АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

Биоэтические проблемы жизни

Тема отношения человека к жизни и смерти имеет в биомедицинской этики особое значение. Уважение жизни и личности больного является альфой и омегой врачебной этики от Гиппократа до наших дней. В Международном пакте о гражданских и политических правах (1966) медицинская максима, определяющая человеческую жизнь в качестве безусловной ценности, приобрела статус общечеловеческой моральной и правовой нормы: «Право на жизнь есть неотъемлемое право каждого человека. Это право охраняется законом. Никто не может быть произвольно лишен жизни». Право человека на жизнь предполагает признание святости человеческой жизни, ее бесконечно большой ценности, равных прав на достойную жизньи высокое качество жизни всех без исключения людей. Оно распространяется на все этапы бытия человека — от зачатия до смерти. Если мы признаем это право за человеком с момента его зачатия, то это определяет наше отношение к любому покушению на его жизнь и в дальнейшем.

Признание или непризнание этого права за человеком с момента его зачатия служит основанием непрекращающихся (а в последнее время ставших еще более острыми) споров по поводу абортов – искусственного прерывания беременности. Существуют разные точки зрения на моральную оправданность этой операции: консервативная, либеральная, «умеренная». С одной стороны, аборт остается одним из самых распространенных средств контроля над рождаемостью. С другой, это медицинское вмешательство (в особенности «по желанию») квалифицируется как нарушение моральной заповеди «Не убий», а со стороны врача – еще и клятвы Гиппократа. Даже в тех случаях, в которых мы определяем его как «выбор меньшего зла», речь идет все-таки о зле – о покушении на человеческую жизнь.

Решение проблемы аборта многие специалисты ставят, в первую очередь, в зависимость от установления статуса эмбриона: с какого времени зародыш считается ребенком, человеком. Правомерно ли рассматривать развивающийся эмбрион в качестве личности? Обладает ли он (и в какой мере) человеческими качествами и правами? Способен ли он к ощущениям (в особенности – к ощущению боли)? Необходимо четкое разделение двух существенно различных (в этическом отношении) состояний плода: то, которому мы не приписываем никакого «человеческого» содержания, и то, за которым это содержание уже признается. Существуют консервативная, либеральная и умеренная позиции по этому вопросу.

Однако даже те, кто не считает не только эмбрион, но и новорожденного младенца личностью, вынуждены признавать потенциальные возможности развивающегося эмбриона – его способность со временем, при благоприятных обстоятельствах, стать личностью. В любом случае эмбрион, развивающийся в организме беременной женщины, является эмбрионом человека. Одно это налагает на нас определенные моральные обязательства по отношению к нему. Поэтому с точки зрения биомедицинской этики, аргументы в защиту аборта неприемлемы, ибо они содержат в себе санкцию на покушение на человеческую жизнь. Идея А. Швейцера о «благоговении перед жизнью» распространяется и на эту, еще только зарождающуюся жизнь.

Особенно сложно решается в обществе вопрос о праве на жизнь новорожденных (или еще не рожденных) детей с серьезными дефектами развития. Некоторые специалисты считают, что если нет оснований надеяться на то, что ребенок в процессе своего развития станет личностью, или если размеры эмоционального и/или материального ущерба, наносимого семье уходом за ребенком, исключительно велики, то этически допустимым является решение о прекращении лечения и реанимирования таких «неполноценных» младенцев. Очевидно, что данная система рассуждений базируется не на медицинских и этических, а на утилитарно-прагматических соображениях. Такие решения не учитывают желания и права на жизнь самого ребенка и обусловлены нежелательностью (для кого?) продолжения жизни данного новорожденного. Теоретическим обоснованием подобного утилитаристского подхода является точка зрения на человеческую личность, согласно которой определяющим признаком личности является способность познавать, страдать, переживать эмоциональное состояние счастья, иметь прошлое и будущее. Поэтому «нормальный» младенец имеет предполагаемое право на жизнь, а новорожденный с серьезными дефектами развития – нет. Авторы такого подхода предлагают действовать по принципу равного учета интересов всех: не только самого ребенка, но и его родителей, возможно, их следующего ребенка, ближайшего окружения и общества в целом. И если ребенку предстоит бедная, убогая жизнь «неполноценного» человека, не имеющая никакой ценности ни для него самого, ни для других (родителей, общества), то ему лучше не жить. Если же младенец имеет жизненные перспективы, пусть и не такие обширные, как нормальные дети, то нет необходимости идти на крайние меры. В любом случае решение принимает не ребенок, а некто за него. При этом в оценку жизненных перспектив включается не только тяжесть заболевания, которым страдает младенец, но также готовность и способность общества оказать помощь таким людям, создать им условия для жизни.

