АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Амазонка в панцире

Когда женщин называют безобидными, некоторые из них приходят в неистовство;

Они стремятся стать злыми, подражая мужчинам,

И это у них получается. Ругаясь, посасывая сигары и устраивая бешеные скачки в постели,

Идя напролом, ударяя без раздумий, с бесстыдством во взгляде, движимые тщеславием

В ожидании славы: они даже пишут, как мужчины!

Каролин Кайзер

Согласно легенде в культуре амазонок было принято обесценивать мужчин, не разрешая им занимать властные позиции. Часто женщины-амазонки превращали мужчин в рабов и использовали как обезличенных самцов для деторождения. Таким образом, статус отца был фактически упразднен, и сам отец оставался безымянным. Дочерей обычно возвеличивали, тогда как родившихся мальчиков часто калечили и заставляли делать домашнюю работу. Таким образом, мужчины лишались и своей физической силы, и своего положения в социуме. Такому сообществу не были нужны мужчины, ибо все их функции приняли на себя женщины. Они были известны как дикие и мужественные воительницы и охотницы, бесстрашные всадницы. И такой же паттерн они формировали у своих дочерей. Опять же согласно легенде, они даже лишали себя правой груди, чтобы точнее стрелять из лука. По некоторым сведениям амазонки считали себя дочерьми Ареса, бога войны и агрессии: от него они унаследовали воинственность и благодаря ему стали называться «женщинами-воительницами».

Образ амазонки может служить мифологическим выражением стиля жизни многих женщин, которые бессознательно идентифицируются с маскулинностью. Если у женщины был беспечный и безответственный отец, который не был эмоционально вовлечен в отношения с дочерью, то у нее часто формируется паттерн, характеризующийся негативным отношением к отцу. В таких случаях дочь скорее всего отвергает своего отца (и даже мужчин вообще) на сознательном уровне, ибо ее жизненный опыт ей подсказывает, что он ненадежный человек. При такой психологической реакции существует тенденция к бессознательной идентификации с маскулинным началом. В отличие от женщины, основной идентичностью которой является беспомощная девочка и которая проживает паттерн пуэллы, женщина-амазонка идентифицируется с маскулинной силой и мощью.

Таким же образом, если в существующей культуре фигуры, воплощающие отцовское начало, проявляют безответственность в оценке фемининности, то негативная реакция на такой безответственный авторитет становится неизбежной. Должно быть, в нашей современной культуре этот паттерн является преобладающим.

В книге Джун Зингер «Андрогинность» можно найти следующее описание современной женщины-амазонки:

Амазонка – это женщина, черты которой, как правило, ассоциируются с маскулинной сущностью, но вместо интеграции маскулинных аспектов, которые могли бы сделать ее сильной как женщину, она идентифицируется с силовым аспектом «маскулинности». Вместе с тем она отвергает способность вступать в отношения, то есть лишает себя тех качеств, которые традиционно ассоциировалось с фемининностью… а потому личность женщины-амазонки, которая ради силы отказывается от возможности вступать в отношения с другими людьми, становится односторонней, а следовательно, женщина-амазонка становится жертвой именно тех качеств, которые она пыталась подавить.[49]

Зачастую женщина, у которой сформировалась маскулинная идентичность как реакция на безответственного отца, лишается связи с жизнью ради удовлетворения потребности в силе, которую реализует посредством самозащиты, оберегая себя от всего, что не может контролировать. Фактически она попадает в ловушку «панциря амазонки», могущественной Персоны, которая может не соответствовать ее сущности, так как эта Персона является реактивной, а не формируется из ее внутреннего фемининного ядра. Довольно часто такой женщине оказываются недоступны ее чувства, восприятие и сила фемининных инстинктов.

В наше время и в нашей культуре мы видели появление фемининной реакции на «отцов», которая направлена против власти коллективной маскулинности. И мы видели, как женщины самоутверждались подобно амазонкам; наверное, они могли бы считаться самыми сильными женщинами из известных в истории. Коллективная маскулинная власть так обесценила фемининность, что лишила ее возможности действовать в качестве самодостаточного и родственного духовного начала. Однако в своем ригидном отношении к фемининности взгляды маскулинности были односторонними и иррациональными. Коллективная маскулинная власть вела себя по отношению к фемининности, как невнимательный отец. Согласованные усилия женщин, направленные на изменение этой ситуации в культуре, а также борьба женщин за возможности фемининного бытия и осознание фемининности как явления были очень важны для повышения уровня сознания всего общества – и женщин, и мужчин. Вместе с тем женщины предпочитают идентифицироваться с маскулинностью и подражать ей. Все это привело к стиранию различий между мужчинами и женщинами. Когда женщины стремятся одержать победу над мужчинами, идентифицируясь с ними, уникальность фемининности незаметно обесценивается, так как подразумевается, что маскулинность обладает большей силой. Такая реакция женщин вполне понятна, учитывая эти тенденции в нашей культуре. Вместе с тем, в конечном счете, разве реальный вызов не заключается в том, чтобы научиться ценить истинную уникальность фемининности?

На эту тему в 1904 году Рильке говорит в «Письмах к молодому поэту»:

В процессе нового самораскрытия девушки и женщины не будет проявляться ничего иного, кроме подражания маскулинному поведению: и в его хороших, и в его плохих чертах, и следования маскулинным профессиям. Когда пройдет неопределенность этого переходного периода и станет ясно, что женщины всего лишь испытали на себе все изобилие и все превратности таких (зачастую смешных) внешних превращений лишь затем, чтобы очистить свою собственную природную сущность от искажающего ее влияния другого пола. Женщины, у которых жизнь пребывает и распространяется более непосредственно, более продуктивно и более уверенно, обязательно должны стать в своей основе более зрелыми, более человечными, чем легковесный мужчина, которого не увлекает в глубину от поверхности жизни бремя плода, находящегося внутри его тела и который, будучи опрометчивым и самонадеянным, обесценивает все, что, по его мнению, он любит. Эта человечность женщины, которую все время порождали ее страдания и ее унижение, станет заметной, когда она отбросит все конвенциальные условности, которые приобрела фемининность, подвергнутая изменениям ее внешнего статуса, и те мужчины, которые сегодня еще не ощущают ее приближения, будут удивлены и даже поражены ею,.. наступит время, когда имена девушек и женщин больше не будут означать лишь нечто противоположное маскулинности; они будут иметь некий свой собственный смысл, который побудит задуматься не о каких-то дополнениях и ограничениях, а только о жизни и бытии: о фемининном человеческом создании.[50]

С моей точки зрения негативная реакция на безответственного отца, не выполняющего свой отцовский долг и в своем индивидуальном, и в своем культуральном проявлении, может служить необходимой стадией развития женщины и на индивидуальном, и на культурном уровне. Но, как и Рильке, я считаю, что это лишь очередной шаг в развитии фемининности. В этой главе я хочу исследовать некоторые разновидности поведения женщины, которые могут быть реакцией на отношение к ней нерадивого отца, то есть речь пойдет о защитном «панцире амазонки». Кроме того, я хочу рассмотреть возможности трансформации этого реактивного аспекта в направлении истинной активной фемининности. Мне бы хотелось еще раз подчеркнуть, что эти разновидности паттерна «амазонки» не являются «типами» или «категориями», к которым можно было бы отнести каждую женщину[51]. Скорее они относятся к феноменологическому описанию тех разновидностей поведения, которые проявляются в жизни женщины в виде реакции на поведение нерадивого и безответственного отца.

