АкушерствоАнатомияАнестезиологияВакцинопрофилактикаВалеологияВетеринарияГигиенаЗаболеванияИммунологияКардиологияНеврологияНефрологияОнкологияОториноларингологияОфтальмологияПаразитологияПедиатрияПервая помощьПсихиатрияПульмонологияРеанимацияРевматологияСтоматологияТерапияТоксикологияТравматологияУрологияФармакологияФармацевтикаФизиотерапияФтизиатрияХирургияЭндокринологияЭпидемиология

ГЛАВА 45

Клара вышла из здания первой: надо было увериться, что Люсидо ушел. Айзек ждал в вестибюле. Через несколько минут она просунула голову в дверь и подняла большие пальцы. Заметно было, что приключение ей нравится.

Пошли к библиотеке Доэни, влились в поток студентов. Возле пятиэтажного дома на лужайке лежала девушка в шортах и лифчике, читала учебник по философии. Куда-то бежали парни в футболках с надписью «ЛСУ сокс, тенн. свал-лоус» на спине.

Клара радостно улыбалась.

Когда вошли в здание, то вместо того, чтобы спуститься в подвал, поднялись на два этажа.

Отдел редких книг. Несколько запертых комнат и пустых коридоров. У Клары были ключи.

Внутри, в приемной, тихо, уютно, на стенах новые дубовые панели, матовые белые лампы и канделябры, свисавшие с потолка, заливали помещение мягким светом. Зеленые кожаные кресла, дубовые столы. Слева несколько административных кабинетов.

Никого не видно. Перерыв на обед?

Клара повела его в комнату с табличкой «Читальный зал». Внутри средних размеров стол для заседаний, ксерокс, маленький стол и рядом кресло.

— Это для куратора, — объяснила она. — Куратор сидит и наблюдает, как студенты читают редкие книги. Я отпустила ее пообедать.

— Я здесь бывал, — сказал Айзек. — Изучал творчество Льюиса Кэрролла. Пользоваться разрешали только карандашами, а не ручками, надевали белые хлопчатобумажные перчатки.

— У нас замечательное собрание сочинений Кэрролла. Садись. В нашем распоряжении час.

Он подошел к столу, думая, что она сейчас выйдет и что-то ему принесет. Вместо этого она уселась рядом с ним. Расстегнула сумку.

На свет явилась книга — вернее, брошюра — коричневая бумажная обложка, грубая надпись черными буквами. Книжка была вложена в прозрачный пластиковый пакет, застегивавшийся на молнию.

— Я была очень плохой девочкой, — сказала Клара, — взяла ее оттуда. Сделала это, потому что рядом был Люсидо, и мы не смогли бы вернуться.

Он взял ее руку и поднес к губам.

Она засмеялась, осторожно вынула буклет из пластика.

— Вот и рассуждай о тайных учениях. Я обнаружила ее среди сочинений Грэма[16]. Она даже не была занесена в каталог главной коллекции.

Клара достала из сумки пару мягких белых перчаток.

— Ты мне напомнил, — сказала она и повернула буклет так, чтобы Айзек увидел заголовок.

Надел перчатки. Прочел.

ГРЕХИ СУМАСШЕДШЕГО ХУДОЖНИКА

Отчет об ужасных деяниях Отто Ретзака В пересказе Т.В. Джозефа Теллера, эсквайра, бывшего суперинтенданта тюрьмы штата Миссури Опубликовано им в Сент-Луисе A.D.MCMX

Коричневая обложка на уголках была слабо-коричневой, готовой рассыпаться. Айзек начал осторожно листать страницы.

Прочитав первый параграф, повернулся к Кларе.

— Вы великолепны. Она сияла.

— Мне об этом не раз говорили.

Отто Ретзак был сыном баварских фермеров-иммигрантов, которые приехали в Америку в 1888 году и поселились на каменистой земле южного Иллинойса, известного как Маленький Египет. Он был шестым из девяти детей и младшим сыном. Отто был рожден на американской земле.

Произошло это 28 июня 1897 года.

Ровно за сто лет до убийства Марты Добблер.

У Айзека затряслись руки. Он постарался успокоиться и склонился над текстом.

Ретзаку исполнилось восемь лет, когда пьяница-отец ушел из семьи. Мальчика считали на редкость умным и в то же время необучаемым, в связи с «гиперактивностью и горячим темпераментом». Отто выказывал недюжинные способности в умении «посредством угольков создавать правдивые изображения». Его художественный талант не находил одобрения у вечно пьяной матери. Она избивала его всем, что попадалось под руку, и оставляла на попечение старших братьев, а те подвергали его сексуальному насилию.