Согласно же точке зрения биомедицинской этики, право такого новорожденного на жизнь может быть поставлено под сомнение только тогда, когда нет серьезной надежды на то, что последующая жизнь ребенка не сведется к бессмысленному существованию. Только в том случае, когда решение принимается исключительно в интересах ребенка и только его одного, а такие побочные факторы, как расходы или неудобства семьи не влияют на характер принимаемого решения, оно может быть оправдано морально и юридически.

Поэтому с ребенком, у которого при появлении на свет выявлены серьезные дефекты развития, следует обращаться так же, как с «обычным» ребенком, поскольку любой новорожденный, с точки зрения биомедицинской этики, представляет собой личность, имеющую право на жизнь. При этом сущность этических аргументов сводится к следующему:

1) право новорожденного на жизнь тем «сильнее», чем выше его потенциальная возможность стать личностью;

2) появление младенца на свет – обычно большая радость для его родителей, поэтому его смерть наносит им заметный ущерб;

3) даже нежеланный ребенок может принести радость другим лицам, которые усыновят его;

4) хотя право «дефектного» новорожденного ставится под сомнение, это не означает, что он вообще не обладает никакими правами, и нам следует уважать его права.

2.2 Биоэтические аспекты умирания

Хотя человек и знает о конечности своего существования, но, как утверждают многочисленные психологические исследования, сам человек в свою собственную смерть часто по-настоящему не верит, не осознает глубоко факта ее неизбежности. Так, родоначальник психоанализа 3.Фрейд (сам прибегнувший к эвтаназии после долгих лет борьбы с мучительным заболеванием) утверждал, что человек убежден в собственном бессмертии. Столкнувшись со смертью других людей или сам оказавшись в смертельной ситуа­ции, человек испытывает безотчетный страх и тревогу. При этом доказано, что в числе первых мыслей человека при виде смерти другого лица возникает переживание того, что «пока не я». Очень велик страх смерти и нежелание умирать у каждого, по крайней мере, психически здорового человека.

Естественно, что труднее всего воспринимается смерть детьми. Детское понимание смерти следует за умственным развитием и формируется постепенно. Недо­статочное оно обычно у детей до 5 лет, и только между 5 и 10 годами постепенно развивается понимание, что смерть окончательна и что все жизненные функции прекращаются, когда человек умирает. Когда ребенок начинает понимать, что смерть неизбежна, что все - и он в том числе - когда-то умрут, то открытие этого факта объясняет наличие в возрасте 5–8 лет так называемых «нормальных детских страхов». Тематика последних теснейшим образом связана с темой смерти, и представляют они собой попытку проигрывания, переработки (более или менее удачной) глобального страха смерти, следующего за обнаружением неизбежности этого явления.

Реальная смерть близких обычно вызывает у детей и подростков сильные реакции. Это могут быть отчаяние, страх, озлобленность, проблемы со сном, чувство беспомощности и опасности, утрата доверия к миру, депрессия и сильное ощущение пустоты и одиночества. Реакции на смерть и понимание ее различны у детей в разные возрастные периоды. В дошкольном возрасте (2-6 лет)смерть воспринимается как отрыв от матери, и это отделение от любимого существа оказывает­ся для ребенка ужасающим событием. Понятие смерти как окончательного прекращения жизни и одновременно универсального и неизбежного явления не может быть сформулировано ребенком этого возраста.

У старшего дошкольника, однако, уже возникает печаль при потере кого-то из близких, хотя она слабо осознается, слабо вербализуется, и он не может сохранять эти переживания в течение длительного времени. Часто эти пере­живания печали обнаруживаются только в играх. Для понимания переживаний дошкольника в различных ситуаци­ях, связанных с умиранием и смертью, требуется понимание особен­ностей возраста с преобладанием эгоцентризма и магического мышления, предполагающего некую альтернативу исчезновению «навсегда». Однако психотерапевты, работавшие с серьезно больными и обреченными детьми, установили достоверно, что серьезно больной ребенок в этом возрасте может понимать свою собственную близкую кончину, при том, что даже взрослые отрицают ее. О наличии тревоги и страха можно догадаться по поведению ребенка, рисункам и предпочтению им определенных игр.

По мере взросления мышление у детей становится все более реалистичным, заменяя магическое. Многие дети младшего школьного возраста (6-10 лет) персонифицируют смерть как определенное лицо, приписывая ей некую злую силу. Иногда они считают ее наказанием за плохие дела. Однако такие наивные представления бывают тем реже, чем старше ребенок. Наконец для детей между 7 и 10 годами смерть становится более реальной, универсальной и оконча­тельной, но лишь в конце этого периода они признают свою собственную бренность, понимая, что смерть есть часть общих процессов и принципов, которые управляют миром.

