НОВЫЕ ВСТРЕЧИ
стречи продолжались. Я уже не считал их, не обращал внимания на детали, увлеченный рассказом Петра Андреевича.
Два советских ученых-новатора шли к одной цели с двух сторон: Бакулев в Москве начал операции на сердце с операций приобретенных пороков, Куприянов в Ленинграде — с операций врожденных пороков.
Петр Андреевич объясняет свое решение несколькими причинами. Во-первых, под боком, рядом была детская клиника профессора Маслова, во-вторых, легче было достать и сделать инструменты для операций врожденных пороков, в-третьих, — и это самое главное, — ученый считал, что хирургическая помощь при врожденных пороках нужна острее, чем при пороках приобретенных. В самом деле, люди с приобретенными пороками, появившимися, например, после ревматизма, живут годы, десятки лет, поддерживая свое
здоровье соответствующими лекарствами и режимом.
При врожденных пороках человек редко может дожить до двадцати пяти лет.
До последнего времени врачи бессильны были помочь больным с врожденным поро~ ком сердца. Дети умирали.
Представьте себе состояние родителей, знающих, что у ребенка врожденный порок, что он не сегодня-завтра умрет. Представьте себе состояние врачей, которые видят, что человек гибнет, и не имеют возможности спасти его. Нет более тяжкого состояния ни для родителей ребенка, ни для врачей.
«Ну, помогите же, сделайте что-нибудь, спасите», — умоляют родители.
А доктора опускают глаза, молчат.
И вот приходит высокий, прямой, по-молодому стройный человек в белом халате и предлагает: «Давайте попробуем...»
Всего два слова: «Давайте попробуем»... Мало кто знает, какая гигантская работа была проделана ученым, сколько труда вложено в то, чтобы обрести моральное право сказать вот эти два слова.
Петр Андреевич Куприянов вместе с профессором Масловым полгода кропотливо отбирали первого пациента. А перед этим десятки, сотни раз проводились эксперименты на животных, уточнялась диагностика на человеке.
Нельзя было ошибиться. Первая операция
должна была окончиться благополучно, от нее зависел успех идеи. Пройдет эта операция хорошо — и люди поверят в идею ее, плохо — идея будет скомпрометирована, что ты там ни говори, как потом ни доказывай свою правоту. Профессор щурит глаза, вспоминает:
— Первым был, кажется, Сашка, который сметаной физиономию вымазал, или Сережа, который на врачей карикатуры рисовал. Уж не помню. Знаете, столько их прошло...
Я заметил, что он лучше помнит болезнь, операцию, ход ее, чем лицо человека. Петр Андреевич сам в шутку говорит:
— Хирурги помнят своих больных не по лицу, а по рубцу...
Операция была сложная — по поводу так называемой тетрады Фалло. У больного был не один порок, а целый комплекс врожденных пороков — четыре. Вследствие этой трагической суммы пороков венозная кровь в организме смешивается с артериальной, легкие недополучают кислород, ребенок всё больше и больше синеет, наступает кислородное голодание и постепенная, но верная смерть.
Как помочь ребенку, как спасти или хотя бы продлить его жизнь? В те годы еще не хватало техники для полной ликвидации всех пороков. Речь могла идти только о частичной помощи человеку. Но и частичная помощь многое значила: человек оставался жить.
Попробовали создать искусственный артериальный проток: соединить подключичную артерию с легочной. При этом кровь из аорты шла непосредственно в легочную артерию и поступала в легкие. Больше крови в легкие — это больше кислорода, больше питания для всего организма.
По идее эта операция была несложной (предложили ее американские ученые, а Петр Андреевич успешно ввел в практику советской медицины). Операция требовала от хирурга ювелирной работы, безукоризненной техники. Представьте себе подключичную артерию у ребенка, толщиной не больше спич-ки. А хирург должен был наложить на нее сосудистый шов, соединить ее с легочной артерией. А легочная артерия у таких больных некрепкая, она рвалась, нитки путались, делались красными от крови, и их не было видно. Для наложения непрерывного сосудистого шва требовались особые атравматиче-ские иглы — иглы без ушка (в пятку такой иглы впаивается нитка). Их у нас в то время не было. Технология их была неизвестна.
Все трудности преодолел ученый. Операции проходили благополучно. Эффект от них был замечательный: синий ребенок розовел уже на операционном столе.
Все были довольны: родители ребенка, сам он, врачи. Недоволен был лишь Петр Андреевич.
«Сколько же будет житьребенок? — мучил
его вопрос. — Мы оказали ему временную помощь, но не ликвидировали болезнь».
