Я надеялся, что «белый кролик» подгонит нам на пробу свой знаменитый чистый ЛСД, но он хотел «подлечить» нас насчет музыки.
- Вам, ребята, нужен бас-гитарист. У вас в саунде дыра, бас делает его поплотнее.
Мы с Реем покивали в знак согласия, и доктор удалился.
- Если мы заставили его поволноваться, значит, мы все делаем, как надо, - заявил я.
- Да уж, теперь точно давайте не брать никакого бас-гитариста, - подтвердил Рей.
***
Мы играли по клубам в Лос-Анджелесе – «Hullabaloo», «Gazzarri’s» и других, месяца два - пока нас в марте снова не пригласили в Сан-Франциско. Так как наш альбом взлетел в чартах, на этот раз мы были хедлайнерами.
«Avalon» был еще одной «психоделической танцполщадкой» в Сан-Франциско. Им рулил мягкий и добродушный Чет Хелмс, местный промоутер с русыми волосами до плеч и густой бородой. Между Хелмсом и Биллом Грехемом из «Fillmore» велась серьезная конкуренция за музыкальные группы. Со временем группы пожестче, представлявших хардкор и андеграунд, перебрались выступать в «Авалон», послав Грехема за его агрессивное антрепренерство.
Как и «Филлмор», «Авалон» был большой, гулкой аудиторией. Еще одна эхо-камера. Эти залы нужно было плотно упаковывать людскими телами не из одних только экономических соображений; тела поглощали звук и делали акустику терпимой. Все стены и потолок были завешены белым полотном, для светового шоу. Светопредставление делали с помощью нехитрого устройства, состоявшего из стеклянных колб с подкрашенной водой, в которые лили расплавленный парафин и покачивали под музыку. Сквозь колбы пропускали свет и проецировали на стены и потолок. Эффект был убойный. Достаточно было просто войти в зал во время концерта – и вы оказывались в другом измерении. Музыка была гипнотической, и стены пульсировали в такт, играя миллионом оттенков и абстрактных картин. Форменный трип.
Концерты в «Авалоне» проходили соответственно. Полный отрыв укуренной башки. Мы выступали после группы под названием «Sparrow» и галлюциногенного сета «Country Joe». Публика была еще более не в себе, чем обычно, более восприимчивой к нашим сюрреалистическим образам. Накачанная психоделиками толпа жаждала музыки для головы – они хотели и вовсе отъехать. Их настрой вдохновлял на эксперименты.
Набитый под завязку зал, публика, развалившаяся на полу – почти никто не танцевал – все это напоминало огромный наркоманский притон. Марихуановый дымок клубился над головами. Мы вышли на сцену.
Мы сделали перерыв между «Light my Fire» и «The End». Во время паузы, перед нашим гипнотизирующим толпу выходом на «бис», я встал из-за барабанов и подошел к Рею, сидевшему за органом. Капли жидкого парафина, плававшие в цветной воде и проецировавшиеся на стены лучом прожектора, вызывали определенные ассоциации.
- Посмотри, такое ощущение, что кто-то там кончает перед увеличительным стеклом! – пошутил я, показывая на балкон, где расположились светотехники со своей аппаратурой.
- Эйзенштейновский монтаж, чувак, - гоготнул Рей.
«Авалон» был первым местом, где «The End» привлек к себе полное внимание. Когда раздались похожие на ситар звуки - Робби перенастраивал гитару на восточный лад - народ, казалось, уже вошел в транс, словно это была не настройка, а само произведение. Они встречали нас на полпути. Они хотели, чтобы мы увели их куда-то далеко вглубь – чего? В сердце тьмы, под звуки рока? В кроличью нору? Через черный ход? С Джимом, в качестве «Back Door Man-а»? (автор обыгрывает название песни. «Back Door Man» - привратник у черного хода, прим. пер.)
Световое шоу, которое проецировалось на сцену точно так же, как и на стены, взорвалось точно в такт с моими барабанами. Из-за ударной установки посреди сцены казалось, что я играю в самом центре гигантской, пульсирующей матки.
Джим воистину получил свое в это вечер. Мы все получили. Рей полностью погрузился в музыку, его голова повисла над клавишами, ритмично покачиваясь вверх-вниз. Настало время транса.