Сложный вследствие противоречивости и сочетания детских и взрослых форм поведения подростковый возраст может быть ознаменован тем, что наблюдаются эпизоды возврата к ранним способам поведения и мышле­ния. В частности, понимая, что собственная кончина является очевид­ным фактом, подростки отрицают свою смерть фактическим игнорированием ее в гонках на мотоциклах и прочей опасной для жизни активности. Пси­хологическая защита от тревоги, вызываемой мыслью о смерти, у подростков обычно та же, что и у взрослых, но чаще всего встречаются механизмы совладания в форме отрицания возможности умирания.

Отношение к смерти во взрослом возрасте исследовалось специалистами не столь часто, но некоторые исследования получили широкую известность. К их числу относятся данные, полученные Элизабет Кюблер-Росс (E.Kubbler-Ross, 1969), которая обосновала и эмпирически верифицировала предложенную ею схему психологических реакций умирающих. Каждая из описанных фаз характеризуется особенными переживаниями и применительно к поведению окружающих в отношении больного, предъявляет определенные требования. Описаны сле­дующие пять этапов психологических реакций умирающих:

1. Фаза отрицания болезни (анозогнозическая). На этой стадии больной, впервые узнавший о смертельном диагнозе и однозначном прогнозе, отка­зывается принять свою болезнь и факт приближающейся смерти. «Нет, только не я!» – самая распространенная первоначальная реакция на объявление смертельного диагноза. Данная реакция – результат шока, смятения, растерянности и действия мощных механизмов психологической защиты, в первую очередь по типу отрицания. Здесь неизбежны сомнения в диагнозе, компетенции врачей, поиск иных объяснений своего состояния или иных специалистов.

На данной фазе необходима поддержка со стороны близких, но они сами нередко тоже находятся в смятении. Особенно это касается лиц, осуществляющих уход за больным, ближайших родственников. Поэтому важно обеспечить их поддержку тоже, показать им важность их состояния для страдающего и нуждающегося в поддержке пациента. Если удается от неконтролируемых эмоций растерянности, тревоги, страха перейти к более осознанному пониманию ситуации и контролю больным своего состояния, есть шанс преодолеть эту стадию без особых потерь, без совершения импульсивных и вредных для состояния пациента действий.

2. Фаза протеста или гнева (дисфорическая). Основной вопрос, который человек задает себе в этот период: «Почему именно я?». Отсюда переживания возмущения, гнева, постоянное сравнение себя и других людей, анализ судеб, тяжести болезней, ощущение глубокой несправедливости происходящего. Важным обстоятельством является то, что эти сильные негативные чувства должны быть на кого-то излиты, это необходимо для завершения данной стадии. Для окружающих необходимо понимать, что это состояние враждебно­сти и гнева у смертельно больного человека есть закономерное, нормальное явление, а сдерживать эмоции больному очень трудно. Нельзя осуждать больного за эти реакции по сути не на окружающих, а на свою судьбу. Здесь вопреки негативным чувствам, изливаемым больным на окружающих, он особенно нуждается в дружеской поддержке, участии, терпении, эмоцио­нальном контакте. Если же поведение окружающих не обнаружит понимания ими тяжелых переживаний больного, это может привести к необоснованным конфликтам, импульсивным брутальным действиям, еще более ослабить страдающего пациента и ухудшить его положение.

3. Фаза «торга». Основным содержанием этой фазы является попытка больного взять под контроль свои состояние, жизнь, путем обещания всем окружающим, врачу, Богу всего, чего угодно. Иллюзия возможности получить продление жизни при «правильном» поведении является способом самообмана, психологической защиты. Эту фазу называют также «фазой аутосуггестии», имея в виду, что больной как бы уговаривает себя в том, что каким-то образом, с помощью доступных ему средств и жертв, он сможет обмануть судьбу и уйти от неизбежного. Это действо сродни «магическому мышлению» маленького ребенка, оно свидетельствует о регрессе личности и потому сопровождается изменением поведения больных. Они могут становиться капризными, происходит резкое суже­ние их жизненных интересов, они начинают выпрашивать, выторговывать себе те или иные поблажки. Отсюда просьбы к врачам относительно послабления режима, назначения обезболивания или к родственникам с требованием выполнения раз­личных прихотей. Этот нормальный процесс сделок для узко ограниченных целей помогает пациенту прийти к соглашению с реальнос­тью все укорачивающейся жизни.