1. СУПЕРЗВЕЗДА

Наверное, самая обычная реакция женщины на безответственного отца – желание сделать то, что не сделал отец и чего он не добился в социальной или профессиональной сфере. Ощущение идентичности и отношение к работе, которых не удалось добиться отцу, в таком случае достигает его дочь. Однако тенденция компенсировать недостатки отца часто приводит дочь к перенапряжению в работе и стремлению к сверхуспешности; такой паттерн поведения в наше время хорошо известен как паттерн трудоголика. Зачастую женщина остается сухой, лишенной связи со сферой своих чувств и инстинктов. Это часто заканчивается депрессией и потерей смысла жизни, ибо в конечном счете идентификации с работой оказывается совершенно недостаточно.

В повести Сильвии Плат[52] «Под стеклянным колпаком» раскрывается такой тип поведения, а также характерные для него опасности. Главная героиня повести, Эстер Гринвуд, в основу образа которой легли собственные переживания писательницы, была студенткой-отличницей, которая прекрасно успевает по физике, хотя ненавидит ее; она заставляет себя быть успешной во всем независимо от того, что чувствует. Мы встречаемся с ней, когда, став победительницей конкурса, в качестве вознаграждения она получает возможность целый месяц жить в Нью-Йорке в качестве высокооплачиваемого сотрудника престижного нью-йоркского журнала мод. Эстер, как и других победительниц конкурса, поселили в специальный отель для женщин под названием «Амазонка» – там жили преимущественно богатые девушки. Сама Эстер вышла из бедной среды: ее отец умер, когда ей было всего девять лет. И несмотря на то, что как будто теперь пришло время радоваться жизни и наслаждаться достигнутым успехом, она сама ничего не испытывает кроме тоски и уныния. Вот что она думает:

Они могли бы сказать: смотри, что может случиться в этой стране. Девятнадцать лет девушка живет в неком захолустном городишке; она такая бедная, что не может позволить себе купить журнал, а затем она попадает в колледж и выигрывает призы то здесь, то там и заканчивает тем, что смотрит на Нью-Йорк как на свой собственный автомобиль. Только я ни на что не смотрела – даже на саму себя. Я просто носилась из своего отеля на работу и на тусовки, а с тусовок – обратно в отель и снова на работу, как онемевший троллейбус. Наверное, я должна была радоваться так, как радуется большинство других девушек, но я не могла вызвать у себя такую реакцию. Я ощущала себя абсолютно безмолвной и совершенно опустошенной: так должен себя чувствовать глаз торнадо[53], который тупо продвигается вперед среди всеобщего шума.[54]

Добившись успеха, Эстер пребывает в глубокой депрессии. Независимо от того, чем занята и чего достигла, она не видит в жизни никакого смысла. Выжить в такой ситуации она пытается, пряча истинные чувства за циничным юмором и высмеивая, каждого встречного. Точно так же в сарказме она находит защиту от собственных чувств, поэтому отношения с мужчинами не складываются из-за ее отчужденности и отстраненности, ибо на все происходящее она смотрит глазами постороннего наблюдателя, а не участника событий. Ее отношения с мужчинами – не общение с субъектом, а взгляд на объект, причем с насмешкой. Например, она коллекционирует мужчин с интересными именами. Однако за этой холодной установкой стоит страх быть отверженной. Этот страх проявляется в ее высказывании: «Если вы от человека ничего не ждете, то никогда не разочаруетесь в нем»[55]. В отношениях с мужчинами Эстер ощущает себя покинутой – в первую очередь из-за смерти отца, а затем это ощущение воспроизводится в череде холодных и отчужденных отношений. Она считает мужчин «женоненавистниками». Ее слова:

Я стала понимать, почему женоненавистники могут делать из женщин таких дур. Женоненавистники – как боги: они неуязвимы и во всем опираются на власть. Они спускаются вниз, а затем исчезают. Вам никогда не удастся поймать ни одного из них.[56]

Подобно отцу, который умер и таким образом бросил ее, женоненавистники совершенно непредсказуемы и независимы.

Вернувшись домой, в маленький городок, после месяца работы в Нью-Йорке, Эстер ожидало длинное лето и ничегонеделание, ибо на этот раз она потерпела неудачу. Она хотела поступить на литературные курсы, но у нее не приняли заявление. Ее инертность и депрессия постепенно становились все сильнее, ибо она не знала, что делать. Сначала она пыталась заполнить вакуум, образовавшийся в жизни, ленью и сном. Но постепенно заснуть становилось все труднее, и ее начали преследовать бессонница и суицидальные фантазии. Единственный выход из тупика – попытаться себя убить, но и эта попытка оказалось безуспешной. Лишенная отцовской поддержки, она наблюдала рядом с собой лишь бесконечные страдания матери и ощущала, что и она сама и ее отношения с другими людьми становятся все более обезличенными; и наконец, она почувствовала, будто находится под стеклянным колпаком, где не хватает воздуха и с каждым вдохом трудней дышать. По словам Эстер, «человеку, находящемуся под стеклянным колпаком, бледному и заторможенному, весь мир представляется кошмарным сном»[57].

Оказавшись в клинике, Эстер, по счастью, попадает к понимающей и эмоционально теплой женщине-терапевту. В терапевтических отношениях девушка наконец получает от чужого человека то, что было ей необходимо как воздух и то, что никогда не получала от отца и матери: понимание и нежность. И, наконец, благодаря этим отношениям Эстер находит в себе силу и мужество повернуться к миру лицом, но уже без той непоколебимой жесткости, какая была у нее раньше, а просто, по ее словам, ставя перед миром «знаки вопроса», которые хотя и не дают иллюзии абсолютного контроля и всемогущества, но, как ей кажется, обязательно раскроют перед ней ее возможности и смысл существования.

Основную роль в формировании этого паттерна играет не отец, который рано умер и лишил дочь своего воздействия, а мать с характерным для нее маскулиноподобным отношением к работе по типу «амазонки» и мученицы. Следовательно, через мать, подавлявшую все свои чувства, и осуществлялось маскулинное влияние на дочь. Мать даже не могла выразить скорбь по умершему мужу, отцу Эстер. И сама Эстер тоже не горевала, когда отец умер, хотя в какой-то момент ей захотелось прийти на его могилу и там наконец оплакать его смерть: слезы ручьями текли по ее лицу. Именно посещение кладбища привело ее к попытке самоубийства – это было бы самое ужасное, что могло бы случиться, доведи до конца она свою попытку, зато Эстер попала в клинику, где ей оказали помощь. До этого она нигде не находила признания, оставаясь такой, какой была раньше. Ее способ выживания заключался в развитии маскулинной части ее личности и формировании идентичности, в основе которой лежала внешняя успешность. Однако она с пренебрежением относилась к своим и чужим фемининным чувствам, а потому оказалась отрезанной от собственной фемининной сущности, потеряв смысл жизни в облике женщины.

Довольно часто в семьях, где нет отца, а мать принимает на себя маскулинную роль, у дочери отсутствует не только подлинная модель маскулинности, но и модель фемининности, которую девочка обычно заимствует у матери. В таком положении и оказалась Эстер. Поразительно, насколько часто бывает, что первую помощь в подобных случаях оказывает посторонняя женщина, у которой интегрированы маскулинное и фемининное начало. Для конкретного переживания, обусловленного отсутствием отца, вполне вероятно, такое связующее звено, созданное женской мудростью, окажется наиболее эффективным.

