АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

III. Социальное значение патентов на изобретения

_ 7. Таким образом, современное правосознание признает за изобретателем право получить денежное вознаграждение за свой труд. Даже такие ярые противники патентного права, как Chevalier *(33) во Франции или Bфhmert *(34) в Германии, возражали, в сущности, не против принципа вознаграждения, а лишь против формы, в которой это последнее будет гарантировано *(35).

Можно указать несколько таких форм вознаграждения, в свое время предложенных в теории или на практике. Так, например, очень нередко и в настоящее время изобретатели защищают свои права без патентов - путем сохранения изобретения в секрете *(36). Так называемые секреты фабричного производства охраняются в одном исключительном случае и русским правом *(37), но в сущности могут быть полезными только крайне редко. Причиной этого являются два обстоятельства: во-первых, не все изобретения могут быть эксплуатируемы в тайне; состав большинства химических продуктов, раз они пущены в продажу, может быть установлен анализом, а изобретения механические, эксплуатируемые распространением экземпляров в публике, и вовсе не могут быть сохраняемы в тайне (косилка, винт парохода и т. д.). Во-вторых, для многих изобретений охранение секрета сопряжено с такими трудностями, что вызываемые ими расходы не окупают получаемой прибыли. Ввиду всего этого фабричные секреты могут только в исключительных случаях служить для защиты прав изобретателя. С социальной точки зрения фабричные секреты вредны, ибо существование их может растягиваться на неопределенно долгий срок, и, кроме того, они всегда соединены с риском утраты, забвения.

Другой способ заключается в предложенной одним французским экономистом *(38) свободной фабрикации изобретений всяким желающим, при условии уплаты изобретателю в течение 25 лет некоторой части (2-5%) продажной цены. Этот способ аналогичен с французской организацией взимания авторского гонорара за драматические произведения и с итальянской системой domaine public payant; в пользу его говорит то обстоятельство, что изобретатель получал бы вознаграждение, не обременяя промышленность монополией. Но на практике эта система никогда испробована не была и, вероятно, последовательно проведена быть не может.

Третий способ заключается в неоднократно предлагавшейся выдаче изобретателям денежных или почетных наград *(39). В единичных случаях эта мера предлагалась даже для замены авторского права *(40). Главным поборником этой системы нужно считать англичанина Macfоe, неоднократно возбуждавшего в "Обществе социальных знаний" в 60-х гг. вопрос о замене патентов наградами *(41). Практика, однако, дает только единичные примеры употребления подобного способа вознаграждать изобретателей. Во Франции, например, 12 сентября 1791 г. был издан специальный закон о вспомоществованиях и наградах артистам и изобретателям *(42); награды выдавались по двум категориям: за изобретения, требующие для своего осуществления предварительных денежных затрат, и за изобретения, не требующие таковых; каждая категория, по важности изобретения, была разделена на три класса. Статья 11 предусматривала, что взявший патент не мог являться соискателем награды. На практике закон применялся всего 2-3 раза *(43). Кроме этого закона, можно указать еще и на сепаратные указы, обешавшие выдачу премии за изобретение определенного способа или прибора. Декретом 7 мая 1810 г. Наполеон обещал награду в 1 милл. франков тому, кто изобретет лучшую машину ткать лен. Впрочем, обещание это не было исполнено по отношению к Ph. Girard'y, действительно изобретшему такую машину *(44). На последней парижской выставке был произведен конкурс спасательных аппаратов для погибающих при кораблекрушениях; премией являлись 100 т. фр., пожертвованных наследниками известного специалиста по патентному праву, A. Pollock'a, погибшего с женой на пароходе "La Gascogne".

У нас в России также можно указать некоторое количество примеров денежных премий, выданных изобретателям. Так, 15 февраля 1840 г. М. С., обсуждая "прошение академика Якоби о выдаче ему беспошлинной 10-летней привилегии на изобретенный им способ производить металлические слепки посредством электромагнетизма", постановил, "принимая во внимание важную пользу, которую можно ожидать от разнообразных применений открытия г. Якоби к художествам и ремеслам, предложить ему, вместо привилегии, денежное от правительства вознаграждение, а открытие обнародовать и предоставить на пользу общую *(45) ".Тот же М. С. 19 декабря 1829 г. постановил "вместо просимой привилегии, присвоить юнкеру похвалу и предоставить его вниманию министра финансов *(46) ". А 14 июля 1834 г. назначена была целая комиссия "для определения наград мастерам, отличающимся, при особом усердии, искусством в работах и изобретательностью *(47).

