АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

ГЛАВА 17

Странность Курта Добблера произвела на Петру впечатление, и через несколько дней после побоища у «Парадизо» она поймала себя на том, что думает о нем.

Настал полдень. Айзек не появлялся.

От Эрика тоже не было известий. И доктор Роберт Кацман, с его медоточивым голосом, так и не откликнулся на ее сообщение.

Почему Добблер не пожаловался начальству не некомпетентность пьяницы Баллу?

Чем больше она думала о том, как халтурно проходило следствие, тем менее доверяла отчету по делу.

Образец крови, взятый с сидения автомобиля Марты Добблер, относится к первой группе с отрицательным резусом, а кровь Добблера тоже первой группы, но с положительным резусом. Все это согласно записям Баллу.

Насколько можно ему верить?

Она перелистала дело, отыскала, наконец, запись коронера об анализе образца.

Петра решила найти сам образец.

Ассистент коронера был уверен, что образец сохранился. Однако не нашел его и направил Петру к следователю, человеку по имени Баллард.

— Гм, — сказал он. — Мне кажется, он находится в биологическом подразделении вашего отдела вещдоков. В Паркеровском центре.

«Моего отдела вещдоков».

— Вам так кажется? — переспросила Петра.

— Записи о том, что его забрали, не существует, — сказал Баллард, — тем не менее здесь его нет. Следовательно, куда-то он должен был поступить, верно?

— Если только он не потерян.

— Ради вашего блага надеюсь, что это не так. В Парке-ровском центре когда-то были проблемы с вещдоками, помните? Потерянные образцы, испорченные.

Она об этом не слышала. Вечерние газеты, должно быть, проглядели этот факт и не сообщили о путанице.

— А где еще он мог бы оказаться? — спросила Петра.

— Даже не представляю. Если только его не послали в криминалистическую лабораторию на анализ ДНК. Но даже и в этом случае мы отправляем не все, частицу оставляем себе. Разве только образец был слишком мал, и его невозможно было разделить. Да, возможно, так и произошло… Вот, вижу запись — два с половиной сантиметра. Значит, размеры его составляют три четверти дюйма на полдюйма. Написано, что он находился на виниловой обивке автомобильного сидения. Выходит, он тонкий. Вполне возможно, что он целиком хранится в лаборатории. А зачем он вам нужен?

— Так, для интереса, — ответила она, повесила трубку и позвонила в Сакраменто.

В криминалистической лаборатории не было записи о получении биологического образца с места убийства Марты Добблер. Паркеровский центр им его не направлял.

Даром только время потратила.

Пора присмотреться к другим июньским убийствам.

В деле Джеральдо Солиса она нашла интересную запись, сделанную следователем Джексом Хастадом. Согласно показаниям дочери.Солиса, в день убийства старик ожидал электрика для починки проводки.

Хастад, похоже, не обратил на это внимания.

Петра позвонила в уилширский участок и узнала, что, в отличие от голливудского участка, дело Солиса после самоубийства Хастада было передано другому следователю. Однако с момента убийства Солиса прошло два года, и все это время его дело находилось у Хастада, включая три месяца, когда Хастад находился на излечении. Через неделю после самоубийства Хастада дело Солиса перешло к следователю по имени Скотт Вебер.

Вебер до сих пор работал в Уилшире, и Петра, позвонив, застала его на рабочем месте.

— С этим делом у меня ничего не вышло, — сказал он. — Почему вы вдруг им заинтересовались?

Петра рассказала о возможном сходстве незаконченных дел, рассказала о вдавленном проломе черепа Марты Добблер, но о других убийствах, совершенных 28 июня, упоминать не сочла нужным. Вебер хотел узнать больше, но, когда она сообщила ему несколько подробностей, он тут же потерял интерес.

— Не вижу никакого сходства, — заявил он. — Людей часто бьют по голове.

«Но фатальный исход бывает не так часто. Если верить моему эксперту».

— Верно, — сказала она.

