АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Жертвоприношение дочери

Твой дух высок, царевна-голубица,

Но злы они – богиня и судьба.

Еврипид

Эмоциональная травма, связанная с отцовско-дочерними отношениями, является характерной чертой нашей культуры и в какой-то мере – психологической особенностью современных мужчин и женщин. Зачастую считается, что женщины стоят ниже в своем развитии, чем мужчины. Мужчин часто осуждают, если они проявляют фемининные качества. Эмоциональную травму, связанную с отцовско-дочерними отношениями, характеризует нарушение связи между маскулинным и фемининным началом[15]. Нарушение этой связи затрагивает не только отдельных людей и их партнеров по общению, но и целые группы людей и даже общество в целом. От него страдают и мужчины, и женщины. И тех и других заводит в тупик проблема собственной идентичности и роли в межличностных отношениях.

История эмоциональной травмы между отцом и дочерью уходит корнями в глубокую древность, что мы можем, например, ясно видеть в трагедии Еврипида «Ифигения в Авлиде». Здесь показано, как царь Агамемнон принимает решение принести дочь в жертву, как он опечален и травмирован, будучи вынужден так поступить[16]. В трагедии также раскрывается характерное для патриархального общества ограничение во взглядах на фемининность. Ифигения – старшая и любимая дочь Агамемнона. И при этом, как известно из сюжета, родной отец приносит в жертву самого дорогого человека. Как же это случилось? Как смог отец совершить подобное жертвоприношение?

Главный герой трагедии Агамемнон пребывает в глубоком отчаянии, он близок к безумию, ибо решает возложить на алтарь дочь свою Ифигению. Эллины развязали войну против Трои из-за того, что троянский царевич Парис обольстил и похитил у них прекраснейшую из женщин – Елену, жену спартанского царя Менелая – брата микенского царя Агамемнона. Но когда греческое войско собралось в Авлиде, на греческом берегу, обращенном к Трое, готовое на всех парусах отправиться в сражение, на море стоял полный штиль: боги не давали ахейцам попутного ветра. Обезумевшие от бездействия воины возроптали, и власть Агамемнона сильно пошатнулась. Опасаясь, что войско выйдет из повиновения, Агамемнон отправился к оракулу, который сказал ему, что тот должен пожертвовать первородной дочерью во славу Эллады. Жертвой надлежало умилостивить богиню Артемиду, чтобы она попутным ветром вздула паруса ахейских кораблей. В отчаянии Агамемнон решил послушаться оракула и послал за Ифигенией, в письме сообщив, что выдает ее замуж за Ахилла. Однако это мнимое замужество было лишь предлогом, чтобы доставить Ифигению в Авлид, где ее должны были принести в жертву. Впоследствии Агамемнон осознал свое безумие, но было уже поздно.

В гневе Агамемнон набросился на Менелая со словами, что красота Елены затмила его разум и что теперь он готов потерять и разум, и честь. Менелай обвинил Агамемнона в том, что тот согласился принести Ифигению в жертву, лишь бы любой ценой удержать власть. В разгар жаркой ссоры братьев явилась Ифигения, и тогда Агамемнон ощутил свое полное бессилие перед неумолимостью судьбы. Даже Менелай, почувствовав внезапную жалость к племяннице, осознал, что был неправ, и стал просить Агамемнона не приносить дочь в жертву, но Агамемнон уже принял решение довести дело до конца. Он боялся, что из-за его отказа угодить богине, которая укротила ветер, разъяренные воины взбунтуются и падет жертвой не только Ифигения, но и он сам. Поэтому царь Агамемнон, движимый страхом, в своем стремлении сохранить власть ради славы Эллады, счел себя обязанным отдать на заклание родную дочь Ифигению.

Ифигения с матерью Клитемнестрой прибыли в Авлид счастливые, полагая, что Ифигению выдадут замуж за Ахилла. Однако дочь почувствовала, что отец чем-то очень встревожен и опечален. А когда Агамемнон повелел Клитемнестре покинуть Авлид перед свадьбой, та посчитала это распоряжение странным и отказалась уехать. В конце концов, разгадав замысел царя, она приходит в ярость. Ахилл также разгневался, узнав, что Агамемнон его одурачил, и поклялся не щадя жизни защищать Ифигению. Полная отчаяния и ужаса, Клитемнестра рассказала Агамемнону все, что ей стало известно. Сперва муж уклонялся от ответа и не соглашался с обвинениями жены, но в конце концов признал горькую правду. Разгневанная Клитемнестра заставила его устыдиться еще больше, когда напомнила, что Агамемнон, убив ее первого мужа и продав в рабство грудного ребенка, взял ее в жены силой. Но поскольку родной отец Клитемнестры смирился с этим браком, она подчинилась и стала послушной женой. Клитемнестра попыталась убедить Агамемнона, чтобы тот изменил свое решение. Сама Ифигения умоляла отца сохранить ей жизнь. Они обе вопрошали Агамемнона, почему Елена, которая приходилась Клитемнестре сестрой, а Ифигении тетей, стала для него важнее дочери. Но беспомощный и беспощадный Агамемнон, не в силах смирить жажду власти и ставя превыше всего свой долг перед Элладой, ответил, что у него нет иного выбора.

