АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Когда мы вернемся, я позвоню

Джим спросил меня, перед самым началом записи этой песни, как лучше, на мой взгляд: «a thousand girls, a thousand thrills» (тысяча девушек, тысяча страстей, волнений, увлечений…) или «a thousand girls, a thousand pills» (тысяча девушек, тысяча пилюль, таблеток… прим пер.) Может, он старался быть поосторожней с пропагандой наркотиков? Думаю, да. Вероятно, он все еще продолжал баловаться с метедрином, как его кореш Феликс?

Хрустальный Корабль, Хрустальный Корабль… фраза крутилась у меня в голове. Это был псевдоним для «Doors», нашей четверки, собравшейся вместе в одной группе. Наверное, «мы» в «когда мы вернемся, я позвоню» - это просто о нас четверых. Мы действительно были вместе тогда, или, по крайней мере, так мы себя ощущали, садясь в самолет, чтобы лететь на наш первый концерт в Сан-Франциско.

***

Сан-Франциско, январь 1967

Это был всего лишь второй в моей жизни полет на самолете. Я занял место у окна рядом с Робби и нервно уставился в иллюминатор, когда самолет, вибрируя, разгонялся по взлетной полосе. Когда мы оторвались от земли, я перегнулся к сиденью спереди и улыбнулся Рею и Дороти. Рей усмехнулся в ответ, словно говоря: все путем, дружище.

Джим сидел через проход рядом с братом Робби, Ронни (он был нашим роуди, тур-администратором в этой поездке), уткнувшись в свой дневник и что-то записывал. Когда он на секунду поднял голову, короткая ухмылка пробежала по его лицу. Я чувствовал, с каким нетерпением он ждал наших первых гастролей.

Наш первый альбом, названный просто «The Doors», только что появился в продаже. «Экзистенциальный альбом», как выразился Рей в интервью, созданный «четверкой мужчин, исполненных невероятной страсти, готовых на все, умиравших от желания сделать это, записать диск, хороший диск и донести его до американской публики, в надежде, что публике он понравится».

Мы и подумать не могли, что ему суждено стать классикой и самым продаваемым из всех наших альбомов. Я чуял нутром, что «Light My Fire» - особенная. Переход от куплета к припеву заставлял что-то внутри меня плакать. Мы сделали все что могли, чтобы идеально аранжировать каждую из песен, и мы чувствовали, что весь альбом получился цельным и хорошо сработанным. Ничего лишнего. И Джим был счастлив тем, как вышел «The End», с его темным поэтическим потоком сознания, в сопровождении гитары Робби, звучавшей, как ситар.

Когда альбом был отпечатан, каждый из членов группы получил по десять копий. Я потянул пару дней, и прежде чем решился проиграть его родителям. Я очень гордился пластинкой, но переживал, как они отреагируют на «The End».

- Когда ты проезжала по Сансет Булевард, не обратила внимания на наш рекламный щит?

- Конечно, он такой огромный! – воскликнула мама.

- Я считаю, что Жак Хольцман – умница. Он президент нашей фирмы грамзаписи. Это была его идея. До сих пор, ты в курсе, биллборды использовали исключительно, чтобы продавать всякую фигню!

За несколько дней до того Билл Эрвин, журналист с радио, брал у нас интервью прямо возле нашего биллборда и прикалывался, выспрашивая у нас по поводу этой рекламной акции. «Вы нашли странный способ для рекламы пластинки, ребята. Я имею в виду, что биллборд нельзя послушать. А про «Doors» ведь еще никто пока не слыхал, верно?» Хольцман резко возразил, что этот огромный рекламный щит – это послание студии «Elektra» всей музыкальной индустрии, на заметку, чтобы обратили внимание на группу, к которой у его фирмы особое отношение. Жак, вовсе не склонный к расточительству, должно быть, держал руку на пульсе происходящего в музыке, если решил потратить полторы тысячи баксов на наружную рекламу.

- В общем… первая вещь называется «Прорваться Сквозь», - я призадумался, что сказать дальше. – Она быстрая и громкая… а вот следующая, называется «Душевная Кухня». Здесь очень приятный грув… да… и вообще она, в целом, приятная. Мне нравится ритм. Обратите внимание на слова: «Машины ползут, все набиты глазами, улиц огни льют бессмысленный свет, крыша течет, ты молчишь на измене, но есть одно место, где ждет нас приют»… Джим пишет невероятные тексты… «Хрустальный Корабль», это замечательная баллада. Вам понравится»… «Лиса Двадцатого Века» - это про одну милую девушку… «Алабама-Сонг» отличается.. она типа европейская… ну и последняя вещь на первой стороне, «Зажги Мой Огонь», которая, как я надеюсь, может стать хитом.

