АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Дочерняя травма. В детстве я очень любила своего отца

В детстве я очень любила своего отца. Он был удивительно теплым и любящим, много играл со мной. Он научил меня игре в бейсбол, и много занимался со мной математикой. Когда мне исполнилось семь лет, он каждую субботу брал меня с собой в библиотеку! Он так очаровал библиотекаршу, что она разрешала мне брать на неделю домой целых четырнадцать книг – вдвое больше, чем разрешалось другим. Хотя у моего папы не было возможности получить образование, он очень ценил знания и свое отношение к ним передал мне. Вместе с моей бабушкой он проводил со мной много времени. Он помогал мне в учебе, занимался со мной развитием речи, играя в слова и устраивая увлекательные викторины. Он столько всего делал для меня! Зимой мы катались на санках, помню завораживающее мерцание снега в темноте, когда я, затаив дыхание, съезжала с горы. Кроме того, отец водил меня на бега; помню азарт и то, в какую меня бросало дрожь, как и всех, кто ходил на скачки и участвовал в тотализаторе. Отец любил животных, и я тоже с ними подружилась! А когда мы вместе гуляли, он обычно знакомился с новыми людьми: таким открытым и дружелюбным он был. Я была самой счастливой дочерью лучшего в мире отца, а он гордился мной, я сияла, и на моем лице всегда была улыбка. К моей маме он относился особенно тепло. Каждые выходные он водил нас обедать в разные этнические рестораны, и там отец всегда приглашал маму танцевать, и они с упоением кружились под музыку до позднего вечера. Наша семья не была богатой, но казалось, моя жизнь полна приключений. Было много интересных дел, и вокруг происходило столько всего увлекательного.

А потом… Потом все неожиданно изменилось. Отец стал задерживаться допоздна, и меня часто будил среди ночи его злобный крик. Сначала такое случалось изредка, но вскоре крики стали слышаться все чаще – один раз или два в неделю, пока в конце концов не стало правилом: он буянил каждый вечер. Сначала я была удивлена и просто ошарашена тем, что мать придирается к отцу, я не понимала, за что она ворчит на него утром каждое воскресенье. Я его очень любила и жалела. Но к тому времени, когда мне исполнилось девять, я все поняла. Правда заключалась в том, что мой отец пил: просто он оказался законченным пьяницей! Он не смог удержаться на работе, и тогда мне стало очень за него стыдно. Глядя на фотографии той поры, можно заметить, что я стала совершенно не похожа на себя: прежняя лучезарность померкла и на лице появилось выражение испуганной бродяжки. Ни улыбки, ни сияющих глаз – только печально опущенные уголки губ. Последующие несколько лет мои чувства к отцу были очень противоречивыми. Я его любила. Я за него страдала. Я его стыдилась. Одного совершенно не могла понять: как мой отец, такой прекрасный, теперь стал таким ужасным.

Как сейчас помню те вечера. Отец являлся домой очень поздно, в стельку пьяный, и набрасывался на тещу, мою бабушку, грозя избить. Нам с мамой приходилось звонить в полицию, чтобы как-то унять его. Обычно звонила я. Иногда отец так буянил, что мне не удавалось пробраться к телефону, и я в ужасе бежала на улицу, чтобы позвать на помощь. В один такой особенно жуткий вечер, когда приехала полиция, я рыдала, забившись в угол. Один из полицейских заметил меня и сказал отцу: «Как вы можете так себя вести по отношению к дочери?» Внимание, которое ко мне проявил совершенно посторонний человек, слова, которые он произнес, в течение многих лет эхом отзывались в памяти. Быть может, именно тогда в самой глубине психики у меня зародилось желание написать эту книгу.

В подростковом возрасте мои прежде противоречивые чувства к отцу переросли в жгучую ненависть. Я не только его больше не любила, но и жалости больше не испытывала. Мне было отвратительно все – и он сам, и его поведение, – в общем, я страшно его возненавидела. Я рассказывала вымышленные истории о нем своим друзьям и учителям, я просто лгала; на самом деле, я не могла никого пригласить к себе домой. Никто, за исключением ближайших соседей, не знал, что мой отец пьет. И я готова поручиться, что об этом больше никто никогда бы не узнал, если б не мое желание об этом рассказать. Я полностью отстранилась от него в своем стремлении стать полной его противоположностью – всегда, когда могла это осознать.