Сначала Ифигения проклинала Елену, проклинала своего кровожадного отца и войско, жаждущее захватить Трою. Но когда даже Ахилл оказался бессилен усмирить разъяренных воинов, она сдалась. Она благородно решила отдать свою жизнь за Элладу, так как все эллины верили, что, приняв жертву, Артемида наполнит попутным ветром паруса. Почему Ахилл должен за нее умирать, спросила она, если «один ахейский воин стоит нас десятков тысяч»?[17] И как может она, простая смертная, перечить богине Артемиде? Но выражающий истину греческий хор ей отвечает: «Твой дух высок, царевна-голубица, / Но злы они – богиня и судьба»[18]. Тем не менее благородная Ифигения смиренно готовится принять смерть, прощая отца и убеждая мать не гневаться на него, не держать на него зла[19].

Какое отношение к фемининности прослеживается в этой трагедии? Женщина является здесь собственностью мужчины. Три главных женских персонажа выступают в качестве объектов, которые принадлежат мужчине. Поскольку Менелай считает себя владельцем Елены, ее похищение побуждает эллинов отправиться на войну с Троей, чтобы Елену вернуть. Агамемнон считает, что имеет полную власть над своей послушной женой Клитемнестрой. И наконец, Ифигения – это дочь, которую отец может принести в жертву. Следовательно, фемининности не дают проявиться из ее собственного внутреннего источника; она ослаблена и низведена до форм, совместимых с доминирующими мужскими установками.

Вместе с тем главной маскулинной целью является власть; основной долг мужчины – любой ценой отстаивать интересы Эллады. По существу, то, что Парис соблазнил Елену, становится для греков поводом начать войну против Трои. Агамемнон понял, правда, было уже слишком поздно, что «…похотью палимые, ахейцы / Вблизи своих заснувших кораблей / В мечтах казнят фригийцев…»[20] И в конечном счете именно это кровожадное вожделение потребовало, чтобы Ифигения стала жертвой.

В трагедии показано расщепление фемининности. Одна роль предназначена Елене, которая служит воплощением красоты. Другая – Клитемнестре, послушной и преисполненной долга жене и матери. Из всех женских ролей здесь представлены только две эти формы проявления фемининности. Вся сфера фемининности обесценивается до уровня исполнения прихотей мужчины, удовлетворяя его потребность либо в красоте, либо в послушании. Идеал красоты сводит всю ценность женщины лишь к экрану для проекций мужских желаний и заставляет ее оставаться в положении пуэллы с характерной для нее зависимостью, присущей девушке. Исполненное чувства долга послушание делает ее послушной служанкой хозяина-мужчины. И в том и в другом случае она существует не внутри себя и не для себя, а обладает лишь той идентичностью, которая соответствует потребностям мужчины. Отец, царь Агамемнон, потворствует обесцениванию фемининности, когда в конце концов соглашается пожертвовать дочерью ради того, чтобы ахейцы смогли вернуть Елену. И он полагает, что жена Клитемнестра подчинится его воле. На первом месте для него – честолюбие и стремление к власти, а жизнь и благополучие дочери его волнует в последнюю очередь.

Как две сестры, Елена и Клитемнестра, служат воплощением расщепленного фемининного идеала красоты и послушания, так и два брата, Менелай и Агамемнон, внутренне соответствуют этим противоположностям. Менелай, младший брат, пылкий живой юноша, настолько увлечен красотой Елены, что ради нее готов пожертвовать всем – не только многочисленными преданными воинами, но и даже жизнью своей племянницы. В отличие от него старший из братьев – Агамемнон – сделал свою душу заложницей честолюбия и непомерной жажды власти над Элладой, несмотря на то что роль правителя заставляла его быть в изоляции и не давала возможности выражать обычные человеческие чувства, в данном случае – отцовскую любовь к дочери. Быть может, для Агамемнона мучительнее всего было то, что он даже не мог плакать. Вот что он говорит:

О, тяжко это новое ярмо...