- Ну что ж, звучит довольно мило, - сказал папа, пока я переворачивал пластинку.

Погоди, папочка, сейчас ты услышишь «Конец», посмотрим, назовешь ли ты тогда нашу музыку «милой». Что же мне делать?... Может, сделать звук потише… или просто пропустить эту вещь.

- Это старый блюз, «Человек С Черного Хода». Мы его не сочиняли, но сыграли по-своему… «Я Смотрю На Тебя» - это еще про одну милую девушк… «Конец Ночи»,, про мистику, звучит немного мрачновато. Так прикольно создавать настроение вокруг стихов Джима… «Прими Все Так, Как Есть», Джим взял название у Махариши, учителя из Индии...

Ну, вот и приехали…

- А эта вещь называется «Конец»… она немного странная… Длинная… почти десять минут… Джим написал ее по мотивам древнегреческой трагедии… ээ… Эдип, кажется… Вы не читали?

Молчание.

- Я тоже не читал… это про то, как сын убивает своего отца, а затем… ээ… что-то такое происходит между ним и его матерью. Это все символически… я хочу сказать, Джим не имел в виду в прямом смысле.

Мама поерзала на стуле, затем снова, ей стало неловко. Я быстро опусти иглу на пластинку, чтобы прервать неловкую паузу.

Я слушал вместе с ними, переживая за каждый удар по барабанам.

«Йога подходит к объяснению того, как, вероятно, устроен человек, с такой же легкостью и непринужденность., с какой Денсмор переходит от легкого шелеста перкуссии к оглушительным ударам барабанов в самых тихих местах «The End», - написал обозреватель из «Vogue». Когда сеанс прослушивания у моих родителей был завершен, мы несколько минут сидели молча. Нам нечего было друг другу сказать. У мамы было такое выражение, будто она сейчас заплачет, отец держал на лице стоическую мину. Они натянуто поздравили меня, и я ушел. Уфф. Проехали.

***

«Break On Through» выбрали в качестве сингла, хоть я и переживал, что для массового рынка в этой песне слишком эксцентричный бит. Это была быстрая босанова, бразильский ритм, который я приспособил под свою манеру для этой песни. Как раз в это время бразильские музыканты проникли в американские чарты, «The Girl From Ipanema» босанова Антонио Карлоса Жобима взлетела на самый верх в категории джазовых записей. Но в «Break On Through» мы придали этому ритму гораздо более жесткое, роковое звучание. «Twntieth-Century Fox» тоже казалась нам вещью для сингла, но припевы там звучали слишком по коммерчески, слишком попсово, и мы не хотели, чтобы именно эта песня представляла наш саунд, который мы считали более бескомпромиссным.

Когда вышел сингл с «Break On Through», мы упросили всех наших друзей и близких, чтобы те звонили на радиостанцию и заказывали эту песню. Все двадцать четыре часа каждый из нас был одержим одной мыслью о том, как оторвать группу от земли. Когда мы не репетировали, мы спали. Когда мы ели, мы говорили о группе.

Однажды я позвонил, наверное, в пятнадцатый раз за день, на станцию KRLA, чтобы сделать заказ. Я представился как Фред Шварц из Вест Корина, на что они ответили: «Мы знаем кто вы, и если вы не перестанете звонить, мы выбросим вашу пластинку из студии к черту!»

Я искренне надеялся, что не поломал нашу карьеру еще до того, как она началась.

«Break On Through» медленно поднялся до номера 11 в Лос-Анджелесе. Она даже попала в нижние строчки национальных чартов, но только на пару недель.

Дейв Даймонд, местный диск-жокей который крутил свои диски из психоделических глубин «Алмазной Шахты» (так называлась его передача), пригласил Робби и меня к себе домой, чтобы показать нам пачки писем слушателей с заказами «Light My Fire» - семиминутной версии, которую ему хватило смелости дать в эфир в эпоху жесткого трехминутного формата. Он сказал, что нам надо решиться сократить песню до стандартных трех минут и издать ее как сингл. Нам не понравилась идея сократить наши джазовые соло, но мы были согласны с Дейвом, что «LMF» может стать хитом. Ротшильд, однако, не проявил никакого энтузиазма, когда мы пришли к нему с этой идеей. Он с неохотой согласился сократить песню, со словами, что он все равно не верит, что у нее есть шансы. К счастью, наш альбом продавался по десять тысяч экземпляров в неделю, так что Жак Хольцман вознамерился издать еще один сингл, когда мы появились на психоделической концертной сцене в Сан-Франциско.