Однако прежде всего в данном случае в интеграции нуждаются фемининные компоненты, которые до сих пор оставались неразвитыми. Разумеется, их гиперкомпенсация за счет трудоголизма и навязчивого стремления к успеху также не дают соединения с духовной стороной маскулинности. Но чтобы вступить в контакт с маскулинным компонентом, следует в первую очередь обратиться к фемининным чувствам и инстинктам. Это вовсе не значит, что упорная работа и стремление к успеху неважны; однако источником подлинной самореализации женщины должен быть общий центр ее личности, а не какой-то его сектор. Благодаря воссоединению с фемининностью отношение к работе должно строиться на собственном основании. Современное женское движение развивалось, пожалуй, подобно процессу внутреннего странствия Эстер. Женщины, видя, что мужчины не проявляют уважения к их способностям, их уникальности и их возможностям, реагировали на это, утверждая свою силу и отвергая мужчин, что вполне понятно. При этом их скрытая модель самовыражения зачастую была маскулинной, что и внешне выглядело как подражание мужчинам. Ключевая проблема заключается в том, чтобы женщина осознала, насколько важно для нее восстановить связь с фемининностью, чтобы оставаться женщиной и ценить в себе это. Избегать работы – вовсе не лучший способ реализовать фемининный потенциал; основной путь реализации пролегает через соединение с фемининными корнями, которые станут основой для уникального развития женщины как женщины.

«Суперзвезды» часто приходят на анализ, испытывая эмоциональное истощение от работы и страдая от неудовлетворенной потребности в близких отношениях с другими. Довольно часто они чувствуют, что мужчины их боятся, потому что они смогли добиться успеха и стать самостоятельными. Своей «звездностью» они, возможно, компенсируют слабость отца, который не смог самореализоваться. Я подозреваю, что эти женщины в семье воспитывались как сыновья, а отец таким образом пытался компенсировать собственные нереализованные возможности.

Одной женщине с таким паттерном, когда она проходила анализ, приснилось, что она купила очень тяжелую зимнюю шубу у крупного ученого, который ее обманул. Эта шуба была ее «панцирем амазонки». Во сне женщина-аналитик ей сказала, чтобы она сбросила шубу и попыталась взлететь. Женщина осознала, что все ее многочисленные успехи оказались компенсацией близких отношений, и почувствовала себя обманутой тем, что ей все время приходится работать, вместо того чтобы чувствовать себя свободно: играть и просто быть, – то есть тем самым она отвергала в себе ребенка. Другой моей клиентке – весьма профессионально успешной – часто снилось, что она в ярости кричит на слабого, бессильного мужчину, имевшего над нею какую-то власть. В этом он был похож на ее отца, поведение которого характеризовалось неактивностью и бессознательными проекциями. Она тоже стремилась быть сверхуспешной, тем самым компенсируя влияние как депрессивного и бездеятельного отца, так и честолюбивой матери, которой тем не менее так и не удалось реализовать себя. Впоследствии моей клиентке часто снились игривые мужчины и дети, и через эти сновидения в конце концов раскрылась светлая сторона ее личности, которая смогла проявиться и в ее отношениях с другими людьми.

2. ПОКОРНАЯ, ПРЕИСПОЛНЕННАЯ ДОЛГА ДОЧЬ

Другой пример паттерна амазонки можно увидеть в фильме Ингмара Бергмана «Лицом к лицу»[58]. Главная героиня, Йенни – психиатр, компетентный и способный специалист, добросовестный, ответственный и уравновешенный. Она замужем за талантливым коллегой психиатром, у них есть дочь, и жизнь ей кажется спокойной, успешной и предсказуемой. После нервного срыва, и попытки совершить самоубийство она попадает в психиатрическую клинику. В фильме делается акцент на галлюцинациях и сновидениях Йенни, которые возвращают ее в те времена, когда еще не была сформирована ее рациональная адаптация.

В начале фильма одна из пациенток бросает ей вызов, обвиняя в том, что Йенни неспособна любить и проявлять слабость, что она надевает маску Персоны психиатра, чтобы удержать власть и контроль. Эта открытая конфронтация дает начало борьбе, порожденной бессознательным. Когда уезжают муж и дочь Йенни, она на два месяца остается с бабушкой и дедушкой. Ее начинают преследовать воспоминания, она мысленно возвращается в те места, где она росла, и эти образы и сновидения постепенно вторгаются в ее хорошо структурированную жизнь, как бы воспользовавшись ее усталостью, эмоциональной истощенностью и перегруженностью работой. Перед ней снова и снова появляется образ страшной старухи в серо-черном одеянии, с вытекшим глазом. Этот образ символизирует слепой и вместе с тем бросающийся в глаза комплекс исполнения долга, который руководит жизнью Йенни. В детстве она была очень привязана к отцу, очень доброму человеку, однако он был алкоголиком. Мать и бабушка осуждали отца и смотрели на него снисходительно, и потому Йенни стала стесняться его внимания, его объятий и поцелуев. А затем произошло несчастье: родители погибли в авиакатастрофе. Йенни воспитывается в доме бабушки, где царит жесткая дисциплина: никакого плача, никакой мягкости, слабости и лени, никаких удовольствий. Ценились долг, дисциплина и контроль. В процессе адаптации своего Эго Йенни «прогибалась» – сперва для того, чтобы стать хорошей дочерью, а затем – добросовестной, ответственной и надежной взрослой женщиной. Она была преисполнена ответственности по отношению к проекции, исходящей от бабушки, однако внутри нее скрывался измученный строгостью эмоционально истощенный ребенок.

Когда у Йенни начинаются галлюцинации, в ее психике происходит борьба с образами людей, от которых ей изо всех сил хотелось избавиться. Однажды она увидела себя одетой в красное и лежащей в гробу: она была мертва, но при этом чувствовала себя живой. Она старалась освободиться, и край ее красного платья показался из гроба. Но священник взял бабушкины ножницы и аккуратно обрезал подол, чтобы материя не мешала ему закрыть крышку, и Йенни уже никто не мог увидеть. В знак протеста Йенни зажгла огонь прямо в гробу; на мгновение снова показалось красное платье, в гробу послышалась борьба, а затем все поглотило пламя.

Здесь образно говорится о том, что чувства Йенни, запертые внутри, как бы покоятся в гробу и стремятся из него выбраться, они хотят жить. Священник с бабушкиными ножницами – это прежние силы, которые принуждали Йенни исполнять долг, контролировать себя и свое поведение. Бабушкины ножницы пытаются отделить Йенни от ее чувств – от красного платья. Но в итоге разгорается огромное пламя страсти, которое невозможно погасить.

После нервного срыва и попытки самоубийства Йенни смогла прийти в себя и получить новые инсайты именно благодаря этой галлюцинации. Ей становится ясно, что, стараясь все держать под контролем, она душит себя и губит свою жизнь. Теперь ей стало ясно, что, пока она не освободится от стремления к контролю, она не сможет ни радоваться жизни, ни общаться с дочерью, ни любить ее. В итоге, как и у Эстер, все остается под вопросом. Нервный срыв прошел; она многое осознала, и у нее появились возможности жить по-новому. Однако Йенни все еще стоит на пороге той жизни, в которую должна вступить, чтобы открыться себе и другим. Фильм, как его задумал Бергман, на мой взгляд, заканчивается обнадеживающе: вернувшись в дом бабушки, Йенни поняла, что та уже стара и многое пережила и что теперь «в каком-то смысле бабушка стала меньше, не слишком, но довольно заметно»[59]. Символически это означает, что негативное влияние бабушки стало менее существенным. И вдруг Йенни ощутила пробудившееся внутри настоящее чувство к ней. Когда Йенни вновь видит саркастичную старуха с вытекшим глазом, теперь она ведет себя по-дружески, проявляя к ней понимание и сочувствие, необходимые для трансформации язвительной, негативной внутренней фигуры.