(Иронически.)

Украшен им на диво царь микенский,

Что демона хотел перехитрить...

Им хорошо, незнатным... могут плакать,

Когда хотят, и сердце в речи вылить...

Стоящий наверху стыдится слез:

Они его бесчестят... Гордость правит

Царями, а посмотришь – так они

Рабы своей же черни, да... и только...

Стыд отнял у меня отраду слез,

Но высушить источник слез не властен.

Пред этим морем бедствий я – не царь.[21]

Что же это за ярмо, в которое попал Агамемнон как царь и отец? Видимо, речь идет о бессилии духа, символически выражавшемся в безветрии, которое охватило море. И, как возвещает хор, «…злы они – богиня и судьба». Агамемнон оказался заложником своевольного мужского стремления к власти во имя Эллады, а значит, ради этого он должен принести в жертву свою дочь, которая станет душой Греции. Но сначала она должна умереть как простая смертная. Царь, внешнее воплощение божественного закона, сознательно поддерживает ценности, признаваемые культурой. В этой культуре фемининные ценности снижены и служат лишь удовлетворению маскулинных потребностей. Следовательно, здесь женщина не обладает реальной властью. Елену просто соблазняют, ибо она является «красивой вещью». Клитемнестра, послушная жена, обязана подчиняться мужу. Как мать она должна бы иметь какую-то власть в доме, но оказывается бессильной спасти жизнь дочери, и ее приносят в жертву политической мощи государства. Ифигения говорит отцу, умоляя его сохранить ей жизнь: «…природа / Судила мне одно искусство – слезы, / И этот дар тебе я приношу...»[22] Однако ее чистота и невинность и ее слезы не имеют силы, если высшей ценностью является политическая власть. Таким образом, культурное обесценивание фемининности, которое поддерживает царь Агамемнон, заставляет его пожертвовать дочерью. И, несмотря на свою чистоту и благородство, Ифигения, которая прощает отца, видя, что его решение окончательно и ей придется покориться жестокой судьбе, в конечном счете признает это обесценивание фемининности. Она приносит себя в жертву Элладе, провозглашая, что «один ахейский воин стоит нас десятков тысяч». Признавая проекцию души своего отца, она говорит:

Я умру – не надо спорить, – но пускай, по крайней мере,

Будет славной смерть царевны, без веревок и без жалоб.

На меня теперь Эллада, вся великая Эллада

Жадно смотрит; в этой жертве беззащитной и бессильной

Все для них: попутный ветер и разрушенная Троя…[23]

Становясь душой Эллады, Ифигения отрекается от собственной фемининной идентичности и от ценности своих слез: «…О, не тебе над нашей славой плакать»; «Могилой мне алтарь богини будет»[24]. Но хотя она покоряется и прощает, ее мать, полная ярости и скорби, не может простить ее смерти. Продолжение истории этой семьи можно проследить в других трагедиях Еврипида: Клитемнестра убивает Агамемнона, тем самым отомстив ему за смерть Ифигении, а затем, желая отомстить за смерть отца, Клитемнестру убивает ее сын Орест[25].

Истоки жертвоприношения дочери отцом лежат в доминировании маскулинного начала над фемининным. Если маскулинность оказывается отрезанной от фемининных ценностей, если она не позволяет фемининному началу раскрываться в соответствии с природой, не дает возможности фемининности проявляться в самых разнообразных формах, а сводит их лишь к нескольким, которые отвечают маскулинным потребностям и целям, то она утрачивает свою связь с ценностями фемининной сферы. Именно тогда маскулинность становится жестокой, и ее жертвой становится не только реальная женщина, но и внутренняя фемининность.

Природа этого состояния выражается гексаграммой 12 «Пи. Упадок» в Древней китайской книге перемен И-Цзин. Главный образ космоса и человеческого бытия основывается на отношении между фемининным и маскулинным началом. Если эти две полярности связаны гармонично, то существует возможность роста, развития духовности и творчества – благодаря соединению маскулинной и фемининной мудрости. Но если же между маскулинным и фемининным началом существует дисгармония, возникают условия для беспорядка и появления разрушительных сил.