— Каким орудием воспользовался преступник в вашем деле?

— Какой-то трубой.

— И у меня тоже, — признался Вебер. — А вещдоки обнаружили?

«Пропавший образец крови».

— Нет, ничего не нашли.

Почему она так уклончиво разговаривает с другим следователем? Да потому что ей самой ничего не ясно.

— Ну-ну, — сказал Вебер.

— Один вопрос. В деле была запись об электрике, который должен был починить проводку…

— У вас есть копия дела?

— Наш практикант, готовясь к диссертации, нашел его и сделал копию.

— Он что, был у нас? — спросил Вебер.

— Кажется, он снял копию с дубликата Паркера.

— О… да, наверное, сняли дубликат. Дело не раскрыто, что с ним еще делать?

— Я вас спрашивала насчет электрика, — напомнила она.

— А в вашем деле тоже был электрик? — поинтересовался Вебер.

— Я просто подумала, что электрик может нас куда-нибудь вывести…

— Вы интересуетесь, не упустил ли я эту линию? — Вебер рассмеялся, но смех ей не показался дружелюбным. — Я обратил на это внимание. Хотя после убийства прошло два года. Кабельная фирма Солиса не сделала записи о визите электрика. Я разговаривал с дочерью: вдруг она вспомнит, что говорил в тот день старик. Возле дома аварийной машины никто не видел. О'кей?

— О'кей, — сказала Петра. — Извините, если я…

— Я не смог больше ничего сделать, — сказал Вебер. — Дело заморожено.

Итак, записи о визите электрика в фирме не обнаружено. Выходит, телефонный звонок, заставивший Джеральдо ждать электрика, был фальшивым. Если это так, то это напоминает дело Марты Добблер. Ей позвонили из телефонной будки и выманили из театра.

Ремонт кабеля в полночь?

Петра вспомнила инцидент в собственной жизни, когда она натерпелась страха. Два года назад, посреди отпускной недели, позвонили в дверь. Шел двенадцатый час, и ей пришлось встать с постели. Какой-то шутник заявил, что он посыльный из службы по доставке товаров. Петра сказала, чтобы он убирался, однако человек настаивал, говорил, что она должна поставить подпись на пакете. Петра схватила пистолет, накинула халат и приоткрыла дверь. На пороге стоял худой малахольный тип в коричневой униформе. Настоящий посыльный, с настоящим пакетом. Одна из родственниц прислала ей домашнее печенье.

— Припозднился, — сказал он, притопывая ногой. Парень даже не заметил, что в правой руке у нее девятимиллиметровый пистолет.

Петра знала, что служба доставки держит своих работников в черном теле, но этот человек готов был, кажется, расшибиться в лепешку.

Стало быть, это возможно. Убийца звонит Джеральдо Солису и рассказывает о необходимости ремонта кабеля. Является поздно. Солис открывает дверь. То, что аварийной машины соседи не видели, ничего не значит. В такой час в спокойном, солидном районе кто будет смотреть?

В деле имелись адрес и номер телефона дочери Джеральдо Солиса. Мария Солис Мэрфи, тридцати девяти лет. Петpa навела справки и выяснила, что живет она рядом, в Голливуде, на Рассел-стрит.

Работала Мария в больнице «Кайзер Перманент», в отделе обеспечения питания. То есть из дома до больницы она могла дойти пешком.

Мария была на работе. Сняв трубку, она договорилась встретиться с Петрой возле больницы через двадцать минут. Когда Петра приехала, Мария ее уже ждала.

Поджарая, хорошенькая, очень короткие темные волосы с осветленными кончиками. Бледно-голубое платье, белые носки и теннисные туфли. Три тонких кольца в одном ухе, в другом — бриллиантовая розочка и золотая клипса. Татуировка в виде розы на левой щиколотке. Сорокалетняя женщина в роли панка. На правом безымянном пальце золотое обручальное кольцо. У Марии Мэрфи было гладкое лицо и танцующая походка. В другой одежде она сошла бы за двадцатипятилетнюю девушку.