Чтобы как-то защититься, я вела двойную жизнь. В школе я была прилежной и серьезной ученицей, отличницей. Несмотря на то, что учителя меня считали «любимчиком», я всегда была в кругу одноклассников, так как была приятной, живой, покладистой девочкой, хотя и довольно застенчивой. Внешне я казалась милой и серьезной. Однако у меня внутри царила полная сумятица: я ненавидела отца, я его стыдилась: мне было стыдно, что я его дочь, и страшно, что кто-то узнает обо мне правду. Единственное, что выдавало мое неблагополучие, так это нервный тик, который развился у меня к четырнадцати годам, а еще, в отличие от других девочек, я не ходила на свидания. Но поскольку я «перешагнула» через класс и была меньше и младше своих одноклассников, на это никто не обращал внимания. За прилежание в учебе и хороший характер меня уважали, и это делало мое пребывание в школе комфортным. Зато дома был сплошной кошмар. Я никогда не знала, в какой момент меня выдернет из крепкого сна этот полоумный, безумец, что считался моим отцом. Меня ни на мгновение не покидал страх, что однажды ночью он явится с ружьем и перестреляет по очереди нас всех.

Став постарше, я решила уйти из дома. Я понимала, что просто погибну, если останусь. Чтобы избежать хаоса, заполнившего наш дом, пугающей паразитической зависимости от отца и эмоциональных посягательств матери, которая хотела, чтобы я закрыла собой брешь, пробитую ее несчастным браком, я стала искать спасения в мире разума, где защитой мне служило логическое мышление. Это позволило мне также сохранять дистанцию с матерью; я осознала, что если буду потворствовать ей в желании удержать меня, то дам навсегда заточить себя в тюремную камеру прошлого. Я пыталась разрушить свою идентичность с отцом и матерью и в конечном счете решила отказаться от всего, что не поддавалось моему контролю.

В течение многих лет мое отступничество, связанное с принятием отстраненной интеллектуальной установки, сослужило мне хорошую службу. Я ушла из дома и устроилась на работу корреспондентом службы новостей маленькой ежедневной газеты в Колорадо. Тогда же я стала изучать психологию и философию, чтобы развивать мышление и еще глубже погрузиться в вопросы, связанные с поиском смысла жизни. Приблизительно в это время я вышла замуж за мужчину-интеллектуала: я старалась найти человека, который бы меньше всего походил на моего отца. Муж поощрял мои занятия наукой, я защитила докторскую диссертацию и таким образом тоже стала законченной интеллектуалкой.

На протяжении всего этого времени пьянство отца только усугублялось. Но на мой двадцать первый день рождения он решил подарить мне перстень с опалом (мой камень по гороскопу). Каким-то непостижимым образом – отец не работал и вообще сразу пропивал любую сумму денег, которая попадала к нему в руки, – ему удалось собрать двадцать пять долларов на это кольцо. Это был первый подарок, полученный от него за много лет; изумительное кольцо с камнем, который светился волшебным светом, как все опалы. Однако я не могла его носить. Когда изредка я оказывалась дома, пока отец был еще жив, отец всякий раз меня спрашивал о кольце, и всякий раз я отвечала уклончиво. Хотя я чувствовала себя очень виноватой, я никак не могла себя заставить надеть кольцо. Только много лет спустя, после его смерти – уже начав писать эту книгу, я смогла надеть кольцо с камнем, который подходит мне по гороскопу. А сейчас я ношу его постоянно в надежде перекинуть мост через ужасную пропасть, разделяющую меня и моего отца.

В замужестве у меня случались внезапные и бесконтрольные прорывы подавленного бессознательного содержания, принимавшие форму депрессии или панических атак. Пытаясь понять эти переживания, я обратилась к трудам философов-экзистенциалистов, таких как Хайдеггер и Кьеркегор, к творчеству таких писателей, как Достоевский, Гессе, Кафка и Казандзакис, к поэзии Рильке и Гёльдерлина и, наконец, к психологии Юнга. Сохранив свою прежнюю профессиональную систему защит, под предлогом, что хочу стать психотерапевтом, я отправилась в Цюрих и начала проходить юнгианский анализ. В этот момент неожиданно проявилась подавленная ранее дионисийская сторона моей личности. Первый сон, который приснился мне в самом начале анализа, был настолько кошмарным, что заставил меня вскочить среди ночи. В нем грек Зорба[1] был повешен на рее корабля, который стоял на суше. Но он не был мертв! Нет, он кричал, чтобы я его сняла с реи, извиваясь, и, пока я терялась и мямлила, он, приложив титанические усилия, освободился сам. И потом меня обнял.