Основная проблема женщин, оказавшихся под воздействием паттерна «покорной, преисполненной долга дочери», заключается в том, чтобы увидеть, что этот обязывающий паттерн был сформирован кем-то другим. Таким женщинам важно понять, что этот образ у них является спроецированным, а не собственным. Хотя такая «покорная, преисполненная долга дочь» кажется воплощением праведности и добродетели, она вместе с тем отвергает свою Тень и все, что ей соответствует в жизни, в том числе творческие возможности. Отрицая существование важной части личности, она, в конечном счете, теряет связь с Самостью. Нет ничего удивительного в том, что женщины, играющие эту роль, чаще всего жалуются на эмоциональное истощение, опустошенность и отсутствие смысла. Таким образом, данный тип женщины имеет тенденцию скрываться за Персоной, созданной в соответствии с образом, который в действительности ей чужд, и ощущение долга и взятых на себя обязательств, как правило, имеет отношение к очень строгой авторитарной структуре. В историческом плане примерами воплощения такого паттерна могут послужить многие монахини, ибо их учат быть послушными дочерьми, подчиняющимися матушке-игуменье, которая, в свою очередь, подчиняется жесткой авторитарной системе. Эта система требует, чтобы монахини прятали свое тело. По традиции облачение монахинь играет роль панциря и служит для того, чтобы скрыть их фемининность и защитить от мужчин и мирских соблазнов. Как мне сказала одна монашенка, «теперь передо мной стоит задача сбросить “панцирь амазонки”». Избавиться от панциря или сбросить с себя Персону – значит стать открытым для темных и слабых сторон своей личности, которые были подавлены или вытеснены ради подчинения сильному, жесткому авторитету, и также отказаться от контроля, установившегося в силу такого подчинения, а это опасно, ибо подавленная сторона личности остается неразвитой и примитивной. И если темные стороны личности будут раскрываться бессознательно, это может произойти неожиданно, как у Йенни, вызвав нервное потрясение.

«Покорная, преисполненная долга дочь» попадает в услужение другим, препятствуя развитию собственных творческих способностей и межличностных отношений. У одной знакомой женщины, которая играла роль обязательной дочери, был отец, который не одобрял ее выбор профессии. По его мнению, женщины могли работать лишь ассистентками, а быть врачами, адвокатами, профессорами – мужское дело. Поэтому дочь, закончив учебу, ушла из той области, в которой получила образование. Но ей очень хотелось стать «настоящим» профессионалом. У нее тоже была тайная фантазия о том, что она уходит в монастырь и для этого должна сжечь все тетради и остричь волосы. На мой взгляд, в этой фантазии ясно видно, что нужно было принести в жертву, чтобы заслужить любовь отца, – а именно ее творческую энергию. Затем ей приснился сон. Она вышла замуж за короля и забеременела, но не от него. Но король (который для нее символизировал отца) не хотел ребенка, так как новорожденный мог испортить его родословную. Поэтому король посадил ее в тюрьму. Чтобы совершить побег, ей пришлось убить монахиню и переодеться в ее платье, чтобы ее не узнали. В каком-то смысле женщина прятала за монашеским облачением свои творческие возможности, ибо они оставались скрытыми. Будучи прилежной ученицей в школе, она чувствовала, что должна вести себя так, чтобы учителя были ею довольны, там самым также отыгрывая роль послушной дочери. Вместе с тем она точно знала, что в конце концов ей придется покинуть их и строить свою жизнь. Поэтому она постоянно чувствовала себя виноватой перед ними, потому что должна уйти от них и жить своей жизнью, ибо ей нужно было избавиться от отцовских проекций. Но она чувствовала вину и перед собой, потому что до сих пор от них не ушла. Поэтому выход был один – оставаться в изоляции, то есть скрываться за монашеским облачением. Но после того как она проделала серьезную внутреннюю работу, ей стали сниться победы. В одном сне беременная женщина выиграла дерби в Кентукки. Для нее этот образ символизировал признание ее собственных творческих возможностей.

3. МУЧЕНИЦА

Еще одной разновидностью «панциря амазонки» является образ мученицы; для подобного стиля жизни характерны бездеятельность и пассивная обидчивость, а чаще всего на лице такой женщины заметна маска обреченной на страдания. Такой тип женщины показан в фильме Федерико Феллини «Джульетта и духи»[60]. Джульетта, которую называют «печальное личико», состоит в конвенциональном браке без любви. Рядом с усталым, эмоционально отстраненным и неверным мужем Джульетта, закрыв на все глаза, старается казаться довольной и счастливой женой. В первый раз она испытала потрясение во время спиритического сеанса, когда духи сказали ей: «Ты никому не нужна; для всех ты – ничто». Она попыталась не обращать внимания на это послание, но ее захлестнули детские воспоминания. Среди них были прекрасные образы детства, но также возникли и другие воспоминания: о матери, холодной, строгой и равнодушной, об отце, жестоком и безжалостном, как фашисты. Родители отправили ее в приходскую школу, где она в учебном спектакле играла роль мученицы. Как только к Джульетте вернулся образ мученицы, приговоренной к сожжению на костре, ей вспомнился дед, энергичный, неуступчивый мужчина, сбежавший из дома с цирковой наездницей. Во взрослой жизни в браке Джульетта по-прежнему играет «святую мученицу», храня молчание, никогда не переча мужу, подавляя в себе и радость и гнев, а вместе с этим и свою сексуальность.

Кризис наступил, когда Джульетта окончательно убедилась, что у мужа на стороне любовная связь. Ее постоянно преследуют сны, видения и фантазии, главным персонажем в них была обнаженная привлекательная женщина, похожая на цирковую наездницу, в которую влюбился ее дед. Синхронистично ей встречается соседка Сьюзи, свободная и чувственная, которая с удовольствием предавалась дионисийским утехам. Сьюзи увлекает Джульетту в мир игры и наслаждений. Но хотя она приходит на вечеринку к Сьюзи и начинает входить в этот мир свободы и чувственности, в ней неожиданно пробуждается мученица, и она убегает. Однако сознательная эго-адаптация Джульетты продолжает снижаться, и в ее жизнь внедряются различные образы из бессознательного: голодные турки-завоеватели, изнуренные, изможденные лошади и мученица, которая становится блудницей. В это время Джульетта приходит к терапевту-психодраматисту, который объясняет ей, что она слишком сильно идентифицировалась со своими проблемами (типичный синдром мученицы) и что ей следует расслабиться и позволить себе вести себя более спонтанно. Как только Джульетта осознает, что сама боится быть счастливой и что ее брак на самом деле стал для нее тюрьмой, в ней постепенно просыпаются ревность, агрессия и жажда мести. Она рыдает и пытается покончить с собой. Но вместе с отрицательными эмоциями к ней приходят силы жить дальше. Вместе с гневом появляется уверенность в себе, и в фантазии активного воображения Джульетта говорит своей холодной, отчужденной матери, что она больше не боится ее. Как только она это произносит, открывается дверь, и Джульетта освобождает измученного ребенка, а отвергающая ее мать и все остальные мучители исчезают, затем входит дед и ласково обращается к ребенку. После того как разорваны оковы мученицы и духовность ребенка получила право на жизнь, Джульетта получает свободу и может покинуть тюрьму своего дома, вздохнуть полной грудью и открыться тому, что ждет ее впереди.