Девятилетний неграмотный Отто ограбил соседнюю ферму: украл двадцать пять центов, спрятанных в горшке с мукой, и «жирную несушку». Украденные деньги он отдал мальчишке с другой фермы за ржавый складной нож. Птицу нашли рядом с грязной тропинкой, ведущей к лачуге Ретзака. Курица была выпотрошена, глаза выколоты, голова свернута на сторону.

При допросе Отто признал вину, не выказывая при этом «стыда, свойственного ребенку. Напротив — он хвастался». Мать избила его с особой жестокостью и прогнала к соседям, которые добавили свою долю, отходив его по нежной заднице. Затем они заставили его работать на них в течение месяца по четырнадцать часов в день.

Вернувшись домой, на следующий же день Отто без всякого повода ударил младшую сестру ножом в лицо. Суперинтендент Джозеф Теллер написал: «Холодные глаза, злорадная улыбка, и все это в присутствии заливавшейся кровью плачущей сестренки».

Вызвали местного шерифа. Отто посадили в тюремную камеру вместе со взрослыми арестантами. Спустя два месяца хромающего избитого мальчишку привели к мировому судье, и тот объявил о «врожденной дегенеративности характера» Ретзака и поместил его в исправительное учреждение сроком на пять лет. Там Отто узнал, что

…человечество и не славно, и не хорошо, и не создано по образу Божьему. Всех этих грешников и лицемеров следовало уподобить вонючей навозной куче. На протяжении всей проклятой жизни мною правила ненависть, взращенная в этом темном месте. То, что там совершали с моим телом и душой во имя духовной заботы, невозможно представить. Они превратили мое тело в железо, а душа жаждала отмщения.

Ему пришлось просидеть два лишних года из-за постоянных дисциплинарных нарушений. В шестнадцать лет Отто был наконец отпущен на свободу. Он стал очень силен физически. «Удивительно приятен в общении, если его не разозлить. Его манеры и задумчивый вид прибавляли Ретзаку возраста, и его можно было принять за двадцатилетнего. Однако все могло измениться в одно мгновение».

В исправительном учреждении мальчик подружился с женой одного из надзирателей, женщиной по имени Бесси Арбогаст. Ее поразили рисунки Отто, и она принесла ему бумагу и угольки. В ее дом он и пошел в первый день свободы.

Освободившись от оков, он отплатил миссис Арбогаст за ее доброту. Влез в ее спальню через открытое окно.

То, что последовало, записано со слов Ретзака, хотя цветистый слог заставил Айзека усомниться в подлинном авторстве этих строк. Ему показалось, что Теллер внес в них свои коррективы.

В простой и уютной комнате я имел удовольствие совершить насилие над червяком-мужем, а потом и над ее дряблым телом и простодушной душой. Размахнувшись деревянной щеткой для причесывания волос, я изо всей силы ударил по голове мужа. Затем овладел ею, и это доставило мне невероятное удовольствие.

Вильям Арбогаст выжил, но остался калекой. Его жена «практически потеряла способность говорить».

Ретзак ушел и избежал поимки. Ездил по стране в товарных вагонах, крал домашних животных и питался ими. Иногда его кормили добросердечные хозяйки. Часто он расплачивался с ними тем, что делал для них какую-то работу. Иногда оставлял им свои рисунки, которые «неизменно всем нравились. Молодой человек умел перенести на бумагу с большой точностью сад и мебель. А вот человеческие фигуры ему не давались.

«Интересно, — продолжал Теллер, — что в этот период Ретзак не совершал над этими добрыми женщинами насилия, подобного тому, что он учинил над миссис Арбогаст. Когда я спросил его о причине такой несуразности, Ретзак и сам пришел в недоумение».

Я и сам не знаю, почему я это делаю и зачем. Иногда на меня накатывает такое желание, в другое время я веду себя нормально. Иногда мой мозг остается спокойным, в другие времена там словно что-то кипит, подобно горшку с салом. В отличие от других людей, я не могу контролировать свои поступки, но не жалею об отсутствии в своем характере сдержанности. Мною управляет Сатана или какой-то Темный ангел, и я подчиняюсь своему хозяину так же автоматически, как некоторые дураки и трусы, посвящающие свои жалкие жизни лживому божеству и склоняющие колени перед его алтарем.

«Большой загадкой для медицины и психологии, — заключил Теллер, — явилось то, что с точки зрения анатомии организм Ретзака, включая и мозг, был обследован выдающимися врачами, и они не нашли в нем ничего примечательного. Специалисты-френологи (некоторые ученые, правда, относятся к ним с изрядной долей скептицизма) детально изучили его череп: они надеялись выяснить причину злодеяний Ретзака. Тщательный анализ не выявил ничего аномального. То же самое показали и остальные исследования. Можно только надеяться, что скромный отчет об извращенной душе этого монстра послужит на благо человечеству. В этом и заключается цель автора».

