь на молодого

коллегу, тем более, что он никогда раньше подобной операции не проводил. Что я де­лаю? Переставляю фамилии: старшего став­лю оператором, младшего — ассистентом. А что оказывается вышло? Всё-таки опериро­вал младший, упросил старшего. Вызываю молодого и надираю, что называется, уши. Почему? Потому что он думал только о себе, забыв про больного. А разве это допустимо?

Когда-то мы при выпуске давали врачеб­ную присягу, в ней были примерно такие слова: «Обязуюсь бороться за жизнь человека, пока в нем теплится хоть искра этой жизни». Человек, его жизнь—вот что для нас главное.

Кстати, коли я вспомнил о выпуске, скажу: в наше время он обставлялся торже­ственно, и это тоже имело значение. К дип­лому, знаете, надо иметь уважение... Впро­чем, вы спрашиваете об этике врача. Вот на днях прохожу по клинике и замечаю, что один молодой коллега не брит. «Вы здоро­вы? — спрашиваю. — Что-то у вас плохой цвет лица». — «Я с дежурства», — смущаясь, отвечает молодой коллега. «Ах, с дежур­ства! — говорю. — Ну тогда можно и в та­ком виде ходить». Он понял мою иронию, приходил извиняться... Казалось бы, пустяк: не брит человек, всего-навсего. Но в нашем деле нет пустяков. От какой-нибудь мелочи многое зависит. Если врач говорит о гигие­не, о чистоте, а сам при этом неопрятен, не брит, ему не поверят, к нему не пойдут.

С врачом человек делится, как на духу. Это понимать надо. Вот как будто обычное дело: больной перед врачом раздевается, обнажает себя. А между тем это акт необычный. Осо­бенно если врач мужчина, а пациент — жен­щина, или наоборот. Значит, надо подойти к этому акту тактично, тонко.

Вы спрашиваете, как я отношусь к увлече­нию анализами.

Увлечение анализами — горе. Впрочем, всё имеет основание. Когда-то было в медицине интуитивное направление, основанное на не­осознанном опыте, на субъективном понима­нии врачом данного человека. Оно было весь­ма относительным, далеко не точным. Затем Пирогов ввел анатомо-физиологическое на­правление. Это уже точнее. Далее Сеченов, Павлов, Боткин основали функционально-фи­зиологическое направление. Но и оно при всей прогрессивности было далеко не точ­ным. Понадобились химия, биохимия. Роди­лось новое, биохимическое направление Оно очень помогло врачам. Но, как говорят, всё можно испортить. Увлечение биохимией пе­реросло себя, превратилось из добра в неко­торое зло. Врачи, увлекаясь анализами, пе­рестали видеть человека. Это недопустимо. Да я и сейчас постоянно твержу: знайте хи­мию, биохимию, изучайте механику, оптику, физику — это просто необходимо. К слову сказать, в наших институтах эти предметы всё еще, к сожалению, второстепенные, их

порой преподают не очень крупные ученые, потому что крупные ученые не идут к нам, а не идут оттого, что нет возможности зани­маться серьезной научной работой, так как медицинские институты ведут только «меди­цинские научные работы». Но пора пере­строиться, давно пора. И эта перестройка, по­ворот к физике, химии, механике и прочим необходимым в настоящее время наукам — этот поворот на сто восемьдесят градусов придет, обязательно придет, без него немыс­лимо развитие современной медицины. По­этому я призываю молодежь: изучайте физи­ку, химию, электронику и многие науки так же, как анатомию и физиологию. Будьте эру­дированными врачами. Но, призывая к это­му, всё время говорю: прежде всего человек, главное — медицинское мышление.

Еще хочу заметить, что сейчас такое вре­мя, такое стремительное время, что просто дух захватывает. Отстать легко. Вот ко мне приезжают на усовершенствование врачи, и, Представьте, я говорю с ними на непонятном языке. Они не знают современной аппарату­ры. А без нее трудно работать в наши дни. Тут я позволю себе высказать еще одну мысль. Определилось неверное представление о хирургии, суть его вот в чем: если хирург не оперирует на сердце, то он уже не хирург. Это неверно. Хирургия весьма емкая наука. Все ее оттенки, все отрасли необходимы. Ма­стерство врача равно нужно как при лече-

нии переломов, так и при операции на серд­це. И там и там мы еще не достигли совер­шенства. Дел хватит еще не на одно поколе­ние врачей.—Куприянов закуривает и смеет­ся.— За эти мысли меня кое-кто недолюб­ливает: мол, сам делает операции на сердце, а нам не дает. Переживу такое обвинение. Тем более, что любому человеку ясно, что я прав. Представьте на минуту, что все хирур­ги занимаются только хирургией сердца. Что будет?.. Что еще вам сказать? Право, не знаю. Вот разве пожелать молодым собран­ности, стойкости. Врача ждут неудачи и пре­грады. Тысячи неудач и тысячи преград. Ме­дицина, новое в ней — это езда в неизвест­ное. Пока достигнешь чего-то — шишек на­ставишь много. Слабеньким у нас нечего де­лать. Врачебное дело требует сильных и крепких духом людей. — Он делает долгую паузу, прикуривает. — Не напугал я вас? Не очень много о трудностях наговорил? А то еще обвинят, скажут: вместо того, чтобы аги­тировать за медицину, привлекать молодежь к нам, вы ее отпугиваете. Но лучше готовить людей к трудностям, лучше сказать обо всем, что их ждет, чем умолчать о том, что разо­чарует. Я верю в молодых, они достаточно крепки и не убоятся колоссальной нагруз­ки л ответственности, которые возложит на их плечи медицина Ну, а те, что убоятся, пусть не идут к нам. От этого выиграет только дело. Только наука,

/7

Дата добавления: 2015-11-02 | Просмотры: 378 | Нарушение авторских прав