На гексаграмме 12 «Пи. Упадок» маскулинное начало (небо) находится вверху, а фемининное начало (земля) – внизу. Вот что в книге И-Цзин говорится о связи между маскулинностью и фемининностью:

Небо здесь наверху и стремится все выше, тогда как земля здесь внизу, погружается все глубже и не может подняться вверх. Нет связи с творческими силами… Между небом и землей нет союза, и потому все оцепенело. Все, что наверху, не имеет связи с тем, что внизу, и на земле царит смятение и хаос.[26]

В книге И-Цзин далее сказано, что при такой ситуации в отношениях между людьми преобладает недоверие и творческая деятельность становится невозможной, ибо нарушена связь между двумя фундаментальными началами. Такую связь между маскулинностью и фемининностью изобразил Еврипид в только что разобранной трагедии «Ифигения в Авлиде». С точки зрения юнгианской психологии нарушение связи между маскулинным и фемининным началом может существовать и внутри каждого человека, и в межличностных отношениях. В психике каждой женщины есть маскулинная составляющая, зачастую скрытая в ее бессознательном. И наоборот, в психике каждого мужчины есть фемининная составляющая, которая часто является бессознательной и недоступной для осознания. Задача личностного роста человека заключается в осознании бессознательной составляющей противоположного пола, признание ее ценности и ее сознательное выражение в соответствующей ситуации. Когда бессознательная психическая составляющая противоположного пола получает признание и становится ценной, она превращается в источник энергии и вдохновения, способствуя созданию творческого соединения маскулинного и фемининного начала, а также творческих межличностных отношений между мужчинами и женщинами.

Если же, напротив, обесценивать и подавлять фемининность, она в конечном счете приходит в ярость и требует своего признания в крайне примитивной форме, как это произошло с Клитемнестрой, которая из мести убила Агамемнона. Тогда жертвоприношение отцом дочери воздействует не только на развитие женщины, но и на внутреннее развитие мужчины. Агамемнон испытывал такую же боль, находился в таком же отчаянии и был столь же несвободен в своих поступках, как и его дочь Ифигения.

Расщепление маскулинности, при котором на одном полюсе оказывается восхищение красотой, а на другом – жажда власти, и соответствующее ему расщепление фемининности на красоту («вечная девушка») и исполнение долга («амазонка в панцире») проявляется в ссоре между братьями (Менелаем и Агамемноном) и противостоянии родных сестер (Елены и Клитемнестры). Этот конфликт противоположностей вызывает травму отцовско-дочерних отношений. Расщепление маскулинности на две противоположности, в свою очередь, ограничивает фемининность, формируя идеал красоты и исполнения долга. Оба брата используют женщин; один – для удовольствия, другой – для удовлетворения жажды власти. Ифигения, воплощающая потенциал фемининности, сначала протестует против такого отношения, но затем подчиняется цели, которую ставит перед ней властный отец.

Эта жертва была принесена Артемиде-охотнице – богине-девственнице, так как Агамемнон убил одну из ланей Артемиды, не воздав богине необходимых почестей. В некоторых мифах Агамемнон даже считался более искусным охотником, чем сама Артемида, которая, разгневавшись, укротила морские ветра и потребовала принести в жертву Ифигению[27]. Агамемнон проявил пренебрежение к Артемиде. С психологической точки зрения это говорит о том, что аспект психики, который она воплощает, не имел для него осознанной ценности. Как богиня-девственница, Артемида символизирует характерную черту девственницы – быть в согласии с самой собой, которая является внутренней установкой фемининной концентрированности и независимости[28]. Одно из занятий Артемиды заключалось в том, чтобы защищать юных дев, достигших пубертата, и учить их быть независимыми. Именно это качество не почитал Агамемнон, как это качество не принимала и доминирующая система культурных ценностей. Фемининность не оказывала сознательного воздействия на маскулинность. В конечном счете, Агамемнон не послушал ни жену, ни дочь. Ни той ни другой он не позволил проявлять независимость и этим не оказал почтения величайшей из богинь – Артемиде. Он принимал во внимание только собственную власть, когда брал что хотел, например лань Артемиды. Возможно, Артемида потребовала от него жертвоприношения, чтобы показать ему, что же он теряет, обесценивая фемининность. Последствием того упорства, с которым он сохранял свою властную установку, стала утрата дочери, его собственного фемининного потенциала. Если мужчина не считается с фемининностью и топчет ее, он теряет с ней контакт. Поэтому в определенном смысле Артемиде нужна была жертва, чтобы Агамемнон смог с должным почтением относиться к фемининной независимости.