В возрасте восемнадцати лет Ретзак приехал в Сан-Франциско, где его взяли матросом на пароход «Гран Триполи», направлявшийся на Восток. Судно сделало остановку на Гавайях. Там Ретзак сошел на берег и покинул свой пост.

«В Гонолулу Ретзак запил, устраивал драки, якшался с женщинами легкого поведения. Вскоре он стал жить с проституткой, уроженкой Эльзаса по имени Илетт Флам. Она была бледной и худенькой, любительницей опиума. Ретзак сказал, что будет защищать ее, и почти год жил на ее грешные деньги».

По случаю девятнадцатого дня рождения Ретзака Илетт устроила в его честь пирушку на берегу моря. Во время праздника она сделала замечание, которое вызвало в нем раздражение, и, когда они вернулись домой, началась ссора. Ретзак уверял, будто не помнит, чем именно обидела его Илетт Флам. Тем не менее, стараясь оправдать себя, говорил, что

…речь шла о моей лени. Эта свинья напилась и, по-видимому, решила, что ром подействовал на мой рассудок, потому что позволила себе оскорбить меня безо всякой на то причины. Я возмутился, каждое глупое замечание, слетевшее с ее поросячьих губ, все больше меня воспламеняло! Когда она изрекла очередную колкость — возможно, высказалась насчет моего ума — в моей голове возникло видение, подобное маяку: твой поросячий мозг — это мозг тупого животного.

Когда Илетт впала в пьяный ступор — «последнее время она была не такой уж плохой, так как заработала приличную сумму денег», — Ретзак положил ее на кровать, повернул на живот, схватил железный прут и ударил по затылку.

Череп треснул, как яйцо, из трещины вытекла светлая жидкость, в ней плавали куски мозга, затем вылилось немного крови. Эта картина взволновала меня, как никогда. Мною завладели новые чувства. Серое вещество рассеялось тончайшим туманом и прилипло к стенам. Когда по ее платью скользнул большой кусок мозга, я уставился на него в изумлении. Неужели этот уродливый серовато-розовый студень мог вмещать в себя то, что дураки-христиане называют хранилищем души? Может ли быть что-то более безобразное? Стоит разумному человеку бросить взгляд на эту мутную слизь, и он поймет, что религия — пустое место. Неожиданно я почувствовал полное спокойствие. Сел и с чувством восторга посмотрел на дело своих рук. Это было новое ощущение, и мне оно очень понравилось, я схватил альбом для рисования и несколько перьев, которые украл в магазине. Пока свинья лежала, истекая слизью, я с увлечением рисовал ее. Мне впервые удалось изобразить человеческое тело с большой долей достоверности.

И это был, как заключил Ретзак, «прекрасный подарок ко дню рожденья».

У Айзека пересохло в горле. Стянуло затылок. — Должно быть, это то, что нужно, — сказала Клара охрипшим голосом.

Он кивнул. Но думал о другом.

28 июня стало двойной годовщиной для Отто Ретзака. День рождения и дата первого убийства.

Его первая жертва, убийство гражданской жены.

Лос-анджелесский убийца начал в 1997 году. Отметил столетие со дня рождения Ретзака.

Его первая жертва — жена.

Подруги Марты были уверены, что ее убил Курт Добблер. Иногда факты совпадают с предположениями. Айзек перевернул страницу.

Закончив рисовать искалеченный труп Илетт Флам, Ретзак завернул его в окровавленную простыню, упаковал в брезентовый мешок, пошел в гавань Гонолулу и нанялся на работу на танкер, идущий в Венесуэлу.