Если бы система денежных и почетных наград была последовательно осуществимой на практике, то, конечно, она с успехом могла бы бороться с системой монопольно-патентной. Но именно практическое ее осуществление представляется трудноисполнимым. Не говоря уже о том совершенно нежелательном вмешательстве государства в хозяйственные и коммерческие дела, которое бы она вызвала,- нельзя не заметить, что всякая оценка изобретений была бы сопряжена с колоссальными трудностями *(48), в особенности если вспомнить, что, при современном развитии международного оборота, пришлось бы давать вознаграждение не только своим изобретателям, но и иностранцам, уже награжденным на родине. Но даже предположив, что оценка эта была исполнимой вещью, можно спросить себя, с одной стороны, какие расходы легли бы на бюджет, если бы государство собралось по заслугам вознаграждать Пастеров, Кохов, Бессемеров, Сименсов и Эдисонов, а с другой - не слишком ли платонической мерой явилось бы дарование изобретателям орденов и иных чисто внешних наград. Недаром один докторант середины этого столетия пишет: "Nullus facile reperietur inventor qui honores a summo imperante pro officiis praestitis tributos contemnat: nйe tamen expectandum, solis honoribus, utut splendidis, eum fore contentum... Res quidem eo redivet, ut inventer honoribus oneratus, imitationi liberoque concursui tradens inventionem, egestate mox ipse vexaretur, quo honores oblati magis ludibrio quam saluti ei essent *(49)

Наконец, как четвертый способ вознаграждать изобретателей я должен отметить предложение Е. Р i с а г d ' a *(50), прошедшее в литературе незамеченным, но, может быть, имеющее будущность, несмотря на всю свою кажущуюся смелость и неопределенность. Я не отрицаю, говорит он, необходимости защищать интересы изобретателей, но утверждаю, что выдача патентов есть способ рудиментарный, несовершенный, частью, бьющий далее цели, а частью - недостаточный. Зачем законом установлять, что все изобретения будут защищаемы 15 лет, в то время как для крупных изобретений этот срок недостаточен, а для мелочей - слишком велик? Или зачем постановлять, что из двух одновременных изобретателей получит патент тот, кто первый подаст прошение, так что опоздавший исполнить формальность будет лишен всех плодов своего труда? Не лучше ли сделать закон более гибкий, т. е. не лучше ли распространить на изобретения начала "concurrence dйloyale *(51) ", этого удивительно полезного в руках просвещенных судей оружия? Разве тот, кто позаимствует у соседа изобретение, не совершает акта нечестной конкуренции? и т. д. Конечно, было бы просто доказать трудную осуществимость на практике предложения Picard'a: так просто, что я даже не стану делать этой работы *(52). Если я, однако, упомянул о его проекте, то только потому, что я вижу в нем правильную руководящую точку зрения вообще для обсуждения норм патентного права: возможно, меньше формальностей; допущение только тех формальностей, которые сделаны в интересах третьих лиц.

_ 8. Недостаточность всех перечисленных способов обеспечивать изобретателям получение вознаграждения заставила обратиться к системе выдачи так называемых патентов (привилегий) на изобретения. Вознаграждение изобретателя ставится, путем выдачи патента, в органическую зависимость, во-первых, от достоинств изобретения: удачно изобретение, публика раскупает его охотно, и изобретатель собирает обильную жатву в качестве единственного производителя данного продукта. Во-вторых, оно ставится в зависимость и от усердия, которое проявляет изобретатель в столь трудном деле, как распространение новой идеи: изобретение может быть очень важным, но изобретатель не получает крупного вознаграждения до тех пор, пока он не примется энергично за социально-полезную роль пропагатора *(53).

Наконец, в-третьих, вознаграждение уплачивается также и пропорционально полученной публикой выгоде.

Таким образом, всякая патентная система создает органическую связь между успехом изобретения и размерами вознаграждения, регулируя почти автоматически второе по первому. Если прибавить к этому, что выдача каждого патента, как государственный акт, соединена с опубликованием патентуемого способа и что, следовательно, сборники выданных патентов могут служить полезным средством для распространения новейших технических сведений *(54).