Как и многие другие женщины, оказавшиеся в ловушке паттерна «мученицы», в своем браке Джульетта была собственницей, но при этом жила в тени мужа. Вследствие адаптации, характерной для паттерна «мученицы», она попалась в ловушку ограничений коллективных ценностей, которые препятствовали проявлению ее индивидуальности и ее уникальной фемининной сущности и красоты. Об этом фильме Феллини писал, что он намеревался «возвратить женщине ее подлинную независимость, ее бесспорное и неотъемлемое достоинство. Свободный мужчина не может отказывать в этом свободной женщине. Женщина не должна быть ни мадонной, ни орудием наслаждения, и еще меньше – служанкой»[61].

Основная характерная черта «мученицы» – непомерная услужливость в роли жены или матери или в обеих ролях одновременно. Паттерн мученицы-матери зачастую возникает у женщины, которую в детстве сильно критиковала и одергивала ее мать, а отец был слишком слабым и бездушным, чтобы за нее вступиться. Если отец не оказывал матери действенного сопротивления, очень часто дочь сознательно или бессознательно усваивала эту материнскую установку. В своих исследованиях, посвященных вербальным ассоциациям, Юнг приводит множество примеров – например, случай шестнадцатилетней девочки, у которой были точно такие же реакции на мужчин, как и у ее матери, хотя у нее не было такого опыта[62]. Когда впоследствии дочь выходит замуж, она часто выбирает слабого и пассивного супруга и сохраняет такую же установку по отношению к собственной дочери, таким образом продолжая этот паттерн. Женщины типа «мученицы» бессознательно принимают на себя материнскую роль по отношению к мужьям, которых зачастую низводят до положения сыновей. Александр Лоуэн описал этот паттерн в своей книге «Любовь и оргазм», утверждая, что основными чертами в структуре личности такого типа является самоотречение и самопожертвование, отсюда и роль мученицы. Он отмечает, что для матери-мученицы характерен мазохистский аспект пассивного подчинения, под которым скрываются чувства подчиненности, враждебности и презрения к мужчине. Своим мученичеством она добивается доминирующего положения над ним, а его ставит в подчиненное положение сына. Она может этого добиться либо проявляя чрезмерную заботу и осуществляя пассивное кормление (типаж «еврейской мамочки»), либо воспитывая детей в духе послушания и подчинения дисциплине. В последнем случае отец не принимает никаких важных решений в отношении семейной жизни несмотря на то, что он может исправно исполнять обязанности кормильца семьи. Согласно Лоуэну, мученичество зачастую сопутствует несексуальному сближению с мужем, который лишается своей мужской силы, т.е. становится психологически кастрированным[63].

Близким к этому паттерну является стоическое самоотречение, которое часто проявляется в сексуальной и творческой сферах. На мой взгляд, причиной этого является страх перед дионисийским началом, боязнь разрешить себе выйти из-под контроля, смущение перед иррациональным и соответственно опасения, связанные со всем переходным, т.е. с переживаниями, неподвластными контролю Эго; это касается любви, надежды и красоты. Страх лишает женщин такого типа различных радостей в жизни, мешает им реализовать свои творческие возможности, не дает проявиться их особому видению мира. Часто бывает, что женщину в тридцать с небольшим лет неожиданно захватывают любовные отношения «на стороне», ее неразборчивость в многочисленных половых связях может быть также бессознательной попыткой порвать с взятыми на себя обязательствами добровольного мученичества. Но поскольку даже это обстоятельство обычно остается бессознательным, быть может, даже проживается через Теневой паттерн «непригодности», трансформации не происходит. Такой женщине нужно сознательно разрешить себе оказаться в потоке переживаний, включающих в себя и сексуальные, и творческие импульсы, признать, принять, формировать их. И, как в случае Джульетты, освобождению может сопутствовать выражение ярости и гнева. «Мученице» нужно выразить гнев по отношению к своей самоотверженности и осознать, что Теневой стороной ее устойчивой, добродетельной самоотверженности является «ненужная», «никчемная» женщина, ощущающая себя жертвой и жаждущая, чтобы ее пожалели. По существу мученичество представляет собой разновидность защитной реакции против переживаний; «мученица» ждет проявлений признания и жалости по отношению к своей самоотверженности, играя на том, чтобы вызвать у окружающих чувство вины.

Многие женщины-«мученицы» приходят на анализ, и мне кажется, что источник их внутреннего мученичества кроется в их подчинении нашей культуре. Хотя такое подчинение характерно в какой-то степени для пассивного паттерна пуэллы, но в данном случае я могу провести резкую, жесткую грань между ними, за которой происходит кастрация и самой женщины, и значимых для нее мужчин. Типичный пример – одна дама, дети которой – подростки – принимали наркотики и имели неприятности с полицией. Она сама выросла в богатой аристократической семье, ее отец придерживался патриархальных взглядов, держа в своих руках управление всеми материальными ресурсами семьи. Будучи скорее всего эмоционально отчужденным, такой отец не создает для дочери модели независимого поведения. Муж этой женщины был похож на ее отца: он не вносил свой вклад в эмоциональную атмосферу семьи, но при этом контролировал денежные средства. С одной стороны, эта женщина была чрезвычайно умна и боролась за право расти и развиваться, несмотря на доминирующее противодействие мужа. С другой стороны, ее тяготило бремя слишком высокой ответственности, и зачастую ее реакция выливалась в истерику, с угрозой самоубийства и заявлениями, что больше она так жить не может. Свою агрессию она обращала явно против себя, но подспудно направляла и на детей и мужа. Хотя муж казался сильным и способным подавлять других, сам он при этом ощущал себя слабым и опасался угрозы, исходящей от жены. По-видимому, дети отыгрывали все семейные конфликты: один был арестован и отбывал наказание, другой казался хорошим студентом, а третий ушел из дома. В конце концов этой женщине пришлось стать более уверенной в себе и расторгнуть брак, в котором она ощущала себя жертвой. Как только она стала проявлять активность и ответственность за свои поступки и перестала использовать свои силы в защитных целях против себя и других, она почувствовала прилив творческой энергии.

4. КОРОЛЕВА-ВОИТЕЛЬНИЦА

Еще одна разновидность реакции дочери на безответственного и слабого отца – стать очень сильной и целеустремленной. В этом случае дочь противится любой иррациональности, которую она ощущает в своем отце, считая ее проявлением дегенерации, и сражается против него. Такой тип женщины описан в романе Клайва Стейплза Льюиса «Пока мы лиц не обрели»[64], который представляет собой его версию мифа об Амуре и Психее, рассказанный от лица одной из ее завистливых сестер. Отец – жестокий царь приносит младшую дочь Психею в жертву богине Афродите, чтобы умиротворить подданных, которые считали, что именно Психея виновата в том, что на страну обрушился голод и лихорадка. Его желание принести дочь в жертву говорит об отсутствии духа. Его в основном интересуют пиршества, охотничьи забавы, легкая нажива и стремление удовлетворить в очередной раз свою похоть. Он почти не уделял внимания дочерям; скорее питал к ним отвращение за то, что они не родились мальчиками. Если же он все же вспоминал о них, то впадал в жуткую ярость и оскорблял их, называя одну из них «потаскухой» (дочь с паттерном пуэллы), а другую – «уродиной». Когда родилась Психея, «уродина» Оруаль – старшая из сестер – приняла на себя заботы о младшей вместо ее матери, которая умерла в родах; поэтому Оруаль считала Психею, сводную сестру, своим ребенком, испытывая к ней страстную материнскую любовь. Когда царь принес Психею в жертву, Оруаль потеряла самое дорогое, что у нее было, – ее ненаглядную Психею.