Память о том, что я сделал со свиньей, всю дорогу горела в мозгу, как священный символ. Способность погасить пламя, власть! Все время, пока драил палубу и выливал помои, я едва ли думал о чем-то еще. Я был гораздо больше, чем палубный матрос: я исполнил танец, станцевать который могли редкие люди. Ночью я лежал на койке, окруженный храпящими свиньями. Как же мне хотелось проломить всем им череп! Но хитрость и благоразумие удерживали меня от такого порыва: ведь корабль — это тюрьма на море: с него не сбежишь. Лишь спустя несколько месяцев, на берегу в Каракасе, я позволил себе следующее восхитительное приключение. Хозяин кабака, старый метис-сквернослов, раздражил меня, и я решил, что он будет моей новой жертвой. Дождавшись, когда он закроет кабак и уйдет наверх, в собственные комнаты, я сломал замок на задней двери его заведения и удивился, увидев его сидящим за столом и поедающим ужин — рис со свининой… в общем, какие-то помои. Как только он начал ругаться, я схватил сковороду, стоявшую на плите. Чудесная литая посудина, тяжелая, с крепкой ручкой. Несколько секунд — и серый студень потек в испанский ужин. Все это ничем не отличалось от моей первой свиньи. Запечатлев эту сцену, я стал думать, что люди всего лишь жалкие мешки с плотью, хрящами и отвратительной жидкостью. Наши представления о чистоте и благородстве — полная брехня. Мир управляет с помощью лицемерия и лжи, и высшее проявление гуманизма и честности — выпустить эту жидкость. Мое назначение, — решил я, — принести миру Истину.

Ретзак покинул корабль и на несколько месяцев затерялся в Южной Америке. Возвращаясь в Штаты, он занимался кражами, исполнял поденную работу, батрачил, помогал на кухне, работал ночным сторожем в захудалых гостиницах. В свободное время дрался, пил, курил опиум, марихуану, употреблял наркотики, спал с проститутками, воровал, ради удовольствия убивал диких и домашних животных.

Убил пятерых людей.

Третьей жертвой стала матрона, прогуливающая собаку в пригороде Сент-Луиса. Поздняя вечерняя прогулка. Она удивилась, увидев красивого молодого человека с дворняжкой на поводке.

Я много дней наблюдал за этой здоровой свиньей. Мне нравились и фигура, и походка. Думал, что мне приятно будет ее познать — в библейском смысле слова. Но потом мною овладел порыв, идущий дальше этого простого желания. В соседнем дворе я украл старую желтую дворняжку. Пес был таким старым и слепым, что не оказал сопротивления, когда я перекинул его через забор. Сделал поводок из веревки, посмотрел, будет ли он меня слушаться, и он послушался, хотя и неуклюже. Дал ему кусок мяса, и он стал смотреть на меня, как дурак на Спасителя. В тот вечер я спрятался за домом свиньи. Она появилась, как всегда, в девять часов со своей курчавой маленькой шавкой на шелковом поводке. Выйдя из дома, она стала напевать веселую мелодию, и меня это вконец воспламенило. Я пошел за ней на расстоянии, пока она не оказалась в темной части улицы. Я прибавил шаг и понес на руках украденного пса. Оказавшись поблизости, спустил собаку на землю, прошел мимо нее, остановился впереди, в нескольких ярдах от нее, притворился, будто глажу пса. Увидев во мне владельца собаки, она прониклась ко мне доверием и подошла безо всякой опаски. Вскоре мы уже болтали, как два идиота, и я чувствовал, что она относится ко мне как к джентльмену. После нескольких вежливых фраз она повернулась, чтобы уйти, и тут ей на голову опустился топор, который я прятал под пальто. Студень! Ее маленькая курчавая собачонка начала скулить, и я прихлопнул ее на десерт. Собачий холодец, на мой взгляд, ничем не отличался от студня хозяйки, и мне показалось это забавным. Закончив рисунок, я взял желтого пса и унес его в лесок, находившийся в полумиле от этого места. Мертвая собака смотрела на меня с умилением, и я свернул ей шею. Осмотрев внутренности, пнул ногой, и она свалилась под дерево.

Айзек выдохнул. Он ощущал мятное дыхание Клары. Подождал, прежде чем перевернуть страницу. Он знал, что должно за этим последовать.

Номер четыре: «Чернокожий матрос». Он убил его в Чикаго, в глухом переулке.

Номер пять: «Наглая проститутка, тонкая, словно юная девушка, но нахальная и зараженная сифилисом». Ее он убил в парке Нового Орлеана.

Номер шесть:

Отвратительный парень-проститутка, живший в Сан-Франциско в той же гостинице, что и я. Взглянув на меня, он в развратной манере вытянул губы, а на следующий день повторил оскорбление. Я сделал вид, будто его внимание мне по душе. Дождался безлунной ночи и последовал за ним, когда тот вышел на улицу, словно готовясь исполнить его намеки. Обратившись к нему в безлюдном переулке, я согласился на его просьбу. Он наклонился и поднял на меня глаза, живо напомнившие мне о желтой собаке. Я сказал, чтобы он закрыл глаза и раскроил череп содомита, с энергией и ловкостью, используя при этом ручку топора, который я украл в то самое утро. Мне особенно приятно было осуществить свой замысел в отношении столь извращенного черепа. Его мозг ничем не отличался от мозга нормального человека.