_ 9. Однако эта система имеет много противников, и я позволю себе вкратце остановиться на формулируемых против нее возражениях. Сделаю я это не потому, чтобы эти возражения имели особо высокое научное значение, но потому, что обсуждение их позволит мне дать одному специальному вопросу патентного права несколько иное освещение, чем то, которое обыкновенно дается.

Отправная точка всех возражателей заключается в следующем. Сущность патента, говорят они, состоит в том, что государство дает определенному индивиду исключительное право фабриковать данное изобретение, т. е. запрещает всем остальным людям заниматься изготовлением того же предмета. Но в таком случае, говорят они, привилегия на изобретение есть не что иное, как новый, усовершенствованный и измененный вид монополий *(55). Один получает исключительное право изготовлять и продавать то, что - без вмешательства государства - могли бы фабриковать и продавать многие. А раз патент есть монополия, то против него могут-де быть сделаны все те возражения, которые повели к повсеместному уничтожению и других промышленных и торговых запрещений. Патенты, напр., а) увеличивают стоимость патентованных продуктов и б) вредят нормальному развитию промышленности.

Ad a. Хотя и были попытки доказать, что патенты будто бы не удорожают продукта, однако попытки эти очевидным образом несостоятельны. Они сводятся к двум утверждениям: 1) что выдача патента на новое изобретение не может повысить цены на аналогичные, ранее известные продукты и 2) что патентованный продукт будет находить сбыт только в том случае, если - при равной эффективности - он будет продаваться, по крайней мере, не дороже непатентованных *(56). Оба эти соображения совершенно правильны, но они не касаются сущности дела. Если изобретен и патентован способ делать соду на 50% дешевле, то несомненно, что это обстоятельство не повысит цены на непатентованную соду; но столь же несомненно, что публика будет переплачивать за монопольную патентованную соду дороже, чем сколько она впредь за нее платила бы при отсутствии патентов. Если угодно, можно это положение формулировать так: патенты не повышают цен, но мешают ценам спускаться до того уровня, который определился бы нормальной стоимостью производства по патентованному способу *(57).

Ad b. Увеличивая стоимость продукта, патентная монополия соединяется, кроме того, и со всеми теми остальными неудобствами и стеснениями для третьих лиц, которые вообще свойственны этому виду правомочий. Если представить себе, что в Германии в настоящее время действует свыше 20.000 патентов, т. е. на каждую из трех больших отраслей промышленности свыше 6.000, а на каждый из 97 классов почти 200 патентов, и что в Соед. Штатах ежегодно выдается свыше 25.000 новых патентов,- то мы признаем совершенно справедливыми жалобы тех промышленников, которые утверждают, что они часто лишены возможности совершенствовать свои производства только потому, что "куда ни ткнешься, везде стоит чужой патент". Самые ничтожные усовершенствования, до которых естественным образом доходит мало-мальски толковый рабочий, оказываются "патентованными": фабриканту, желающему развивать свой способ производства, приходится чуть что не содержать специального юрисконсульта для дачи заключений о том, не нарушает ли сделанное нововведение чей-либо чужой патент *(58). Но этим дело не ограничивается: на заводах Шнейдера установлено, как правило, брать патенты на все, даже малейшие, нововведения только потому, что бывали случаи появления шантажистов, бравших патенты на "изобретения", подмеченные ими где-нибудь на заводе и затем патентованные только для целей вымогательства *(59). Благодаря всему этому число патентов и, следовательно, "разгородок в области техники" все растет и растет. В результате может получиться, что всякий промышленник будет иметь свой патент - и мы вернемся к злоупотреблениям ancien rйgime'ной промышленности.

_ 10 Как ни вески эти возражения, но, повторяю, они представляют мало научного интереса. В самом деле, современная жизнь не только не выработала институтов, могущих заменить патентное право, но даже повела - в последнее время - к необычайному развитию этой последней дисциплины: лучшее доказательство, что патенты не так уж вредны для промышленности. Следовательно, соображения о повышении цен и о стеснениях, создаваемых патентами, могут иметь значение только для политики права: догматика не должна воздерживаться от изучения многообещающего института только потому, что он напоминает средневековые Bann-, Brenn-, Wege- и Miillrecht'ы. В своем месте я постараюсь доказать, что патенты действительно ближе всего подходят по своей юридической структуре к средневековым монополиям (см. послесловие, II). Но я думаю, что сходство или несходство разбираемого института с какими бы то ни было, даже весьма антипатичными, былыми явлениями не должно и не может влиять на самый характер исследования; простой тезис, но часто упускавшийся из виду исследователями. Настолько, между прочим, часто упускавшийся из виду, что вопрос о "монополистических тенденциях патентов" повлиял косвенным образом даже на структуру ныне действующих патентных законов. И для того, чтобы выяснить именно это влияние, я и предпринял настоящий анализ.