Оруаль ненавидит отца и все, что с ним связано. Она с презрением относится ко всему иррациональному, что воплощал в себе отец, воспринимая это исключительно как его неполноценность. И она переносит свою ненависть на целый сонм богов, в которых она разуверилась, но при этом ненавидит их за то, что они отняли у нее любимую сестру, Психею. С ее точки зрения боги такие же, как ее отец. Вот что она думает:

Нет предела хитроумию богов. Им мало было погубить Психею – они хотели, чтобы она погибла от руки собственного отца….

Видения менялись, но одна навязчивая мысль пронизывала их. Вот вам лишнее доказательство того, как жестоки боги. От них нет спасения ни во сне, ни в безумии, ибо они властны даже над нашими грезами. Более того, именно тогда они обретают над нами наибольшую власть. Спастись от их могущества (если это вообще возможно) удается только тому, кто ведет трезвый образ жизни, всегда сохраняет ясный ум, постоянно трудится. Такой человек не слушает музыки, не смотрит слишком пристально ни на землю, ни на небеса и (это в первую очередь) никогда ни к кому не испытывает ни любви, ни привязанности.[65]

В данном случае нам очень хорошо видно, как происходит формирование негативного, ригидного сознания; отвержение чувств и всего живого происходит как реакция на несправедливое отношение плохого отца. Будучи царем, на коллективном уровне он символизирует безответственное отношение к фемининности, т.е. закрепленную культурой ее неадекватную оценку. В ответ на это Оруаль начинает борьбу против отца. Она даже учится искусно владеть мечом, стараясь быть и в ратном деле лучше мужчин, а когда отец умер, она взошла на трон. Однако ее не покидает чувство горечи, ибо она осознает, что ее жизнь – это только время, наполненное работой. Печальной и одинокой чувствует себя царица, избравшая жизненный путь мужчины.

Горечь и ненависть к богам становятся еще сильнее, Оруаль принимает решение написать книгу, которая станет для них обвинительным приговором. Пока она пишет книгу, ее охватывает пламя ярости, как и ее отца, и внезапно ее начинают посещать сны и видения. В одном из них отец заставляет ее спуститься с ним на нижний этаж дворца, в Столбовую залу, а затем еще глубже – в темное отверстие, похожее на колодец. Оказавшись на дне ямы, отец подвел ее к висящему на стене зеркалу, чтобы Оруаль посмотрела на себя. Взглянув в зеркало, Оруаль увидела в нем лицо отца. И тогда она осознала, что ее борьба против отца и желание стать его противоположностью привели к тому, что она стала такой же иррациональной фигурой, как он. Ее попытки стать сильной и рациональной лишь скрывали необъяснимую ярость и зависть, которые были точно такими же, как у ее отца. В этот момент она поняла, что ей следует перестать бороться с иррациональным и изменить в себе то, что, живя в ней, на самом деле принадлежит вырождающемуся духу (символом которого является отношение к жизни ее отца). Осознавая, что ее вызывающее поведение по отношению к богам было попыткой Эго (как у ее отца) владеть и править, она отдается их божественной милости и в конце концов становится способной любить.

В какой-то момент Оруаль решила, что ее цель – «укрепить в себе ту жестокую и беспощадную силу, которую впервые ощутила в себе, выслушав приговор богов. Занятиями и трудами… вытравить из себя женщину»[66]. Обладая таким паттерном борьбы, дочь отвергает и презирает отца, а зачастую и всех остальных мужчин за их слабость, полагая, что лишь она одна обладает достаточной силой, чтобы сделать все необходимое. Однако ирония заключается в том, что женщины такого типа заимствуют «принцип силы» из маскулинной модели и, следовательно, все равно обесценивают фемининность. Довольно часто у таких женщин мертвая хватка, они придерживаются жесткого принципа – сделать или умереть. Для женщины, проживающей такой паттерн, жизнь превращается в серьезное испытание и нескончаемую череду сражений, в которых нужно победить, а радостей в жизни не бывает. Угрюмая и беспощадная, она рвется только вперед, не обращая внимания ни на чувства, ни на свою фемининную сущность, скрытую тяжелыми доспехами. Она не стремится обладать подлинной силой фемининного принятия, а считает ее проявлением пассивной слабости. Возможно, именно такой паттерн формировался у многих воинствующих женщин, когда они отстаивали свое равенство с мужчинами и сводили на нет свою чувствительность, уступчивость и слабость.

Примером отыгрывания такого паттерна может послужить случай Бобби, которая пришла на анализ, оказавшись в ловушке характерной роли борца. Она почувствовала, что становится чересчур жесткой и во многих случаях ведет себя как мужчина. Она хотела быть открытой, готовой отвечать на чувства и строить отношения с мужчинами, однако ощущала себя замкнутой и зажатой. Несмотря на то, что ее отец часто проявлял душевную теплоту, он назвал дочерей мужскими именами. В отношении детей у него были честолюбивые ожидания, связанные с дальнейшей профессиональной деятельностью, и она чувствовала, что ее воспитывают скорее как мальчика, чем девочку. Таким образом, хотя честолюбие и склонность к соперничеству сделало ее жестким борцом, она чувствовала, что такое отношение к жизни разрушило ее брак и мешало ей развивать близкие отношения с мужчинами. Кроме того, она очень жестко относилась к самой себе, будучи крайне самокритичной.

В течение курса анализа женщина попутно занималась медитацией, гимнастикой тай-чи[67] и разными видами искусств. Это позволило ей раскрыться, и постепенно она стала себя ощущать более контактной и спонтанной в отношениях с другими людьми. Затем в серии снов ей открылись позитивные женские персонажи. В одном из них присутствовала пожилая мудрая женщина, которая писала книгу о фемининности. В другом была юная девушка, которая свободно бегала по зеленому лугу. Затем ей приснился сон, в котором она лежала распростертой, а другая женщина поглаживала ее клитор. А рядом лежал безвольный мужчина и не проявлял инициативы. Манипуляции женщины не возбуждали ее, но вызывали беспокойство, что мужчину будет раздражать запах влагалищной жидкости. Она сказала об этом женщине, которая заверила ее, что мужчине понравится, как пахнет фемининность.

Этот сон приснился ей в то время, когда она раскрылась, стала более мягкой и естественной. Но еще осуждала себя за эти изменения, за то, что хотела нравиться мужчинам, оставаясь пассивной, т.е. «куколкой-милашкой». По ее ощущению в этом сновидении раскрывались три стороны ее личности. Инертный мужчина символизировал прежнюю внутреннюю маскулинность, не принимавшую нежную часть фемининности; эта маскулинная часть ее личности соответствовала отцовской проекции и отражала представления, характерные для патриархальной культуры. Другая женщина у нее ассоциировалась с юной лесбиянкой – но не с воительницей, которая ненавидит мужчин, а с девушкой, которая борется за свои права, причем основным, фемининным способом. В этом сне она увидела себя и «куколкой-милашкой» – т.е. узнала свою Теневую сторону, ту, что хотела доставлять удовольствие мужчинам и приспособиться к маскулинным ценностям. Реакцией на это в ее сне стало желание вступить в связь с другой женщиной, символизирующей ее фемининную самость, однако у нее по-прежнему сохранялся прежний маскулинный паттерн «мачо», связанный с характерным для него типом «куколки-милашки». При этом более сильной фигурой теперь стала активная женщина, именно такой она начинала себя ощущать. Это был пример женщины, которая взяла силу от королевы-воительницы, но не использовала ее для создания панциря защитной структуры, а интегрировала в нежную фемининную часть личности, дополнив ее новыми качествами.