Все совпадает.

Но на шести жертвах Ретзак не остановился.

Путешествуя автостопом из Сан-Франциско до Лос-Анджелеса, странствующий убийца решил, что научился изображать человеческую фигуру и лицо. Установив мольберт возле центрального вокзала, пытался заработать себе на пропитание тем, что писал портреты туристов.

«Однако, — писал суперинтендент Теллер, — обладая способностями рисовальщика, он не мог подавить своей натуры и писал людей в виде мрачных, циничных персонажей. Особенно огорчало людей то, как он писал их глаза, и они часто отказывались платить ему за портрет. Ретзак сохранил непроданные рисунки, и эти работы впоследствии изучали психиатры Бостона и Вены».

Карьера художника ему не удалась, и Ретзак вновь принялся за воровство и случайную работу. Он копал канавы, был поваром, сторожем в школе, и даже работал курьером в маленьком независимом банке. Он старался не красть денег, но однажды его застали за воровством бумаги и ручек и тут же уволили. Дело было летом и, чтобы не платить за жилье, Ретзак стал спать на улице, возле железных дорог и в садах. Его скитания привели его в парк, где «многие десятилетия в тени раскидистых деревьев стоял санаторий для сирот-туберкулезников и других больных детей. Ретзак, всегда старавшийся выглядеть чисто и респектабельно, привлек внимание работниц санатория. Он сидел на скамейке рядом с игровой площадкой и рисовал. И детей, и их воспитательниц охватило любопытство. Вскоре Ретзак стал писать для них картины. Они смотрели на него как на дружелюбного, приятного молодого человека. Это было, разумеется, самое обманчивое впечатление».

Мне не составляло труда изобразить из себя здорового, вежливого и до глупости приветливого человека. Все это время, даже когда я улыбался, и болтал, и рисовал хрюкающих поросят, в моем мозгу горел огонь. Я представлял, как заманю одного из них прочь от кормушки и вышибу его маленькие мозги на жесткую землю, буду смотреть, как в песок уходит тающий студень. Прошло уже несколько месяцев, с тех пор как я занялся любимой игрой. Были периоды, когда я пытался воздерживаться. В это время меня поддерживали приятные воспоминания. Но в последнее время я извелся от ностальгии, мне хотелось новых, свежих и более дерзких поступков. Я узнал все, что мог, о жидком содержимом мозга, и мне захотелось узнать все о человеческом организме — от черепа до пальцев ног. Состав жидкости, движение ее в теле поднимало меня на новые высоты. Поросята уже не интересовали, хотелось чего-то зрелого.

И тогда мои глаза обратились на улыбчивых щебечущих медсестер в накрахмаленных халатиках, приставленных к поросятам. Скоро моей любимицей стала одна свинка — то ли итальянка, то ли португалка. Красивая фигура, темные глаза. Натура у нее была холодная, она не присоединялась к остальным женщинам, разглядывавшим мои рисунки. Напротив, держала дистанцию, нагло смотрела на меня. Похоже, к искусству она относилась с презрением.

Такую грубость терпеть было нельзя, и я решил дать ей суровый урок.

Клара потянулась.

— Ужасные вещи, правда?

— Когда книга поступила в библиотеку? — спросил Айзек.

— Сорок лет назад. Доктор Грэм был психиатром-криминалистом. Он умер в 1971 году. Его сыновья стали богатыми банкирами, и они подарили нам его книги в зачет налогов.

— Мне необходимо знать всех, кто читал эту книгу.

— Это — нарушение конституционных прав.

— Но не в то время, когда ФБР ищет террористов. Клара не ответила.

— Пожалуйста, — сказал Айзек. — Это жизненно важно.

— Закончи чтение.

Когда он закончил, она сняла для него копию брошюры и вывела из комнаты. Айзек пошел за ней в справочный отдел. Там, повернувшись к ним спиной, сидела пожилая женщина, смотрела микрофильм. Ни Мэри, ни других библиотекарей не было.

— Иди туда, — Клара указала ему на стеллаж с периодикой.

Айзек подчинился, взял журнал «Нью Рипаблик» и притворился, что читает. Клара села за компьютер, надела очки. Стала что-то печатать. На экране появился текст.

Поджав губы, она притронулась к правому виску. Оглянулась по сторонам. Обратилась к Айзеку.

— Знаете, — сказала она, — у меня страшно разболелась голова. Пойду, поищу аспирин, пока не поздно.

И вышла, красиво покачивая бедрами. Айзек шагнул вперед.

Дата добавления: 2015-03-04 | Просмотры: 680 | Нарушение авторских прав