Дело заключается в следующем. Все перечисленные нападки на патентную систему произведены были главным образом в третью четверть XIX века. Манчестерская школа в свое время как один человек поднялась против патентов, "последнего остатка средневековых монополий". И в этот момент (конец 60-х гг.) увлечение идеями экономической свободы было настолько велико, что, любопытное явление! - среди сторонников патентной системы не оказалось ни одного человека с достаточным научным мужеством, чтобы сказать: "Пусть патенты - монополия, а я все-таки их защищаю". Такое уже время было: "Monopolii sola vox homines offendebat sufficiebatque ad tollendam omnem disputationem ulteriorem".

Поэтому разбираемая контроверза приняла с самого начала любопытнейший характер: с одной стороны, противники патентной системы, по принципу "то, да не то", старались не настаивать слишком уж энергично на монопольном характере патентов, чувствуя, что в случае уничтожения этих последних трудно будет заменить их чем-либо другим и несправедливо будет оставить их не замененными. С другой стороны, сторонники патентов - вопреки здравому смыслу - выбивались из сил, чтобы доказать, что патенты не имеют монопольного характера.

А так как - в силу общеэкономических причин - войско противников патентной защиты к середине 70-х гг. быстро растаяло, то сторонники и позволили себе "выйти на площадь и кричать: мы победили!". На самом же деле контроверза осталась нерешенной; одна сторона не слишком старалась доказывать правильное решение, а другая считала нужным верить в решение неправильное; из этого большого толку выйти не могло.

_ 11. Но все это имело бы лишь академическое значение. Беда началась там, где специальная контроверза о монопольном характере патентов - по странному стечению обстоятельств - произвела влияние на чисто практические приемы изучения деталей патентного законодательства, особенно de lege ferenda.

Произошло это любопытнейшее взаимодействие столь отдаленных двух факторов следующим путем. Чувствуя свою слабость по вопросу "патент и монополия", сторонники патентной защиты постарались перенести центр тяжести всего обсуждения в область, казавшуюся им менее щекотливой. Такой областью избраны были рассуждения о пользе патентов для развития промышленности. "Патентное право чрезвычайно способствует развитию промышленности". Этот аргумент сделался быстро любимым пунктом всех обсуждений. И так как многие прибегали к нему для того, чтобы заглушить последние угрызения собственной своей совести ("а ведь я, кажется, защищаю монополию!"), то очень скоро этот "тезис" стал выкрикиваться чуть не истерическим образом.

Дурной пример подала в этом отношении С.-Американская конституция. Статья 1 _ 8 этого акта гласит так: "Конгресс будет иметь право способствовать развитию наук и полезных искусств, выдавая, на ограниченный период времени, исключительные правомочия эксплуатировать сочинения и открытия". Поверхностному наблюдателю легко было увлечься этим бесполезным введением в законодательный акт момента цели и, идя по такому пути, несколько сгустить краски *(60): "Либеральный закон о патентах... есть основание всякого прогресса торговли и промышленности *(61) (groundwork of ail progress)". Еще шаг вперед по тому же пути,- и мы переходим в область утверждений совершенно фантастических. Отчего зависит превосходство английской промышленности? - оттого, что Англия первая ввела закон о патентах *(62). Для сведения укажу, 1) что в первые сто лет действия закона 1623 г. в Англии выдано было 430 патентов, т. е. по 4,3 в год, а в следующие сто лет - 4293 патента (Propr. Ind., XVI, стр. 121.), т. е. 42,9 в год. Если английская промышленная эволюция была следствием выдачи 4 патентов в год, то каждый патент должен был обладать особой, магической силой. 2) В работе G. Bry (Histoire economique et industrielle de l'Angleterre, Paris, 1900), подробно анализирующей вопрос об этой эволюции, нигде даже не упомянуто слово "патент":". Отчего в С. Штатах изобретатели обнаруживают такую деятельность? - не от дороговизны рабочих рук и не от других каких-либо экономических причин, а оттого, что в С. Штатах действует наиболее совершенный патентный закон *(63). Отчего в Китае и в Персии мало развита промышленность? - оттого, что в этих государствах нет законов о патентах *(64). Отчего развивается за последнее время немецкая промышленность? - оттого, что в 1877 г. издан хороший закон о патентах *(65). Близорукое преувеличение относительной важности специально изучаемого предмета вообще встречается часто. Но в аргументах тенденциозных это преувеличение переходит всякие границы. Аргумент о влиянии патентов на развитие промышленности преподносится поэтому публике иногда в такой форме: "Патентные законы создают громадное количество (enorme Anzahl) важных изобретений" *(66), или: "Благосостояние страны прямо пропорционально числу лет существования в ней хорошего патентного закона" *(67). Дальше, кажется, некуда идти; но один из чересчур старательных защитников патентов доходит до еще большего абсурда: "En 1848 on n'a pas rencontrй un seul brevetй derriиre les barricades (sic!); vous voyez bien que pour l'effet moral seulement, la multiplication des brevetйs dans un pays serait une garantie de tranquillitй pour l'Etat". Положим, это написано несчастным графоманом Jobard'ом; но напечатана эта глупость все-таки в Journal des Economistes, XLI, стр. 447.