Как ни странно, врагом хирурга было время: ребенок рос, с годами развивались и его сосуды, и только анастомоз (место соединения подключичной и легочной артерий) не рос. Он был обшит нитками — плотным кольцом, и они не давали ему расти, сосуды в местах анастомоза оставались такими, какими их застала операция.
Очевидно, всякому понятно, что снова наступали явления кислородного голодания, так как легкие опять недополучали артериальной крови.
Что же делать?
А что если разрезать тот естественный, но порочный недоразвитый клапан в легочной артерии, который всей беде причина?
Для такой операции требовался специальный, особый инструмент, который можно было бы ввести в легочную артерию и разрезать недоразвитый клапан внутри ее. Петр Андреевич пригласил в клинику мастеров с ленинградских заводов, советовался с ними, делал чертежи, рассматривал образцы будущего инструмента.
Только пятый образец удовлетворил ученого. Это был металлический зонд, внутри которого прятались ножички. В нужную секунду хирург нажимал на особую кнопку, ножички выскакивали и рассекали суженный клапан.
Таким образом, впервые была достигнута принципиальная победа: хирург не прибавлял пороков, а уничтожал один из них.
В самом деле, раньше при анастомозе подключичной артерии с легочной ни один из пороков не ликвидировался, напротив, сам анастомоз являлся еще одним, пятым пороком. Теперь же при рассечении клапана легочной артерии один из пороков ликвидировался.
Как всегда, как бывает чаще всего, первые операции проходили холодно, больные поправлялись. А потом, как говорит Петр Андреевич, «колеса повернулись обратно» — неудачи стали следовать одна за другой.
Нет, не потому, что подводил метод опери- рования, и не потому, что руки хирурга ста ли хуже работать. Неудачи случались оттого, что шире начали брать больных на опера- цию. Ну как не взяться за операцию, если тебя очень просят родители ребенка, если на тебя с надеждой и мольбой смотрят глаза ма- тери...
- Хирург ведь тоже человек, — говорит Петр Андреевич.
Но жизнь была неумолима и беспощадна. Она постоянно напоминала ученому о том, что желания и благие порывы его должны быть подкреплены надежной диагностикой и безукоризненной техникой.
Неудачи оттого и происходили, что диагностика и техника подводили врачей.
Мысль ученого работала дальше. Стали совершенствовать диагностику. Научились измерять кровяное давление в полости сердца. Овладели методом изучения газового состава крови в сердце. Наконец, освоили метод электрокардиографии внутри сердца.
Сложная новейшая техника дала свои благоприятные результаты: диагностика улучшилась, неудач стало меньше.
Однако ученый всё больше убеждался, что многие пороки нельзя исправить, если не раскрыть сердце. «Надо видеть то, что делаешь».
Вот тут-то и пришла мысль охладить организм. Гипотермия давала хирургам возможность работать на открытом сердце.
Первая операция при гипотермии на сердце с пороком, называемом «незаращение Ба-таллова протока», прошла благополучно.
— Теперь эта девочка замуж вышла, — говорит Петр Андреевич. — Приятно, знаете...
А дальше последовала новая волна неудач. Под гипотермией сердце можно выключать не более чем на десять минут. Больше не выдерживает мозг. Но что можно сделать за десять минут? Палец ампутировать за это время еще можно, а раскрыть сердце, ликвидировать порок и снова зашить рану за это короткое время — невозможно, это выше сил человеческих.
Метод гипотермии временно пришлось отложить и перейти на «искусственное сердце».
Так шаг за шагом, ощупью продвигался ученый.
Следует назвать некоторые цифры. За последние годы в клинике Петра Андреевича оперировано более шестисот больных с приобретенными, или, как их называют, митральными пороками, и около семисот больных с врожденными пороками сердца. Следует особенно подчеркнуть вторую категорию больных. Раньше без оперативного вмешательства больные этой категории, как правило, умирали в раннем возрасте. В настоящее время смертность составляет шесть — восемь процентов, точнее говоря, из каждых ста оперированных выживает девяносто два— девяносто четыре человека, причем смертность уменьшается с каждым годом.
Из ста обреченных — девяносто два — девяносто четыре спасенных!
Пройдут годы, вырастут эти дети, заведут свои семьи, обретут свое счастье, будут инженерами, учителями, врачами — полезными людьми. Только шрам на груди напомнит им об операции, о том, что живут они благодаря вмешательству смелого и беспокойного человека в белом халате.
Дата добавления: 2015-11-02 | Просмотры: 421 | Нарушение авторских прав
|