5. ОТЧАЯНИЕ АМАЗОНКИ В ПАНЦИРЕ

Каковы же некоторые общие черты у разновидностей паттерна «амазонки в панцире»? Главная из них – это стремление к контролю. Поскольку «амазонка» хочет видеть мужчин слабыми и бессильными или негативно реагирует на их иррациональность в применении силы, она захватывает власть. Все, что поддается контролю, для нее становится безопасным и защищенным. Однако такому контролю может сопутствовать сверхответственность, излишнее послушание и крайняя слабость. Потребность контролировать часто вызвана боязнью всего иррационального, поэтому насколько возможно это исключается из жизни. Но когда это происходит, женщина изгоняет из своей жизни всякую стихийность и неожиданность – то, что, собственно, и делает жизнь яркой и интересной. Часто женщины оказываются отчужденными от сферы своих чувств и отношений, так как потребность все держать под контролем не оставляет места никакой случайности. Доминирование такой контролирующей установки приводит к тому, что глубоко внутри у женщины теряется связь с корнями творчества и духовности. В таком случае нечего удивляться, что «женщине-амазонке» жизнь часто кажется пустой и бессмысленной. И нет ничего удивительного в том, что неуправляемые силы, которые были вытеснены вглубь или подавлены, вдруг начинают прорываться и разрушают оковы существующей психической структуры, это часто случается во время депрессии, панических атак, а также когда появляется ощущение, что невозможно справиться с ситуацией.

В доминирующей позиции «амазонки» акцент ставится на чрезмерном ограничении и чрезмерной необходимости. Согласно Кьеркегору такая установка является формой отчаяния, которое он назвал «отчаянием необходимости». Отчаяние такого типа возникает, когда целостная личность теряет свою полноту при столь сильной идентификации с конечным и необходимым, так что отрицает любую возможность, включая неотъемлемую возможность Самости. К чему же это ведет? Согласно Кьеркегору, если человек видит себя только конечной сущностью, он становится

всего лишь шифром, еще одним человеческим существом, еще одним повторением… Узость здесь, где отчаиваются, – это недостаток простоты, или же то, что человек обобран, у него выхолощена духовность[68].

Кьеркегор приходит к заключению, что в данном случае у человека существует тенденция стать «мирским», т.е. приобрести такую мудрость в отношении устройства мира, чтобы к нему адаптироваться. Хотя умение приспосабливаться к законам миропорядка позволяет человеку достигать успеха, вместе с тем оно представляет собой не что иное, как конвенциональное подражанием другим. Опасность состоит в том, что человек забывает о Самости как о высшей силе, что он боится себе позволить проявлять неподконтрольную спонтанность, так как она может привести к потере безопасности и стабильности. Подобно царю Мидасу, который, чтобы себя полностью обезопасить, превращал в золото все, в том числе и еду[69], такая установка заставляет человека голодать, лишая себя насущной полноты жизни. Согласно Кьеркегору, человек, раздавленный отчаянием, настраивает себя против жизни. Окончательно такая жизненная позиция представляет собой «отчаяние, когда желают быть собой, или отчаяние-вызов»[70]. Ибо человек в глубине души с вызовом отказывается от возможностей, лежащих за границами контроля Эго. Доведенная до крайности, такая установка является демонической, ибо отвергает всякую помощь высших сил, полагая, что сила находится только у него внутри.

«Амазонки в панцире» порой прикладывают напряженные и отчаянные усилия, чтобы чего-то добиться; при таком поистине сверхчеловеческом напряжении у них довольно часто случаются срывы – как это происходило у героинь фильмов и литературных произведений, которые мы только что обсуждали. В каждом случае напряжение, поддерживающее силу Эго, падало и ему на смену приходили слабость и беспомощность перед лицом неведомого. Йенни, Джульетту и Оруаль мучили галлюцинации; Эстер и Йенни преследовали суицидальные импульсы. Кардинальное решение для всех нас, включая меня саму и многих моих клиенток, заключается в том, чтобы принять эту слабость, уныние, неспособность работать и что-либо делать. Зачастую это значит проявить свою ярость и дать волю слезам. Многие женщины у меня в кабинете содрогались от гнева или заходились в рыданиях. Часто они чувствовали стыд и унижение оттого, что не владеют собой. Они часто говорили, что им «не следовало» рыдать или гневаться, потому что это говорит о слабости. Они также предчувствовали приближение нервного срыва. Если они при этом принимали свои чувства во всем их разнообразии, это помогало им прийти к подлинному смирению, позволяющему открыться потоку жизни.

6. НА ПУТИ К ТРАНСФОРМАЦИИ

Разумеется, полное избавление от «панциря амазонки» – это идеальный случай. В конечном счете, мы надеемся, что прежде, чем это произойдет, женщина сможет сознательно перестроиться. Как произойдет эта перестройка? Как сможет освободиться женщина, скованная «панцирем амазонки»?

Во-первых, «амазонке» необходимо понять, какой конкретно панцирь ее сковывает. Без осознания этот паттерн будет продолжать окружать ее и следовать за ней повсюду, защищая от того, что у нее внутри. Ей придется принять свою Тень, состоящую в ее слабости. В отличие от пуэллы, которая проявляет свою слабость на сознательном уровне, эго-адаптация «женщины-амазонки» характеризуется силой и желанием взять власть. Однако под этой защитной оболочкой силы часто скрывается беспомощность, зависимость и стремление использовать окружающих. «Мученица» под маской страдающего трудоголика превращается в жертву жалости к себе и требует сочувствия от других. Сила «суперзвезды» в ее успешности, которая часто теряет смысл, когда ее используют, чтобы привлечь внимание Эго, – и тогда утрачивается способность совершать какие-либо действия. Под зависимым подчинением «покорной, преисполненной долга дочери», необходимостью работать и исполнять требования других может скрываться внутренний бунт и желание сбежать, что может разбить на части ее упорядоченный мир, оставив ее и других в состоянии смятения и хаоса. А леденящая жесткость «королевы-воительницы» может внезапно растаять и превратиться в преданную привязанность, которая может довести до полного эмоционального истощения и ее саму, и других вследствие ее собственнической зависимости.

Принятие Теневой слабости вовсе не значит, что психическая структура «амазонки» постепенно трансформируется в психическую структуру пуэллы, хотя такая трансформация может оказаться неизбежной на пути перестройки. Женщина-«амазонка» уже обладает немалой силой и ценит ее. Проблема скорее заключается в следующем: найти такую возможность, чтобы эта сила исходила из природного внутреннего источника, из ядра ее личности, а не диктовалась необходимостью эго-адаптации. Поэтому нужно перенаправить эту силу в ту сферу, которую так боится женщина-«амазонка». Находиться в тесном контакте с иррациональным – это не значит проявлять слабость или стремиться использовать иррациональное в целях познания. Наоборот, слабость – это неспособность обратиться к той или иной стороне реальной жизни. Если женщина-«амазонка» научится ценить свою ранимость и неподконтрольные ей грани бытия, она сможет открыть в себе новый источник силы. Можно привести множество примеров, как, спускаясь вглубь, в бессознательное, и оставаясь там, быть может в слабости, унынии, тоске или тревоге, человек извлекает на поверхность «нечто новое», а именно творческую установку, способную изменить жизнь. Этот путь «бездействия» не вписывается в стиль жизни «амазонки», предпочитающей «действие». Здесь, по моему опыту, «бездействие» означает «тайное действие».