_ 12. Изложенного выше (I-II) было бы достаточно для того, чтобы оценить по справедливости только что приведенные преувеличения. Я указывал, что изобретения имеют важное значение в жизни современных народов (_ _ 1-5),- что изобретатели как социальный класс заслуживают защиты (_ 6),- наконец, что патент есть лучшая, но не единственная из форм такой защиты (_ _ 7-8). Однако ввиду наличности только что приведенных ярко тенденциозных преувеличений я позволю себе специально остановиться на вопросе о значении патентов для развития промышленности, т. е. именно патентов, а не изобретений и не изобретателей.

Прекрасный материал для решения этого вопроса представляет одна швейцарская брошюра, изданная в самый разгар борьбы за издание закона 1888 г. Брошюра эта отличается необычайным спокойствием тона и содержит материал, взятый из чистейших первоисточников; поэтому она и является крайне ценной. Она представляет результат опроса ста пятидесяти швейцарских фабрикантов и называется, "Ueber die Einfuhrung des Schutzes der Erfmdungen, Muster & Modellen, herausgegeben vom Bureau der Kaufmвnnischen Gesellschaft, Zurich, 4°, 1886". В продаже ее, кажется, нет: я лично пользовался экземпляром Бернского бюро.

Если решающим моментом в развитии изобретательности и промышленности, говорит редактор брошюры, является наличность закона о патентах, то в странах, не дающих защиты изобретателям, замечалась бы бедность технического творчества *(68). Между тем, напроверку, оказывается, что швейцарская промышленность, несмотря на ее малое количественное развитие, дала, даже безотносительно, очень много полезных изобретений, особенно в области машиностроения *(69). Значит ли это, что патенты совершенно бесполезны? Было бы ошибочно делать такое поспешное заключение, говорит редактор, так как условия фабричной деятельности разнообразны и допускают очень мало обобщений. Всякая фирма завоевывает себе широкий рынок только путем специализации; но чем больше проведена эта специализация, тем меньше фирма нуждается в патентах, ибо производимый ею тип машин делается "до того совершенным, что эти машины, как организмы с ярко выраженной индивидуальностью, в конце концов исключают всякую возможность подражания *(70) ". Опять-таки, чем крупнее специализированное производство, тем меньше нужны ему патенты: подражания, в силу естественных причин, не в состоянии возвыситься до оригинала. Мелкая же, не индивидуализированная промышленность часто нуждается в искусственной монополии *(71).

С другой стороны, нельзя огулом говорить о необходимости патентов для всяких фирм, независимо от их положения на рынке. Фирма старая, с упрочившейся репутацией, почти не нуждается в патентах, так как ее клиенты никогда не предпочтут дешевку-подражание испытанным фабрикатам долголетнего поставщика. Происходит это не от чувства какого-либо сентиментального пиетета, а от сознания правильно понятого коммерческого интереса: в крупных, сложных изобретениях всегда выгодно покупать у самого изобретателя, потому что он выносил и выхолил изобретение и, конечно, лучше других справляется с ускользающими от хладнокровного взгляда контрафактора мелочами. Всякий долголетний труд имеет тенденцию к "самовознаграждению" в форме естественной монополии *(72). Наоборот, фирма молодая, с репутацией неустановившейся и с опытностью невыработанной, не может завоевать себе обширную клиентелу иначе, как покрыв себя искусственной монополией *(73).