Хотя этот сон меня очень встревожил, все же Зорба символизировал для меня вкус к жизни – веселое и беззаботное дионисийское отношение к миру. Но вместе с тем его мир у меня ассоциировался с моим отцом, и я видела, как пагубно и разрушительно воздействовало на него странствие в это иррациональное пространство. Поскольку я сознательно отрицала одну из сторон своей личности, отмежевавшись от отца, мир Зорбы сначала показался мне полным хаоса, страшным и примитивным. Юнг назвал путь к бессознательному «странствием по ночному морю», путешествием смерти и растворения, временем переживания страха и трепета перед великим и непостижимым. Таким было мое ощущение. Чтобы войти в мир моего отца, требовалось мужество, однако я не могла сказать, что была готова кинуться в пропасть. Я постоянно ощущала на себе давление, словно у меня за спиной стояла некая немая фигура, которая подталкивала меня к краю обрыва, перед которым я стояла, и заставляла в него шагнуть. Там, в глубине пропасти, я столкнулась со своей иррациональностью, пьянством и гневом. В конечном счете, я ничем не отличалась от своего отца! И очень часто вела себя точно так же, как он. Когда я напивалась на вечеринках, проступала дикая, чувственная сторона моей личности.

Столкнувшись с иррациональной сферой и чувствуя, как меня разрывает на части, как мифического Пентея[2], я стала проживать свою мучительную темную сторону. Моя внешность тоже стала другой: я позволила себе отрастить волосы, сменив привычную короткую стрижку «эльф» (pixie) на длинную прическу в стиле хиппи. В моей квартире висели яркие, устрашающе-гротесковые копии картин немецких экспрессионистов. Теперь во время путешествий я останавливалась в номерах дешевых отелей самых опасных районов незнакомых мне городов. И если прежде меня пугал мир моего отца, то теперь я окунулась в него с головой. И испытала те чувства вины и стыда, которые, как мне казалось раньше, возникали лишь по отношению к отцу. Хотя во всем этом сквозило безумие, и притом навязчивое, все-таки я поняла, что в моем поведении заложен глубокий смысл. Однажды мне приснился сон:

Войти в дом отца можно было через маленькую ветхую подвальную дверь. Попав внутрь, я вздрогнула, увидев рваные газеты, свисавшие со стен серыми грязными клочьями. Черные блестящие тараканы сновали туда-сюда по скрипящей двери и забирались вверх по ножкам старого, выщербленного коричневого стола – единственной мебели в пустой комнате. Помещение было не больше одноместной каморки, и я очень удивилась, что кто-то, пусть даже мой отец, мог здесь жить. Неожиданно мое сердце налилось страхом, и я отчаянно стала искать выход. Однако оказалась, что дверь, через которую я вошла, исчезла в полумраке. От страха я едва могла дышать, мой взгляд лихорадочно блуждал по комнате и, наконец, остановился на узком проходе – как раз напротив того места, откуда я вошла. Желая как можно скорее покинуть эту отвратительную и страшную комнату, я устремилась в темный проход. Как только я его преодолела, мои глаза ослепил яркий свет. И я оказалась в таком красивом внутреннем дворике, какого раньше никогда не видела. Моему взору открылись цветники, фонтаны и мраморные скульптуры самых изумительных очертаний. Этот внутренний дворик располагался в центре роскошного восточного дворца, украшенного четырьмя тибетскими башенками, которые возвышались по углам. Только тогда я осознала, что это все тоже принадлежит моему отцу. Я проснулась в полном изумлении, недоумении и замешательстве, объятая страхом и трепетом.

Это был действительно выход из грязного, кишащего тараканами подвала, находящегося в доме моего отца, к сверкающему во всем великолепии тибетскому храму, – о, если б только мне удалось его отыскать.