Работая над этой главой, я попала в плен двух «амазонок в панцире»: «суперзвезды» и «мученицы». Мне неоткуда было черпать творческую энергию: я буксовала и моя ноша казалась неподъемной. Мне хотелось поскорей закончить работу, я чувствовала себя усталой и опустошенной, так что не могла написать ни слова. Похожее ощущение не покидало меня и когда я редактировала эту главу: я думала, что не справляюсь, не смогу выполнить взятые на себя обязательства. Тогда я отложила работу и отправилась на природу, а заодно навестила друзей. Они предложили мне открыть «И-Цзин» и прочитать там о «панцире амазонки» – ловушке, в которую я попала. Я открыла книгу, и мне выпала «Гексаграмма 38: Куй. Разлад». Это была картина моего состояния: две дочери «не могут жить в мире в одном доме, они принадлежат разным мужчинам, а значит, их желания расходятся и между ними с неизбежностью возникает разлад»[71]. В моей интерпретации двумя дочерьми были две стороны моей личности: «амазонка» и пуэлла, оказавшиеся между собой в разладе. Пуэлла хотела играть, а «амазонка» должна была работать. Оказавшись между ними, я почувствовала, что нахожусь в ловушке и ничего не могу сделать. В «И-Цзин» я получила следующий совет: «Когда потеряешь коня, не гонись за ним. Он и сам вернется»[72]. Книга «И-Цзин» поведала мне, что не следует торопить ход событий, а если я все-таки попытаюсь это делать, то вместо желаемого результата получу прямо противоположный. Если человек бежит за конем, тот лишь убегает прочь. Лучше дать ему возможность самому вернуться. То же самое произошло с творческой энергией, которая была мне нужна, чтобы писать эту книгу. Надо было подождать, когда она возвратится. И получилось так, что благодаря образу, взятому из книги «И-Цзин», я расслабилась и мне стало легче переносить ожидание.

Во-вторых, что касается трансформации «амазонки в панцире», проблема заключается в том, чтобы избавиться от идеи, что женщине необходимо сходство с мужчиной, обладающим силой. Поведением многих «амазонок» руководит реакция на неадекватность отца, которая может проявляться на индивидуальном или культурном уровне или на обоих уровнях одновременно. Поэтому вполне естественно, что идентификация Эго с маскулинностью может компенсировать то, что оставалось неразвитым вследствие отцовского влияния, и привести к формированию сильной героической личности. Тип «амазонки» идентифицируется с героической маскулинностью; такую идентификацию следует признать и от нее освободиться. Если женщина-«амазонка» не хочет, чтобы панцирь ее сломался, ей нужно сделать все возможное, чтобы он стал как можно мягче. Если смягчится панцирь, женщина сможет найти творческую связь со своей внутренней фемининностью и внутренней фемининностью мужчин. Видимо, эта проблема – основная для нашего времени: «амазонка в панцире», борясь за свои права, чаще всего делает это путем прямого силового натиска, «насилуя» мужчин. Ей приходится брать в руки меч и сражаться по-мужски. Зато потом, подобно Оруаль, у которой был и меч, и щит, и шлем, она переживает утрату близких отношений.

Предположительно, из-за первичной идентификации «амазонки» с маскулинностью ее «панцирь» может сделаться мягче благодаря влиянию любящего мужчины. Такой образ – «добросердечного мужчины» – появлялся и у меня в сновидениях. В одном из них незнакомый молодой человек приходит ко мне домой и украшает комнату. Этот мужчина любит природу, альпинизм и путешествия, он принес с собой удивительно красивые ковры ручной работы из Польши и Мексики. На них вытканы яркие птицы и цветы, которые кажутся объемными и живыми на мягком нежно-розовом фоне. В комнате стоят удобные стулья и кушетки, лежат эти дивные ковры, на все это льется мягкий, ясный свет. На одной из кушеток свободно возлежит этот молодой человек в пижаме, слушает музыку и читает книгу. Во сне я страшно в него влюбилась! Проснувшись среди ночи, я обошла весь дом, чтобы найти ту комнату и молодого человека. Но, увы, их нигде не было. Сперва мое сердце разбилось от горя. Но затем я осознала, что этот образ был мне показан для того, чтобы помочь найти мужчину, который любит женщин и умеет создавать в доме теплую, уютную, спокойную атмосферу... у себя внутри.

Другим примером маскулинного образа, позволяющего смягчить «панцирь амазонки», является великий любовник Казанова. В 1975 году в Цюрихе на форуме, посвященном памяти Юнга, в своей лекции Хильде Бинсвангер провела сравнительный анализ двух знаменитых любовников: Дон Жуана и Казанову – и пришла к выводу, что их можно считать разными внутренними образами маскулинности. Дон Жуан соблазнял, а затем бросал женщин, оставляя их раздосадованными и разочарованными, потерявшими доверие к мужчинам и уверенность в себе. Она сравнила такого любовника с воздействием, которое оказывает на женщину ее негативный внутренний мужчина. Казанова любил многих женщин и при этом относился к ним так, что каждая из них чувствовала себя очаровательной и любимой. Такого любовника она считала позитивным образом внутреннего мужчины, который порождает у женщины положительное отношение к самой себе. Принимая во внимание эти два образа в интерпретации Хильде Бинсвангер, я могла бы предположить, что женщина, отыгрывающая паттерн «амазонки в панцире», сражается с образом Дон Жуана, который мне кажется похожим на «старика-извращенца» – то есть на ту маскулинную фигуру, которая не любит женщин и приходит в полное негодование, если у них нормальная самооценка и они уверены в себе. Но в процессе этой борьбы женщина часто ожесточается сама. В отличие от Дон Жуана нежное прикосновение Казановы порождает чувственную связь с фемининностью. Благодаря такой внутренней фигуре реакция женщины будет исходить из ее мощного фемининного ядра и будет непосредственной, естественной и творческой.

Может случиться так, что сначала этот мягкий и спокойный образ маскулинности появится в фигуре «простофили» – слабого и ни на что не годного дурачка, который никогда не знает, что и как надо делать. В волшебных сказках и в символике карт Таро персонажи, похожие на простофилю или на дурачка, обычно слоняются без всякой цели, теряя время даром, но тем не менее во время своих блужданий всегда сталкиваются с чем-то новым и неизвестным. А ведь в жизни «амазонки» теряется именно новое и неизвестное, чего она боится и от чего защищается своим «панцирем». Фигура простофили или дурачка тесно связана с фемининностью на инстинктивном уровне. Он изображен на белой карте Таро с розой в руке, а рядом бежит собака. В волшебных сказках он часто сидит и плачет или подкармливает животных, которые впоследствии помогают ему спасти принцессу, заточенную в недоступной башне или на вершине стеклянной горы. Так как я подробно исследовала эту тему в другой главе, здесь лишь ограничусь небольшим намеком: образ простофили может оказаться полезным для принятия и признания ценности Теневых аспектов слабости и творческого отношения к фемининности.

В отличие от пуэллы, которой для трансформации следует принять свою силу и развивать ее, женщине-«амазонке» необходимо стать более мягкой и чувствительной, чтобы соединиться с уже имеющейся у нее силой и получить доступ к своей творческой фемининной духовности.

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 839 | Нарушение авторских прав