Сам изобретатель нуждается или не нуждается опять-таки в патентах в зависимости от его отношения к данной отрасли производства. Если он не принадлежит "zur Branche", то, как бы талантлив он ни был, он может наметить только направление, в котором надо двигаться к изобретению, только указать руководящую идею. Для того, чтобы добиться изобретения в актированной форме, он должен прибегнуть к помощи специалиста. Это общение специалиста-конструктора с интуитивным изобретателем облегчается патентными правом. Если же, наоборот, изобретение сделано самим специалистом, то он, выпуская новый продукт на рынок, обыкновенно приобретает естественный "Vorsprung", могущий заменить ему всякий патент *(74).

Наконец, нужно ли думать, что при отсутствии патентов изобретатели совершенно лишены вознаграждения? Это было бы неосновательным предположением, ибо патенты только регулируют то, что вырабатывает предварительно сама жизнь. Раз оказана услуга, естественное взаимодействие человеческих интересов приводит к тому, что услуга эта не остается без эквивалента. "Разве мы не платим изобретателям? - говорит один крупный конструктор. - Мои машины подвергаются постоянным усовершенствованиям, но это не значит, что все эти усовершенствования исходят из специального технического отделения моей фабрики. Наоборот, мелкие, но наиболее ценные улучшения обыкновенно намечаются теми рабочими-ткачами, надсмотрщиками, мастерами и инженерами, которые в Швейцарии и по всей Европе постоянно стоят при моих машинах. И я был бы не на высоте моего положения, если бы я не старался обеспечивать себе доставление сведений о всех этих мелочах, в сумме создающих исключительное совершенство моих фабрикатов. Все эти непосредственные работники знают, что я плачу широко за всякую - даже мелкую - мысль, полезную для моего производства. И делается это без всяких патентов" *(75).

_ 13. Из всего сказанного видно, насколько осторожно надо обращаться с аргументом о влиянии, будто бы производимом институтом патентного права на развитие промышленности. Оказывается, что не всякая форма промышленности нуждается в патентах; что не всякая фирма и не всякий изобретатель принуждены обращаться к искусственной монополии для того, чтобы обеспечить сбыт своего произведения и уплату своего изобретательского гонорара; наконец, что наличность патентной защиты вовсе не есть conditio sine qua non наличности многочисленных изобретений и развитой промышленности.

Конечно, мыслимы такие конъюнктуры, в которых существование патентов может послужить непосредственным рычагом для подъема изобретательской деятельности. Так, несомненно, что наличность чужого патента часто заставляет конкурентов изобретать суррогаты чужого изобретения для того, чтобы не быть уничтоженными конкуренцией. Калильный колпачок Ауэра вызвал массу подражаний: всякий фабрикант газовых горелок стремился что-нибудь "изобрести" для того, чтобы не погибнуть в неравной борьбе с Новым светом. Многие из подобных изобретений даже удостоились выдачи патентов; но ни для кого не тайна, что все эти изменения в десятых процентах содержания циркония или церия - по сравнению с важностью основной идеи - имеют совершенно ничтожное значение и были сделаны только для того, чтобы обходить основной патент. Патент на пневматическую шину также вызвал массу новых изобретений в вентилях, способах прикрепления, устройстве оболочек и т. д., но во всей громадной массе этих изобретений нужно строго различать две категории: 1) изобретения, вызванные действительными потребностями новой промышленности, жизненными условиями спроса, предложения и технической необходимости ("нельзя ехать, пока не решена данная проблема!"), и 2) квазиизобретения, "усовершенствования", вызванные наличностью чужих патентов, которые надо было обходить. И, конечно, никто не предположит, что - не будь патентов - мы и теперь все еще ездили бы на Dunlop'овской шине первого образца с примитивным вентилем. Вентиль стали изменять и улучшать не потому, что есть патентные законы, а потому, что старый вентиль выпускал воздух.