Из возможных психотерапевтических мероприятий лучший эф­фект в этой фазе дают рассказы о спонтанном выздоровлении, а также те небольшие в общем поблажки, в которых нуждается больной и эмоциональная поддержка.

4. Фаза депрессии. Является, к сожалению, неизбежной в большинстве случаев. Здесь больной уже в большей степени принимает неизбежность близкого конца, и возникают адекватные этому эмоции печали, тоски. Он уже вопросов не задает, а просто говорит себе, что «на этот раз умереть предстоит именно мне». При этом может появиться сознание вины, часто сопутствующее любой депрессии, и самобичевание: «Чем же я это заслужил?». Депрессия у больных может протекать по-разному. Иногда печальное настроение усугубляется реактивными моментами, связанными с потерей частей тела или функций, важных для целостного образа «Я». Это может произойти вследствие хирургических операций по поводу болезни.

Другой тип депрессии, наблюдаемый у умирающих больных, понимается как преждевременное оплакивание потери семьи, друзей и самой жизни. Это, по сути, тяжелое переживание потери собственного будущего и признак начальной стадии следующей фазы – принятия смерти. Последняя группа больных особенно трудна для всех, кто соприкасается с ними. У окружающих они вызывают чувство тревоги и беспокойства, душевного дискомфорта. Любые попытки ободрить или поддержать больного шуткой, бодрым тоном голоса воспринимаются им как нелепые в этой ситуации. Больной замыкается в себе, ему хочется плакать при мысли о тех, кого он вынужден вскоре оставить.

В этот период вольно или невольно все те, кто окружает больно­го, начинают избегать с ним общения. Это касается как родственников, так и медицинского персонала. При этом, особенно у родственников, возникает чувство вины за свое такое поведение и даже, порой, невольные мысли желания умирающему более быстрой и легкой смерти. Даже родители больных детей не являются исключением. Такое отчуждение может показаться окружающим бессердечным родительским безразличием к ребен­ку. Но родственники и медицинский персонал должны понимать, что эти чувства нормальны и представляют действие естественных меха­низмов психологической защиты. Врачу и психологу следует помочь преодолеть у ухаживающих за больным эти чувства и попросить продолжить эмоциональную поддержку умирающего. Именно в этот период больной больше всего нуждается в душевном комфорте и теплоте. Причем здесь не нужно стремиться убеждать больного в неправильности его переживаний. Ведь, по сути, они, верно, отражают реальность. Здесь могут не срабатывать убеждения, доказательства или попытки отвлечения, поскольку чувства слишком сильны и доминируют в сознании. Однако просто молчаливое присутствие сочувствующего родного человека у постели умирающего полезнее, чем какие-то слова. Краткое объятие, похлопывание по плечу, пожатие рук, забота о мелочах скажет больному о том, что его любят и понимают. Здесь всегда необходимо участие род­ственников, забота и выполнение, по возможности, любых желаний больно­го, хоть как-то направленных к жизни и деятельности.

5. Фаза принятия смерти (апатическая). Данная фаза является финальной, она означает примирение с судьбой. Больной смиренно ждет своего конца. Измученный болезнью и тяжелыми сопутствующими переживаниями, уставший от бесплодной борьбы, он желает лишь отдохнуть и уснуть. Это уже прощание, конец жизненного пути.

Эта фаза также очень тяжела для окружающих, поскольку требует от них аналогичного принятия близкой смерти родного человека. Здесь любые ободрения, разговоры о будущем больного неуместны, нелепы, кроме того, нередко больной и не хочет общаться. Однако наблюдения за умирающими больными показывают, что они по-прежнему нуждаются в поддержке, участии (скорее также в режиме «молчаливого присутствия»). В конце данной фазы может происходить ритуал прощания, или, при наличии религиозности больного, просьба о свидании со священником и причащении. Это также облегчает для больного его переживания и примиряет с фактом неизбежной смерти. Вообще на этой стадии желательно привлечь на помощь религию.

О чрезвычайной тяжести эмоциональных переживаний больных перед лицом приближающейся смерти говорит тот факт, что в случаях неожиданного, спонтанного выздоровления, возвращение больных к жизни и к нормальному эмоциональному режиму не происходит сразу. Необходим нередко длительный период, названный рядом авторов «фаза возвращения человеческого достоинства», для преодоления всех последствий пережитого.

Важно заметить, что переживания членов семьи умирающего, знающих о диагнозе и прогнозе, вполне созвучны переживаниям самого больного, и, по мнению Э. Кюблер-Росс, даже по времени приблизительно соответствуют им.

Дата добавления: 2015-09-03 | Просмотры: 1395 | Нарушение авторских прав