***

Город у Залива. Всего лишь час лету от Л.А., и мы уже катили по туннелю Бродвей в «Swiss American Hotel» на Норт Бич, дешевую гостиницу напротив «Jazz Workshop» и «Mike’s Pool Hall», где поэты и писатели вроде Джека Керуака и Лоуренса Ферлингетти оттягивались в пятидесятых. Книжная лавочка «City Lights» была в одном ряду с порно-кинотеатрами, на улице, которая дальше переходила в район итальянских кафешек.

Казалось очень богемным сыграть в Сан-Франциско, городе поэтов и кислотных рок-групп. Местные группы относились друг к другу почти по-братски, что меня особо восхищало. Я говорю «почти», потому, потому что самые заядлые музыкальные фрики стали тыкать пальцами и смотреть сверху вниз на «Jefferson Airplane», когда те начали нормально зарабатывать. «Greateful Dead», которые иногда раздавали публике кислоту на концертах, считались реальной крутизной. «Country Joe» и «Fish», звучали, как сама кислота. С мощным ревером и многократными повторами они пели: «ТВОЯ твоя СЕРЕБРЯННАЯ серебряная ПЛОТЬ плоть ЗА за ТОНКОЙ тонкой ДВЕРЬЮ дверью МОИХ моих ГЛАЗ глаз глаз глаз глаз». Местные сказали, что мы звучим похоже на «Country Joe», но основанием для этого было только то, что у нас был похожий состав – и мы и они использовали орган. Стихи Джима определенно отличались от «Твой жадный рот мой голод возбуждает и я встал в полный рост для любви».

Сан-Франциско был символом контркультурного движения. Билл Грехем, местный рок-антрепренер, лаконично сформулировал это в «Chronicle»: «Сочетание потока людей со всей страны и лояльность властей, которые, по идее, должны были бы стараться душить эту страсть к самовыражению у всех этих молодых людей посредством музыки, поэзии и театра, и были причиной того, что Сан-Франциско стал Меккой».

Стены домов и ограды по всему городу были разрисованы галлюциногенной живописью, и Сан-Франциско производил впечатление одного сплошного калейдоскопа. Дом на Хэйт-Эшбери, где жили «Dead», расписанный в цвета радуги, был своего рода «резиденцией» движения хиппи. А по другую сторону залива находился студенческий городок Университета Беркли, колыбель либерального активизма. Страной уже два года как правил Линдон Бейнс Джонсон, избранный в качестве президента № 36, и он продолжал эскалацию необъявленной войны во Вьетнаме, под аккомпанемент речей о «Великом Обществе» и о «Войне с Бедностью». Чем достал до невозможности. В воздухе пахло бунтом.

Ближе к полудню мы уселись в такси и поехали через весь город в «Fillmore East Auditorium».

«Филлмор». Внешне ничем не примечательное здание из коричневого кирпича, концертный зал в пригороде, на границе с хулиганскими черными кварталами. Билл Грехем, трансплантированный нью-йоркер с нью-йоркерской хваткой, устраивал здесь концерты таких групп, как «Airplane», «Dead», «Country Joe» и «Big Brother And the Holding Company». Он проявил истинное новаторство в том, что психоделические рок-группы проходили у него одним списком вместе с блюзовыми и джазовыми исполнителями типа B.B. King и Woody Herman. Для Жака Хольцмана было большой удачей уговорить его дать нам выступить. Но «Break On Through» уже был у людей на слуху, и это заработало нам право сыграть на разогреве у «Young Rascals» и «Sopwich Camel», двумя куда более раскрученными и приличными, по сравнению с нами, коллективами. Мы высадились из такси перед служебным входом в концертный зал, прямо в разгар уличной сценки: пара хиппанов пытались пробить контрамарки на вечерний концерт. Вид за углом налево напоминал Гарлем, с местными черными братками, распивавшими из бутылок в бумажных пакетах.

Мы прошли в пустой зал, слегка огорошенные его размерами. Тут, ни с того ни с сего, возник злобный дяденька с характерным нью-йоркским акцентом. Он тащил за шкирку какого-то пацана, и вопил на весь зал: «Хотел пролезть на шару, да? Get the fuck отсюда!». Он поддал бедолаге ногой под зад и спихнул со ступенек. Мы были в легком шоке. Так состоялось наше знакомство с Биллом Грехемом, хозяином заведения.

Вечером нас отвели в гримерку на балконе. Публика уже начала прибывать, нам предстояло играть первыми, и я сказал Рею:

- Спущусь в зал, погляжу, чем народ дышит.

- Ты только смотри, сам там не надышись, - предупредил Рей.

Робби взглянул на меня, продолжая настраивать гитару, и вновь погрузился в свой предконцертный отмороз. Реакция публики его не интересовала, он был всецело поглощен своей игрой. Мне наоборот, всегда было важно заранее определить, что за публика и с каким настроением. Я считал, что это может помочь мне правильно выстроить наше выступление и что-то изменить, если нужно.