Нужно несколько выше ценить влияние естественных условий и несколько меньше верить в воздействие покровительственных законов на хозяйственную жизнь страны. Еще старик Бокль постоянно подчеркивал мысль о невозможности влиять посредством законов на развитие духовной деятельности народов. Неужели на рубеже XX века мы будем думать, что государству достаточно пообещать хороший патент для того, чтобы изобретатели стали изобретать, а промышленность - развиваться? Действительно, в странах с развивающейся промышленностью замечается и увеличение числа выданных патентов. Но отсюда заключать о патентах-причине и о развитии-следствии - столь же ошибочно, как, например, утверждать, что в комнате от того становится жарче, что ртуть термометра повышается.

Таким образом, все сказанное может быть сведено к следующей формуле: развитие промышленности в каждой данной стране зависит от причин социально-экономических, колоссальных по своей сложности; развитие промышленности вызывает увеличение числа делаемых изобретений; умножение изобретателей, все в большем и большем количестве ропщущих о своей беззащитности, служит побудительной причиной для издания патентных законов. Понятие причины и следствия должны быть, таким образом, переставлены. Патентные законы не могут влиять на развитие промышленности страны иначе как в весьма отдаленных своих последствиях.

_ 14. Изложив таким образом сущность аргументов о будто бы особенном значении патентной защиты для развития промышленности и дав посильную оценку этих аргументов, я, в заключении этого отдела, должен еще указать, в чем заключаются те практические последствия, которые, как я намекал выше, проистекли из аргумента: "Патенты выгодны для промышленности".

Я указал, что этот аргумент был тенденциозен, т. е. что он под видом одного тезиса доказывал, implicite, еще и второй: "Патенты настолько выгодны, что им можно простить их монопольный характер". Тенденциозность создала гипертофирование. А писатели новейшей генерации, забывая историю эволюции аргумента о пользе патентов, стали обращаться с "аргументом" как с нормальным, т. е. стали оперировать с ним в нормальных логических модуляциях, забыв о "коэффициенте приближения". Безобидная забава сделалась источником ошибок.

Поясню на нескольких конкретных примерах генезис этих ошибок.

Патенты, an und fur sich, суть монополии. Следовательно, рассуждают авторы, сами по себе они вредны и несимпатичны. (Всякой монополии имманентна-де несправедливость!) В патентах, значит, невозможно искать внутренней, самой себе довлеющей справедливости. Но патенты выгодны для промышленности. Следовательно, патенты надо обсуждать не по их отношению к интуитивным идеалам добра и зла (это-де для монополии немыслимо!), а лишь по отношению к требованиям целесообразности. Патент не может способствовать развитию промышленности indirecte (развитием общей правообеспеченности), ибо самый его источник заклеймен пятном "монополия". Пусть же он способствует промышленности directe, помимо справедливости и, при случае, вопреки справедливости.

Типичным писателем в этом направлении является H. Mittler *(76). Он выставляет как основное положение следующую посылку *(77): "Законодатель, выдавая патенты, поощряет развитие промышленности, так как творческий гений находит импульс к труду в обещании широкого вознаграждения". Поэтому "основные принципы патентного права лежат вне области этических требований" *(78). Каковы бы ни были наши интуитивные воззрения на справедливое и несправедливое, законодатель ими руководиться не может; он прежде всего должен-де обращать внимание на ту пользу, которую извлечет промышленность из конкретного постановления *(79). Норма может быть целесообразной, несмотря на ее противоречие с воззрениями народа на правообеспеченность. "Es ist nicht ein Recht... sоndern aus Zweckmussigkeitsrticksichten eingefUhrter Schutz (Reuling)". Против таких принципов нельзя не бороться со всей возможной энергией: они открывают слишком широкий простор необузданному субъективизму.