Хотя в этот безумный, маниакальный период мне неоднократно приходилось переживать состояние хаоса, я как-то с собой справлялась и более-менее успешно умудрялась вести повседневную жизнь. Однако в мое сознание постепенно проникало представление о другой, более внушительной и могущественной реальности. Периоды полной опустошенности сменялись промежутками времени, когда мне открывалось поразительное, мистическое, ощущение природы, а также неизвестные ранее сферы музыки, поэзии, волшебных сказок, это был мир воображения и творчества. Я переставала быть замкнутым интеллектуальным интровертом и постепенно становилась более живой, спонтанной, непосредственной и способной к душевности, проявлению глубоких чувств. Вместе с тем у меня постепенно просыпалась уверенность в себе и исчезала потребность замыкаться и скрывать свою истинную сущность.

За это время в моей семье случились два страшных события. Будучи совершенно пьяным, мой отец уснул с зажженной сигаретой в руке. Начался пожар, и весь дом сгорел дотла. В пожаре погибла моя бабушка, оказавшись запертой огнем наверху в спальне. Хотя отец попытался ее спасти, но было слишком поздно, и его увезли в больницу с серьезными ожогами. Какие муки он должен был испытывать из-за того, что все произошло по его вине, что его пагубное поведение привело к человеческой жертве! При этом он отказывался об этом говорить. Или же просто не мог. Судя по всему, отец очень серьезно деградировал за время своего пьянства. А через два года он умер.

Серьезным ударом стала для меня смерть отца, она вызвала глубокое потрясение. Теперь было уже поздно говорить с ним, слишком поздно: нельзя было даже сказать ему, как я была несчастна, когда мне приходилось его отвергать, и как я в конце концов начала сочувствовать ему и его страданиям. С отцом мы так и не примирились, и наши невыясненные отношения стали кровоточащей раной в моей душе.

Вскоре после смерти отца, в день, когда мне исполнилось тридцать восемь лет, я надела кольцо с опалом. А затем села писать эту книгу. Меня совсем не волновало, будет ли она напечатана. Тогда я знала только одно: я обязательно должна написать о травме в отношениях между отцом и дочерью. Возможно, думала я, сам процесс написания этой книги сблизит меня с отцом. И та близость, которая оказалась недоступной в реальных отношениях, будет достигнута внутри меня благодаря этой книге, и я смогла бы искупить вину своего «внутреннего отца».

Процесс создания книги был длительным и сложным. Перед тем как начать ее писать, у меня не было никакого представления о том, что я хочу сказать. Чтобы написать книгу, мне требовалась стойкость и вера, что из глубины моей психики появится нечто такое, что я в какой-то момент смогу определить, выразить в словах. Вместе с тем я знала: хотя все, что я напишу, может помочь осветить тему, касающуюся травмы отцовско-дочерних отношений, это содержание тоже будет отбрасывать тень. Всегда существует темное пятно, область, которую я не смогу увидеть из-за своей ограниченности. Я должна была смириться с тем, что ограничения соседствуют с возможностями, парадокс, который стал несчастьем для моего отца. За каждой написанной страницей стоят мои слезы, и даже между строк сквозит моя ярость, несмотря на довольно безмятежный и безоблачный, как может показаться, финал.

Когда я только начала писать эту книгу, мне виделось в основном негативное: а именно доставшееся мне в наследство от отца самоуничтожение – следствие алкоголизма, и то воздействие, которое оно оказало на меня. Хотя я знала, что хорошие качества у моего отца были, но ни их, ни их влияние на меня не удавалось определить поначалу. Последняя, как я планировала тогда, глава этой книги – «Внутреннее прощение и освобождение отца» – оставалась ненаписанной. Работа над теоретической частью проблемы помогла мне сформировать некое видение своих конфликтов. Описывая различные паттерны и глубинные архетипические основы, я смогла лучше понять, как они воздействовали на мою жизнь и жизнь других женщин – моих клиенток. И лишь когда я стала рассказывать собственную историю, полностью проявились мои добрые чувства к отцу. Я осознала, что волшебство, которое он мне обещал, когда я была маленькой девочкой, позже нашло выражение в сновидениях о греке Зорбе, о тибетском храме и содержалось в перстне с опалом. Отец мне обещал волшебный полет. Однако он словно разделил судьбу мифического Икара, который, не зная границ своих возможностей, подлетел так близко к солнцу, что его лучи растопили воск, скреплявший крылья, и он упал в море, где и обрел смерть. Точно так же мой отец утопил в алкоголе свою магию. Но то, что он передал волшебство мне, было лучшей частью его наследства. Правда, когда я видела его в ином свете, мне казалось, что он так деградировал, что утратил всякую способность к магии. Поэтому поначалу в его обещание подарить мне волшебство я не верила и стремилась все держать под контролем. А затем, когда этот контролирующий блок разрушился, я идентифицировалась с саморазрушающей стороной личности отца. Мне казалось, что альтернативами такой идентификации могут быть либо холодный контроль, либо дионисийское разложение. Выявление этих двух полярностей привело меня к рассмотрению психологических паттернов, которые я называю «вечная девушка» (puella aeterna) и «амазонка в панцире». При этом разрешение проблемы и избавление от травмы связано с образами грека Зорбы, тибетского храма и опалового кольца, подаренного мне отцом. Возвратив волшебство отца, я оживила эти образы у себя внутри.