«Ифигения в Авлиде» – греческая драма, написанная около 405 года до н.э., тем не менее точно такой же порядок царит в современной западной культуре. В глазах многих мужчин фемининность по-прежнему низведена до уровня послушной жены или красивой любовницы или может сочетать в себе обе эти роли. Многие женщины по-прежнему обнаруживают, что живут для мужчин, а не ради себя. В результате некоторые из них освобождаются от этих пут и предпочитают реализоваться в профессии. Но слишком часто, стремясь вырваться из зависимого положения «вечной девушки», они как бы воспроизводят маскулинный путь развития и таким образом навсегда подавляют и обесценивают фемининность. Другие женщины, которые осознают свое бессилие и бушующую ярость, как Клитемнестра, напротив, могут внешне подчиняться существующей системе отношений, но при этом скрыто выражать свой гнев, например, отказываясь вступать с мужчинами в сексуальные отношения. Они могут мстить своему супругу, завязывая внебрачные связи, опустошая счета его кредитных карточек, напиваясь сверх меры, месть может проявляться и как болезненное недомогание, или постоянная депрессия, или склонность к самоубийству и тому подобное.

Быть может, то, от чего больше всего страдает мужчина, – это неспособность признать свою травму, неумение плакать. В таком положении находятся многие отцы, которые пребывают в иллюзорном убеждении, что их долг – быть всегда правыми и не нуждаться в оправданиях, чтобы поддерживать свой авторитет. Многие мужчины в нашу эпоху технократии попадают в западню стремления к власти и контролю. Они утратили силу своих слез и уже не могут почитать юную, нежную фемининную часть своей личности. Подобно Агамемнону, они принесли в жертву «внутреннюю дочь» во имя собственной власти. Или же, подобно Менелаю, они могут оказаться под пятой реальной женщины и утратить связь с истинной внутренней фемининностью. В любом случае дух независимой фемининности не получает должного почтения, а потому исчезает.

Во многих отношениях сюжет трагедии «Ифигения в Авлиде» отражает картину современности, ибо в отношениях между полами по-прежнему царит хаос и стремление к власти; в жизни большинства мужчин и женщин духовность (гармоничное отношение между фемининным и маскулинным началом) до сих пор не стала эффективной движущей силой их развития. Но, по крайней мере, еще остается много вопросов, а раз есть вопросы, есть и поиск, и осознание, и надежда прорвать завесу существующих неадекватных паттернов.

В нашей культуре существует множество современных Ифигений, страдающих от узкого взгляда на фемининность, внедренного в нашу культуру, а зачастую – и в менталитет отдельно взятых отца и матери. Такие женщины часто пребывают в гневе и осознают, что образы, которые навязывает женщинам наша патриархальная культура, возникли под влиянием неадекватного отношения мужчин к фемининности. И тем не менее эти женщины чувствуют себя в ловушке и проявляют полную беспомощность.

Примером может послужить Джоан – талантливая и очень привлекательная дама сорока лет. Она росла с ощущением, что идеальная женщина должна быть похожа на Елену, – то есть ей необходимо быть самой красивой, самой желанной – способной притягивать к себя мужчин одним взглядом и вместе с тем служить мужчине, становясь тем, что он от нее хочет, и делая для него то, что ему нужно. Этот образ, подкрепляемый культурой, она отчасти впитала от родителей. Ее мать, страдавшая от внутреннего расщепления фемининности, была изящной, привлекательной, моложавой и зависимой («вечной девушкой»), при этом внешне демонстрирующей воинственно-независимое поведение («амазонки в панцире»), неспособной раскрепоститься и наслаждаться сексуальными отношениями со своим мужем. Ее отец, фрустрированный своим браком, любил дочь – быть может, слишком сильно, поэтому, скорее всего, к ней он испытывал бессознательное сексуальное влечение, наряду с сопутствующим этому чувством вины.