Другой пример. В 1894 г., в С.-Петербурге, вышла в свет брошюра А. Гурьева "О привилегиях на изобретения", с motto: "Америка для американцев". Господин Гурьев раньше, чем обсуждать проект Русского Технического общества, задает себе вопрос: "К какой области государственной деятельности относятся законы о привилегиях на изобретения?" И указывает, что на этот вопрос может быть будто бы дано три ответа: законы о привилегиях относятся или к международному, или к гражданскому праву, или к "экономической политике" (стр. 6). Уже самая постановка вопроса является странной: зачем эти мудрствования нужны? и как норма патентного закона может быть международным правом? Но уж если отвечать на вопрос, то надо ответить: патентное право - ни то, ни другое и ни третье, а все вместе, ибо это есть гражданское право, имеющее (как и всякое другое гражданское право) некоторую экономическую подкладку и иногда защищаемое в области международного оборота. Но автор не довольствуется таким простым решением дела; для него патенты относятся не к международному и не к гражданскому праву, а только к одной экономической политике. Arg.: "Мы видим законы о привилегиях в Уставе о промышленности (!), и выдаются они Министерством финансов, а не иностранных дел или юстиции" (стр. 9). Поэтому "русские законы о привилегиях на изобретения должны быть звеном в стройной цепи мероприятий русского правительства" для развития отечественной промышленности (стр. 8), "наравне с покровительственными пошлинами, вывозными премиями, возвратом акцизов и т. д." (стр. 7). Таким образом, трехчленная секвенция обращается в двучленную; вместо того чтобы сказать: "Патенты обеспечивают получение вознаграждения изобретателя и благодаря этому способствуют развитию промышленности", г. Гурьев говорит: "Патенты должны способствовать развитию и т. д., даже вопреки правам изобретателя".

Практически эта перестановка Zweckmoment'a оказывается очень важной. Нужно ли защищать иностранных изобретателей? Г. Гурьев отвечает со своей точки зрения совершенно последовательно: нет, не нужно, ибо иностранные изобретатели берут патенты за границей, и поэтому русскому правительству достаточно будет переводить на русский язык все иностранные сборники выданных патентов (с описаниями) для того, чтобы русская промышленность могла даром ознакомляться со всеми новыми успехами заграничной промышленности (стр. 27). "Даровое пользование изобретениями всего цивилизованного мира - это сделка, колоссально выгодная для нас" (стр. 23). Спорить против такой аргументации очень трудно. Пока вопрос обсуждался попросту, с точки зрения справедливости и несправедливости, он, конечно, не возбуждал ни малейшего сомнения. Но когда задаются желанием предугадать, будет ли данное постановление выгодно промышленности или нет, то почва под ногами становится зыбкой, а все аргументы - спорными, проблематичными. Постановление ведь может оказаться выгодным непосредственно и крайне вредным в общей своей тенденции, могущей губительно повлиять на понижение общекультурного уровня. В конце концов, дело доходит до того, что г. Гурьев указывает как на достоинство предложенной им системы на следующее обстоятельство: "В случае осуществления предложенного принципа в России (особенно в западном промышленном районе) разовьется экспорт "штучных" патентованных за границей изделий". Значит уж очень эластичен пресловутый Zweckmoment, если он оправдывает даже покровительство "промышленникам", ввозящим в Пруссию контрабандой изобретения, изготовленные с нарушением прав немецких патентодержателей. Принцип "интуитивного чувства справедливости" менее моден, но, конечно, способен дать более надежные критерии добра и зла *(80), не получив патента именно во Франции. А поэтому вовсе не давать иностранцам патентов.".

Третий пример. В С. Штатах существует постановление, по которому изобретатель может в течение 2 лет публично испытывать свое изобретение, не лишаясь права на получение патента. Обсуждая это постановление - в сущности, весьма полезное и целесообразное, Jagеr *(81) аргументирует следующим образом: цель патентов - сообщение публике сведений о новых изобретениях; если изобретатель принужден делать свои опыты публично (воздушный шар!), то это - его несчастье; публика узнает о его изобретении ipso facto, и давать ему патент нет надобности, ибо преследуемая цель уже достигнута. В этом рассуждении опять-таки целевой момент играет несоразмерно важную роль. Надо было бы сказать: строитель нового воздушного шара работает одинаково с изобретателем химического секрета; следовательно, он имеет и одинаковое право на получение патента, так как двигает промышленность прежде всего убеждение, что suum cuique tributum erit. Делать же несправедливость во имя спорно-достижимой цели - с государственной точки зрения вредно.

Резюмируя все сказанное, я позволяю себе утверждать, что в патентном праве, так же как и в других дисциплинах, преувеличение методологического значения идеи Zweck'a - вредно. При равной правовой ценности двух норм понятие непосредственной пользы может служить дополнительным критерием. Основным же идеалом для юриста не может служить что-либо иное, кроме развития абсолютной правообеспеченности. Все прочее к этому критерию приложится само собой.

Дата добавления: 2015-09-27 | Просмотры: 934 | Нарушение авторских прав