Я не мог поверить своим глазам, глядя на толпы фриков, заполнявших стоячий партер. Грехем встречал народ у входа и вручал каждому по яблочку из здоровенного мешка. Он вел себя совершенно иначе и казался другим человеком, милым и приятным. Часть публики уже танцевала, импровизируя под Отиса Реддинга: пластинку крутили через звуковую систему на сцене. Грехем явно знал, что делает. Другие укладывались прямо на пол. Волосатый народ был весь в бусах, феньках и в дашики - широких цветастых рубахах в афро-стиле. Уличное язычество.

Толпа была возбуждена, явившись на концерт с фестиваля-митинга «Human Be-In» в Парке Золотых Ворот (Golden Gate Park). Мы тоже побывали там, в первой половине дня. Было похоже на огромный пикник на природе, с марихуаной вместо еды. Там собралось двадцать тысяч хиппи и много знаменитостей. Поэт-битник Гэри Снайдер трубил в огромную морскую ракушку. Среди других Бродяг Дхармы, явившихся а парк, были поэты Аллен Гинсберг, Лоуренс Ферлингетти и Майкл МакКлюр, ставший позже близким другом Джима. Также присутствовали представители нарко/гуру культуры: Ричард Альберт (он же Рам Дасс) и Тимоти Лири, кислотный король. Все хорошо провели время, оттягиваясь за мир на этом первом love-in в истории.

Когда мы вышли на сцену в «Филлморе», публика встретила нас сдержанно, возможно, потому что все ждали «Young Rascals» или, скорее, потому что никто не знал, чего от нас ожидать. У нас не было бас-гитариста, в отличие от всех групп, к которым они привыкли, и мы сразу погнали довольно мрачную, зловещую волну. Отчасти в ответ на холодный прием - мы сами побаивались - но через пару номеров Джим понял, что это сработало, и продолжил в том же духе.

Все равно, оставалось ощущение, что к нам присматриваются, как к чужакам, потому что мы были из Л.А.

Тем вечером мы не «убрали со сцены» никого из конкурентов, но люди в первых рядах глазели на нас так, словно мы явились с другой планеты. С раскрытыми ртами и выпучив глаза. Во время соло Робби в «Spanish Caravan» Джим стал на колени перед Робби, разглядывая вблизи, как бегают его пальцы. На репетициях я тоже частенько просил Робби поиграть фламенко, чтобы полюбоваться на его звукоизвлечение. Его правая рука выглядела, как краб со многими ножками, ползающий по струнам.

В отчетах написали, что мы группа, которую лучше видеть, чем слышать, возможно, из-за кожаных штанов Джима. После того, как у нас появились деньги не только на жратву и аренду жилья, мы начали призадумываться насчет гардероба. Мы больше не обсуждали, как кому из нас одеваться. Рей продолжал носить костюмы или спортивные курточки. Джим облачился в кожу, а мы с Робби стали одеваться в стиле хиппи. Флауэр-пауэр. Рубахи без воротничков и сюртучки а-ля Неру. Все - кричащих цветов. Иногда меня посещали сомнения по поводу некоторых из моих прикидов: я опасался, что людям больно смотреть на меня без темных очков.

В этот вечер во время нашего выступления самый большой рев в зале поднялся, когда Рей сказал, что мы были в парке на лавине.

Когда мы отыграли, я отыскал свободное место в толпе, поглядеть на «Rascals». Я следил преимущественно за их барабанщиком, Дино Данелли, он был хорош, крутил в воздухе палочки и не смазал ни одного бита. Я должен был признать, что группа свое дело знает туго. Певец и гитарист выдали весь стандартный набор рок-н-рольных поз и телодвижений. Одновременно, послушав их поп-саунд и сравнив его с нашим, я убедился, насколько мы серьезней. Мы хотели быть большим, чем просто развлечение. Как сказал в то время Рей: «Мы стремились, чтобы наша музыка вызвала короткое замыкание в уме и позволила подсознанию течь свободно». Другими словами, мы хотели быть группой, которая заставит вас призадуматься, когда вы будете идти домой с концерта.

Три недели спустя «The Doors» снова выступали в Филлморе, открывая концерт, на этот раз перед «Greateful Dead» и «Junior Wells and his All-Stars».

Оусли Стенли III, подпольный химик и звукорежиссер «Dead», явился к нам за сцену, поболтать. У него были длинные, светлые, свисающие прядями волосы, и он носил круглые очки в проволочной оправе а-ля Бен Франклин.

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 559 | Нарушение авторских прав