На бейдже написано: «М. Мэрфи, магистр, диетолог». Очень плотное тело. Мальчишеские бедра. Должно быть, воздействие витаминов?

— Детектив? — сказала она низким голосом.

— Миссис Мэрфи?

— Если не возражаете, я бы прошлась. Засиделась в помещении.

Они двинулись по бульвару Сансет в западном направлении. Прошли мимо фаст-фуда, миновали контору, поставляющую протезы, мелькнула вывеска специалистов в области реабилитации, бросилась в глаза реклама поставщиков постельного белья… все это — неизбежный антураж любой больницы. Отделение, где Сандру Леон лечили от лейкемии, находилось в двух кварталах к востоку. Что же случилось с доктором Кацманом?

— Я очень благодарна вам за то, что вы решили обратиться к делу отца, — сказала Марта Мэрфи.

— Не совсем так, миссис Мэрфи. Я работаю в голливудском участке, занимаюсь расследованием одного преступления, а на дело вашего отца обратила внимание, потому что обнаружила в нем сходные черты с убийством, над которым работаю. Сходство не слишком сильное, речь идет о Мелких подробностях.

— Каких, например?

— Я не имею права их разглашать, мэм. Простите.

— Понимаю, — протянула Мария Мэрфи. — Тело отца обнаружила я. И никогда этого не забуду.

Этот факт был отмечен в деле. Джеральдо Солиса обнаружили в час ночи. Он лежал, уткнувшись лицом в тарелку с едой. Петра спросила Мэрфи, почему она так поздно зашла домой.

— Я не зашла. Я жила там. Приходила и уходила. Жила там временно.

— Временно?

— Я тогда была замужем, но у нас с мужем возникли проблемы. Так что время от времени жила в доме отца.

Петра взглянула на золотое кольцо Мэрфи. Мэрфи улыбнулась.

— Это подарок моей подруги. Ее зовут Белла.

Петра чувствовала, что Мэрфи приглядывается к ней, оценивает уровень ее толерантности.

— Значит, у вас с мужем были семейные проблемы.

— Я отказалась от традиционной роли, пошла поперек течения, — сказала Мэрфи. — Дейв, мой муж, хороший человек. Разрыв инициировала я. Тогда я была довольно взбалмошна.

— Как на это отреагировал Дейв?

— Он не был счастлив, — призналась Мэрфи.

— Он взбесился?

Мэрфи резко повернулась к Петре.

— Все было не так, выбросите это из головы. Дейв и папа прекрасно ладили друг с другом. Если хотите знать правду, то у папы было больше общего с Дейвом, чем со мной. Каждый раз, когда мы ссорились, папа принимал сторону Дейва. Он не мог уразуметь, что я делаю и зачем. Вся семья была против меня.

— Большая семья? — спросила Петра.

— Два брата, две сестры. Мама к тому времени умерла. Когда она была жива, я себя сдерживала. Не хотела причинять ей боль. Когда все раскрылось, они ополчились против меня, хотели лечить меня у психиатра. Они не знали, что я уже два года этим занимаюсь.

— Вы не хотели огорчать мать, а как же отец?

— Вот именно, — сказала Мэрфи. — С папой мы никогда не были близки. Он все работал, постоянно был занят. Я ничуть не ставлю ему это в вину. Он делал то, что должен был делать. Просто между нами не было близости. Даже когда мы с ним остались одни, нам почти нечего было сказать друг другу.

Она поморщилась, глотнула воздух, ускорила шаг.

— Сколько времени вы жили вдвоем с отцом?

— Около месяца, да и то не постоянно — сказала Мэрфи. — Большую часть вещей я хранила у себя дома, а у отца мало что изменила. Ему я рассказывала, что работаю на две ставки и не хочу садиться за руль усталой. Дом отца намного ближе к больнице.

Дорога из Ковины до Голливуда занимает не меньше часа, и движение намного оживленнее. Поездка из дома Солиса в Огден была по сравнению с этим сущим пустяком.