Вот моя история дочерней эмоциональной травмы. Но в процессе терапевтической деятельности я увидела, что и многие другие женщины испытывают страдания из-за нарушенных отношений со своими отцами, хотя их истории могут в чем-то различаться и проявления этих травм разнообразны. От многих своих женщин-клиенток я слышала свою собственную историю: отец-алкоголик, и в результате – подозрительность по отношению к мужчинам, проблемы вины, стыда, отсутствие доверия. От других женщин я узнала, что строгие и авторитарные отцы могли привить своим дочерям склонность к стабильности, порядку и дисциплине, но зачастую они давали им мало того, что связано с любовью, эмоциональной поддержкой и признанием фемининных ценностей. У женщин третьего типа были отцы, которые хотели, чтобы у них родился сын, и делали из своих дочерей (обычно это касается старшей) мальчиков, ожидая, что те достигнут всего того, чего не удалось реализовать в жизни родителям. Еще были женщины, окруженные такой сильной любовью отца, что дочь как бы заменяла им отсутствующую возлюбленную. Как правило, отцовская любовь их привязывала до такой степени, что они не считали себя вправе полюбить другого мужчину, а потому не могли в своем развитии достичь уровня зрелой женщины. Я слышала рассказы женщин, отцы которых совершили самоубийство, и им потом приходилось бороться с желанием покончить с собой и со страстью к саморазрушению. У женщин, отцы которых рано ушли из жизни, были эмоциональные травмы, связанные с потерей, ощущением одиночества и чувством, что их покинули. А женщины, чьи отцы болели, часто испытывали вину за свои болезни. Были дочери, которых жестоко насиловали отцы, избивали или сексуально домогались. И были дочери, отцы которых не могли противостоять властным женам, тем самым давая матери доминировать в их жизни.

Этот перечень можно продолжать и дальше. Но в таком случае нас подстерегает такая опасность, как чувство ненависти к отцу за нанесение эмоциональной травмы. И тогда мы можем упустить из виду другое обстоятельство: эти отцы сами имели эмоциональные травмы, связанные как с их маскулинностью, так и с их фемининностью. Исцеление женщины бесполезно искать в трясине ненависти. Отношения без любви могут навсегда заставить нас играть роль пассивных заключенных, жертв, которым не дано нести ответственность за свою жизнь. Я совершенно уверена в том, что женщине, имеющей эмоциональную травму, очень важно осознать невыполненное обещание своего отца и то, как отсутствие отношений с отцом повлияло на ее жизнь. Дочери необходимо восстановить утерянные отношения с отцом, чтобы создать у себя внутри его положительный образ, который поможет ей ощутить силу и ориентацию в жизни, признать позитивную сторону маскулинности во внешнем и внутреннем мире и воздать ей должное. Дочери нужно найти спрятанную жемчужину – сокровище, которое может ей дать отец. Если отношения с отцом были нарушены, то женщине очень важно осознать свою травму, понять, чего ей не хватало, чтобы создать это у себя внутри. Но как только эмоциональная травма становится осознанной, ее обязательно следует принять, потому что только таким способом можно получить исцеление и сочувствие, столь необходимые дочери, отцу и отношениям между ними.

Дата добавления: 2015-05-19 | Просмотры: 687 | Нарушение авторских прав