В ее сновидениях рождались образы, помогавшие ей увидеть некоторые роли, которые она исполняла и которые на самом деле ей не соответствовали. В одном сне Джоан была поставлена своей матерью в положение Золушки и должна была прибирать грязь в доме и чистить очаг. В каком-то смысле это было бессознательное послание, которое она получила от матери, а именно – что она была не такой красавицей, как ее мать, и что, как послушной дочери, ей следует «чистить» неадекватные отношения между своими родителями. Это означало, что Джоан должна была играть роль посредницы между родителями и при этом быть достаточно компетентной профессионально. Однако внутренне она чувствовала себя неполноценной, ибо втайне хотела быть «Еленой» – женщиной, которая была бы воплощением тайных надежд отца и соответствовала бы культурному образу современности. Цель любой женщины из ее среды состояла в том, чтобы встречаться с мужчинами, «подцепить» парня из компании, а в конечном счете сразу по окончании колледжа выйти замуж. Достигнув подросткового возраста, Джоан поняла, что по своему физическому и эмоциональному развитию не может соответствовать этому образу. Поэтому давление сверстников с их обычаем заводить знакомства заставили ее почувствовать свою второсортность. С одной стороны, она хотела социального одобрения, а с другой – ей был ненавистен этот навязанный кем-то шаблон, ибо она знала, что принять его – значит отвергнуть свои истинные потребности и лишиться возможностей дальнейшего развития. Все мужчины, к которым она чувствовала влечение, были моложе нее и фактически становились теми мальчиками, по отношению к которым она играла материнскую роль. Эти связи были непродолжительны, ибо не удовлетворяли ее потребностям в зрелых отношениях, а в сексуальном общении эти мужчины часто проявляли страх и пассивность. В сновидениях Джоан часто появлялась фигура ее отца в роли нравственного судьи, осуждавшего ее за «любовные похождения». Таким образом, связи с мужчинами, с которыми она не могла установить зрелые сексуальные отношения, позволяли ей защищаться от проявлений собственничества ее отца.

В профессиональной сфере она была по видимости успешной. Но даже здесь она бессознательно принимала маскулинное видение происходящего; например, вместо того чтобы участвовать в творческом проекте, где бы на инстинктивном уровне могло воплотиться ее понимание фемининного развития, она занималась административными проектами. Хотя она очень хорошо с ними справлялась, в них совершенно не находили применения ее поэтические способности, и такая деятельность в целом не давала реализоваться ее творческому потенциалу. Она знала, как добиться успеха в мужском мире бизнеса, и ее умение выполнять тяжелую работу, исполнительность и упорство дали ей финансовую независимость. Но вместе с тем она устала быть сильной и очень хотела, чтобы о ней кто-то позаботился. На сознательном уровне она проживала паттерн преисполненной долга «амазонки в панцире», но втайне она мечтала быть Еленой, «вечной девушкой», желанной для мужчин. Как и многих других «амазонок», ее очень раздражали те женщины, которым роль Елены удалась.

Джоан почувствовала, что оказалась в ловушке между этими двумя противоположными образами фемининности. Роль исполняющей долг услужливой матери не доставляла ей эмоционального удовлетворения, и она была слишком независимым и творческим человеком, чтобы оказаться лишь воплощением образа бессознательных мужских желаний. Будучи современной Ифигенией, она ощущала себя принесенной в жертву на алтарь присущего культуре отвержения отцом независимой фемининной духовности. Но в отличие от Ифигении из трагедии Еврипида, Джоан окончательно не признала эти обусловленные культурой отцовские проекции на фемининность. В реальной жизни она организовала группу женщин, которая занималась исследованием божественных фемининных образов, существующих в разных культурах и мифах. В сновидениях к ней являлась таинственная, наделенная волшебной силой женская фигура, приглашавшая ее взгромоздиться на слона, царственное животное, на котором когда-то разъезжали индийские воины и вельможи. Этот сон стал постоянным образом экстатического переживания фемининности, в нем она нашла источник своей внутренней силы – то есть той силы, которой не нужно ни удостоверения, ни подтверждения ни от отдельно взятого мужчины, ни от патриархального института. В следующем стихотворении Мирабай, средневековой индийской поэтессы, выражено экстатическое переживание женщины, которая ощущает свою фемининную центрированность и духовность и пытается заново выразить, что это такое – быть женщиной. Роберт Блай, поэт и переводчик Мирабай, верно заметил: «Ее непоколебимость не оставляет места жалости к себе»[29]. Стихотворение называется «Почему Мира не может вернуться в свой заброшенный дом»[30].

В тело Миры вошли Краски Тьмы; и покинули Миру другие цвета.

Любовь к Кришне и крохи еды – мои жемчуга и изумруды.

Звонкие четки в руке и повязка на лбу – вот и все украшенья.

Довольно для женщины тех ухищрений, каким научил меня Гуру.

Одобрите вы иль осудите, люди, меня; день и ночь я великую Силу Гор прославляю.

Я выбрала путь блаженства, которым издавна шли чистые люди.

Ни у кого не украла я денег, никого не ударила я, – в чем можете вы меня обвинить?

Я себя ощущала в высокой башне на спине у слона… а теперь вы велите мне пересесть на осла? Не смешите меня![31]

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 691 | Нарушение авторских прав