— Когда вы сказали отцу правду? — спросила Петра.

— Я не говорила. Это сделали родственники. За несколько дней до убийства.

— А что же Дейв?

— Дейв уже знал. Он не разозлился, а опечалился. Впал в депрессию. Давайте не будем об этом.

Петра решила, не откладывая, поговорить с Дейвом. Она кивнула Мэрфи, постаралась проявить понимание.

— Не появилось ли у вас каких-нибудь мыслей об убийстве отца, уже после бесед со следователями?

— Я разговаривала только с одним детективом, — сказала Мэрфи. — Высокий, грузный, скандинавского типа.

— Детектив Хастад.

— Да, с ним. Он показался мне хорошим человеком. У него был жуткий кашель. Позже он позвонил и сказал, что врачи диагностировали у него рак и что он ложится в больницу. Пообещал передать дело отца другому следователю. Я тревожилась за Хастада. Такой кашель был явно не к добру.

— Дело было передано следователю Веберу. Он с вами говорил?

— Мне кто-то звонил, — припомнила Мэрфи. — Один раз. Но было это через несколько лет после болезни Хастада. Сама я в участок звонила несколько раз, но, честно говоря, не часто. Когда никто не откликнулся, я пустила все на самотек…

— Что вам сказал детектив Вебер?

— Он сказал, что дело отца перешло к нему, однако с тех пор никаких известий от него не поступило. Мне следовало бы проявить настойчивость. Вероятно, я подумала, что улик нет и дело не будет раскрыто. Чужой человек и все такое…

— Чужой человек?

— Грабитель, — пояснила Мэрфи. — Хастад придерживался этой версии.

— А детектив Вебер вас о чем-нибудь спрашивал?

— Вроде бы нет… хотя он спросил, ожидал ли отец электромонтера. Об этом я говорила следователю Хастаду. Это была единственная вещь, которая, по моему мнению, могла иметь отношение к делу. В остальном, как мне кажется, дело было безнадежно. Я имею в виду… поиск убийцы.

Ничего истерического в ней сейчас не было. Разговорчивая, спокойная женщина. Смирившаяся с тем, что убийство ее отца, возможно, никогда не будет раскрыто.

Петра шла, ожидая, что еще она скажет.

Пройдя полквартала, Мэрфи заговорила вновь:

— Следователь Хастад, по-видимому, не обладал необходимой энергией.

— Вы хотите знать, работал ли он над делом так усердно, как это следовало?

— Не знаю. Возможно. Я — человек, который опирается на факты.

— Что вы имеете в виду?

— Я могу принять факты, даже если они горькие. Если отца убил грабитель, то единственное, что полиция может узнать, повторил ли этот преступник свое злодеяние, верно? Это то, что подразумевал следователь Хастад. — Она повернулась к Петре. — А то, что вы расследуете сейчас… там тоже задействован грабитель, притворившийся работником сервиса?

— Я нахожусь на предварительной стадии, мэм.

— Значит, мне не следует слишком надеяться?

— Это долгий процесс.

— Самым странным показалось мне то, — сказала Мэрфи, — что, если это был грабитель, единственное, что он украл, это продукты. Пучок салата-латука, белый хлеб и две банки лимонного йогурта. Странный грабитель, не правда ли? Но следователь Хастад сказал, что это бывает: они едят, метят территорию. Он подумал, что человека спугнули и он не успел украсть что-то существенное. — Она пожала плечами. — Возможно, были взяты наличные. Не знаю. Хотя не думаю, потому что как только у папы появлялись лишние наличные деньги, например оставались от военной пенсии, он тут же клал их в банк.

Мэрфи пошла чуть медленнее, и Петра приноровилась к ее шагам. Движение на бульваре было быстрым и шумным, и им пришлось лавировать, чтобы не столкнуться с рабочими, которые, вгрызаясь отбойными молотками в тротуар, устанавливали оранжево-белое заграждение.

Мэрфи посмотрела на их каски.

— У папы была такая же. Он работал на стройке после окончания морской службы. Затем завел собственный бизнес. В Калвер-Сити открыл магазин покрышек. Когда бизнес разладился, ему исполнилось шестьдесят пять, и он сказал, что с него хватит. Дома он по большей части смотрел телевизор.

— Вы очень точно запомнили, какие продукты взял преступник, — сказала Петра.

— Потому что это была моя еда. Я купила ее накануне. Отец предпочитал колбасу чоризо и жареный картофель. Он смеялся над моими пристрастиями. Называл мои продукты едой для кроликов.

Боль в ее глазах говорила о том, что между ней и отцом были не только диетические разногласия.

— Взяли вашу еду, — сказала Петра.

— Разве это имеет какое-то значение?

— Может, был человек, который хотел подобраться к вам через вашего отца?

— Нет, — сказала Мэрфи. — Не было такого человека. После развода все было спокойно. Мы с Дейвом остались в дружеских отношениях, постоянно общаемся.

— А дети у вас есть? Мэрфи покачала головой.

— Расскажите мне о звонке из кабельной компании. Почему вы думаете, что звонок был ложным?

— Утром, когда я уходила на работу, папа сказал мне, что кабельная компания пришлет кого-то для ремонтных работ.

— В какое время?

— После полудня, в начале вечера. Ну, вы знаете, точное время они никогда не называют, — сказала Мэрфи. — Отец в это время иногда дремал, поэтому он попросил, чтобы я разбудила его к семи часам.

— У вас были проблемы со связью?

— Нет, в том-то и дело, — подхватила Мэрфи. — Вероятно, что-то было не в порядке с соседними линиями.

— Он хотел, чтобы вы его разбудили, — напомнила Петра. — Значит, в это время вы были дома?

— Нет. Я позвонила в три и сказала отцу, что приду поздно. Он попросил меня позвонить еще раз.

— В семь?

— Да.

— Вы позвонили?

— Да, и он в это время уже не спал.

— Как ваш отец был настроен?

— Хорошо. Нормально.

— Затем вы вернулись на работу?

Мэрфи дотронулась пальцем до подбородка.

— Вообще-то, я ушла с работы рано. День был трудным, я моталась между Дейвом и Беллой. Поговорив с отцом, я села в машину и поехала к Белле. Мы поужинали и пошли в клуб, выпили немного. Танцевать нам не хотелось. Она просила, чтобы я поехала к ней, но я не была к этому готова, поэтому она отправилась домой, а я к отцу. Вошла в дом и почувствовала запах бекона и яиц. Это показалось мне странным. Так поздно отец никогда не ел. Обычно он выпивал стакан-другой пива, иногда с чипсами, пока смотрел телевизор, но горячую пищу в такой час не ел. Если он поздно съедал что-нибудь тяжелое, у него начиналось несварение.

Мария остановилась. Глаза ее наполнились слезами.

— Вспоминать до сих пор тяжело.

— Извините, что вызвала вас на этот разговор.

— Последнее время я не думала об отце. Мне следует чаще его вспоминать.

Мэрфи вытащила из кармана платок, промокнула глаза, высморкалась.

Когда они снова пошли, Петра продолжила:

— Итак, кто-то приготовил яичницу.

— Такую еду готовят на завтрак, — сказала Мэрфи. — И это еще одна странность. Отец был очень дисциплинированным человеком — бывший моряк, он привык к порядку. Папа четко знал, какую пищу следует есть утром. Во время ланча он ел бутерброды, а на ужин готовил основное блюдо.

— Вы не верите, что он приготовил себе ту еду?

— Яичницу-болтунью? — спросила Мария. — Он ее терпеть не мог. Ел или глазунью, или крутые яйца.

Она расплакалась, прибавила шаг, почти побежала. Петра нагнала ее. Мэрфи всплеснула руками и сжала губы, стараясь сдержать рыдания.

— Мэм…

— Мозги, — всхлипнула Мэрфи. — Они лежали на тарелке. Вместе с яйцами. Лежали поверх яиц. Словно кто-то посыпал сверху тертым сыром. Серым, розовым… может, повернем назад? Мне пора на работу.

Вернувшись в больницу, Петра спросила, не вспомнит ли Мария чего-нибудь еще.

— Нет, — сказала Мэрфи и повернулась, чтобы идти. Петра дотронулась до ее руки. Рука была крепкой и мускулистой. Мария напряглась.

Посмотрела на пальцы Петры на своем рукаве. Петра поспешно ее отпустила.

— Еще один вопрос, мэм. Вашего отца убили 28 июня. Имеет ли это число какое-нибудь значение для вас или для членов вашей семьи?

— Почему вы спрашиваете?

— Просто проверка.

— 28 июня, — тихо повторила Мэрфи. — Единственное значение — убийство папы. — Она опустила плечи. — Этот день скоро наступит. Годовщина. Думаю, надо сходить на кладбище. Я не часто туда хожу, надо бы почаще.

Интересная женщина. В день убийства отца она испытала сильнейший стресс. Старик не проявлял к ней теплых чувств, напротив. С отцом у нее никогда не было близости. Дочь нарушила жизненные принципы бывшего моряка, оскорбила его в лучших чувствах.

Обстановка в доме, должно быть, была напряженная.

Судя по твердой, словно железо, руке, Мэрфи была сильной женщиной. Ей ничего не стоило схватить кусок трубы и ударить по старому черепу.

В доме пропала еда Мэрфи. Здоровая пища, над которой смеялся старик.

Вероятно, последнее время отец сильно над ней издевался. Выбрасывал на глазах дочери-лесбиянки ее вегетарианские припасы, вот она и не удержалась.

Петре приходилось встречать людей, убивавших за гораздо меньшие прегрешения.

Она въехала на стоянку возле участка, посидела, пытаясь выстроить связную картину.

Мэрфи приходит домой после тяжелых — по ее словам — дней, после метаний между мужем и любовницей. Звонит отцу, по его просьбе, но он ругает ее последними словами. Она вешает трубку, идет обедать в клуб, напивается. Возвращается домой в час ночи, хочет перекусить и видит, что отец ждет ее.

Они начинают ругаться. Он осуждает ее образ жизни. Смеется над ее кроличьей едой.

Отец сгребает ее здоровую, полезную еду, выбрасывает в ведро и говорит все, что он о ней думает.

Мэрфи — диетолог. Такой жест выводит ее из себя. Начинается ссора.

Он кричит, она кричит. Она хватает то, что ей попало под руку — возможно, трубу… кто знает? Бьет старика по голове, усаживает его за стол. Готовит жирную, калорийную дрянь, которую он называет едой.

Тычет его лицом в тарелку. «На, ешь это!»

Затем придумывает фальшивую историю о ремонте кабеля и обманывает доверчивого Джека Хастада.

Вот такая мелодрама. И никаких свидетелей.

Но если старика убила Мария Мэрфи, то что же можно сказать о Марте Добблер и других пяти жертвах 28 июня?

Чтобы продолжить расследование дела Солиса, надо поговорить с бывшим мужем Мэрфи, многострадальным Дей-вом. Впрочем, в глубине души она понимала, что это будет пустой тратой времени.

Курт Добблер убил жену, Мария Мэрфи — отца.

Получается, между этими делами нет никакой связи.

Нет, что-то здесь не так. Если Айзек прав — а ей все больше казалось, что он прав, — то убийство произошло вовсе не на почве семейных неурядиц.

Женщину выманивают из театра. Мужчину-проститутку убивают в темном переулке, а девочку — в парке. Моряк на побывке…

Яйца и мозги на тарелке.

Обдуманная манипуляция.

Извращение. Патология.

Дата добавления: 2015-03-04 | Просмотры: 669 | Нарушение авторских прав